В новейших изданиях Гейне представлено написание «Belsazar»[5]. Однако, обращаясь к более ранним публикациям стихотворения, находим форму Belsatzar; ср. «Стихотворения» 1822 г., первое издание «Книги песен» и последующие прижизненные переиздания[6]. Написание это принадлежит орфографии XIX в. и готической графике (где tz изображалось как лигатура)[7]. С внесением ряда изменений в орфографию и параллельным переходом с готики на антикву («романский шрифт») старое tz в некоторых случаях было заменено на z (эта вариативность отразилась, например, в написании фамилии Metzger – Mezger при нем. Metzger ‘мясник’). Тем не менее, «Belsatzar» как авторское написание сохранено в напечатанном антиквой солидном критическом издании начала XX в.[8] и до сих пор имеет статус полноправного варианта названия[9].
Значит ли это, что писавший на стене мог знать только форму «Belsatzar»? Возможно. Однако, в той же традиции XIX в. стихотворение Гейне имело еще один вариант названия и, соответственно, написания имени – «Belsaz e r ». Примечательно, однако, что появляется он в посмертных изданиях стихотворений Гейне, то есть не является авторским[10].
Как именовался Валтасар, царь Вавилонский, в немецком переводе Книги Даниила? В лютеровской Библии середины XVI в. имя его – Balthasar (Dan. 5, 1) или Baltasar (Dan. 5, 30)[11], что совпадает с именем одного из трех волхвов («die heiligen drei Könige») и немецким именем собственным. Библия начала XX в. дает «Belsazer»[12], причем этот вариант представлен в некоторых позднейших изданиях Библии[13] и отражен в целом ряде немецких библейских словарей и энциклопедий[14], то есть оказывается едва ли не основным (причины оговорки станут ясны ниже). Потому есть основания полагать, что некоторые издатели Гейне стремились привести написание имени у Гейне в соответствие с принятым в те годы библейским вариантом.
При этом в некоторых энциклопедиях можно видеть даже вариант Belsassar[15], причем расхождения этой транскрипции с более ранними никак не оговариваются, а сам вариант (как и любой приводимый в немецких справочных изданиях по Библии) предлагается как единственный, словно его ввел сам доктор Лютер. Однако в новейших немецких изданиях Библии «по переводу Мартина Лютера» Валтасар, царь Вавилонский, именуется Belsazar[16].
Читателю, ищущему причин такой поразительной изменчивости и несогласованности, поясняют, что, во-первых, «Библия – переводной труд» («ein Übersetzungswerk»), а во-вторых, «труд, предполагающий пересмотр» («ein Revisionswerk»). «А именно, вам не следует считать, что текст этого издания является буквальной передачей некогда предпринятого доктором Мартином Лютером перевода Библии... Уже в прошлом веке пытались привести язык Лютера с современным обиходным немецким настолько, чтобы у пользователя уже из-за устарелого способа выражаться не пропала охота к чтению. Эту работу над лютеровским текстом и называют пересмотром Библии»[17].
Можно видеть, что лютеровского «Balthasar» «пересмотрели» уже к XIX в. Ясно также, что ни библеистов, ни теологов не заботит огромное количество орфографически и фонетически родственных и различных вариантов имени одного-единственного царя Вавилонского (с именем, данным в плену пророку Даниилу – Βαλτάσαρ Септуагинты – дело обстоит еще причудливее; см. перечисленные издания Библии и энциклопедии). Неясным остается лишь статус варианта Belsatzar.
То, что он был представлен в некоторых изданиях немецкой Библии, явствует как из употребления его эквивалента (Belsazar = Belsatzar по старой орфографии) в позднейшей редакции текста (80-е годы XX в.), так и из отражения в культурной традиции второй половины XVIII – начала XIX в.: ср. набросок Гёте, озаглавленный «Belsatzar »[18]. По всей очевидности, Гейне (как до него – Гёте) употребил форму, принятую в Германии той эпохи. Однако вопрос о том, знал ли Гейне лишь эту форму или же мог выбирать из нескольких[19], равно как о «заряжении» (заражении) ее каламбуром, остается неразрешимым. («С горы скатившись, камень лег в долине... / Скатился он с вершины сам собой, / Иль был низринут волею чужой?» – «Problème» по Тютчеву).
Европа конца XIX – начала XX в., читавшая Гейне, знала авторское «Belsatzar» (> «Belsazar» в новой орфографии и романской графике) и «привнесенное» «Belsazer» (для каламбура не годящееся). Так, поскольку стихотворение пользовалось удивительно широкой популярностью среди композиторов XIX и XX вв., в заглавиях музыкальных опусов встречаются все три варианта – «Belsatzar», «Belsazar», «Belsazer», – употребление которых зависело от написания имени в том или ином источнике текста[20].
________
Итак, писавший на стене подвала[21] использует гейневское написание имени. Он[22] мог не знать формы «Belsazer», что тоже показательно, так как предполагает знакомство с каким-то из ранних (до 70-х годов XIX в.) изданий Гейне – с «прижизненным Гейне». Если же писавший знал оба варианта – «Belsatzar» (= «Belsazar»[23]) и «Belsazer» – и сознательно выбрал первый (та же «problème»!), это могло быть продиктовано только стремлением подчеркнуть содержащееся в имени «-tzar », то есть намеренным «каламбуром».
Формально же никакой игры с именем «Belsatzar» пишущий не вел: он написал «так, как следует» (что подтверждается тщательным исправлением машинально написанного «selbigen»). Тем не менее, дословного воспроизведения цитаты здесь нет: изъят (причем, даже без нарушения ритма) союз «aber».
«Belsatzar»
Но что это за стихотворение, которого сейчас никто не помнит? Что знал наизусть (не мог забыть?) писавший на стене подвала?
Есть высказывание самого Гейне: «Вы знаете мое стихотворение “Валтасар”? Я его написал, когда мне еще не было шестнадцати. А знаете ли вы, что вдохновило меня его написать? Несколько слов из еврейского песнопения “Bachazoz halajla”[24] (“В полночь”), которое /.../ поют в течение двух пасхальных вечеров. Дело в том, что в этом песнопении упоминается множество событий, относящихся к судьбам евреев, – все они случились в полночь – и в немногих словах там повествуется о смерти вавилонского тирана, который был зарезан ночью... «[25].
Однако история стихотворения «Belsatzar», републикованного в 1827 г. в составе «Книги песен» («Buch der Lieder», «Romanzen», № 10), не так проста, как хочет казаться (или как показана). Так, отнюдь не каждое стихотворение Гейне удостоилось столь обширного авторского комментария. При этом известно, что первая редакция текста относится к 1820 г., когда Гейне было 23 года. Кроме того, одним из источников или, точнее, импульсов гейневского «Belsatzar», считается байроновское «Vision of Belshazzar» – «Видение Валтасара»[26], созданное в 1815 г. и тогда же опубликованное (цикл «Еврейские мелодии»).
На первый взгляд «Vision of Belshazzar» – довольно академичные вариации на тему пятой главы Книги Даниила. Однако началом 1815 г. датировано гораздо более неожиданное и резкое стихотворение «To Belshazzar» – «К Валтасару» (опубликовано лишь в 1831 г.), где тема избрана явно не для «полноты картины»: что-то побуждает Байрона с огромным негодованием прямо обращаться к Валтасару, как к любому из современников, бичуя и судя его.
После отречения Наполеона 6 апреля 1814 г. Байрон записал в дневнике: «...Узнал, что моего маленького кумира, Наполеона, сбросили с пьедестала, а воры вошли в Париж. Сам виноват. Подобно Милону, он хотел разодрать дуб, но тот сомкнулся и защемил ему руку, и теперь звери – не только лев и медведь, но даже грязный шакал – могут растерзать его. Московская зима защемила ему руки – с тех пор он дрался ногами и зубами» (8 апреля 1814)[27].
10 апреля 1814 г. Байрон пишет «Оду к Наполеону Буонапарте», а 12 февраля 1815 – «To Belshazzar», где к пирующему, увенчанному розами «царю Вавилонскому» обращена речь о горящих знаках, врезанных в стену («before thee burn / The graven words, the glowing wall...»). Знаки эти здесь – не столько угроза насильственной смерти, сколько неминуемый приговор судьбы, которая не щадит и лучших – тем более не пощадит и «слабейшего, худшего из всех» («the weakest, worst of all»). Этот «Валтасар» «не годен ни править, ни жить, ни умереть» («unfit to govern, live, or die»). – Словом, «нечаянно пригретый славой ».
Таким образом, основа «Видения Валтасара» – жгучее политическое соотнесение. Для справки: «В передовой европейской поэзии 10-х – 20-х годов тема Валтасара встречается неоднократно. Она становится своеобразной аллегорией, выражающей неизбежность поражения реакции; см. два стихотворения Байрона о Валтасаре...»[28]. Но только ли в этом намеке-применении накал стиха?
Схема повествования в «Видении...» традиционна и могла бы встретиться у поэта любых политических взглядов: пир Валтасара («The King was on his throne, / The Satraps thronged the hall...») – отнятие священных сосудов («Jehova’s vessels hold/ The godless Heathen’s wine!») – «и се, персты руки... » («The fingers of the hand /Came forth against the wall /And wrote...») – безсилие мудрецов («Chaldea’s seers are good, / But here they have no skill...») – явление пророка Даниила и истолкование надписи («A captive in the land, / A stranger and a youth / He heard the King’s command / He saw the writing’s truth...»). Примечательна лишь последняя строфа, взрывающая общий сухо-повествовательный тон. Она представлена как прямая речь пророка, предваренная словом «пророчество» («the prophecy in view») и удостоверением: «он прочел его той ночью, – утро подтвердило истинность» («he read it on that night, – / the morrow proved it true»). Однако при устранении (разрыве) повествовательной связки (от сколь угодно пышного описания до простейшего «he said») голос повествователя «совпадает» с голосом пророка, и над рухнувшим уже царством Валтасара («the morrow proved it true») реют слова: «Belshazzar’s grave is made.../ The Mede is at his gate! / The Persian on his throne!» – «Могила Валтасара готова... Се, мидянин у врат! И се, на троне перс!»
________
Да, здесь Гейне было чем плениться. Наполеона он тоже чтил, и недаром в том же цикле «Романсы», предваряя «Belsatzar», возникают знаменитые «Zwei Grenadiere» (1816 г.) – гейневская «Ода к Наполеону», воплощенная (как и «Belsatzar», при эпическом байроновском «Vision...») в балладном ключе. Недаром (хоть и странно это звучит, и смысла мало) Гейне называли и сейчас еще называют «немецким Байроном»...
Ненависть к «торжествующим монархам» (и главному – русскому Царю[29]), одолевшим (одолевшему) Наполеона, – тон и фон «европейской революции».
«Вот Кесарь – где же Брут? О грозные витии,
Целуйте жезл России
И вас поправшую железную стопу»[30].
В 1819 г. студент Занд убил русского агента – драматурга Коцебу; «Зандов кинжал» превозносили многие, писал о нем и молодой Пушкин[31]. В 1820 г. Гейне вступил в тайное студенческое общество[32]. Итак, в первом приближении дело не в «еврейских песнопениях», а в том, что «Belsatzar» – обычные европейские «тираноборческие», что в те дни означало – цареборческие (против «главного тирана») стихи. Здесь бы нам и остановиться.
...В том же году Гейне из того же студенческого общества исключили – как иногда пишут, «из антисемитских побуждений». На самом деле исключению, состоявшемуся в декабре 1820 г., предшествовал некий скандал с вызовом на дуэль, вылившийся в «товарищеский суд» (ноябрь 1820 г.)
Успел ли Гейне прочесть «Belsatzar» буршам?
Нет, одной (европейской) злобы здесь мало. И вот, унаследовав байроновскую ненависть, Гейне впоследствии намекает на свое (и своих) первенство: «не было шестнадцати» ему... в 1812 или 1813 году, когда Наполеон потерпел поражение в России, а про падение царя Вавилонского не только из переводов Ветхого Завета известно, но испокон веку иудеи поют – им, мол, и петь.
Подтекст: «Еврейские мелодии»! – Вот еврейские мелодии: «Baсhazoz halajla»! «Я на это имею право, а Байрон – так...» Есть ведь у Гейне и цикл, чёрным по белому озаглавленный: «Hebräische Melodien», и мелодика там отнюдь не байроновская[33]...
________
«Belsatzar» начинается строками:
Die Mitternacht zog näher schon;
In stummer Ruh lag Babylon.
«Уж надвигалась полночь; в немой тиши лежал Вавилон».
Исследователи видят в этом «народную балладу», однако идея «народности» сама по себе способна вывести лишь к тому же «Bachazoz halajla». Что касается ткани стиха, «Belsatzar» написан балладным стилем поэтов той эпохи, то есть строй народной баллады усвоен ими, а через их посредство – Гейне. Ближайшая аналогия – сумрачный ритм и двустрочная строфа «Erlkönig», гётевского «Лесного царя». Одинаков и финал – нежданный удар: «In seinen Armen das Kind war tot» («Erlkönig») – «Von seinen Knechten umgebracht», одинакова и формула, выносящая в конец «смертное» слово. Только у Гёте это прилагательное «tot» – «мертв», у Гейне же – страдательное причастие «umgebracht» – «убит» (в пассивной конструкции). У Гёте – судьба, у Гейне – насилие, убийство.
Гёте всем известен, а знает ли кто Юстинуса Кернера? Между тем, как указывает О. Вальцель, в 1813 году в сборнике «Der deutsche Dichterwald» вышла его баллада «Die traurige Hochzeit» – «Печальная свадьба», начинающаяся так:
«Zu Augsburg in dem hohen Saal
Herr Fugger hielt sein Hochzeitsmahl»[34].
Третья строфа «Belsatzar»: «Dort oben in dem Königssaal / Belsatzar hielt sein Königsmahl»[35].
Так значит, «Belsatzar» – перепев, «старые песни на новый лад» (обычный прием политической версификации: «на мотив»...)
«Музычка с ядом».
Так мог там, у Гейне, быть каламбур или нет? – Мог.
Однако если старой песней здесь оказывается немецкая романтическая баллада, то с новым ладом всё не так просто. Банальная, плоская политическая версификация требует прямой политической подстановки: к примеру, «Herr Metternich hielt sein prächtiges Mahl» – и листовка (однодневка) готова. Безголосым и этого довольно. Но Гейне, окрыляясь Байроном и мифом еврейства, метит выше. Его «Belsatzar» – не только листовка.
________
Сквозь всё стихотворение проходит (проводится) параллель: «der König» – «die Knechte». Кто эти «Knechte»? Нем. Knecht – ‘работник’, ‘батрак’, ‘(наемный) воин’ исконно означало ‘оруженосец, мальчик, юноша, муж, воин’ (ср.-верх.-нем. kneht), что позволяет некоторым немецким исследователям толковать гейневских «Knechte» как «Ritter», ‘рыцари’. Однако даже старое значение слова несет в себе идею подчиненности. По смыслу же стихотворения это явно не «рыцари» – это подлое сборище (Troß, Schar), способное лишь безлично шуметь («da lärmt’s»), громко ликовать («es jauchzten die Knecht’»), одобрительно реветь («Die Knechtenschar ihm Beifall brüllt»). Потому «Knechte» у Гейне – не «рыцари» и не «воины», но и не рабы как таковые (Sklaven). Это «вооруженные холопы», «военные/воинские холопы». – Стрела в Священный Союз.
«Der König» – корифей – действует (безчинствует), «die Knechte» – шумный, но безсловесный хор (ни одной реплики!) – одобряет и усиливает. Царь побледнел и задрожал – сборище оцепенело и онемело: «Der König stieren Blicks da saß, / mit schlotternden Knien und totenblaß» – «Die Knechtenschar saß kalt durchgraut, / Und saß gar still, gab keinen Laut» («Царь сидел там с застывшим взором, / С дрожащими коленями, смертельно бледен» – «Сборище холопов сидело, пронизанное хладом, / И тихо сидело, ни звука ни издавало» – тон весьма злорадный: «Наконец-то!»)
И вдруг – после такого единения и единства – «... von seinen Knechten umgebracht»[36]. Тень убила тело! Или: «Но панцырь тяжелый его утопил».
А что это, кстати? Уланд «Die Rache» («Мщение», блистательно переведенное Жуковским): «Der schwere Panzer ihn niederzwingt», – тот же ход и тот же ритм. Стихотворение 1810 года, начинающееся строками: «Der Knecht hat erstochen den edeln Herrn, / Der Knecht wär selber ein Ritter gern» – «Изменой слуга паладина убил: /Убийце завиден сан рыцаря был». Балладные схемы и модели, брошенные в огонь.
Но что до сопоставлений, то самое разительное – в оглядке на кернеровскую «Печальную свадьбу»:
«Kunigunde hieß die junge Braut,
Saß krank und bleich, gab keinen Laut».[37]
«Die traurige Hochzeit» – «die Braut », невеста; «Belsatzar» – «die Knechtenschar », толпа холопов... Отсюда: «der Bräutigam», жених («Herr Fugger») = «Der König», царь («Belsatzar»)... В подтексте (надтексте) – глубокое истинное о союзе царя и народа, здесь опороченное, искаженное: не народ, а «die Knechtenschar», не брак, а разврат. «Die Knechtenschar» – блудница-подружка вора из другого стихотворения Гейне (та, что всё с вором хохотала, а в итоге и вору изменила).
________
По Гейне, надпись в чертоге царя представляет собой «огненные буквы » – «Buchstaben von Feuer », так и остающиеся неразгаданными.
«Die Magier kamen, doch keiner verstand
Zu deuten die Flammenschrift an der Wand» –
«Пришли маги, но ни единый не смог (буквально – “не знал толка, не имел разумения”) истолковать ту огненную надпись на стене». И следующая строфа (последняя): «Belsazar ward aber...»
Итак, по Гейне, надпись в чертоге Бельзацара – не слова с неизвестным до поры значением, вопреки Дан. 5, 17: «А написанное я прочитаю царю и значение объясню ему», ибо тем самым возвещается воля Божия о Валтасаре – приговор, который царь должен узнать (понять, чт о и за что). Это неразгаданные и остающиеся неразгаданными огненные буквы, появляющиеся после хулы на Иегову («Iehova! Dir künd ich auf ewig Hohn – ») = похвальбы царя:
«Ich bin der König von Babylon!»
«Иегова! Тебе возвещаю я вовеки посмеяние – я царь Вавилонский!»
Что это за буквы у Гейне – неизвестно. «Буквы, появляющиеся после вызова Иегове» – так.
Что в Библии – известно. А вне ее – «согласно преданию, надпись была сделана одной из разновидностей палеоеврейского, или еврейско-финикийского, письма – так называемым “ангельским шрифтом”, известным каббалистам»[38]...
_______
Теперь о том, в чем виноват царь. В пятой главе Книги Даниила само царственное достоинство Валтасара не оспаривается: более того, по изъяснении надписи он по-царски награждает св. пророка Даниила. Восклицание же «Ich bin der König von Babylon!» (не «я, царь Вавилонский» («ich, der König von Babylon»), а «аз есмь царь Вавилонский», «я [и никто иной] – царь Вавилонский», «я же – царь Вавилонский») в контексте стихотворения получает внесловесное (над-словесное) отрицание: «Нет, не ты» – и, ближе к стилю Гейне: «Na, und?.. » – «И что?.. »
Да, здесь «царь Вавилонский» лишь «по традиции» виноват в том, что пьет вино из похищенных священных сосудов и хулит Иегову (будто только с тем, чтобы опознать его как «Валтасара»). По смыслу, ходу и оси стиха развивается не столько мотив святотатства, сколько единственное сопоставление «der König – die Knechte». И вина Валтасара у Гейне сугубая: «по старинке» в том, что он святотатец, «по-новому» – в том, что он царь (или – Царь?).
И если у Байрона царь (да еще «такой ничтожный») подпадает под общий закон тления, и смерть его – дело времени и судьбы (еще немного подождать, и можно из своей байронической «вечности» по-гамлетовски порассуждать над прахом), то у Гейне царя убивают, и как! «Bels A tzar w A rd A ber in selbiger N A cht/ Von seinen Knechten umgebr A cht» – вон сколько спрятанных-обнаженных кинжалов и вскриков!
_______
Но главное: в этом «романсе по мотивам» Книги пророка Даниила у Гейне нет ни малейшего упоминания о… самом Пророке (что является несомненным кощунством и для правоверного иудея). Святое место возвестителя Воли Божией узурпировано автором, выступающим в ритуальной маске вдохновителя убийства, которое запечатлевает собой всё стихотворение. Измышленные = заведенные им марионетки-«Knechte» движимы его цареубийственной волей.
А за первой маской – вторая: нового пророка, возвещающего об убийстве нового Belsatzar ’a.
Так: «... вознеслось сердце твое и ты говоришь: “Я бог, восседаю на седалище божием в сердце морей”, и будучи человеком, а не Богом, ставишь ум твой наравне с умом Божиим, – вот, ты премудрее Даниила, и нет тайны, сокрытой от тебя... «[39]
Стихи эти – двунаправленное проклятие: «Так было[40] – так будет ».
И, поскольку Belsatzar Гейне (вслед за байроновским Belshazzar) – по сути соотнесения – владеющий огромным царством Царь, ненавистный и богоборческой Европе, и иудеям,то вот он, взнос Гейне[41] (Байрона + «Bachazoz halajla»)[42] в копилку-«корвану» всемiрной злобы, вынутый – «когда время пришло» – в смертном подвале.
Именно этот «неперекипевший гной» ничем не замаскированного сатанизма («исполнюсь волею твоей!» – отца лжи и человекоубийцы от начала[43]) и царененавистничества носил в себе писавший на стене подвала.
Имярек (чьего имени, равно как и имени московского «куратора» с чёрной, как смоль, бородой, мы видимо, никогда не узнаем) вообразил (во- образил) себя в подвале «той же» (selbige!) рукой человеческой [44] – или же восставшим из гроба Heine redivivus, который, разорвав пуповину «aber» (и тем самым освободившись от всего предыдущего), пишет последнюю строфу своего стихотворения как отдельный, окончательный текст на стене (как бы поверх всему мiру известной библейской надписи), окропленной каплями крови – Той Крови …
И апофеоз этого действа на крови – не забытая точка в конце. Она и есть подлинная подпись: «Только мы здесь – власть имеющие, только нам дано право поставить точку [45] в этом деле! Вы думаете, нашей целью было уничтожение Романовых? Да! Но не только это…
Здесь – в подвале, и там – в лесу – мы основали непрерывное производство слухов, надежд, легенд, догадок, самозванцев, лже-мощей… Из этого тупика вам – всем – не выбраться никогда!!»
Но (aber!) – рука человеческая продолжает писать (полу-машинально) немецкие буквы, а поверх уже пишет Рука Божия:
Се, ЦАРЬ ваш
А ведь это (наша спасительная нить Ариадны) – на всех иконах Царственных Мучеников...
«По смертному пути всесмешения»
Эсхатологически осмысленное и осмысляющее упоминание надписи на стене чертога царя Вавилонского находим у К.Н. Леонтьева («Средний европеец как идеал и орудие всемiрного разрушения») в знаменитом ответе на им же безстрашно (впервые) поставленный вопрос – «спасемся ли мы государственно и культурно?» «Если же нет, то мы поставлены в такое центральное положение именно только для того, чтобы, окончательно смешавши всех и вся, написать последнее “мани-фекель-фарес!” на здании всемiрного государства... Окончить историю, – погубив человечество; разлитием всемiрного равенства и распространением всемiрной свободы сделать жизнь человеческую на земном шаре уже совсем невозможной. Ибо ни новых диких племен, ни старых уснувших культурных мiров тогда уже на земле не будет »[46].
В начале высказывания еще неясно, чт о, собственно, значит «написать последнее ”мани-фекель-фарес”» («смешать, а потом написать» или «тем самым написать»?) Однако из дальнейшего явствует, что Россия здесь мыслится как последняя капля, переполняющая чашу «всемiрного смешения». То есть: «Когда и мы туда прибавимся, тогда уж точно конец – но не только нам, но и всему зданию всемiрного государства ». И, в общем: «Кто нас торопит, смерть свою торопит».
Здесь единым духом со-поставлены два Вавилона: Вавилон Валтасара и Даниила – и Вавилон столпотворения, «имя его смешение, яко тамо смеси Господь устна всея земли»[47]. Когда, какой искрой прудоновская «assimilation» обратилась у Леонтьева в «смешение»[48], одновременно осознанное = опознанное как Вавилонское?
Но отсюда: Ипатьевский подвал – это подножие Вавилонской башни!
Едва начавшись, русская революция заговорила по-вавилонски; если это так в применении к надписи на березе[49] в марте 1917 г., кольми паче здесь, в надписях подвала!
Значит, это был «нулевой цикл», а надписи – «памятный знак», закладная капсула... А убиение – всё та же «строительная жертва»... («Ипатиевский» = «высочайший ».)
И тогда разрушение Ипатьевского дома в 1977 означало – разрушение «фундамента»?
Сознательное, в духе щёлоковских (и/или андроповских?) мечтаний[50], на которые давно уж было сказано: «Безсмысленные мечтания»[51]…
Или безсознательное самоуничтожение, самопожирание дракона?
________
... А пока – это к тому же противо-стоянию – «расстрельная комната» в качестве экспоната...[52]
... А еще – это к тому же всемiрному смешению – строил кто-то недавно на Москве дома под маркой «ДОН» – да! «дома особого назначения », так на рекламных щитах и прописано.
«Спляшем, Пегги, спляшем...»
Ключ и замок
Три надписи Ипатьевского дома – «Belsatzar», четырехзнаковая («каббалистическая») и примыкающие к ней цифровые последовательности[53] – выделяются из общего потока грязи (того – русским языком, от русских русским, на память) местоположением (подвал), датировкой (время после убийства) и стилем («изыски» в отличие от похабщины). Группа. Сообщество. Тайное общество.
Надпись «Belsatzar» говорит (кричит), знаки молчат. Но не молчат же, раз начертаны! Так откуда и зачем они туда пришли?
Описав (с ошибками) надпись на немецком языке, следователь Сергеев не заметил четырехзнаковой надписи чернилами и цифр на подоконнике. Это не значит, однако, что надпись, как полагает Н. Росс, «была начертана после осмотра комнаты Сергеевым[54], т. е. после 14 августа 1918 г.»[55]. Иначе под то же заключение подпадала бы и никак не отмеченная Сергеевым и отраженная лишь в соколовском протоколе дополнительного осмотра (документ 194 у Росса[56]) принадлежащая Государыне надпись[57] в комнате наверху. Сергеевская «идиосинкразия» в отношении знаков тем более примечательна, что в качестве понятого – независимого свидетеля, призванного подтвердить верность отражения осмотра, выступал владелец дома – Н.Н. Ипатьев.
Выполнение надписи карандашом предполагает спонтанность акта (карандаш – основная портативная письменная принадлежность тех дней). Потому надпись «Belsatzar» в принципе могла быть сделана и «не сходя с места», сразу после так называемой «замывки»[58]. Для начертания четырехзнаковой надписи и цифр на подоконнике были применены чернила.
Как можно видеть из сергеевской описи вещей дома (документ 9 у Росса[59]), в комнатах наверху находились несколько пузырьков чернил и перья; ясно, однако, что писавший в подвале должен был принести чернила и перо с собой, то есть спуститься в подвал, имея намерение нечто написать.
Кроме надписи «Belsatzar», знаков и цифр, в подвале были только «надписи охранников» (фамилии – подписи, ругательства – ср. документы 14, 194 у Росса), сделанные, как все граффити этого типа, до 4/17 июля 1918 г. Никакого массива «надписей последующих посетителей» (эпитафий или «одобрений») в подвале нет.
________
Четырехзнаковая надпись Ипатьевского подвала посягает на две тетраграммы: ветхозаветную и новозаветную[60].
Что же до её «собственного смысла», то «собственный смысл» в данном случае уже есть вызов и кощунство.
Любое толкование её в «собственном смысле» задано ее укорененностью в месте, времени и деянии: злодеянии. Потому ни одно толкование в принципе не может опровергать другого, опровергается здесь иное: «Никакого смысла...» (подразумевается: «нет и быть не может»)[61]. Возникает целый ряд смыслов, заданных всё тем же собственным смыслом. Если бы эта надпись была на чистом листе бумаги... – Но о чем говорить, если на чистом листе бумаги там писали требования о выдаче серной кислоты?
Все известные ныне толкования имеют опорой общепринятый способ публикации надписи, то есть идею горизонтального расположения знаков[62]. Однако необходимо учесть, что знаки помещались по диагонали: см. фотографию надписи, впервые опубликованную Соколовым[63].
Эти отчетливо выписанные знаки, не принадлежащие ни кириллице, ни латинице, могут быть сопоставлены только со знаками древнееврейского алфавита = алфавита идиш: ср. нахождение в Ипатьевском доме фрагмента незаполненного бланка с «шапкой» на языке идиш и соответственным графическим оформлением[64]. В таком случае, читать знаки следует справа налево (или, что то же, снизу вверх, ввиду диагонального расположения надписи). При первом же прочтении ясно выделяется знак 2 (справа), который имеет сходство только с одной буквой рассматриваемого алфавита – צ (cadik – [с]). В данном контексте она может означать лишь одно слово: car ‘русский Царь’[65]. Это дает основания истолковать знак 1 как ן (nun – [n]), знак 3 (справа) – как ר (r – reiš), а всё сочетание как
(начертание на стене) [знак 4] ן צ ר
R C N
(расшифровка) NCR [знак 4]
Н (= Николай) Ц (Царь) Р (Русский) [знак 4 =?]
Четвертый знак может отражать такие буквы, как י, ו, ז (jud – [i, j], vov – [u], zajen – [z]). Помещение надписи на месте убийства – на той же стене Ипатьевского подвала, где и надпись «Belsatzar» – позволяет предполагать здесь специфическое начертание буквы ו (vov – [u]), в первом приближении соответствующей слову umgebracht (> идиш umgebrаxt) – «УБИТ».
(Между прочим, в ключе шифра екатеринбургских телеграмм алфавит начинался буквой У. Вероятно, «Урал», но и – чёрная метка. Мета).
В соотнесении же с надписью «Belsatzar» это U может являть собою сокращение слова «UPARSIN» (Дан. 5, 25). Тогда:
NCRU<parsin>, т. е.:
Николай Царь Русский расчленен <так же, как и Его Царство>.
________
«Говорящая стена... Так и видишь эту белую известковую стену и освещенную лампадой загадочно-страшную надпись, выводимую перстами руки человеческой... Надпись на стене состояла всего из четырех слов, но в каждом из них содержался по крайней мере двойной смысл...»
Что это? еще кому-то Подвал спать не дает? – «Спите спокойно, добрые горожане» – это чьи-то недавние размышления над Книгой Даниила[66].
И еще: «Талмудисты объясняют безсилие халдеев тем, что надпись была сделана особым каббалистическим способом, например, не в горизонтальном, а в вертикальном направлении, или же слова писались в обратном порядке[67], или, наконец, от каждого слова было написано только по одной или по две начальных буквы, отчего нельзя было уловить смысл как отдельных выражений, так и целой фразы». А это – давний комментарий Дан. 5, 8[68].
________
Две надписи – «Belsatzar» и четырехзнаковая – представляют собой единое сообщение, причем первая надпись предназначена любому, кто умеет читать латиницей («Европе», или, иначе, «гоям»), вторая – тому, кто знаком с иной системой письма («своим», в своей системе графики и на «своей» – южной, направленной к разрушенному Иерусалимскому храму стене[69]), а обе вместе – всему мiру. Как там Войков: «Мiр никогда не узнает, что мы с ними сделали »[70]. Но коль скоро были пущены открытые сообщения о цареубийстве, – являются ли эти надписи сообщением в прямом смысле слова, то есть имеют ли целью служить единственным источником информации? Нет. Они – торжествующее удостоверение в содеянном, глумливые «эпитафии».
Видимо, столь невероятно было это не только для всех вокруг, но и для самих убийц, что тянуло их, как и всех вокруг, это обсуждать и подтверждать. На каком языке? На всех, гнусно смесившихся в «новый всевавилонский интернационал»[71].
«... В этот же день я, встретившись на вокзале с Гуляевым, спросил его о судьбе Николая. Он ответил мне, что уже “халымуз”. Я переспросил его, что это значит. Он сказал мне: “Готов!”» («Гражданин из Костромы Федор Иванович Иванов, 40 лет, православный, под судом не был...»)[72].
«И слово произнес... из рыбьей речи ».
________
Так значит, от надписи «Царя русского Николу...»[73] эту – четырехзнаковую – отделяют только графика и пролитая кровь?
На первый взгляд – так, но есть и иное. Первая горда своей открытой, площадной, заборной похабщиной: «на, читай!» – «и не захочешь – прочтешь!» Вторая – своей абсолютной недосягаемостью, замкнутостью: «на, читай… aber...» – «и захочешь – не прочтешь...» Первая – распад языка (слова, отвергшего Слово): мертвецки пьяным, коснеющим, гнуснеющим языком выборматывается: «Саря рускаго николу... » (так!). Вторая каждой литерой в отдельности и всеми вместе стремится явить силу и власть – единственную власть среди всеобщего распада. – Власть над массой: надпись, вложенная в рот глиняного Голема. Будут буквы – будет слушаться.
________
... И не «бывший царь», не «гражданин Романов», не «Николай-Никола», но – Царь. – «Это вы думали, что всё “так”, в шутку-под гармошку, а мы-то знаем, что к чему».
________
«И рекоша: приидите, созиждем себе град и столп, его же верх будет даже до небесе: и сотворим себе имя, прежде неже разсеятися нам по лицу всея земли... »[74]
И каждый по-своему, по своей корысти и злобе руку приложил. И черной печатью запечатали.
Вместо эпилога
В Екатеринбурге об убийстве не объявляли до 20 июля н. ст. включительно, пока «Москва» не дала «добро». Если бы надписи сделал человек, не имеющий на то санкции (желающий «запечатлеться»[75] или порезонировать), их бы удалили со стены. После 21-го смысл их терял всякую остроту: всё уже было сказано и пересказано (в листовках, газетах, на митингах).
Таким образом, есть основания полагать, что надписи были сделаны лицом(лицами), имевшим на то полномочия, либо сразу после убийства, либо непосредственно перед оставлением дома. Первое вряд ли возможно (не до того было), второе вполне вероятно. Ведь сжигая мелкие вещи, они не сожгли дом!
Не сожгли дом, не забросали подвал гранатами...
Оставили как памятник.
________
Когда дом все-таки снесли, «немецкой» надписи там давно не было – кусок обоев был вырезан еще Сергеевым и увезен Соколовым...
Но – может быть – первый слой палимпсеста («м е не, м е не...») там до сих пор виднеется, если внимательно вглядеться?..
31 марта/13 апреля 2003
Сщмч. Ипатия, еп. Гангрского
[1] Другие варианты написания – франц. tsar, англ. czar.
[2] Росс Н. Гибель Царской Семьи. Франкфурт на М.: «Посев», 1987 [далее: Росс 1987]. С. 221.
[3] Там же.
[4] Здесь и далее ссылки на изд.: Соколов Н.А. Убийство Царской Семьи. М., 1998.
[5] Ими пользовалась Н. Ганина, кратко излагая свой взгляд на проблему за несколько лет до написания этой работы. Ср.: «… И даны будут Жене два крыла» Сб. к 50-летию Сергея Фомина. М.: «Паломник», 2002. С. 379. Мнение о том, что написание «Belsazar» не имело орфографических вариантов, оказалось неверным, но к чему привели новые разыскания – см. ниже.
[6] «Gedichte». 1822 (за справку о данном издании благодарим Р. Генцманна, Бонн). «Buch der Lieder». 1827. S. 71–73. «Buch der Lieder», 5 Aufl. Hamburg, 1844. S. 68–70.
[7] Исторически немецкая орфография допускала весьма широкую вариативность; ср. титул Библии 1557 г. (см. ниже, прим. 10), где современному немецкому ganz соответствует gantz, Schrift – Schrifft, Deutsch – Deudsch. «Gantz» в книгах XIX в. мы уже вряд ли увидим, тогда как tz в именах собственных по традиции могло сохраняться достаточно долго, примером чего и является «избыточный» диграф tz в Belsatzar. Фонетически tz = z = [ts].
«Belsatzar» мы находим и в собрании сочинений 1923 г.: ср. «Sämtliche Werke». München; Leipzig, 1923. Bd I. S. 53–55 (готическая графика). Показательно, что немец XIX в., не прибегавший в быту к готическому курсивному письму, мог писать, например, «jezt» вместо «jetzt» (совр. нем. jetzt ‘теперь, сейчас’), то есть передавать готическую лигатуру tz«романским» z.
[8] См.: Heinrich Heine’s sämtliche Werke. Leipzig, 1911. Bd I. S. 47–48.
[9] Так, даже в «Интернете» находится 148 ссылок на стихотворение Гейне «Belsa tz ar ».
[10] Ср.: Sämtliche Werke. Hamburg, 1876. Bd 9. S. 37–38. Sämtliche Werke in 12 Bänden. Hamburg, 1885. Bd 1. S. 48–50. Sämtliche Werke in 12 Bänden. Berlin; Leipzig, s.a. [как можно заключить из предисловия, после 1884 г.]. Bd 1. S. 49–50. Heinrich Heine’s sämtliche Werke. Stuttgart; Leipzig. 1899. S. 12. Во всех этих изданиях также применяется готическая графика.
[11] Biblia, das ist: Die gantze heilige Schrifft. Deudsch. D. Mart. Luth[er]. Wittemberg: Gedruckt durch H. Lufft, 1557. Данная форма исходит из представленного в Септуагинте Βαλτάσαρ [Lexikon für Theologie und Kirche. Freiburg i. Breisgau, 1958. Bd II. Sp. 166–167].
[12] Die Bibel. Stuttgart, 1901. S. 840.
[13] Например, «Jubiläums-Taschenbibel». Stuttgart, 1964. S. 1058. Die Bibel nach der deutschen Übersetzung D.M.Luthers. Altenburg, 1965. S. 995. Die Bibel (Die Merian-Bibel in Farbe). Gütersloh, 1986. S. 828.
[14] Ср.: Calwer Bibel-Lexikon: Biblisches Handwörterbuch, hrsg. von P. Zeller. Stuttgart, 1924. S. 84. Handbuch zur Bibel. Wuppertal, 1975. S. 432. Lexikon zur Bibel, hrsg. von F.Benecker. Wuppertal; Zürich, 1991. S. 1991.
[15] Lexikon für Theologie und Kirche. Freiburg i. Breisgau, 1958. Bd II. Sp. 166. Bibel-Lexikon, hrsg. von H.Haag. Leipzig, 1969. Sp. 190.
[16] Die Bibel mit dem Wortkonkordanz. Stuttgart, 1984. S. 847. Die Bibel. Nach der Übersetzung Martin Luthers. Stuttgart: Deutsche Bibelgesellschaft, 1999. S. 852–853, 856, 859.
[17] Die Bibel nach der deutschen Übersetzung D.M.Luthers. Altenburg, 1965. Vorwort.
[18] См. справочник заглавий и начальных строк произведений немецких поэтов: Schneider M. «Von wem ist das doch?!» Ein Titelbuch zur Auffindung von Verfassernamen deutscher Literaturwerken. Berlin, 1907. S. 23. Написание имени в этом издании: «Belsazar» (антиква, новейшая орфография); примечательно, что упомянутые рядом заглавия драмы братьев Штольберг и стихотворения Гейне даны в виде «Belsazer».
[19] В любом случае Гейне исходил не из еврейской (Belšacar – «Бельшацар»), а из немецкой формы имени. В отношении его познаний стоит отметить, что учился он в