Гуннилсе. Он казался полностью разрушенным, но он всё-таки сильный
парень. Он капитан команды и должен держаться. И он пытается: «Я должен
тебя поздравить. Это блестяще! Ты должен использовать этот шанс», - сказал
он, но кого он мог обмануть? Камера зафиксировала всё.
Камера переходит с его грустных глаз на меня, и я сижу себе на
скамейке, сияя, счастливый, как дитя, и может быть, - даже не знаю, - я был
немного не в себе в те дни. Всё время что-то происходило. Я хотел движухи,
больше движухи. Типа, поддерживаем градус и пусть шоу продолжается, и
вот почему я совершал кучу всяких глупостей. Я сделал мелирование на
волосах, и еще я обручился. Ну, обручиться с Мией было не такой уж
глупостью. Она была милая девушка, училась на веб-дизайнера, она была
хорошенькая блондинка. Мы познакомились на Кипре предыдущим летом,
она там работала в баре, и мы обменялись телефонами и начали вместе
тусоваться и веселиться в Швеции. Но помолвка была такой ураганной
штукой, и - поскольку у меня пока что не было опыта в общении с медиа —
я сказал о ней Руне Смиту из таблоида Kvaellposten. Как раз тогда он спросил:
«Что ты ей подарил на помолвку?» «Какие еще подарки? У нее есть Златан.»
У нее есть Златан!
Такие высказывания всегда заметны, это звучало нагло, в точном
соответствии с моим медийным имиджем. И эту фразу мне всё время
припоминают. А случилось только то, что через несколько недель Миа
осталась ни с чем. Я разорвал помолвку, потому что приятель меня убедил,
что мне еще рано жениться, в общем, я много что делал импульсивно. Я нёсся
вперед. Слишком много всего происходило вокруг меня.
Вот он я - эй, вы, ублюдки, которые строчили жалобы и старались
отлучить меня от футбола!
Приближалось начало сезона в Allsvenskan, и как вы можете себе
представить, я был обязан показать, что я стою те самые 85 миллионов крон.
Накануне Андерс Свенссон и Ким Чельстрём забили по голу в своих первых
играх, и люди говорили, что я не соответствую своему новому звездному
статусу. Что, наверное, я всего лишь распиаренный подросток. Так часто
бывало в те годы, все говорили, что меня просто создала пресса, и я
чувствовал, что должен выдать нечто. Было много о чём беспокоиться, и я
помню, что стадион Мальмо бурлил. Это было 9 апреля 2001 года.
У меня был синий мерс-кабриолет, я им гордился. Но когда Руне Смит
брал у меня интервью перед матчем, я не хотел, чтобы меня фотографировали
с машиной. Я не хотел выглядеть слишком наглым. Было ощущение, что вот
бы всё стало как раньше — от этого просто в жопе свербило, мне столько
всего предлагали — давление могло стать слишком велико, и всё такое, и со
всем этим было очень непросто. Мне было девятнадцать, и всё случилось
слишком быстро. Конечно, я ловил кайф от этого. Это был совсем другой
уровень. Но какое же было желание отплатить тем, кто не верил в меня и
составлял жалобы и делал все то, что я вынужден был терпеть так долго.
Мщение и ярость управляли мной с момента, когда я начал играть, и воздух
переполняли недоверие и ожидания. Мы должны были играть с АИК. Не
самое лёгкое начало сезона.
В последний раз, когда мы с ними играли, мы были разгромлены и
отправлены во второй дивизион. Теперь, в этом сезоне, люди видели в АИК
одного из фаворитов в борьбе за победу в Allsvenskan Лиге, да и взаправду
— кто мы были такие? Мы только что вышли из Superattan, при этом даже
не победили там. К тому же на нас давило мнение людей, и говорили, что это
главным образом из-за меня, мальчика за 85 миллионов крон. Трибуны на
стадионе Мальмо были заполнены, около 20 000 человек было там, и выбегая
на поле по длинному туннелю с синим полом, я слышал гул, идущий
снаружи. Он был сильный, и я понял — вот оно, наше возвращение в высшую
лигу, и в этом было что-то почти непостижимое. Там было море баннеров и
плакатов, и когда мы выстроились в линию, люди начали кричать что-то, я
сперва не расслышал, что. Там было «Мы любим Мальмо», а также мое имя.
Это было похоже на гигантский хор, и на баннерах были надписи вроде
«Удачи, Златан», и я просто стоял там на газоне и впитывал все, поднеся руки
к ушам, как бы показывая — ещё, ещё. Если честно, все сомневающиеся в
одном были совершенно правы. Сцена была полностью готова для провала.
Это было слишком.
Свисток дал старт в без четверти девять, и шум стал еще сильнее. В то
время главным для меня было не забивать голы. Это было шоу, искусство,
все, в чём я упражнялся раз за разом, и я сразу же обыграл в очко защитника
АИК и выдал несколько финтов. Затем я выпал из игры - и АИК начал рулить
игрой, создавая один момент за другим, и долгое время все это не сулило нам
добра. Возможно, я хотел слишком многого. Я уже тогда это знал: если ты
ждёшь слишком многого — запросто получишь облом.
Но я постарался расслабиться, и на тринадцатой минуте я получил мяч
возле штрафной от Петера Соренсена. Сперва я не видел ничего похожего на
блестящий шанс. Но я сделал финт. Я ударил пяткой, рванул вперед и нанес
пушечный удар по воротам — и Боже мой, меня самого словно кто ударил, я
просто взорвался — вот оно, наконец-то! - и упал на колени, празднуя гол, а
весь стадион ревел: «Златан, Златан, СуперЗлатан» - и всё тому подобное.
Меня словно возносило ввысь. Я делал одно фантастическое движение за
другим, и на девятой минуте второго тайма я получил еще один классный пас
от Соренсена. Я был на правом фланге и рванул к воротам. Позиция
выглядела не удобной для того, чтобы нанести удар, и все подумали — он
отдаст пас. Но я пробил по воротам. С невероятного угла — я забил гол, и
зрители просто обезумели. Я медленно пересек поле с широко разведенными
руками, и что за рожу я состроил! Это была сила. Это было «Вот он я - эй, вы,
ублюдки, которые строчили жалобы и старались отлучить меня от футбола!»
Оба гола Златана в ворота АИК, 2001 год:
Это была месть, это была гордость, и я представлял себе, как все, кто
считал, что 85 миллионов крон — это слишком высокая цена, теперь
заткнутся. И я никогда не забуду тех журналистов после матча. Атмосфера
была наэлектризована, и один из них сказал: «Если я назову имена Андерса
Свенссона и Кима Чельстрёма, что ты на это скажешь?» «Я скажу — Златан,
Златан» - и люди рассмеялись, и я вышел наружу, в весенний вечер, и там
стоял мой Мерседес-кабриолет, и всё это было потрясающе.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
«Мы ненавидим Златана!»
Я хочу, чтобы люди забыли меня. Чтобы никто не знал, что я
существую. А потом мы вернемся — и я поражу всех на поле, как удар
молнии.
Но мне понадобилось много времени, чтобы дойти до машины.
Повсюду были дети, которым нужен был мой автограф. Да я провел годы за
этим делом. Никто не должен остаться без внимания — это часть моей
философии. Я должен что-то возвращать. И только после этого я влез в мою
новую тачку и рванул оттуда, а фанаты орали и размахивали своими
книжечками для автографов. Как же это все было мощно. Но это было еще не
всё. Всё только начиналось, и на другой день вышли газеты. И как вы
думаете? Они что-нибудь написали?
Да их словно прорвало! Когда мы вылетели из Allsvenskan, я сказал:
«Я хочу, чтобы люди забыли меня. Чтобы никто не знал, что я существую. А
потом мы вернемся — и я поражу всех на поле, как удар молнии». И газеты
откопали эту цитату.
Я стал тем самым ударом молнии, который всех поразил. Я стал самой
потрясающей штукой, и люди даже начали говорить о Zlatan Fever – о том,
что Швеция заболела Златаном. Я был везде, во всех видах медиа, и люди,
которые обо мне говорили — это было не только дети и подростки. Это были
миниатюрные пожилые дамы на почте, это были дедушки в винном магазине,
и я слышал шутки вроде: «Привет, как дела? Как поживаешь?» «Похоже, я
заболел Златаном». Я летал, как на крыльях. Это было совершенно
невероятно. Какие-то парни даже записали песню, которую народ подхватил.
Она звучала повсюду. Люди закачивали ее на рингтоны в телефонах:
«Класс, Златан и я — мы из одного города»,- пели они, и я вот думаю: а как
вы справляетесь с чем-нибудь вроде этого? Они ведь поют о тебе. Но,
конечно, у всего этого была и другая сторона. Я увидел это в нашей третьей
игре в Allsvenskan. Было 21 Апреля. Это было в Стокгольме, мы играли на
выезде с "Юргорденом". "Юргорден" был клубом, который отправили в
Superattan одновременно с нами, и они одновременно с нами они вернулись
обратно. Юргорден выиграл лигу, а мы финишировали вторыми. И, если
честно, они на самом деле отодрали нас в Superattan — сперва 2-0, а потом 4-0, так что в этом смысле за ними было психологическое преимущество. Но
сейчас мы выиграли у "АИКа" и "Эльфсборга" 2-0 в наших первых матчах, и
прежде всего — у "Мальмо" был я. Каждый знает — Златан, Златан. Я был
горячее лавы из вулкана, и люди говорили, что Ларс Лагербек, тренер
шведской сборной, сидит на трибуне, чтобы оценить меня.
Но, конечно, еще больше людей было раздражено: что такого особого,
чёрт возьми, в этом парне? Один таблоид напечатал фото защитников
"Юргордена". Это были три здоровенных парня, насколько я помню, со
скрещенными руками, стоявшие во весь разворот под заголовком «Мы
планируем покончить с этой раздутой дивой Златаном», и я был уверен в том,
что атмосфера на поле будет отвратительная. На кону была репутация, и, конечно, должно было быть много оскорблений, и меня просто трясло, когда
я вышел на Stockholm Stadium. Фанаты "Юргордена" кипели от ненависти, ну
а если это была и не ненависть, тогда это была одна из самых неприятных
интеллектуальных игр, которую я когда-либо переживал: «Мы ненавидим
Златана, мы ненавидим Златана!» Всё гремело вокруг. Весь стадион травил
меня, и я слышал, как толпа пела уйму отвратительного дерьма обо мне и о
моей маме.
Я никогда не переживал ничего похожего на это, и окей, я где-то даже
могу это понять. Фанаты не могут выбежать на поле и сами сыграть в мяч,
так что же им еще делать? Они выбирают мишенью лучшего игрока команды-соперника, и они пытались сломать меня. Я думаю, что это вполне
естественно. В футболе так оно и есть. Но это было уже чересчур, и я
взбесился. Я должен был показать им, и я играл скорее против зрителей, чем
против реальной команды. Но, почти как в игре против "АИКа", прошло
некоторое время, прежде чем я влился в игру.
Меня плотно опекали. На мне висели те три пиявки из газеты, и
"Юргорден" имел преимущество первые 20 минут. Мы купили одного парня
из Нигерии, его звали Питер Идже. У него была репутация блестящего
голеадора. Он стал лучшим бомбардиром лиги в следующем сезоне. Но на
тот момент он находился в моей тени. Ну да, а кого-бы я тогда не затмил? На
21-й минуте он получил пас от Даниэла Майсторовича, нашего центрального
защитника, который впоследствии стал моим хорошим другом.
Питер Идже сделал счет 1-0, и потом на 68-й минуте он сделал
классный пас на Джозефа Элангу, еще одного африканского новобранца,
которого мы подписали в тот год, и Эланга прошел защитника и забил - 2-0.
Зрители истерически свистели, вопили, и, конечно же, я был бесполезен, я
был плох. Я не смог забить голов, как и говорили те защитники — я не смог.
И, конечно, до этого момента я действительно не был хорош.
Я сделал несколько трюков, прокинул мяч пяткой от углового фалжка,
но это был скорее уж матч Идже и Майсторовича, чем мой, и в воздухе не
было никакого волшебства, когда через две минуты я получил мяч где-то в
середине поля. Но вскоре всё изменилось, потому что я тут же прошел одного
парня — это получилось очень просто — и тут же второго, и это было типа
вау, да это же просто, всё под контролем, и я продолжил.
Это было похоже на танец, и даже сам того не осознавая, я обвёл
каждого защитника из той статьи в газете, и мыском отправил мяч в ворота,
левой ногой, и честно говоря — я ощутил не просто радость. Это была месть.
Вот вам всем, думал я, это вот вам за ваши кричалки и за вашу ненависть, - и
я предполгал, что моя война со зрителями продолжится и после финального
свистка.Я считаю, что мы уничтожили "Юргорден" — итоговый счет был 4-0. Но знаете, что случилось? Меня окружили фанаты "Юргордена", и никто
не хотел драться со мной, и никто меня больше не ненавидел.
Они хотели мой автограф. Все просто с ума сходили по мне, и если
честно, когда я вспоминаю то время, там происходила много подобного,
когда я мог перевернуть всё с помощью гола или фантастического движения.
Вы знаете, я тогда ни один фильм не любил так, как «Гладиатор», и там есть
сцена, которую все знают. Та, где император спускается на арену и
приказывает гладиатору снять маску, и гладиатор делает это и говорит:
«Меня зовут Максимус Децимус Меридиус... И я свершу мою месть, в этой
жизни или в следующей».
Именно это я чувствовал — или хотел чувствовать. Я хотел встать
перед всем миром и показать всем, кто сомневался во мне, кем я на самом
деле был, и я даже не мог себе представить, мог ли меня кто-нибудь
остановить.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
«На поле были Ларссон и Мёльберг, но трибуны кричали моё имя»
Это был High Chaparral. Настоящий цирк. И я нёс всякую ерунду.
Например, что сборная выиграла бы Евро-2000 со мной в составе. Это было
как-то слишком резко, наверное, но забавно, ведь мне казалось, что я самый
умный, с тех пор, как меня взяли в сборную. Что-то подобное было в апреле.
Я недавно забил тот гол в ворота «Юргордена», и все газеты просто сошли с
ума. Я всё время мелькал в новостях, и, я думаю, те, кто их читал, скромнягой
меня не считали. Я немного волновался по этому поводу. Думали ли такие
парни, как Патрик Андерссон или Штефан Шварц, что я был всего лишь
каким-то дерзким засранцем?
В «Мальмё» я был, конечно, звездой. Но сборная! Сборная — это
другой уровень. Здесь была возможность играть с парнями, которые
выиграли бронзу Чемпионата Мира, и, хотите верьте, хотите нет, в Швеции
не было особых проблем у новичков. Господи, в юношеской сборной у меня
были косяки, но я хотел, чтобы меня любили. Я хотел быть в тусовке, но это
было не так-то и просто. Мы поехали на сборы в Швейцарию, и там повсюду
были журналюги, которые ходили за мной по пятам. Это было как-то
неловко. Я хотел сказать, что вон, мол, Хенке Ларссон, ходите за ним, чёрт
вас дери. Но противиться этому я не мог. На пресс-конференции они
спросили меня, могу ли я сравнить себя с каким-то известным игроком.
«Нет», — ответил я. «Есть только один Златан». Скромность просто
зашкаливала. Но я чувствовал, что сделал всё правильно. После этого я
попытался уйти в тень. Напрягаться особо не пришлось. Серьёзные имена
меня смущали, и я старался ни с кем не разговаривать, кроме Маркуса
Альбека, моего соседа по комнате. Я шёл по лезвию бритвы. «Странный он
какой-то. Он хочет быть один», — писали в газетах. И, сдаётся мне, народу
это было интересно. Как будто какой-то очень обсуждаемый художник
Златан.
Но на самом деле я чувствовал себя небезопасно, не хотелось злить
много людей. Особенно Хенке Ларссона, который для меня был словно Бог!
Он играл в «Селтике», и как раз в том году, в 2001-м, он получил Золотую
Бутсу, приз лучшему бомбардиру Европы. Хенке был просто нереально крут,
и меня дико переполняла гордость, когда я узнал, что игру против
Швейцарии я начну в атаке вместе с ним.
Перед игрой несколько крупных газет делали обо мне отчёты. Они
хотели представить меня широкой публике перед моим международным
дебютом. В одной из таких статей некий директор школы из Соргенфри
ляпнул, что я был худшим их учеником за 33 года или что-то типа того. «Он
был хулиганом в Соргенфри. Единоличником». Враньё. Ещё в тех статьях
выражали много надежд относительно моего дебюта и будущего в сборной.
Они видели меня как негодяя и звезду одновременно. Это на меня, конечно,
давило.
Но успеха не принесло. Я был заменён во втором тайме, а на важные
игры квалификации к ЧМ против Словакии и Молдавии меня вообще не
вызвали. Лагербек и Содерберг предпочли в атаке Хенке Ларссона и Альбека,
что ещё больше оставляло меня в тени. Но иногда я даже был в старте. Но у
меня откровенно не шло. Я помню, когда впервые играл за сборную в
Стокгольме против Азейрбайджана на «Росунде». Тогда я ещё не ощущал
себя частью команды. Стокгольм был для меня как другой мир. Как Нью-Йорк. Я был немножко потерян и несобран. Вокруг было столько горячих
девочек. Я всё оглядывался по сторонам.
Я начинал на скамейке. На «Росунде» был практически аншлаг. 33
тысячи людей были здесь. Взрослые мужики казались уверенными в себе,
они к такому вниманию привыкли. А я сидел на скамейке и чувствовал себя
просто пацаном. Но через 15 минут что-то случилось. Толпа начала кричать.
Они скандировали моё имя, и я просто офигел. Побежали мурашки. На поле
такие крутые парни, как Хенке, Улоф Мёльберг, Штефан Шварц и Патрик
Андерссон. Но они не выкрикивали их имена. Они кричали моё. А меня даже
на поле не было. Это было как-то даже слишком, и я не понимал: чем я это
заслужил-то?
А, может быть, несколько игр в Allsvenskan? Но я был популярнее
парней, которые выиграли бронзу на Чемпионате Мира. Сумасшествие
какое-то. Все в команде на меня пялились, и я даже понять не мог, рады они
за меня или завидуют. Одно я точно знал: раньше такого никто не
удостаивался. Это было что-то новенькое. Чуть позже трибуны начали
скандировать «Давай, Швеция, вперёд!». Я начал шнуровать бутсы. То ли от
того, что заняться было больше нечем, то ли от того, что слишком нервничал.
Будто разряд электрического тока по мне долбанул.
Толпа подумала, что я собираюсь разминаться, и снова запела
«Златан! Златан!». Я убрал руки от бутс. Сел на скамейку и стал наслаждаться
шоу. Адреналин просто кипел. А когда Ларс Лагербек велел мне разогреться,
я помчался на поле невероятно счастливым. Я просто летел! С трибун
доносилось «Златан! Златан!», мы выигрывали 2:0. Я прокинул мяч вперёд
пяткой, получил ответную передачу, и забил. «Росунда» просто сияла, и даже
Стокгольм тогда показался мне родным.
Просто Русенгорд был со мной. В том году мы были в Стокгольме со
сборной, и решили пойти в ночной клуб Томаса Бролина, «Undici». Сидим,
значит, вроде тихо всё. И тут один из моих друзей из гетто начал ворчать:
— Златан, Златан, могу я взять ключи от твоего номера?
— Зачем?
— Просто дай мне их мне и всё!
— Хорошо, хорошо.
Я дал их ему, и как-то даже забыл об этом. Но когда я той ночью
вернулся домой, мой друг сидел в номере, а шкаф почему-то закрыл. Он,
кажется, был взволнован.
— Что у тебя там?
— Ничего особенного. Только не трогай.
— Что?
— Мы можем срубить на этом бабла, Златан!
А знаете, о чём он говорил? Несколько канадских курток, которые он
украл в клубе. Откровенно говоря, у меня никогда не было серьёзной
компании, и в «Мальмё» в последнее время всё было то так, то сяк. Это ведь
довольно странно — оставаться в клубе, когда ты уже продан другому. Я нервничал по этому поводу. Иногда даже взрывался. Это всё из-за ситуации,
которая вокруг меня сложилась. Когда мы играли с «Хеккеном», меня
предостерегли, и в воздухе витало некое беспокойство. Этот сумасшедший
Златан снова что-нибудь выкинет?
Тренером «Хеккена» был Турбьёрн Нильссон, у них играл Ким
Чельстрём, знакомый мне по молодёжной сборной. Игра сразу пошла грубая,
как-то я сфолил на Чельстрёме сзади. Я толкнул другого парня локтём, и получил красную. Тут же началась потасовка. Когда я шёл к раздевалкам, я
отмахнулся от микрофона, и оператору, понятное дело, это не понравилось.
Он назвал меня идиотом, но я тут же остановился и подошел к нему: Кто, кто
здесь идиот?
Но один из наших парней стал нас разнимать. Цирк. Потом ещё в
газетах каждый второй мне советовал «пересмотреть своё поведение» и всё
такое прочее. «Так тебя не возьмут в Аякс…» Чушь! Бред! Даже когда брали
интервью, строили из себя психологов, которые хотят помочь. Да кто вы
вообще такие? Что вы там знаете? Не нужны мне психологи. Мне нужна
тишина и покой. Правда, не очень прикольно было сидеть и смотреть с
трибун, как «Гётеборг» унижает нас 6:0. Вся наша лёгкость, которая была в
начале сезона, куда-то исчезла. Нашего тренера, Мика Андерссона,
критиковали. Я лично против него ничего не имею, в близких отношениях
мы не были. Если у меня были какие-то проблемы, я шёл к Хассе Боргу.
Но была одна хреновина, которая начала меня раздражать. Мне
казалось, что Мик слишком уж уважительно относится к ветеранам команды.
Он реально боялся. А когдаменя снова удалили в матче с «Эребру», ему это,
мягко говоря, не понравилось. Было напряженно. У нас была игра на
тренировке. Летом. Мик Андерссон был в роли судьи. У меня произошло
столкновение с Джонни Феделем, вратарём, который был одним из старших
игроков в команде. Мик, понятное дело, побежал к нему. Я просто офигел. Я
подошел к нему.
«Боишься за старших игроков команды, привидений, наверное, тоже
боишься, а?», — крикнул я. На поле было много мячей, и я начал по ним бить.
Они летели как снаряды, и приземлялись на машины, которые стояли за
полем. Сирены начали гудеть. Всё просто остановилось. А посреди всего это
безобразия стоял, дикий парень из гетто. Мик Андерссон попытался меня
успокоить, но я крикнул ему: «Ты, что, моя мать что ли?»
Я был просто разъярен. Пошел в раздевалку, забрал свои вещи, снял
со шкафчика своё имя и объяснил, что возвращаться не собираюсь. Хватит с
меня! Прощай, «Мальмё», спасибо за всё, и счастливо вам, идиотам,
оставаться. Я уехал прочь на своей Тойоте, и больше не появлялся на
тренировках. Вместо этого я играл в Playstation и бродил вокруг со своими
друзьями. Выглядело так, будто я школу прогуливаю. А Хассе Борг истерил:
«Где ты, чёрт побери? Ты должен вернуться!».
Я был просто невыносим. Спустя 4 дня я вернулся, и был белым и
пушистым снова. Честно говоря, даже не мог осознать, что я действительно
так сорвался. Такое бывает в футболе, адреналин, знаете ли. Кроме того, не
так долго меня и не было. Я вообще в мыслях уже был на пути в Голландию,
и даже не думал о каких-то там штрафах. Я думал скорее о том, как они будут
меня благодарить. Ну а что, пару месяцев назад в клубе был кризис. Им
нужны было миллионов 10, ведь покупать игроков-то было не на что.
Но теперь они были самым богатым клубом Швеции. Я дал им
кругленькую сумму. Даже президент клуба, Берндт Мэдсен, как-то сказал:
«Такие игроки, как Златан, рождаются раз в 50 лет». Но нет, это не было
странным. Я думал, что они планируют как-то особенно со мной
попрощаться, ну или хотя бы сказать «Спасибо за 85 миллионов». Особенно
учитывая, что неделю назад чествовали Никласа Киндваля перед тридцатью
трёма тысячами зрителей в игре против «Хельсинборга». Я чувствовал, что
они всё ещё меня боялись. Ведь я был единственным, кто мог испортить
соглашение с «Аяксом», сделав что-то ещё более сумасшедшее. И как раз
подходило время моей последней игры в чемпионате Швеции.
Играли против «Хальмстада». Я хотел хорошо попрощаться с
болельщиками. Я ведь сделал себе имя здесь. Хоть и мыслями уже был в Голландии. Тем не менее, время шло и нужно было двигаться вперёд. Я помню, как бросил свой взгляд на список на стене. В частности, на линию
нападению. Я не поверил своим глазам.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
«И это благодарность за 85 миллионов?»
Моего имени там не было. Даже в запасе. Я понимаю, наказание, да.
Мик решил таким образом показать, кто тут главный. Ну, а что я мог? Я даже
не особо сердился, когда он втирал журналистам, что я якобы под давлением
сейчас, что я не в форме, что отдых мне нужен. Он ж славный парень так-то.
Я ещё продолжал наивно думать, что руководство планирует огранизовать
для меня хоть какое-нибудь прощание с болельщиками.
Через некоторое время меня вызвали в кабинет Хассе Борга. Не
люблю я этого, знаете ли. Мне всё время кажется, что меня там ждут какие-то нравоучения. Но тогда столько всего произошло, что я просто пошел туда
без всяких ожиданий. В кабинете были Хассе Борг и Бенгт Мэдсен. Стояли
молча, погруженные в себя. Я что-то не понял, что вообще происходит, мы,
что, на похоронах?
— Ну что, Златан, наступило время прощаться
— Только не говорите, что вы…
— Мы хотим сказать…
— «То есть, вы хотите поблагодарить меня и попрощаться вот здесь?»,
— выпалил я и огляделся. Мы стояли в чертовски скучном офисе Хассе. И
нас тут было только трое.
— Значит, вы не хотите сделать это перед фанатами?
— «Знаешь, говорят, делать это перед игрой — плохая примета», —
ответил Мэдсен.
Я выразительно на него взглянул. Плохая примета?
— Вы чествовали Никласа Киндваля перед тридцатью трёмя
тысячами, и всё нормально прошло.
—Да, но…
— Что но?
— У нас для тебя кое-что есть.
— Что это ещё за хрень?
Это был какой-то хрустальный шар.
— Это на память.
— А, то есть, вот так вот вы решили отблагодарить меня за 85
миллионов?
На что они надеялись? Что я буду плакать, глядя на него, когда буду в
Амстердаме?
— Мы хотели выразить тебе нашу благодарность.
— Спасибо, оставьте себе.
— Но ты не можешь…
А я мог. Положил этот шар на стол и ушел. Вот такое вот прощание с
клубом вышло. Не очень-то радостное. С другой стороны, это всё. Я был уже
на полпути в Голландию, что мне этот «Мальмё». Жизнь на месте не стоит, я
собирался начать новый этап. И чем больше я об этом думал, тем больше уже
хотелось.
Я не просто уезжал в «Аякс». Я был самым дорогим игроком, и, хоть
«Аякс» и не «Реал» или «Манчестер Юнайтед», но это всё равно большой
клуб. Всего 5 лет назад они играли в финале Лиги Чемпионов. А 6 — и вовсе
выиграли турнир. «Аякс» воспитал таких парней, как Кройф, Райкаард,
Клюйверт, Бергкамп. И особенно ван Бастен, он был просто невероятно
хорош. Я собирался взять его номер. Нереально. Я собирался много забивать
и быть ключевым игроком. Это всё, конечно, было очень клёво, но и давило
на меня адски.
Никто не выбрасывает 85 миллионов просто так, не желая что-то
получить взамен. «Аякс» уже три года не мог выиграть чемпионат. А для такого клуба это немыслимо. «Аякс» — сильнейшая команда Голландии, и болельщики ждут от неё только побед. Надо было сразу правильно себя
поставить, поэтому начинать с фразы «Я Златан, а вы кто вообще такие?»
было бы не лучшим решением. Я собирался погрузиться в культуру.
На пути из Гётеборга где-то за Йончёпингом меня остановили копы.
Я летел под сто девяносто на трассе, где разрешено семьдесят. И это ещё
ерунда по сравнению с тем, как я собирался разогнаться. Короче, забрали у
меня права. Газеты так и пестрили заголовками. Они собирались раздуть это
как случай в Industrigatan.
Они создавали списки со скандалами, удалениями и всей подобной
ерундой, к которой я был причастен. Вероятно, управление клуба уже знало
об этом, но журналистов было не остановить. Неважно, насколько я хотел
быть хорошим, я стал плохим, ещё даже ничего не сделав. Кроме меня, среди
новичков ещё был Мидо, египтянин, неплохо проявивший себя в
бельгийском «Генте». Мы оба получили репутацию сорвиголов, и, если этого
было недостаточно, я всё больше слышал о тренере, которого встретил в
Испании. Его звали Ко Адриансе.
Настоящий гестаповец. Знал о своих игроках всё. Про него
всякие0разные ужасные истории рассказывали. В том числе инцидент с