Ягарек медленно переворачивал страницы. Коричневато-выцветшие картины разрушений менялись перед его глазами.
— Вот… — Айзек ткнул пальцем в тускло-серую панораму, напоминавшую груды разбитого стекла и обугленного дерева. Гелиотип был сделан с очень малой высоты. На нем виднелась огромная совершенно круглая равнина, усеянная несколькими руинами. — Вот и все, что осталось от центра города. Здесь в тысяча пятьсот сорок пятом была сброшена цветовая бомба. Это якобы положило конец Пиратским войнам, честно говоря, Яг, эти войны закончились еще годом раньше, поскольку Нью-Кробюзон бомбил Сурош вихревыми бомбами. Цветовые упали только год спустя — победители маскировали то, что они сделали… Одна из них угодила в море, а две не сработали. Четвертая, последняя, расчистила лишь примерно квадратную милю в центре Суроша. Видишь эти зазубрины? — Он указал на невысокие каменистые гребни по краям равнины. — За ними дома, хоть и полуразрушенные, все еще стоят. Вот где видна сила Вихревого потока.
Он знаком попросил Ягарека перевернуть страницу. Тот перевернул, и клекот вырвался из его горла. Айзек предположил, что у гаруды перехватило дыхание. Айзек посмотрел на картинку, а затем не спеша поднял взгляд на лицо Ягарека.
— Вот эти штуки на заднем плане, похожие на оплавленные статуи, когда-то были зданиями, — спокойно произнес он. — А существо, на которое ты сейчас смотришь, произошло от простой домашней козы. Очевидно, в Суроше таких животных держали в качестве скота. По всей видимости, этот козел — из второго, или десятого, а может, двадцатого поколения после Вихревого потока. Мы не знаем, как долго они живут.
Ягарек уставился на мертвое тело, изображенное на снимке.
— Как тут написано, его пришлось пристрелить, — продолжал Айзек. — Козел убил двоих милиционеров. А при вскрытии оказалось, что эти рога в желудке были еще живы. Биолог еле от них отбился.
Ягарек медленно покачал головой.
— Переверни страницу, Яг. Следующий персонаж: никто не имеет и малейшего понятия о том, что это было. Возможно, оно случайно зародилось при взрыве Вихревой бомбы. Но, по-моему, вот эти шестерни происходят от локомотива. — Он легонько похлопал по странице. — Но есть… э-э-э… кое-что похлеще. Ты еще не видел тараканье дерево или стада тех, кто когда-то, наверное, были людьми…
Ягарек был дотошен. Он не пропускал ни одной страницы. Он увидел гелиотипы, сделанные второпях, украдкой из-за стены, и головокружительные панорамы, снятые с воздуха. Неспешный калейдоскоп мутаций и насилия, невидимые войны, разыгравшиеся между несметными полчищами уродцев среди пустыни, царства из зыбучей окалины и кошмарных архитектурных нагромождений.
— В состав экспедиции входили двадцать милиционеров, гелиотипист Сакрамунди и трое ученых плюс пара механиков, которые все время оставались в дирижабле. Из Суроша вернулись семеро милиционеров, Сакрамунди и один химик. На некоторых из них Вихревой поток оставил свой след. К тому времени, когда экспедиция вернулась в Нью-Кробюзон, один милиционер умер. У другого на месте глаз выросли щупальца, а у женщины-ученого каждую ночь пропадала какая-нибудь часть тела. Без крови, без боли, просто… в животе или в руке или еще где-то появлялись пустоты. Она покончила с собой.
Айзек вспомнил, как впервые услышал о Суроше от фрондирующего профессора истории, который представил это как забавный анекдот. Айзек тщательно проверил информацию, проследив источники по сноскам и по старым газетам. История была забыта, со временем превратившись в детскую страшилку: «Будь паинькой, иначе я отправлю тебя в Сурош к чудовищам!». Прошло полтора года, прежде чем Айзек увидел экземпляр отчета Сакрамунди, и еще три года, прежде чем удалось раздобыть деньги, которые за него просили.
Айзеку казалось, что он угадывает кое-какие мысли Ягарека, хотя лицо гаруды оставалось бесстрастным. Такие мысли пришли бы в голову любому первокурснику-вольнодумцу.
— Яг, — мягко сказал Айзек, — мы не используем вихревой поток. Ты, наверное, думаешь: «Но ведь и молоток может послужить орудием убийства». Что, не так? «Воды речные могут выйти из берегов и унести тысячи жизней, а могут вращать турбины». Да? Поверь мне, как человеку, который всегда считал Вихревой поток ужасно заманчивой штукой, — это не инструмент. Это не молоток и даже не вода… Вихревой поток не поддается контролю. Выкинь его из головы раз и навсегда. На кризисной энергии держится вся физика. Вихревой поток же не имеет к физике никакого отношения. Он ни к чему не имеет отношения. Это… это совершенно патологическая сила. Мы не знаем, откуда она берется, почему она возникает и куда направлена. Мы ничего не можем сказать о ней. Никаким правилам она не подчиняется. Ты не можешь обуздать ее. Конечно, можешь попробовать, но скоро увидишь, что из этого получится… Нельзя играть с ней, нельзя ей доверять, нельзя понять ее. Она никому не подвластна.
Айзек в раздражении тряхнул головой.
— Разумеется, ставились опыты и все такое, ученые полагают, что способны экранировать некоторые эффекты и усилить другие, и, возможно, кое-что даже отчасти срабатывает. Но не было еще ни одного эксперимента с Вихревым потоком, который бы не закончился… м-м-м… по меньшей мере плачевно. Насколько я могу судить, есть только один эксперимент, который следует проводить с Вихревым потоком: как не дать этой силе вырваться на свободу. Либо прервать ее путь, либо, как Либинтос, преследовать ее по пятам… Пятьсот лет назад, вскоре после того, как открылось Какотопическое пятно, откуда-то с моря, с северо-востока, пошел слабенький Вихревой поток. Некоторое время он дул на Нью-Кробюзон. — Айзек медленно покачал головой. — Очевидно, он был совсем не похож на то, что случилось в Суроше, но этого вполне хватило, чтобы вызвать повальное рождение уродцев и весьма странные изменения рельефа. Все здания, попавшие под Вихревой поток, были снесены. После этого началось возведение облачной башни — горожане не хотели отдаваться на произвол погоды. Но теперь башня разрушена, и мы все окажемся в глубокой заднице, если на нас подует еще какой-нибудь случайный Вихревой поток. К счастью, похоже, от века к веку это случается все реже. Так называемый пик пришелся на тысяча двухсотые годы.
С обличительским пылом Айзек размахивал перед Ягареком руками.
— Знаешь, Яг, когда они поняли, что где-то там, на юге, в лесных чащобах что-то происходит, — а не потребовалось много времени, чтобы просечь, что это какой-то огромный вихревой разлом, — была сказана куча всякой ерунды по поводу того, как это назвать, и споры не утихают до сих пор, а ведь прошло уже полтысячи лет. Кто-то обозвал это явление Какотопическим пятном, и название прижилось. Помню, в колледже нам говорили, «какотопос» означает «плохое место», а Вихревой поток не хорош и не плох, он не является злом… Он бессмыслен, беспричинен… По-моему, западный Рагамоль — это и есть Какотопос. Огромная территория, которая нам совершенно неподвластна. Нет такой магии, которой мы могли бы научиться, нет таких практик, которые мы могли бы совершенствовать, чтобы сделать с этим местом хоть что-то. Нам остается только стоять в сторонке, не отсвечивая и надеясь, что пронесет. Это офигенно огромная дурная территория, кишащая дюймовиками и другими существами, которых я даже не возьмусь описывать. Так что мы имеем дело с силой, которой глубоко плевать на наше отношение к ней. Лично я считаю ее плохой. И это слово может быть реальным определением для всего мироздания. Видишь ли, Яг… трудно говорить это, ведь я рационалист… но Вихревой поток — это непознаваемое.
Айзек испытал огромное облегчение, увидев, что Ягарек согласно кивает головой. Айзек тоже с жаром кивнул.
— Мне не хочется валять дурака и терять время на эксперименты, которые в конечном счете дадут… не знаю: что-нибудь неуправляемое. Это чертовски рискованно. Лучше займемся вплотную кризисом, ладно? И в этой связи я хочу кое-что тебе показать.
Айзек бережно взял из рук Ягарека отчет Сакрамунди и вернул на полку. Затем выдвинул ящик из стола и вынул оттуда свой чертеж. Он положил лист перед Ягареком, но потом, засомневавшись, отодвинул в сторону.
— Яг, старина, — сказал он, — мне действительно нужно знать… с Вихревым потоком покончено? Если собираешься сотворить какую-нибудь глупость с ним, ради бога, скажи мне об этом сейчас, и мы распрощаемся… Я принесу свои соболезнования.
Он беспокойно смотрел в глаза Ягарека.
— Я слышал, что ты сказал, Гримнебулин, — помолчав, сказал гаруда. — Я… уважаю тебя. — Айзек шутливо улыбнулся. — Я согласен с тем, что ты говоришь.
Айзек хотел было ответить, но Ягарек печально и спокойно глядел в окно. Он долго стоял с открытым ртом, прежде чем заговорить:
— Мы, гаруды, знаем о Вихревом потоке. — Между предложениями он делал большие паузы. — Он побывал в Цимеке. Мы называем это «ребех-лаж-нap-х'к». — Это слово, как резкая трель рассерженной певчей птицы, вырвалось из его гортани. — «Ребех-сакмай» — значит «смерть»: сила, которая кладет конец. «Ребех-кавт» — «рождение»: «сила, которая дает начало». Это были Первородные близнецы, родившиеся от Мировой матери после ее союза с ее же собственным сном. Но в земном чреве вместе с ними находилась и хворь… опухоль… «Ребех-лажнар-х'к» вырвалась из чрева Мировой матери сразу вслед за ними, а может, даже одновременно, а может, чуть раньше. Это… — Он крепко задумался, как бы перевести. — Это «злокачественный единоутробный брат». Его имя значит: «сила, которой нельзя доверять».
Ягарек рассказывал эту народную легенду не нараспев, как делают шаманы, а сухим тоном ксентрополога. Он широко раскрыл клюв, затем резко захлопнул его, затем снова открыл.
— Я изгой, вероотступник, — продолжал Ягарек. — Наверное, это неудивительно, что я поворачиваюсь спиной к традициям. Но я должен узнать, когда же смогу повернуться к ним вновь лицом. «Лажни» означает «доверять» и «крепко привязывать». Вихревому потоку нельзя доверять, и его нельзя удержать на привязи. Он неудержим. Я знал это с тех пор, как впервые услышал легенду. Но я… нетерпелив, Гримнебулин. Быть может, я слишком быстро возвращаюсь к тому, к чему некогда питал отвращение. Это так трудно — находиться между мирами, не принадлежать ни к одному из них. Но ты заставил меня вспомнить то, что я знал всегда. Как если бы ты был старейшиной моей стаи. — Наступила еще одна, последняя пауза. — Спасибо.
Айзек медленно кивнул:
— Не за что… Я испытал неимоверное облегчение, услышав все это, Яг. Даже передать не могу. Давай больше не будем говорить об этом. — Откашлявшись, он ткнул пальцем в чертеж. — Я хочу показать тебе кое-что весьма впечатляющее, старина.
В пропыленных лучах света под галереей Айзека мастер по ремонту конструкций из фирмы Орриабена ковырялся во внутренностях сломанного чистильщика отверткой и паяльником. Он бездумно насвистывал что-то веселое — это занятие не требовало никаких раздумий.
Сверху доносились невнятное бормотание, прерываемое иногда громким возгласом. При этом он на мгновение удивленно поднимал глаза, но тотчас возвращался к своему занятию.
Краткий осмотр механизмов встроенной аналитической машины подтвердил основной диагноз. Кроме обычных недугов, связанных со старением, таких как сломанные шарниры, ржавчина и стершаяся щетина (которые мастер быстро устранил), был какой-то вирус. Неправильно проштампованная программная перфокарта или соскочившая шестеренка где-то в глубине парового вычислителя привела к тому, что набор инструкций беспрестанно повторялся, бегая по замкнутой цепи. Действия, которые должны были выполняться машинально, теперь заставляли автомат раздумывать над ними, пытаться запросить больше информации или развернутых команд. Запутавшись в противоречивых инструкциях или в избыточном количестве данных, чистильщик замирал на месте, словно парализованный.
Механик мельком взглянул вверх, на деревянный потолок. На него не обращали внимания. Сердце затрепетало от возбуждения. Вирусы бывают самыми разными. Некоторые просто блокируют работу машины. Другие заставляют механизмы выполнять нелепые задачи, реагируя на ежедневно получаемую из внешнего мира новую информацию. А иные, превосходным образчиком которых был этот вирус, заставляли конструкции дотошно перепроверять базисные поведенческие программы. Рассуждения сбивали их с толку. Это были зачатки самосознания.
Мастер покопался в чемоданчике и, достав пачку перфокарт, со знанием дела пролистал их. Затем шепотом произнес молитву.
Поразительно быстро работая пальцами, человек извлек несколько ламп и шестеренок из конструкции. Затем открыл защитную крышку на программном вводе. Когда конструкцию включат, программы загрузятся в ее память и актуализируются в процессорах. Мастер быстро вставлял одну перфокарту за другой. Он слышал, как подпружиненные зубчики с треском вращаются, пробегая по жесткой пластине, входя в маленькие отверстия, считывая информацию. Прежде чем вставить очередную карту, он делал паузу, убеждался, что данные загружены правильно.
Он тасовал свою небольшую колоду, словно карточный шулер. Пальцы левой руки чувствовали мельчайшие подрагивания аналитической машины. Он ощутил бы каждую ошибку ввода, каждый сломанный зубчик, плохо смазанную деталь, которая могла повредить или блокировать его программы. Но ничего такого не было. Мастер не мог удержаться от победного шепота. Вирус, поразивший эту конструкцию, имел сугубо информационную природу, а вовсе не был детищем механического дефекта. Это означало, что все перфокарты, которые он вставил в машину, прочитаны, а содержащиеся в них инструкции загружены в сложный мозг чистильщика.
После того как мастер вставил тщательно отобранные перфокарты в устройство ввода, каждую в свой черед, он последовательно нажал несколько кнопок на цифровой панели, соединенной проводами с аналитической машиной.
Затем — закрыл крышку, мгновение подержал руки на безжизненной конструкции и поставил чистильщика на ноги. После чего собрал инструменты.
Механик вышел на середину комнаты.
— Гхм… простите, хозяин, — крикнул он.
После короткой паузы сверху прогремел голос Айзека:
— Да?
— Я все сделал. Больше не должно быть никаких проблем. Просто скажите господину Серачину, чтобы он немного подкормил бойлер, а потом снова включил конструкцию. Это хорошая модель.
— Да уж, не сомневаюсь, — прозвучал ответ. Айзек подошел к перилам. — Еще что-нибудь передать? — нетерпеливо спросил он.
— Нет, хозяин, это все. Мы пришлем господину Серачину счет в течение недели. Так что пока.
— Ладно, прощайте. Большое спасибо. — Айзек повернулся к мастеру спиной и скрылся из виду.
Ремонтник не спеша пошел к выходу. Он открыл дверь и оглянулся на оставленную в полутьме огромной комнаты конструкцию. Бросив взгляд наверх и убедившись, что Айзек не смотрит, мастер совершил руками движения, начертив в воздухе символ, похожий на сцепленные кольца.
— Да свершится вирус, — прошептал он и вышел на солнечную улицу.
Глава 20
— Что это такое? — Ягарек, держа в руке чертеж, совсем по-птичьи наклонил голову набок.
Айзек взял у него лист бумаги и перевернул как надо.
— Это, старина, проводник кризисной энергии, — важно произнес он. — Или по крайней мере его прототип. Долбаная победа прикладной физико-философии кризиса.
— Что это? Для чего это?
— Смотри. Кладем то, откуда мы хотим извлечь энергию, вот сюда. — Айзек показал загогулину, обозначавшую стеклянную колбу. — Затем… так, ну, есть научные тонкости, но смысл всего этого… дай подумать. — Он забарабанил пальцами по столу. — Бойлер поддерживается очень горячим и приводит в движение вот эту цепочку агрегатов. А вот здесь куча сенсоров, которые определяют различные типы энергетических полей — тепловых, электростатических, статических, магических излучений — и представляют их в виде математических формул. Итак, если я прав насчет единой теории поля, а я прав, то все эти энергетические формы являются различными проявлениями кризисной энергии. А задача вот этой аналитической машины в том, чтобы просчитать, какой тип поля кризисной энергии мы имеем, исходя из имеющихся у нас других различных полей. — Айзек почесал макушку. — Кризисная математика, старина, чертовски сложная штука. Полагаю, это будет самая трудная часть. Идея в том, чтобы создать программу, которая сможет сказать: «Мы имеем столько-то статической энергии, столько-то магической, столько-то еще какой-нибудь, и это означает, что лежащая в основе кризисная ситуация должна быть такой-то и такой-то». Программа будет пытаться перевести… Э-э-э… земное в кризисную форму. Затем — и тут еще одна закавыка — полученный результат также необходимо перевести в математическую форму, в некое кризисное уравнение, которое загружаем вот в этот вычислитель. Затем предстоит использовать вот эту штуковину, которая приводится в действие соединением пара, то есть химии, и магии. Это основная проблема: создать преобразователь, который бы извлекал кризисную энергию и представлял ее в «сыром» виде. Затем ее можно будет направить на какой-либо объект.
Рассказывая о своем проекте, Айзек все больше возбуждался.
— Мы должны научиться изменять форму объекта так, чтобы выделение его кризисного поля фактически увеличивало его кризисное состояние. Другими словами, кризисное поле растет благодаря его перекачке. — Айзек широко улыбнулся, глядя на Ягарека, слушавшего с открытым ртом. — Понимаешь, о чем я говорю? О вечном движении! Если нам удастся стабилизировать этот процесс, мы получим бесконечно повторяющееся петлевое вращение, то есть беспрерывный источник энергии! Не беспокойся, Яг. Ты получишь то, что хочешь. Если у меня все получится, я превращу тебя в ходячую и летучую динамо-машину. Чем больше ты будешь летать, чем больше кризисной энергии ты будешь выделять, тем лучше ты сможешь летать. Усталость крыльев уже не будет для тебя проблемой.
После этих слов наступило напряженное молчание. К облегчению Айзека, Ягарек, похоже, не заметил неудачной оговорки. Гаруда с удивлением и страстью поглаживал лист бумаги. Ягарек что-то пробормотал на своем языке — это был мягкий гортанный клекот. Наконец он поднял голову:
— Когда ты построишь эту машину, Гримнебулин?
— Сначала нужно сделать и испытать рабочую модель, вывести математические формулы и все такое. Думаю, чтобы собрать машину, понадобится около недели. Но это только начало, не забывай. — Ягарек быстро кивнул. — Ты уверен, что не хочешь переночевать здесь? Опять собираешься бродить, как вампир, и набросишься на меня в тот момент, когда я этого меньше всего ожидаю? — иронически спросил Айзек.
— Сообщи мне, пожалуйста, Гримнебулин, когда продвинешься в своей работе, — попросил Ягарек.
Айзек улыбнулся в ответ на эту банальную просьбу:
— Конечно, приятель, даю честное слово.
Ягарек пошел к лестнице. Обернувшись, чтобы попрощаться, он вдруг что-то заметил. На мгновение замер, а затем пошел в дальний конец восточного края галереи. Он указал на клетку, в которой лежала огромная гусеница.
— Гримнебулин, — сказал он, — что делает твоя гусеница?
— Да, она чертовски вымахала, — сказал Айзек, подходя поближе. — Жуткого вида жучара, да?
Ягарек, указывая на клетку, вопросительно посмотрел на Айзека.
— Да, — сказал он. — Но что она делает?
Айзек нахмурился и заглянул в деревянный ящик.
Громадная тварь забилась в дальний угол и каким-то образом умудрилась вползти на деревянную стенку. Затем с помощью органического клея, выделяемого из заднего конца, гусеница прикрепилась к потолку. Теперь она висела, тяжело покачиваясь, слегка подрагивая и извиваясь, словно набитый грязью чулок.
Айзек присвистнул, просунув язык между зубов. Гусеница плотно прижала к подбрюшью неуклюжие лапки. Прямо на глазах Айзека и Ягарека она сложилась пополам, словно пытаясь укусить себя за кончик хвоста, затем медленно разогнулась и снова беспомощно повисла. Процесс повторился.
— Смотри, — сказал Айзек, — она чем-то обмазывается.
Там, где гусеница прикасалась ртом к своему телу, она оставляла тончайшие сверкающие нити, упруго растягивающиеся по мере того, как она отодвигала мордочку, и прилипавшие к телу. Волоски на кончике хвоста этого создания были прижаты к телу и казались мокрыми. Огромная личинка не спеша окутывала себя прозрачным шелком, начиная снизу.
Айзек медленно выпрямился. Он поймал взгляд Ягарека.
— Ну… — сказал он, — лучше поздно, чем никогда. Наконец-то. Это то, ради чего прежде всего я ее купил. Эта тварь окукливается.
Некоторое время спустя Ягарек медленно покачал головой.
— Скоро она сможет летать, — тихо произнес он.
— Не обязательно, старина. Не из всякой куколки получается крылатое насекомое.
— Так ты не знаешь, что это будет?
— Яг, это единственная причина, по которой эта тварь все еще живет у меня. Презренное любопытство. Я неисправим. — Айзек улыбнулся.
На самом деле он разволновался, увидев, что странное существо наконец-то начало действовать так, как от него ожидалось с самого начала. Гусеница окукливалась, проявляя при этом необычайную, утонченную неопрятность. Она делала это очень быстро. Первый слой волокон уже затуманил яркие краски ее пестрой шкурки, которые вскоре совсем исчезли.
Интерес Ягарека к гусенице оказался недолгим. Он снова взгромоздил на плечи деревянные рамы, скрывающие его уродство, и накинул сверху плащ.
— Я ухожу, Гримнебулин, — сказал он.
Айзек оторвал взгляд от гусеницы, целиком завладевшей его вниманием.
— Иди, Яг. Я постараюсь поскорей построить… э-э-э… кризисную машину. Я не спрашиваю больше, когда мы снова увидимся. Ты заглянешь ко мне, как только будет пора.
Ягарек уже стоял на верхней ступени лестницы. Он на мгновение обернулся, помахал Айзеку и ушел. Айзек помахал вслед. Он стоял, глубоко задумавшись, рука еще на несколько секунд задержалась в воздухе. Наконец снова повернулся к клетке с гусеницей.
Влажные нити ее кокона быстро высыхали. Кончик хвоста уже затвердел и стал неподвижен. Это заставляло гусеницу извиваться, ей приходилось проделывать все больше клаустрофобных акробатических трюков, чтобы покрыть себя коконом. Айзек поставил кресло перед клеткой, чтобы следить за усилиями гусеницы. Он сделал кое-какие заметки.
Одна часть сознания говорила ему, что интеллектуально он совсем распустился и пора сосредоточиться на текущих задачах. Но это была очень малая часть сознания, и нашептывала она не слишком-то убежденно. Почти с сомнением. В конце концов, ничто не мешало Айзеку воспользоваться случаем и понаблюдать за невероятным феноменом. Он поудобнее расположился в кресле, вооружившись увеличительным стеклом.
Гусенице понадобилось чуть более двух часов, чтобы полностью покрыться влажным коконом. Труднее всего было покрыть головку. Пришлось создать из слюны подобие воротника, затем подождать, пока он немного высохнет, а потом замуроваться внутри этой пелены, на некоторое время сжавшись и сделавшись толще. Она медленно потыкалась в крышку, чтобы убедиться в ее прочности, выделила еще немного клейких нитей, пока ее головка полностью не скрылась из виду.
В течение нескольких минут органический кожух еще колыхался, разбухая и сжимаясь от внутреннего движения. Белый кокон на глазах становился хрупким, меняя цвет на нежно-оливковый перламутр. Он тихонько покачивался от самого легкого ветерка, но вещество, из которого он состоял, затвердело, и движения личинки внутри были уже едва различимы.
Айзек откинулся на спинку кресла и набросал что то на бумаге. «Ягарек не ошибся: это будет крылатое существо», — подумал он. Слегка подрагивавшая органическая сумка напоминала рисунок из учебника: кокон бабочки или мотылька, только гигантских размеров.
Свет снаружи стал меркнуть, а тени удлинились. Кокон уже более получаса висел неподвижно, когда дверь отворилась, и Айзек вскочил на ноги.
— Кто-нибудь дома? — раздался крик Дэвида.
Айзек перегнулся через перила и поприветствовал его.
— Дэвид, приходил какой-то парень, возился с уборщиком. Сказал, что тебе надо только хорошенько его подкормить и включить, говорит: будет работать.
— Отличная новость. А то меня уже тошнит от этой грязи. Твой гадюшник мы тоже, конечно, приберем. Не возражаешь? — улыбнулся Дэвид.
— Почему бы и нет, — отозвался Айзек, нарочито сгребая ногой пыль и крошки в проемы перил.
Дэвид рассмеялся и скрылся из виду. Айзек услышал стук металла — Дэвид дал чистильщику дружеского пинка.
Айзек спустился и присел на ступеньку посреди лестницы. Он смотрел, как Дэвид смахнул несколько брикетов кокса в небольшой бойлер чистильщика, захлопнул крышку и завинтил люк, после чего протянул руку к макушке конструкции и перевел рычажок в положение «включено».
Раздалось шипение и тонкое подвывание, когда по трубам пошел пар, медленно раскочегаривая аналитическую машину. Чистильщик спазматически дернулся и сел возле стены.
— Ему надо немного разогреться, — удовлетворенно заметил Дэвид, засовывая руки в карманы. — А ты чем тут занимался, Айзек?
— Иди сюда, — ответил Айзек. — Хочу показать тебе кое-что.
Когда Дэвид увидел подвешенный кокон, он издал короткий смешок, а затем зажал рот рукой.
— Святой Джаббер! — воскликнул он. — Какая огромная! Когда эта штуковина вылупится, я лучше куда-нибудь смоюсь…
— Да уж… В общем, поэтому я тебе ее и показываю. Чтобы предупредить: не вздумай вскрывать. Помоги привязать ее внутри клетки к прутьям.
Вдруг снизу донесся шум, словно вода пробивалась через засоренные водопроводные трубы. Затем послышалось шипение поршней. Айзек с Дэвидом переглянулись в недоумении.
— Похоже, чистильщик готовится к серьезной работе, — сказал Дэвид.
Внутри коротких медных и латунных трубок, служивших конструкции мозгом, забурлил беспорядочный поток новых данных. Передаваемые посредством поршней, винтиков и бесчисленных клапанов, огромные порции информации распирали тесное пространство конструкции.
Бесконечно малые количества энергии выбивались из-под превосходно сконструированных паровых молоточков. В самом центре мозга находилась коробка с втиснутыми в нее рядами миниатюрных переключателей, которые с бешеной скоростью поднимались и опускались. Каждый переключатель представлял собой управляемый паром синапс, нажимавший на кнопки и двигавший рычаги в чрезвычайно сложных комбинациях.
Чистильщик сделал судорожное движение. Где-то глубоко в вычислителе данные циркулировали по особому солипсическому замкнутому кругу, который и представлял собой вирус, зародившийся там, где на миг соскользнула какая-нибудь пустяковая шестеренка. По мере того как пар все быстрее и мощнее бежал по черепной коробке, бесполезный набор вирусных запросов непрестанно крутился по замкнутому аутичному кругу, открывая и закрывая одни и те же клапаны, включая и выключая в одном и том же порядке одни и те же прерыватели.
Но на сей раз вирус получил новую пищу. Программы, загруженные мастером в аналитическую машину, рассылали по хитроумным извивам мозжечка весьма странные инструкции. Клапаны стучали, а переключатели отрывисто жужжали, слишком быстро, чтобы это было похоже на какое-либо осмысленное движение. И все же в прерывистых рядах цифрового кода мутировал и развивался грубый маленький вирус.
Закодированная информация била ключом внутри этих убогих шипящих нейронов, питаясь рекурсивной идиотией вируса и разматывая клубок свежих данных. Вирус расцвел с новой силой. Бессмысленный посыл, лежащий в его основе, это немое вращение по кругу ускорялось, давая побеги новообразованных вирусных кодов, распространявшихся во все стороны в бешеном двоичном вихре, добираясь до каждого уголка процессора.
Каждый из дополнительных вирусных контуров повторял этот процесс до тех пор, пока инструкции и самосгенерированные программы не заполонили каждую дорожку весьма ограниченной вычислительной машины.
Чистильщик стоял в углу, чуть заметно подрагивая и жужжа.
Там, где когда-то был рядовой узел его клапанного мозга, все еще вертелся изначальный вирус, комбинация дефективных данных и бессмысленных отсылок. Вирус был тот же, но уже трансформировавшийся. Он больше не преследовал разрушительных целей, он превратился в метод, в генератор, в движущую силу.
Уже весьма скоро центральный процессор мозга стрекотал и пощелкивал во всю мощь. Хитроумные механизмы стучали по воле новых программ, которые с жужжанием прогонялись через аналоговые клапаны. Сегменты аналитического устройства, которые обычно выполняют функции движения, создания резервных копий и поддержки, замкнулись на самих себе, удвоив при этом свою мощь, поскольку одна и та же бинарная функция получила двойное значение. Поток посторонней информации был направлен в иное русло, однако нисколько не замедлился. Способные поразить любое воображение пункты программной схемы повысили эффективность и быстродействие самих клапанов и переключателей, которые передавали данные.
Дэвид и Айзек разговаривали наверху, улыбаясь и строя удивленные мины при звуках, которые невольно издавал несчастный чистильщик.
Данные поступали непрекращающимся потоком: сперва источником их служил тот объемистый набор перфокарт, которые загрузил мастер и информация с которых хранилась в ячейке памяти, а теперь действующий процессор преобразовал эти данные в инструкции. А поток все шел и шел неутомимой волной абстрактных команд, которые состояли всего лишь из комбинаций «да/нет» или «Вкл./выкл.», но они поступали в таком количестве и в таких сложных сочетаниях, что по своему смыслу почти приближались к абстрактным идеям.
И наконец в какой-то момент количество переросло в качество. В мозгу чистильщика что-то изменилось.