Миранда
Флешбэк
— Я тебя люблю. — Звучат в темноте его слова. Он целует меня в плечо и шею, запечатлевая на них свои обязательства и выражая глубокую привязанность. Это подтверждение того, что он мой. Весь мой. Добровольное эмоциональное рабство — это как пьянящий наркотик. Мне не нравится идея о взаимной любви, но нравится быть любимой. Для тебя открываются громадные возможности, потому что тех, кто любит, очень легко удержать.
Шеймус лежит за мной. Мы обнажены и занимаемся любовью. Он изощряется. Я терплю, но делаю, что нужно, чтобы довести его до разрядки.
Поцелуи, прикосновения, проникновения. Ему хорошо удается передавать свои чувства действиями.
А я отлично имитирую их.
— Вот так, Шеймус. Вот так, — выдыхаю я, когда он входит в меня. «Мне следовало бы наслаждаться этим», — думаю я в то время, пока он движется во мне. Шеймус — крупный, сильный мужчина, который всегда бережно обращается со мной. Он крепко обнимает меня, одной рукой мастерски стимулируя спереди, а другой уделяя внимание телу. Его губы нежно исследуют каждый доступный сантиметр кожи.
Это будет продолжаться какое-то время. Мы обменяемся парой фраз. Наверное, сменим позицию. Достигнем оргазма.
Но вот какое дело.
Мне не нравится секс.
Никогда не нравился.
Зачем мне заниматься им, если вибратор помогает достичь той же цели и быстрее. Я слишком эгоистична, чтобы доставлять кому-то удовольствие. Для других женщин это было бы кощунством — особенно, учитывая мужчину, который находится рядом со мной. Шеймус — невероятно страстный, внимательный, романтичный и красивый. Я знаю, что напрасно не ценю его. Я видела, какими возбужденными, полными фантазий, взглядами провожают его женщины.
Но моя страсть — это власть. Секс — всего лишь средство. Вагина — мое оружие, которое может поразить любой член. Ослабить его. Покорить. Это инструмент для завоевания.
Кстати говоря. Я победила! Хотя моя матка рьяно протестует против этого.
Я беременна!
А на моей левой руке кольцо.
Несмотря на то, что мне хотелось бы пышно отпраздновать свою победу, я выжидаю, позволяя Шеймусу наслаждаться миром, который я создаю для себя.
Да, именно я.
Никаких нас.
У него теперь есть ребенок.
Мне нужен лишь фасад.
Глава 4
Бог любит троицу
Шеймус
Настоящее
Развод.
Разрыв священных уз.
Конец мечты.
Смерть семьи.
Это все обо мне.
Впервые она попросила меня о разводе в конце нашего первого свидания. Это была шутка, после которой последовал первый поцелуй.
Во второй раз это случилось, когда она рожала второго ребенка. Из-за того, что все происходило очень быстро, ей отказались давать обезболивающие. Она сказала, что ненавидит меня, прокляла мой член и заявила, что моя сперма — это творение дьявола. Думаю, ей просто было больно.
В третий раз, когда она попросила меня о разводе, все было серьезно.
Бог любит троицу.
Развод — это все, о чем я думаю. Я живу им. Он управляет моими мыслями, особенно в такой день, как этот. Мы с детьми переезжаем на новую квартиру. Без Миранды.
Из-за развода.
Как такое с виду неопасное слово становится все уродливее и уродливее каждый раз, когда я прокручиваю его в голове? Это ведь просто слово, семь маленьких букв. Буквы должны быть безвредными. Но эти объединили силы и словно нападают на меня, если я думаю о них. Нападают на мое сердце. На моих детей. На мою гордость. Они измазали в грязи мою чистую душу.
Господи, спасибо, что у меня есть дети. Они — моя жизнь. Моя цель. Они — мое все.
— Папочка, поторопись, я хочу писать. — Моя пятилетняя дочь Кира стоит на лестничном пролете, скрестив ноги, и держит за руку своего брата. Она очень похожа на мать: такие же волнистые волосы цвета карамели, миндалевидные глаза цвета моря во время шторма и губы, по форме напоминающие сердце.
— Иду, милая. — Медленно поднимаюсь по лестнице, держа в руках большую коробку.
— Кинь мне ключи, пап. Я отведу Киру в туалет, — приходит на помощь Кай. Снова. Он всегда был невероятно развитым, а уход матери только еще больше заставил его повзрослеть. Одиннадцатилетний мальчик не должен выполнять родительские обязанности. А он выполняет. И никогда не жалуется. Может, он увидел, что наш брак распадается еще до того, как это поняли мы сами? Уж точно до того, как это понял я.
Мы никогда не были идеальной семьей, но я даже не подозревал об измене.
Я был в шоке, когда мне вручили документы на развод.
Я отрицал происходящее в течение всего судебного процесса.
И в глубине души надеялся, что она ждет меня дома. Через несколько недель после того, как она переехала в Сиэтл, чтобы быть с ним.
С ним.
С мужчиной, который не только украл у меня жену, но и у детей мать.
Вы не находите, что это звучит горько?
Да?
Хорошо, потому что так оно и есть.
Я опускаю коробку на четвертую или пятую ступеньку и вытаскиваю из кармана ключ от квартиры номер три, нашего нового дома. Я бросил его слишком сильно: он ударяется о дверь позади Кая и падает возле его ног. Сын поднимает ключ, и я слышу, как он шепчет сестре:
— Пошли, Кира, бегом.
Она хихикает и прыгает на месте, словно разогреваясь перед спринтом. Мне не удается сдержать улыбку, глядя на этих двоих.
Я снова поднимаю коробку и смотрю в окна квартир под нами — номер один и номер два. В обеих опущены шторы. На секунду мне становится интересно, кто там живет. Семьи? Может быть, сверстники, с которыми могут играть мои дети? Неожиданно, я спотыкаюсь. Падение смягчает коробка, которую я несу. Мне стыдно, что ноги не всегда слушаются меня.
Я оборачиваюсь и осматриваю парковку и лестницу. Никаких свидетелей. Я сразу же расслабляюсь. Пульс начинает замедляться и я, наконец, делаю выдох, облегченный выдох, который пытается ухватиться за соломинку, больше известную под названием «достоинство». Наверное, стоило найти квартиру на первом этаже, но упрямство не позволило мне рассматривать этот вариант.
Как только я встаю и поднимаю коробку, выходит Кай.
— Тебе помочь, пап? Или мне пойти и принести другую из машины?
— Бери другую, дружок. И посмотри, сможешь ли ты уговорить Рори выйти из машины, — прошу я Кая, забывая о своем раздражении.
Рори — мой девятилетний сын. Он не рад нашему переезду. Как и тому, что нас оставила мама. В разговоре он не стесняется презрительно называть ее Мирандой.
Кай спускается по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Он высокий и атлетически сложенный парень, зеркальное отражение меня в его возрасте. Генетическая копия с темными глазами и угольными волосами, золотисто-коричневой кожей, широкими плечами и длинными, нескладными конечностями.
Когда я захожу в квартиру, Кира уже сидит на подлокотнике дивана. В одной руке мягкая игрушка, кот Огурчик, а в другой — пульт от телевизора. Она со скоростью света переключает каналы.
— Тебе помочь, Кира?
Она отвечает, не отводя взгляд от мелькающих на экране картинок:
— Нет, папочка. У меня все под контролем.
Я улыбаюсь и качаю головой, понимая, что она столько раз слышала эти слова от меня, что они отпечатались у нее в памяти. Для меня они — мысленное напоминание о необходимости быть уверенным в себе. Когда их произносит она, это похоже на самонадеянность. И мне это нравится.
— Тук-тук, — раздается из открытой двери чей-то певучий голос.
Я ставлю коробку на диван рядом с Кирой и, повернувшись, вижу нашу хозяйку, миссис Липоковски, которая стоит на потрепанном и выцветшем коврике. Буквы на нем, за исключением «W» и «Е» на конце, уже стерлись. Коврик, как и все остальное в этой меблированной квартире, старый и потертый. Я не жалуюсь, есть в этом месте, которое моя семья следующий год будет называть домом, какой-то характер и очарование.
Миссис Липоковски и ее муж владеют этим небольшим кирпичным зданием с момента его постройки в 1972 году. В нем есть небольшой магазинчик, которым они управляют, две крошечные квартиры на первом этаже и две побольше — на втором, в одной из них живет миссис Липоковски. Здание находится в трех кварталах от пляжа и двух — от старшей школы имени Джона Ф. Кеннеди, где я работаю психологом. Идеальное месторасположение.
— Здравствуйте, миссис Л. Рад вас видеть. Заходите.
Она заходит и сразу же берет мою руку в свои. Материнский, дружеский жест. Она делает так каждый раз, когда я вижу ее, а значит, практически каждый день, потому что в течение недели во время обеда я выживаю на сэндвичах из ее магазина.
— Вижу, ты уже устроился, Шеймус. Тебе что-то нужно?
Я осматриваюсь по сторонам с отсутствующим видом.
— Нет, думаю, что у нас все есть. Спасибо.
Она гладит меня по руке, привлекая к себе внимание. Я перевожу взгляд на ее «вареную» футболку с изображением Дженис Джоплин[3]. Миссис Липоковски каждый день носит что-нибудь «вареное»: футболки, штаны, юбки, шорты, шарфы. Назовите любую вещь, и она у нее есть в «вареном» виде. Моя квартирная хозяйка — хиппи до мозга костей. Не думаю, что в ее гардеробе или стиле жизни что-то менялось с шестидесятых годов. Некоторые назвали бы ее устаревшей, а я — подлинной. Она такая, какая есть. И мне это нравится. Подлинность — редкая штука в наше время. Люди либо не знают, кто они такие, либо боятся поделиться этим с миром — я сам подпадаю под обе категории: я не знаю и я боюсь. Раньше все было не так. Жизнь сломила меня. Я долго боролся, но после развода проснулся и понял, что не помню того мужчину, каким я был. Время и обстоятельства изменили меня. Я должен найти себя снова.
— Заходи вечером к нам, и я угощу тебя чашечкой своего травяного чая. Он успокаивает нервы. — Она подмигивает и тепло улыбается мне. Мне сразу становится интересно, что за травы она туда кладет.
— Хорошо.
— Если будут вопросы по поводу квартиры, я в магазине. — Миссис Липоковски смотрит на мою дочь и говорит:
— Кира, ты тоже спускайся, и я угощу тебя солеными огурчиками.
Кира, при упоминании ее имени и соленых огурчиков, мгновенно навострила уши. Это ее любимая еда, за которой следует телевизор и коты.
— Пять ломтиков? — возбужденно спрашивает она.
Миссис Л. Кивает.
— Пять ломтиков для пятилетней девочки.
Кира встает на диван и торжествующе вскидывает вверх руки, продолжая сжимать пульт и кота Огурчика.
— Ура!
— Привет, мальчики, — произносит миссис Липоковски, привлекая мое внимание к входной двери, в которую входит Кай с коробкой в руке и Рори.
— Здравствуйте, миссис Липоковски, — вежливо отвечает Кай.
— Привет, миссис Липоковски, — говорит Рори с безупречным британским акцентом. Месяц назад он открыл для себя Гарри Поттера и доктора Кто и сразу же влюбился во все британское. Его акцент поначалу напоминал смесь псевдо-австралийско-английских звуков, но в удивительное короткое время трансформировался в идентичный произношению Шерлока Холмса. Иногда, общаясь с ним, я даже забываю, что мой маленький мальчик вовсе не Бенедикт Камбербэтч.
Миссис Л. Одобрительно улыбается мне.
— Ты хорошо справляешься, Шеймус. Вы все очень сильные. — У нее нет детей, но по тому, как она смотрит на моих, я понимаю, что к этому приложила руку изменчивая судьба, а не она с мужем.
— Спасибо, — отвечаю я, радуясь в душе этому комплименту. Дети — это моя гордость и радость. Я люблю и поощряю их индивидуальность. Это одна из вещей, на которую у нас с Мирандой были разные взгляды. Ей нравится однотипность. Мне нет.
— Всем пока. Увидимся за обедом. Сэндвичи с меня, Шеймус.
В любое другое время я бы стал спорить и отказываться от такого великодушного жеста, потому что моя гордость не может принять благотворительность. Но дома совершенно нет еды, кроме полупустой упаковки сметаны, луковых чипсов и теплой бутылки «Санни Ди». К тому же, мне нужны деньги, чтобы сходить в магазин после обеда.
— Спасибо. Тогда скоро увидимся, — отвечаю я. Это выходит у меня неловко и немного с вызовом.
Как только она ступает на коврик, мои мысли возвращаются к квартирам на первом этаже и опущенным шторам. Я начинаю говорить, даже не успев сформулировать в голове вопрос. Обычно я думаю перед тем, как открыть рот; осторожно подбираю слова, потому что годы работы с подростками научили меня, что лучше всего не говорить первое, что приходит на ум.
— Кто живет внизу? Семьи? С детьми? Женатые? Одиночки? — На последнем слове у меня краснеют щеки, и я замолкаю, потому что, скорее всего, произнес его с каким-то отчаянием и крайней нуждой. Но я не испытываю ни того, ни другого. Не знаю, смогу ли я снова с кем-то встречаться. Развод сокрушил меня. Мое сердце, возможно, никогда больше не доверится так, чтобы влюбиться во второй раз. Помните, что я говорил раньше по поводу горечи? Горечь — практически мое второе имя. Наверное, мне стоит отзываться на Горечь, а не на Шеймус, подражая Принсу и Бейонсе. Одно содержательное имя — просто Горечь.
На ее лице расползается явно нахальная улыбка, она видит в этом мольбу о женщине, а не обычный вопрос, заданный из желания устроить социальную жизнь детей, а не свою.
— Две одинокие женщины. Фейт из второй квартиры — беззаботная молодая леди. Она очень энергична и у нее доброе сердце. А Хоуп из первой… — пытается подобрать правильные слова миссис Л., — ведет немного затворнический образ жизни. Она старше тебя и редко выходит на улицу. Зато она тихая, как церковная мышь, ты даже и не заметишь, что она тут живет.
Я застопорился на их именах — Фейт и Хоуп — Вера и Надежда. Это больше не имена, а понятия, которые были мне незнакомы в последние месяцы. Понятия, которые поджали хвосты между ног и дали деру, как только горечь, как ураган, стала сметать все на своем пути.
Поняв, что не дождется от меня ответа, миссис Л. вежливо машет на прощание рукой и спускается по лестнице.
— Пока, Шеймус, — кричит она.
— До свидания, — отвечаю я, раздраженный своей ненамеренной грубостью.
Две секунды спустя Кай закрывает входную дверь и объявляет:
— Давайте распаковывать вещи.
Я киваю, соглашаясь с мини-версией ответственного взрослого, который стоит передо мной.
— Давайте распаковывать вещи.
***
Вечером, после ужина, я оставляю Кая на пару минут за старшего и иду к миссис Л. на чашку чая. Она приоткрывает дверь и выглядывает из нее, а, увидев, что это я, распахивает полностью. Запах, который стоит в квартире, сложно с чем-то спутать.
— Здравствуйте, миссис Л, я хотел бы воспользоваться вашим предложением и попросить чашечку чая. Можно просто налить в кружку, и я выпью его дома. Не хочу оставлять детей надолго одних. — Я все еще стою за дверью, на коврике, и вижу свое окно и входную дверь.
— Конечно, — говорит она. — Подержи вот это, а я пока возьму чашку.
С этими словами она вручает мне косяк и уходит на кухню.
— Черт, — ворчу я, пытаясь понять, что делать с этой контрабандой. Захожу внутрь, чтобы не стоять в проходе, где меня легко увидеть. Мистер Липоковски лежит на диване и смотрит местные новости. Он выглядит очень расслабленным, наверное, так они отдыхают. «О вкусах не спорят», — думаю я про себя.
Миссис Л. возвращается меньше, чем через минуту и обменивает косяк на кружку чая.
— Спасибо, миссис Л.
— Всегда пожалуйста, Шеймус. Надеюсь, тебе понравится. — Она показывает мне знак «мир» [4]и закрывает дверь.
Глава 5
Подарок на новоселье
Шеймус
Настоящее
— Черт возьми, кто съел все хлопья?
— Следи за языком, Рори, — напоминаю я ему, а мысленно говорю себе: «Только не смейся. Только не смейся».
Он трясет над тарелкой пустую коробку, но все, что из нее вылетает — это крупинки зерен и сахарная пудра. Рори смотрит на меня, не веря своим глазам.
— Прости, дружище. Твоя сестра съела остатки за завтраком, пока смотрела телевизор. Хлопья — один из немногих продуктов, которые употребляет Кира. Помимо этого, в список входят макароны с сыром, соленые огурчики, бананы, хот-доги и сэндвичи с болонской колбаской.
Он бурчит что-то себе под нос, подходит к мусорному ведру и с трагичным выражением лица выбрасывает в него коробку. А потом поворачивается ко мне и говорит:
— Это отстой.
Не знаю, к чему конкретно относятся его слова: к ситуации в целом или к коробке в мусорном ведре, но, тем не менее, киваю головой, соглашаясь с ним.
Он кивает мне в ответ, явно польщенный моей солидарностью, и берет два кусочка хлеба, чтобы сделать на завтрак тосты.
Неожиданно кто-то стучится в дверь. Это не обычный стук костяшками пальцев, а целая последовательность ударов различной продолжительности и интенсивности. Звук настолько странный, что я не тороплюсь открывать дверь. Интересно, это своеобразная просьба войти в квартиру или азбука Морзе? Наконец, я прихожу в себя и иду встречать гостя.
Незнакомка, которая стоит передо мной, одета в белый топ без лямок с большим красным сердцем на нем и поношенные джинсовые шорты. У нее длинные дреды различных оттенков синего, зеленого и фиолетового. Это смотрится настолько ярко, что ей могла бы позавидовать радуга. Моей первой реакцией было мгновенное стопроцентное мужское одобрение. Она привлекает внимание — лицо ангела с удивительно пропорциональным телом. Девушка протягивает руку, будто предлагает мне ее пожать, но потом я замечаю, что она держит в ней манго.
— Доброе утро, сосед.
Я перевожу взгляд с манго на ее искрящиеся голубые глаза и прихожу в себя после неожиданного появления этой богини.
— Доброе утро.
Она улыбается, что делает ее еще моложе. Невиннее. Дружелюбнее. Я переключаюсь с режима «мужчины, восхищающегося женщиной» на режим «сосед, приветствующий соседку».
— Это для вас. — Она трясет манго, как маракас. Ее бедра движутся в такт ритму, который слышит только она сама. — Небольшой подарок в честь новоселья.
— Манго? — говорю я и неохотно беру его в руки. Надеюсь, мое удивление не показалось ей слишком грубым.
Она пожимает плечами, привлекая мое внимание к татуировке на ключице: «Дай жизни второй шанс».
— Простите, знаю, что это немного нетрадиционно, но у меня больше ничего нет.
Моя рука рефлекторно пытается вручить ей манго обратно.
— Тогда заберите его. Если у вас больше ничего нет. — Это прозвучало глупо. Она же говорила образно. Думай, прежде чем говорить, Шеймус.
Девушка в ответ улыбается, аккуратно кладет обе ладони на фрукт в моей руке и медленно отодвигает его, пока он не упирается в мою грудь.
— Это подарок. Сохраните его. В нескольких милях отсюда есть магазин. — Она поднимает бровь, словно собираясь поделиться со мной секретом. — Он называется супермаркет. Там есть другие манго. — Ее улыбка смягчает поддразнивание. Сам того не осознавая, я начинаю хихикать вместе с ней.
— Хорошо. Спасибо за… манго в честь новоселья… — Я замолкаю и поднимаю брови, молча интересуясь ее именем.
— Фейт, — отвечает девушка и пружинистой походкой направляется к лестнице. Это напоминает мне о Кире, когда она играет. Та же самая беззаботность. Фейт оборачивается и машет мне рукой. — Рада была познакомиться…
— Шеймус.
— Рада была познакомиться с тобой, Шеймус, — произносит она так, словно действительно рада этому. Как мило с ее стороны. Неподдельная искренность — большая редкость в наше время.
— Я тоже был рад с тобой познакомиться, Фейт. — Смотрю на манго в своей руке и повторяю следующие слова только для себя: «Как мило». Вот только горечь не терпит даже мимолетного внимания и тут же предает его забвению.
Я закрываю дверь и несу манго на кухню.
— Что это? — спрашивает Рори.
— Подарок на новоселье от соседки, — отвечаю я, убирая его в холодильник.
— Выглядит как фрукт, — сухо произносит он.
— Так оно и есть.
Рори хрустит тостом, ожидая дальнейших объяснений.
— Манго, — говорю я.
— Это странно.
— Да, немного, — соглашаюсь я и быстро добавляю. — Но очень мило. — Не хочу, чтобы мои дети стали называть соседку странной на второй день проживания в этом доме.
Глава 6