Из Майнца книгопечатание быстро перешло в другие германские города и в Италию, затем появилось во Франции, Нидерландах, Англии, Венгрии, Польше и до конца ХV в. печатные мастерские были уже примерно в 200 городах. Причем типографии оказались вне цеховой системы, что делало их зависимыми только от спроса. К концу ХV в. в Европе было уже около 1100 типографий. Покупали книги все слои населения, но так как грамотных было немного, и они концентрировались в ученой и духовной среде, преобладали книги на латинском языке. Тиражи изданий обычно составляли 400-500 экземпляров, иногда – до 1000 и более. Реализовывались они медленно, в течение 5-15 лет. Так что уже в ХV в. отмечались кризисы перепроизводства. В целях экономии перевозили книги обычно крупными партиями, непереплетенными, в тюках и даже бочках. Специальных книгопродавцов поначалу почти не было, и реализацией книг занимались обыкновенные купцы, торговавшие и другими товарами.
До начала ХVI в. в более чем 250 типографиях было издано около 40 тыс. наименований книг с общим тиражом в 17 млн. экземпляров (на 70-90 млн. европейцев). На первых порах среди печатников преобладали немцы. Затем этим ремеслом стали овладевать и представители других народов. Характерно, что многие первопечатники, в том числе знаменитые Ф.Скорина и И.Федоров, были просветителями, что делает доводы в пользу Гуттенберга более убедительными.
Изобретение книгопечатания способствовало распространению в Европе просвещения, возможностей личного толкования Библии и других текстов. Сама организация печатания, потребности больших вложений с неопределенными результатами, риском разорения формировали людей с новым мышлением, среди которых был и кредитор Гуттенберга – Фукс. Так книгопечатание способствовало культурными и идеологическим изменениям позднего средневековья.
***
Среди других важных средневековых изобретений надо отметить пневматический оргáн, появившийся в Византии еще в раннее средневековье. В 973 г. такой инструмент построили и в Реймском соборе. В 1405 г. в Германии отмечен первый полет аэростата с нагретым воздухом, без экипажа.
Следует учесть, что незначительное количество изобретений в средние века было связано, помимо ограниченного технического опыта и отсутствия научных изысканий, и с тогдашней ментальностью. Ведь основной принцип и цель использования механизма, машины – замена искусного труда простым. Но, как помним, средневековый ремесленник именно вкладывал в сделанную вещь свою душу (ведь хорошее изделие мог сделать только хороший человек). Такое отношение к труду, помимо цеховых уставов, замедляло внедрение в ремесло механизмов.
Но, поскольку, согласно христианской традиции, считалось, что делать надо не только для себя, но и для нуждающихся, многие изобретения рождались в монастырях. В этом отразилось изменение отношения к труду. Развитие городской жизни породило представление, что труд не должен быть монотонным, не должен отуплять. Такие воззрения способствовали росту интереса к техническим усовершенствованиям. Тем самым отвергался древний анимизм – признание за природой святости и христианство начало способствовать усовершенствованию природы. Тому было и догматическое объяснение – природа, как и человек, творение Бога и призвана помогать человеку. Забота об упорядочении природы – человеческий долг. Не в этих ли представлениях причина того, что именно в Западной Европе родилась идея технического прогресса, начавшаяся воплощаться в новое время?
ТЕМА 6.
ЛИТЕРАТУРА.
ЛИТЕРАТУРА В ВИЗАНТИИ.
Из-за низкого уровня грамотности в раннесредневековой Западной Европе литературное творчество практически не выходило за стены монастырей, да и там было весьма ограниченным, затрагивая богословские темы и жития святых. Иное дело – Византия с ее античными традициями. Несмотря на проникновение в сочинения религиозной тематики, особенно с VI в., сочинители ориентировались на интересы многочисленных читателей-мирян, что предопределило преобладание светских сюжетов. От прошлого сохранилась общественная популярность исторических сочинений, особенно отражавших и воспевавших величие империи.
Первым по времени византийским автором из указанного круга был живший в IV в. Аммиан Марцеллин, сирийский грек по рождению и воспитанию. Долгое время он был офицером римской армии и лишь на склоне лет стал писать исторические сочинения. Он скорбил о былом величии Рима, пренебрежение варварами – безмерно. Христа считал мудрецом, положительно относился к нравственной стороне христианства, но был против христианского фанатизма, особенно против жестоких богословских споров о мелочах. В нем ощущается присущая римлянам терпимость к разным взглядам.
Традиции светской историографии продолжил также сирийский грек, живший в VI в. – Прокопий Кессарийский. Великолепно образованный аристократ, знал персидский и, возможно, армянский языки, что было редко для византийцев, среди которых еще долго преобладало презрение к соседям и их культуре. В молодости Прокопий, будучи секретарем известного полководца Велисария, много поездил и оказался в курсе важнейших государственных дел. Христа почитал, но, оставаясь еще реалистом, мог и усомниться в его мудрости. Началом его писательской деятельности был дневник, куда заносились все впечатления, от описаний природы и диковинных животных до быта и культуры народов. Но наиболее привлекали Прокопия тайные пружины политики. Его "История войн Юстиниана" принесла признание читателей и одобрение двора. Прославлением деятельности Юстиниана стал и трактат "О постройках". Но, принадлежа к числу противников этого императора, Прокопий, публично восхваляя Юстиниана, сразу после издания "Истории войн..." написал "Тайную историю", где не скрывал своих мыслей. Это был политический памфлет на Юстиниана и Феодору, написанный не чернилами, а желчью (З.В.Удальцова). В нем собраны все сплетни об этой царственной чете[103]. Сказалась, вероятно, и личная обида Прокопия, отстраненного от двора.
Современником Прокопия был Менандр Протиктор, юрист по образованию, императорский чиновник по роду занятий, из богатой константинопольской семьи. В молодости вел беспутную жизнь, типичную для верхов столичной молодежи. Но призрак бедности заставил Менандра образумиться и пойти на государственную службу. В своих сочинениях он широко использовал не только государственные документы и исторические сочинения, но также рассказы очевидцев и личные наблюдения. Он проявил себя страстным поборником мира, постоянно повторяя, что он – благо для людей, а война – страшное бедствие. Описание ужасов войн, прославление мирного труда – лейтмотив его повествований:
Кто воспринять не в силах жизни радости,
не счастья тот лишен, а просто разума.
По своим политическим взглядам он относился к той части византийской интеллигенции, которая лояльно относилась к преемникам Юстиниана, выполняла различные внешнеполитические поручения и пользовалась покровительством властей.
Собственно художественная литература была слабо развита. Но в ней выделялось и поэтическое творчество, в котором не совсем типичными, но показательными для уровня тогдашних византийских интеллектуалов, были стихи поэтессы IХ в. Кассии. Она была одной из двух невест императора Феофила. Тот, затрудняясь сделать выбор, произнес: "Хорошо говорят учителя, что через женщин родится зло". Острая на язык Кассия ответила, что от женщин произошло не только зло, но и добро. "Увидев ее резкость, - писал очевидец, - василевс соскучился" и взял в жены другую. По существовавшей традиции, как отвергнутая невеста, Кассия вынуждена была уйти в монастырь. Ее стихи, написанные уже после пострига, сохранили смелость и самостоятельность суждений:
Мне мерзостен глупец, что суемудрствует.
Мне мерзостен глупец, кто всем готов поддакивать.
Мне мерзостен невежа, как Иуда сам.
Мне мерзостен в речах нецеломудренный.
Мне мерзостен доносчик на друзей.
Мне мерзостен речистый не ко времени...
***
Когда невежа умствует – о Боже мой.
Куда глядеть? Куда бежать? Как вынести?
Так дай же мне, о Боже правый, бедствовать
С мужами просвещенными и мудрыми;
Все лучше, чем довольство посреди глупцов!
***
Хоть женщина красивая, – конечно зло,
Но все же в красоте немало радости.
А если и пригожесть у нее отнять, –
Двойное зло: и радоваться не на что!
***
Любить должны мы всех, но верить –
Избранным.
Конечно, такое выражение собственного достоинства в ту пору, особенно женщиной – редкое исключение, что, наверное, и привело Кассию не на царский трон, а в монастырь. Пример такой поэзии – единичен, но тем и интересен.
ЛИТЕРАТУРА В ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЕ.
Западноевропейскую средневековую литературу обычно делят на городскую и рыцарскую. Деление это основано, прежде всего, на тематике произведений, ибо образованные горожане были активными читателями и сочинений, главными героями которых были рыцари. Кроме того, своим развитием и расцветом рыцарская литература была обязана городам, ставшим уже с ХII в. очагами распространения грамотности, в том числе и среди дворян. Именно с этого времени и начинается распространение собственно художественной литературы. Ибо в раннее средневековье узкий круг образованных людей довольствовался сочинениями, прежде всего, на религиозные темы.
Среди РЫЦАРСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ поначалу наибольшей популярностью пользовались эпические произведения. Выдающимся образцом французского эпоса является " Песнь о Роланде ". В основе ее сюжета лежит неудачный поход Карла Великого в Испанию, в ходе которого при поспешном отступлении арьергард франков в 778 г. был уничтожен ночью из засады басками в Ронсевальском ущелье на Пиренеях. В хронике IХ в. среди погибших приближенных Карла упоминался и начальник Бретонской марки Хруодланд. Это поражение произвело тяжелое впечатление не только на Карла, но вообще на франков, породило много толков и пересудов. Постепенно в народной молве из участников этой трагической битвы запомнился и выделился маркиз (начальник марки) Роланд (упрощенно от Хруодланд). В ХI в. легенда о Роланде уже была хорошо известна. Ее пели франко-нормандские рыцари перед битвой при Гастингсе в 1066 г., победа в которой сделала нормандского герцога Вильгельма английским королем. Эта легенда стала чем-то вроде гимна французских рыцарей.
Вероятно, поэма родилась среди дружинников Карла Великого под впечатлением происшедшего побоища и вероломства неожиданно напавших басков. Но в течение последующих почти трех столетий, пока поэма была записана (самый ранний, так называемый Оксфордский список относится к началу ХII в.), она претерпела ряд изменений под влиянием происходивших событий. Быт и нравы рыцарей, их битвы в поэме отражают уже не VIII, а ХI в., когда рыцарство сформировалось и приобрело большой вес в обществе. В условиях постоянной борьбы с испанскими мусульманами баски в поэме заменены сарацинами (неверными, мусульманами), что превращало героев поэмы из неудачливых завоевателей в борцов за веру (чего в действительности не было). Сместились и акценты. Главной стала не сама трагедия битвы, а осуждение произвола и предательства феодальной знати (предательство графа Ганелона). Им противостоит рыцарская верность вассальной присяге в лице Роланда, племянника Карла. Образ самого Карла воплощает идею государственного единства. Тем самым поэма становится злободневной в условиях борьбы королевской власти с феодальным произволом, в чем были заинтересованы рыцари. Крестовые походы против мусульман также повлияли на антиарабскую направленность поэмы. Она стала очень популярной и среди горожан за патриотические мотивы, идею соединения с королем, которая была актуальной в период складывания централизованного государства.
Позднее, когда рыцарство начало сходить со сцены и разгорелся конфликт буржуазии с королевской властью, поэма перестала интересовать широкие массы населения и в ХVI-ХVII вв. забывается. Лишь в середине ХIХ в. историки и филологи-романтики, изучая народную поэзию, вновь открывают пылившиеся на полках библиотек тексты поэмы, и началась ее вторая жизнь. Теперь уже была важна не ее политическая актуальность, а художественные достоинства. Для историков она становится и источником для изучения нравов своего времени.
В ХII в. была записана возникшая тогда в Испании " Песнь о Сиде ". В ней изображалась борьба испанцев за освобождение Пиренеев от арабов. Прообразом главного героя поэмы был кастильский рыцарь Родриго Диас де Вивар, которого часто называли Сид Кампеадор [104]. Реальный Сид долгое время участвовал в феодальных распрях, затем, обиженный королем, перешел на службу к мусульманам. Но с конца ХI в. он стал одним из лидеров борьбы с арабами, одним из крупнейших деятелей тогдашней реконкисты, одержал много славных побед.
В поэме образ Сида сильно идеализирован. Он выведен мелким рыцарем, тогда как был крупным феодалом, показан патриотом страны, преданным королю, ставившим освобождение Испании от мавров выше личных интересов, тогда как в действительности это было далеко не всегда (лишь в зрелые годы, да и то Сид больше действовал самостоятельно, без короля). То есть в поэме Сид стал как бы воплощением народного героя. Такая демократизация образа Сида, да и весь глубоко народный тон поэмы неслучайны. Ведь "Песнь о Сиде" – это, прежде всего, поэма о реконкисте, в которой принимали участие все слои испанского общества, самыми многочисленными из которых были крестьяне и горожане. Необходимость осваивать отнятые у мавров земли побуждала дворян сотрудничать с третьим сословием, давать крестьянам и ремесленникам ряд льгот и прав. Сид гораздо удачнее и последовательнее, чем кастильская и леонская знать, осуществлял реконкисту и привлекал к ней народные массы. Это и создало Сиду такую популярность в народе, который видел в реконкисте и великое дело освобождения Испании, и свое собственное освобождение от феодалов.
Этой демократичностью "Песнь о Сиде", как и другие испанские героические поэмы того времени, отличалась от французского героического эпоса, где выделялось рыцарство со своим культом чести, вассальной верности и пренебрежением к простому народу. Напротив, Сид в поэме проще, ближе простым людям, чем напоминал, например, Илью Муромца русских былин. От других крупных памятников средневекового западноевропейского эпоса "Песнь о Сиде" отличалась радостным, оптимистическим восприятием жизни (в противоположность героическому, но и трагическому характеру французских и немецких поэм). Она пронизана трезвым реализмом, здравым смыслом, не упускаются из вида материальные подробности (прокорм дружины Сида, ее снабжение). Почти отсутствуют гиперболы. Врагов побеждают обычно не отдельные герои, а масса. Нет в поэме и пылкой, воинственной религиозности, присущей "Песне о Роланде", нет религиозного фанатизма. Нет и предвзятой враждебности к неверным, что наблюдается во французском эпосе. Постоянно подчеркивается, что среди мавров есть честные и достойные люди. Сид с ними постоянно торгует к взаимной выгоде. То есть поэма реальнее отражает конкретные обстоятельства тогдашней повседневной жизни. Сам Сид не только воин, тема кровопролития в поэме не главная. Он хороший хозяин, добрый семьянин, без надобности не обнажает меч. В поэме есть и попытки выведения индивидуальных характеров героев, подчеркивается сочетание положительных и отрицательных черт: ненавистные автору трусливые инфанты (принцы) все же – прекрасные наездники и красивы собой, купцы – евреи, хоть и не прочь поживиться, но не требуют лишнего и сами щедро вознаграждают посредника, как и подобает солидным коммерсантам (щедрость в глазах автора поэмы – высшая добродетель, что исходит из рыцарских идеалов).
Но с ХVI в. поэма забывается, пока в середине ХIХ в. ее не вспомнили. Причем вначале ее оценили иностранцы: английские и немецкие романтики.
В немецком эпосе наиболее знаменита " Песнь о Нибелунгах ", записанная в 1200 г. Она основана на древнегерманских сказаниях об эпохе "великого переселения народов", о гибели королевства бургундов под ударами гуннов в 437 г. Среди ее героев гуннский вождь Аттила, выведенный под именем Этцеля. Но содержание поэмы связано с рыцарскими обычаями Германии времен Штауфенов – турнирами, балами, что и делало поэму популярной в дворянской среде.
В ХII-ХIII вв. складывается и рыцарская поэзия, в которой особо преуспели поэты Прованса (Южной Франции) - трубадуры [105], писавших на местном провансальском языке. Эта поэзия воспевала рыцарские идеалы, куртуазность[106], культ прекрасной дамы. Среди поэтов были рыцари, короли, иногда горожане[107]. Были в стихах и социальные мотивы, отражавшие презрение рыцарей к простому народу, чем особенно прославился воинственный рыцарь и модный поэт – Бертран де Борн. Им подражали северофранцузские менестрели.
Распространились и рыцарские романы, часто в стихотворной форме, по мотивам кельтских преданий. К ним относится цикл о короле бриттов Артуре и его рыцарях (так называемых рыцарях Круглого Стола[108]). Легенда об Артуре родилась в V-VI вв., когда вторгшиеся в Британию германцы – англы, саксы, фризы, юты – вытеснили кельтов-бриттов с их земель. Побежденные кельты не смирились и в балладах, складывавшихся во французской Бретани и британском Уэллсе постоянно сохраняли надежду на свое освобождение с помощью короля Артура, который не умер, а спит и, пробудившись, освободит землю бриттов от зла и несправедливостей. Показательно, что имя Артура и теперь служит символом, хотя и наивным, надежды на грядущую справедливость. Когда в 80-е гг. ХХ в. английские власти объявили о намерении закрыть ряд шахт, в том числе и в Уэллсе, среди плакатов забастовавших шахтеров был и такой: "Где же ты, король Артур?"
По мнению большинства исследователей, Артур – лицо историческое, но не король, а военачальник бриттов, сражавшийся с англами и саксами на рубеже V/VI вв. Лишь позднее, под влиянием новой политической обстановки, в легендах он стал королем.
Сказание об Артуре и рыцарях Круглого Стола оказали огромное влияние на европейскую литературу и искусство. В частности, от них и начались рыцарские романы, первоначально возникшие в Северной Франции под влиянием бретонских сказаний и баллад. Рыцари эти, странствуя, совершали различные подвиги в соответствии со сложившимся в ХI-ХII вв. кодексом рыцарской чести. В этих романах много мистики, чудес, волшебников, фей и т.п., во что тогда безоговорочно верили, считали реальностью, а сейчас обычно воспринимается как сказки. Естественно, герои романов по своей психологии, поведению и остальному ближе ХI-ХIII вв. (ведь, вспомним, в V-VI вв. и рыцарства, как такового, еще не было).
Наиболее известна из артурова круга легенда о Тристане и Изольде, ставшая прекрасной повестью о любви и смерти, вызвавшая много подражаний. Сюжеты цикла использовались в музыке, поэзии, живописи, в том числе применялись при росписях рыцарских замков. Уже в новое время названные легенды послужили основой для сатирического романа М.Твена "Янки при дворе короля Артура".
Популярность артурова цикла связано не только с рыцарскими идеалами. В нем, на фоне тогдашней атмосферы вспыльчивости, жестокости, воинственности, потоками крови утверждаются моральные нормы, имевшие не сословную, а общечеловеческую значимость: честность, верность долгу, благородство, возвышенное уважение к женщине, товарищество, бескорыстие, скромность, мужество, отвага. Даже идея круглого стола как символа равноправия и уважения достоинства каждого пришла к нам именно из романов об Артуре.
По сюжету романы эти, хотя и приключенческие, но не в современном понимании. И герои, и вместе с ними читатели знают наперед, что их ожидает, но не отказываются от начертанного судьбой и законами чести трагического пути. Это, с одной стороны – особенность средневекового мышления, с другой – свидетельство мужества и высоких моральных помыслов героев. На этих подвигах и отношении к жизни учились многие поколения средневековой молодежи.
Большой популярностью пользовались и возникшие под влиянием кельтской романтики романы Кретьена де Труа. В них также были странствующие рыцари, приключения и подвиги во имя благородной дамы, колдовство и магия. Наиболее популярен был его роман о Тристане и Изольде, в котором главными были не рыцарские подвиги как таковые, а любовь и верность, во имя которых герои жили и умирали.
Постепенно, в ХII-ХIII вв., в рыцарской литературе усилился интерес к личности. Человек, его чувства, переживания становились основными мотивами поступков. Герои произведений действовали не только сообразно своему сану и предписанным нормам поведения, но повинуются обстоятельствам и особенностям своей натуры. В условиях пренебрежения человеческими чувствами официальной идеологией этим, во многом, объясняется популярность лирических романов Кретьена де Труа. И в этом внимании к человеческой личности – особое значение тогдашней рыцарской литературы (при всем ее сословном характере).
ГОРОДСКАЯ ЛИТЕРАТУРА, как и городская культура вообще, имела своими истоками фольклор и обращала его против светских и духовных феодалов. Они изображались грубыми, тупыми, чванливыми, которых всегда дурачили хитрые, находчивые, изворотливые и расчетливые горожане.
Так, в одном из наиболее популярных произведений – " Романе о Лисе " (Франция) король выведен в виде льва, крупный феодал – в виде медведя, рыцарь – вечно рыскавший в поисках добычи, голодный волк, изворотливый, практичный и деловой горожанин – хитрый лис, крестьяне – куры, улитки и прочие мелкие животные (среди них и петух Шантеклер). Придворный проповедник выведен ослом. Этот роман, создававшийся с ХII по ХIV в. и состоявший из 30 отдельных сказок (браншей), пользовался огромной популярностью и имел многочисленные подражания.
Другим популярным романом был " Роман о Розе " (тоже написанный во Франции). Сюжет первой части, написанной в 1269-1277 гг. Гильомом де Лориссом, был следующим. Молодой человек входит в сад любви и видит Розу (Даму), которая овладевает его сердцем. Дальнейшее повествование посвящено вопросу, сорвет ли главный герой Розу? Перед читателями проходят раздумья – аллегории в виде капризов и превратностей любви, которые представляют аргументы за и против. Текст обрывается без решения сомнений и желаний героя.
Вторая часть романа – более серьезная. В ней затрагиваются этические темы, критикуются порядки феодального общества, и особенно – лицемерие церкви. В ней автор – университетский схоласт, преподававший в Сорбонне Жан де Мён –д дал универсальную сумму представлений: от астрологии до взглядов на любовь и королевскую власть. Если де Лорисс превозносил женщину, де Мён ее презирает. Во взглядах на любовь он был типичным мужским шовинистом и прагматиком: любовь мужчин и женщин – это только обязанность, возложенная природой для производства потомства. Поэтому брак вообще не нужен, достаточно свободных любовных связей. Этот тезис возник из канонических представлений о неполноценности женщин.
В ХIV в. против таких взглядов выступил известный английский поэт Джефри Чосер, автор "Кентерберийских рассказов" – сборника стихотворных новелл и сказок, которые, по сюжету, рассказывали друг другу 29 паломников по дороге в Кентерберри на богомолье. В них ярко рисуются английские нравы ХIV в. Паломники разговаривают друг с другом и с прохожими. В итоге представляются все слои английского общества. И хотя сословия четко выделены и низшие завидуют "благородным", Чосера интересуют люди как личности, а не как представители определенного слоя. Простолюдин мог быть благороднее дворянина:
Тот благороден, в ком есть благородство,
А родовитость без него – уродство.
Христианские добродетели мало интересовали автора, ибо в земной любви больше человечности. Чосер признавал право женщин на чувство.
Из задуманных 120 рассказов Чосер успел написать лишь 24. Характерно для эпохи положение автора. Он – из семьи зажиточного лондонского виноторговца. Служил контролером лондонской таможни, был мировым судьей, депутатом парламента, а по ночам – писал свои рассказы. Надо отметить, что взгляды Чосера, близкие к гуманистическим, были редкими в тогдашней Англии.
Популярными в городах были стихотворные новеллы, басни, шутки. Во Франции их называли фаблио, в германских землях – шванки. Как и в "Романе о Лисе", в них высмеивались традиционные ценности феодального общества: заносчивость и невежество феодалов, алчность и похотливость духовенства, бесполезность схоластической премудрости. Главными героями этих произведений также являлись никогда не унывающие, изворотливые и плутоватые горожане. Короткие острые сюжеты часто были весьма злободневными, их авторы и исполнители нередко подвергались преследованиям, как со стороны светских властей, так и церковных.
К городской литературе по тематике примыкает творчество бродячих поэтов - вагантов [109]. Их появление связано с развитием светских школ и университетов. Это - бродячие студенты. Их поэзия была далека от аскетизма, жизнерадостна:
Бросим все премудрости,
Побоку ученье,
Наслаждаться в юности –
Наше назначенье.
Часто их стихи были направлены против схоластики, обличали пороки церкви, не чурались и социальных мотивов – студенческой бедности (вспомним строки из того же стихотворения, приведенные выше, на с. 42). В общем ваганты – это молодые (хотя и не всегда), образованные (часто недоучившиеся), критически относившиеся к окружавшей их действительности поэты (нередко смотревшие на мир сквозь окна трактиров). Церковь их преследовала за свободомыслие, критику духовенства и отрицание аскетизма; светские власти часто также смотрели на них подозрительно.
Типичным вагантом был Петер Лудер (род. ок. 1415 г.), из крестьян или бедных ремесленников, учился в Гейдельберге, после двух семестров отправился путешествовать по Южной Италии, Македонии, Греции. Затем учился в Вероне, Падуе, Венеции (ничего не окончил). Вернувшись в Германию, был приглашен в Гейдельбергский университет как пропагандист гуманистической системы образования. Образец его тогдашних трудов – "Похвальное слово Фридриху Пфальцскому" (пригласившему его в Гейдельберг). Он жалуется на завистников, долги, уезжает в Эрфурт, затем – в Падую, где в 50 лет окончил медицинский факультет и затем преподавал в Базельском университете.
Его страсть к перемене мест – характерная черта эпохи: путешествуют купцы, пилигримы, подмастерья, студенты. Это – признак нового, нефеодального стремления, не всегда осознанного, выйти за узкие рамки обычаев и канонов феодального мира.
Лудер подражал поэзии Овидия, итальянским гуманистам. Он щеголял своей беспутностью: "У меня доброе намерение больше писать, но моя возлюбленная Таис вырывает из моих рук перо, запечатлевает на мне свой горячий поцелуй и в результате откладывается начатая работа". Не обладая глубокими знаниями, он умело популяризировал чужие мысли. Ему принадлежит заслуга распространения гуманизма в Германии.
В ХIV в. поэзия трубадуров, труверов, миннезингеров, иногда и вагантов разыгрывалась бродячими артистами, и это называлось веселой наукой (в противовес официальной схоластике, так сказать, "скучной науке"). В 1324 г. в Тулузе даже была создана Академия веселой науки. Несмотря на преобладание слезливости, связанное, прежде всего, с религиозностью, тяга к комическому, смешному была сильна, особенно в народных массах, что было необходимой здоровой реакцией на жизненные проблемы. Стремление к смешному проникало даже в соборы, которые украшались и иллюстрациями к фаблио. В соборах же устраивались сатирические спектакли, в том числе с пародиями на литургию.
***
Как видно, средневековая литература, хотя еще не поделенная официально на жанры (публицистика и художественное творчество были слиты) отличалась разнообразием, так же как разнообразной была жизнь, породившая ее. Интересные по мыслям и сюжетам, эти произведения, однако, теперь воспринимаются с трудом. У них обычно непривычная форма: распространены повторения слов и оборотов, особенно глагольных ("поехал – ехал – уехал" и т.п.). Теперь эго кажется монотонным. В содержании много аллегорий, символов, непонятных без подготовки. Поэтому, как заметил А.Я.Гуревич, хотя мы и преемники культуры прошлого, "диалог" со средневековьем требует определенных интеллектуальных усилий для проникновения в далекий и часто чуждый нам мир.
ТЕМА 7.
АРХИТЕКТУРА, ИСКУССТВО.
Архитектура и изобразительное искусство занимали в средневековой Европе исключительное положение. Ибо основная масса населения была малограмотной, язык ученых и церкви – латынь – непонятен большинству. Поэтому искусство, как и устное слово, оказывались наиболее действенными средствами общения, доступными всем. Это позволяло искусству решать и многие мировоззренческие задачи.
Средневековые архитектура и искусство были характерны своей анонимностью, во многом связанной с тем, что организация труда и строительная техника того времени требовали коллективности, иногда даже труда нескольких поколений. Другой характерной чертой средневекового искусства была его связь с ремеслом. Искусство вырастало из ручного труда. Шедевр как понятие родился в цехах. Прикладное искусство не отделялось от высокого. На характере средневекового искусства сказалась и слабая дифференциация средневекового сознания. Частное воспринималось как уменьшенная копия целого, в реальных вещах видели намеки на скрытый смысл (реальная вещь – видимый образ невидимой вещи, явления). Легенда и действительность были неразделенными, даже в науке. Поэтому искусство стремилось к ансамблевости, к наиболее широкому охвату представлений о мире. Основой средневековых ансамблей была архитектура. Другие виды искусства подчинялись ей, как бы комментировали и уточняли ее.