Умберто Эко. Имя Розы.
Умберто Эко (Umberto Eco) (р. 1932г.) - итальянский прозаик, семиотик, культуролог, эссеист.
Родился 5 января 1932 в Алессандрии (Пьемонт), небольшом городке к востоку от Турина и к югу от Милана. Отец Джулио Эко, бухгалтер по профессии, ветеран трех войн, мать – Джованна Эко (урожд. Бизио).
Исполняя желание отца, который хотел, чтобы сын стал адвокатом, Эко поступил в Туринский университет, где слушал курс по юриспруденции, но вскоре оставил эту науку и занялся изучением средневековой философии. Окончил университет в 1954, в качестве диссертационной работы представив сочинение, посвященное религиозному мыслителю и философу Фоме Аквинскому.
В 1954 поступил на работу на RAI (Итальянское телевидение), где был редактором программ по культуре, печатался в периодике. В 1958–1959 служил в армии.
Первая книга Эко Проблемы эстетики у Св. Фомы (1956) была впоследствии доработана и переиздана под названием Проблемы эстетики Фомы Аквинского (1970). Вторая, опубликованная в 1959 и выдвинувшая автора в число наиболее авторитетных специалистов по средневековью, после пересмотра и доработки была переиздана под названием Искусство и красота в средневековой эстетике (1987).
Столь напряженные академические занятия не мешали научным штудиям. Известность к Эко-семиотику пришла после публикации книги Opera aperta (1962), где, рассуждая об общих проблемах культуры, в частности, о визуальных коммуникациях, для чего в качестве анализируемого материала привлекались телевизионные репортажи, он выступил против постулатов классического структурализма. Основная идея книги сводилась к тому, что «произведение искусства – это принципиально неоднозначное сообщение, множественность означаемых, которые сосуществуют в одном означающем». Само понятие «открытое произведение» (давшее название англоязычному изданию и вошедшее в научный обиход) подразумевает наличие широкого поля для интерпретаций, тогда как «закрытое произведение» – одну-единственную интерпретацию.
Однако всемирная слава пришла не к Эко-ученому, а к Эко-прозаику. Первый его роман Имя розы (1980) сразу попал в список бестселлеров и продержался там несколько лет. По признанию автора, он поначалу хотел написать детективную историю из современной жизни, но затем решил, что ему, как медиевисту, будет гораздо интереснее выстраивать детективный сюжет на фоне средневековых декораций. Действие романа разворачивается в бенедиктинском монастыре 14 в., где происходит ряд таинственных убийств, которые, как полагают, являются дьявольскими происками. Но францисканец Вильгельм Баскервильский, наставник юного Адсона из Мелька, от лица которого ведется повествование, путем логических умозаключений приходит к выводу, что если дьявол и причастен к убийствам, то лишь косвенно. Несмотря на то, что, в конце концов, многие логические загадки этим средневековым двойником Шерлока Холмса (о чем свидетельствует не только его логический метод, но и само именование) разгаданы, смысл череды убийств понят им неверно, а потому он не смог предотвратить ни одного из преступлений, свершившихся во время его пребывания в монастыре. У любого текста множество прочтений, как бы говорит романист, знак зависит от системы референтов. Впрочем, детективная составляющая – отнюдь не главная в этом квази-историческом романе, где среди прочих персонажей присутствуют и реальные личности. Для автора столь же важно противопоставление двух типов культур, которые символизируют фигуры Вильгельма Баскервильского и слепого монаха Хорхе Бургосского. Хорхе, наделенный необыкновенной памятью, ориентирован на традицию и неистово отстаивает тезис, согласно которому традиция дана изначально, а потому к ней нечего добавить, ее следует лишь кропотливо изучать, кстати, скрывая многие важные подробности от профанов, ибо они, по его мнению, слабы и могут поддаться искушению запретными знаниями. Вильгельм же своим образом мыслей и поведением отстаивает свободу интеллектуального выбора. Борьба вокруг считавшегося утерянным сочинения Аристотеля, посвященного комедии, второй части его Поэтики, сохранившегося в монастырской библиотеке, на самом деле и есть борьба разных моделей мира. Несмотря на трагическую развязку романа – пожар охватывает монастырь – борьба эта ничем не кончается, она и не может завершиться, пока существует этот мир. Ключевые символы романа – библиотека, рукопись, лабиринт – отсылают к творчеству аргентинского писателя Х.Л.Борхеса (1899–1984), чья фигура является не только одной из центральных для литературы 20 в., но и особо почитается Эко. Роман насыщен разнообразными сведениями по средневековой культуре, теологии и т.д., что не мешает автору наслаждаться интертекстуальной игрой, окрашенной яркой иронией.
Экранизация романа Имя розы (1986), осуществленная французским кинорежиссером Жан-Жаком Анно (р. 1943), получила премию Сезар в номинации «Лучший зарубежный фильм» (1987), чему способствовало то, что роль Вильгельма Баскервильского сыграл знаменитый актер Шон Коннори, а съемки проходили в монастыре Эбербах под Франкфуртом, где в полной мере сохранилась атмосфера средневековья. Позднее Эко выпустил книгу Заметки на полях «Имени розы» (1983), своеобразный интеллектуальный комментарий к роману.
Не вызывает сомнений, что Эко тщательно подготовился к написанию романа, детально изучив историческую эпоху и тщательно проработав место действия.
Сам Эко пишет: «Я разбудил в себе медиевиста от зимней спячки и отправил рыться в собственном архиве. Монография 1956 года по средневековой эстетике, сотня страниц 1969 года на ту же тему; несколько статей между делом; занятия средневековой культурой в 1962 году, в связи с Джойсом; наконец, в 1972 году – большое исследование по Апокалипсису и по иллюстрациям к толкованию Апокалипсиса Беата Лиебанского: в общем, мое средневековье поддерживалось в боевой готовности.»
Однако, несмотря на тщательную подготовку роман все же остается художественным произведением. Действие происходит в вымышленном монастыре. Чтобы дополнительно защитить себя от обвинений в недостоверности и вместе с тем, чтоб игра (а Эко часто напрямую называет свой роман игрой) была интереснее, он проводит начальное повествование через множество интерпретаций. Вновь слово автору: «Я сел перечитывать средневековые хроники. Учиться ритму, наивности. Хронисты скажут за меня, а я буду свободен от подозрений. От подозрений, но не от эха интертекстуальности. Так мне открылось то, что писатели знали всегда и всегда твердили нам: что во всех книгах говорится о других книгах, что всякая история пересказывает историю уже рассказанную… Поэтому моя история могла начинаться только с найденной рукописи – что также, разумеется, представляет собой цитату. Я срочно написал предисловие и засунул свою повесть в четырехслойный конверт, защитив ее тремя другими повестями: я говорю, что Валле говорит; что Мабийон говорил, что Адсон сказал…»
Итак. Первая линия романа – детективный сюжет. Второй смысл в некотором противостоянии между идеями прогресса и регресса. То есть, противоречия между дедуктивной и схоластической школами. Что поднимает вопрос об отношении к знаниям. Что есть знания? Просто сокровища, или же знания должны развиваться?
Отношение к знаниям, характерное для аббатства, свойственно и всей эпохе средневековья: «Оставаясь…в потаенности,…знание, …способствовало бы укреплению славы и могущества его хранителей и не осквернялось бы бесцеремонными обсуждениями. Вот…и причина той немоты, того мрака, которые нависают над библиотекой; она поместилище знания, однако обезопасить это знание она способна только ценой запрета. Никто не должен прикасаться к хранимым знаниям – даже сами монахи»[7, c 180]. В тексте встречается даже упоминание университета, подход которого к книге полярно отличается от монастырского: «Ибо если бы…познания, за которыми охотились…люди, уходили за стены обители, чем бы стало отличаться святейшее место от кафедрального училища или городского университета?»
Кроме проблемы знаний произведение касается и других проблем, свойственных той эпохе. Например, интересен спор о бедности Христа. В сущности, роман и затевался, чтоб проиллюстрировать этот момент. Да и сам Баскервильский прибыл в монастырь именно с целью организовать данный диспут. Умберто Эко говорит: «Скажем, почему у меня в книге появились полубратья, а с ними – четырнадцатый век? Если уж сочинять средневековую повесть, мне бы взять XIII или XII век – эти эпохи я знал гораздо лучше. Но требовался сыщик. Лучше всего англичанин. Этот сыщик должен был отличаться любовью к наблюдениям и особым умением толковать внешние признаки. Такие качества можно встретить только у францисканцев, и то – после Роджера Бэкона. В то же время разработанную теорию знаков мы находим только у оккамистов... И только от Бэкона до Оккама, в этот единственный период, знаки использовались для изучения индивидуалий. Так я понял, что сюжет придется разворачивать в четырнадцатом веке, и остался очень недоволен. Это мне было гораздо труднее. Раз так – новые чтения, а за ними – новое открытие. Я твердо понял, что францисканец четырнадцатого века, даже англичанин, не мог быть безразличен к дискуссии о бедности. Тем паче если он друг или ученик Оккама или просто человек его круга.»
«В начале повествования читателю разъясняются условия, в которых стал возможен спор о евангельской бедности: «…францисканский орден разрастался…становился все более могуществен и все сильнее замешивался в мирские дела, и многие францисканцы стали стремиться возвратить его к прежней чистоте. Довольно труднодостижимая задача, учитывая, что орден… насчитывал более тридцати тысяч сподвижников…. Но многих привлекала эта задача…Так очень скоро Италия наводнилась полубратьями…которые многим обывателям казались опасными еретиками». Дальнейшие события становятся известны читателю со слов Адсона: «Тогда же Иоанн осознал, что для уничтожения полубратского духа, при том что строптивцы опирались на положения официальной церкви, следовало прежде всего разгромить те принципы, на которых они основывали свою веру. Они исходили из того, что Христос и апостолы не имели никакой собственности, ни частной, ни совокупной. Папа же объявил данное утверждение еретическим…Но...годом раньше в Перудже прошел генеральный капитул францисканцев, поддержавший идею Христовой бедности. Таким образом, размежевываясь с полубратьями, папа размежевывался и с францисканцами»».[1]
«Дальнейшее описание спора постепенно становится всё более и более ироничным. Одно из выступлений характеризуется так: «вскочил в запальчивости брат Иероним, епископ Каффский, с бородою, трясущейся от яростного гнева, хотя выступление, судя по всему, замышлялось как примирительное». Последующие ораторы описываются как «бестолковые». Вся дискуссия приобретает характер перебранки со взаимными оскорблениями. Однако стоит отметить, что именно в споре, выходящим за рамки «братской дискуссии», проясняется один из аспектов проблемы – противостояние Францисканского и Доминиканского орденов: «минориты и доминиканцы обращались друг к другу с таким недружелюбием, как будто и те, и другие воображали себя христианами, сражающимися против мавров». Это соперничество нищенствующих орденов, существующее с момента их основания, особенно усилилось в период противостояния францисканского ордена и папской курии, причиной которого был вопрос о бедности. Важнейшим моментом в описываемом эпизоде представляется диалог Вильгельма и Адсона о возможности обоснования той и другой позиции: «А что, нет…аргументов… чтобы доказать или опровергнуть бедность Христа?... Её с равным успехом можно и доказать, и опровергнуть…поскольку совершенно невозможно установить из текстов Евангелий, считал ли Христос своей собственностью…ту тунику, которую носил на себе». Кроме этого, Вильгельм объясняет причины, по которым спор, казавшийся сначала столь незначительным, приобрёл такие масштабы: «Бедность применительно к церкви не означает – владеть ли ей каким-либо дворцом или нет. Вопрос вдругом: вправе ли она диктовать свою волю земным владыкам?». Таким образом, автор, посредством главного героя, высказывает мнение, что раздор в церкви – не только и не столько теологического характера. Он скорее являются следствием желания церкви распространить своё влияние на возможно большее количество сфер и слоёв общества. Неудивительно поэтому, что дискуссия ни к чему не привела…»[2]
«Другая проблема, которая освещается писателем – отношение к женскому – шире – человеческому – телу. Один из героев – Убертин выказывает восхищение красотой Богоматери, воплощённой в виде статуи: «Вот Та, чья женственность – высшего порядка. Поэтому о ней можно сказать, что она прекрасна…В ее особе…дивная красота тела в точности воплощает ее небесное благолепие. И сего ради ваятель представил ее в полном телесном роскошестве, каким только может быть одарена женщина». Такое отношение к телесной красоте близко пониманию телесности в эпоху Возрождения, когда искусство проявляло огромный интерес к человеку и не противопоставляло духовное и телесное начала. Однако в другом фрагменте тот же Убертин высказывается так: «Красота тела целиком ограничивается кожей. Если бы люди увидели, что находится под кожей…они бы содрогнулись от вида женского тела. Все это очарование на самом деле состоит из слизи и крови, животной мокроты и желчи. Если вспомнить, что содержится в ноздрях, глотке и кишках – поймешь, что тело набито нечистотами. А ведь слизи или помета ты не захочешь коснуться даже пальцем». Эти слова чётко выражают господствующее в Средневековье отношение к телу. Таким образом, автор показывает, что, не смотря на постепенное изменение восприятия тела, всё же позиция отрицания телесной красоты была доминирующей.»[3]
Теперь подведем итог. Итак, произведение Умберто Эко касается некоторых проблем средневековой философии, при этом, оставаясь художественным романом. Современный исследователь, изучив «Имя Розы» может глубже понять атмосферу той эпохи, сущность затронутых вопросов. Однако, судить о данных проблемах по одному только этому роману нельзя. Это все-равно, что черпать сведения о причинах Столетней войны из романов Мориса Дрюона. Тем не менее роман остается безусловно талантливым и интересен не только историкам, но и филологам, лингвистам, философам и представителям других наук.
[1] Л.В. Шереметьева. Интерпретация темы диспута о евангельской бедности в романе У. Эко «Имя Розы» // Science time. 2015. №7(19). С.251.
[2] Л.В. Шереметьева. Указ. соч. С.255 – 256.
[3] Там же. С. 254.