Эсхатологические пророчества старца Филофея, что «четвертому Риму не быти», казалось, в полной мере исполнились в катастрофе Февраля и Октября 1917 г.: «Падение Царства – эсхатологический акт мировой драмы того мира, который обычно именуют христианским. Рухнул последний мировой государственный бастион, провозглашавший и отстаивавший Завет Спасителя как эталон для государственной политики»[7].
Православная империя пала, но миссия Третьего Рима у исторической России не закончилась. Советская Россия, как ни хотели этого её враги-атлантисты, не распалась на марионеточные национальные государства, а вновь собралась в империю – красную, советскую, атеистическую – но империю. А функция «удерживающего» («катехона») – здесь мы согласимся с современным исследователем А.М. Величко – могут быть только у империи, а не у каких-либо других форм государственного образования[8]. Об особой роли империи в этом смысле писали раннехристианские апологеты и свт. Иоанн Златоуст, придавая первостепенное «катехоническое» значение даже языческой Римской империи: «Когда прекратиться существование римского государства, тогда он (антихрист) придет» (Беседа о статуях).
СССР эпохи Сталина, отказавшись от «заветов Ильича» насчёт мировой революции и объявив «построение социализма в отдельно взятой стране», заслужил ту же русофобскую критику, что и Российская империя. Как отмечает Н.А. Нарочницкая, большинство американских советологов и русистов (Р. Пайпс, С. Коэн, А. Янов) обрушивались на «сталинщину» не за репрессии 1937-38 гг. (это сугубо «наша» тема), а за «деленинизацию»[9]. Ещё больше ненависти получил Советский Союз за победу во Второй Мировой войне и именно за то, что фактически восстановил территорию Российской империи в прежних границах.
Можно смело сказать, что советский человек как ещё один носитель русской идентичности родился в горниле Великой Отечественной войны. Неважно, какие прагматические цели преследовал Сталин, взяв курс на определённую преемственность русской истории, но советский человек после 1945 г. не был уже тем интернационалистом-безбожником, сбрасывавшим всю русскую культуру с «корабля современности», которого искусственно лепили в первое десятилетие после революции. Да, советское мировоззрение в массе своей не было православным, но оно было русским. Социальная справедливость как маркер советской идеологии не может
не вызывать у нынешнего православного русского человека чувство уважения. Советская литература и кинематограф воспитывали те же идеалы жертвенности, служения, справедливости, чести, что и русская классическая литература XIX в. Не было только Бога, но и о Нём проскальзывало воспоминание. «Советский» русский вспоминал об этом словами Константина Симонова:
Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в Бога не верящих внуков своих.
Ты знаешь, наверное, всё-таки Родина —
Не дом городской, где я празднично жил,
А эти просёлки, что дедами пройдены,
С простыми крестами их русских могил.
Да, Красная империя была неправославной и СССР это не «перелицовка» Российской империи. Но важна трансляция самой империи, потому что Православие исторически воцерковляло империи, а не национальные государства и не гражданское общество. Империя есть «месторазвитие», выражаясь языком первых евразийцев, православной культуры. Imperium, как определял П.Н. Савицкий, есть объединение политическое, хозяйственное и культурное[10]. Без Православия оно мертворождённо (это справедливо относят и к СССР), но и без этого объединения Православие не воплощается в социальной ткани народа. Господь наш воплощается в империи Августа и освящает её. Третий Рим как константа русской идентичности транслировался по Промыслу Божиему и через советский период.
«Россиянин» 1990-х годов
После предательских событий 1991 г. в России стал формироваться омерзительный вариант русского – «россиянин». Американцы победили в «холодной войне» отчасти и потому, что сконструировали для позднесоветского человека «образ Запада» – симулякр, пленивший души миллионов людей.
Советские «стиляги», авангардисты с «бульдозерной выставки», «Посев» и «Грани» и прочие культурные инструменты антисоветской пропаганды, используемые Западом, создавали «образ Запада» для советского человека и работали на развал СССР не меньше, чем американские спецслужбы. Гламур против «ватника», «европейский выбор» против азиатчины, «креатив» против «застоя», болонская система против советских стандартов образования, дальше Макдоналдсы, голливудские фильмы, реалити-шоу, психотренинги, которые задают нам поведенческие западные стереотипы, – всё это атака на русское сознание западных образов-симулякров. В иконоборческой иерархии постмодернистов – это симулякры 2-го и 3-го порядка: они либо маскируют и искажают реальность, либо скрывают отсутствие всякой реальности. Как остроумно заметил Бодрийар, «Диснейленд существует для того, чтобы скрыть, что Диснейлендом на самом деле является вся “реальная” Америка»[11]. «Россиянин» – это и есть симулякр русского.
Современное западничество «россиянина» – симулякр западничества классического времен славянофилов и Данилевского. Мы знаем наших классических западников – Чаадаев, Чичерин, Герцен – всё их западничество сводилось к некритическому восхищению великой европейской культурой и трансляцией европейских идей Просвещения. Это было западничество как образ мысли. Западничество современное – это образ жизни. Если западники в XIX веке ездили в Европу за идеями, то сегодня – за комфортом. В самом деле, вы когда-нибудь слышали, чтобы наша нынешняя прозападная медиа-элиты, цитировала Гегеля, восхищалась итальянским Возрождением, рассуждала о европейской науке? Наоборот, они описывают любимый ими Запад как понравившийся ресторан или курорт, Запад для них – это сервис, это устрицы, хорошие дороги и последние айфоны. Уровень жизни, но не уровень мысли, «равенство быта и ума», как выразился К. Н. Леонтьев о «среднем европейце». Именно «средний европеец», как и мифический «средний класс» и «средний бизнес» стали в 90-е «иконой» жизни для нашего обывателя.
У Александра Зиновьева есть подходящее определение для этого среднего во всех отношениях существа. Симулякром западника стал в наши дни «западоид» – «внутренне упрощённое, рационализированное существо, обладающее средними умственными способностями и контролируемой эмоциональностью, ведущее упорядоченный образ жизни, заботящееся о своем здоровье и комфорте, добросовестно и хорошо работающее, практичное, расчётливое, смолоду думающее об обеспеченной старости, идеологически стандартизированное, но считающее себя при этом существом высшего порядка по отношению к прочему (незападному) человечеству»[12].
Мы сейчас вроде уже хорошо понимаем убогость и пошлость массовой западной культуры, вспоминаем о нашей самобытности, о русской идее. Вспоминаем и цитируем русских мыслителей, отстаиваем огромные очереди на выставку В. Серова. Мы заново постигаем имперскую культуру, причём, наконец-то, понимаем, что великую культуру создаёт не рынок, а великое государство. После того, как в течение 20 лет была оплёвана советская культура, а новая демократическая Россия не создала ничего, кроме тошнотворного гламура, мы вновь открываем для себя советскую классику: и сталинскую архитектуру, и советскую литературу, и советское кино, и советскую науку. Великую Победу 1945 г. мы осмысляем как нашу народную Пасху. В нас воскресают образы Империи. Через «россиянина» проступает вечный русский.
Но как только у нас пытаются «поработать над имиджем» России сегодня, получается снова симулякр: начинают копировать западный стиль, пожирать глянцевые знаки и рекламные бренды. Вырабатываются прозападные и проамериканские образы поведения, ценностные ориентиры, нормы культуры и образования, органично встроенные в американскую идеологию. Например, даже патриотические фильмы о войне напоминают американские блокбастеры. Русская речь вытесняется интернет-слэнгом и маркетинговым новоязом. В общественной сфере тоже «западные картинки»: нормативным публичным поведением является настроенность «на позитив» («всё OK!») и «креативность», идеал престижной работы – менеджер и офисный «труд», образование измеряется рейтингом, профессионализм – эффективностью. Любимый курорт «среднего россиянина» – Турция как отблеск Европы. Эти примеры «западоидности» можно перечислять долго.
В церковной среде также наблюдается «европейничанье» низкого пошиба, вульгарное подражательство в рекламном стиле: монах-эстрадник, поющий на шоу, миссионерские «флэш-мобы», киноклубы с просмотром «хоббитов» при воскресных школах и т.п. Какие бы благие цели мы не преследовали, какие бы православные идеи не вкладывали, мы пользуемся навязанными нам образами. И образами мысли, и образами поведения.
Мы пытаемся ответить на западные вызовы, оставаясь заложниками американского стиля, голливудских симулякров и европейских стандартов. Для того, чтобы переломить эту ситуацию и двигаться в направлении большого стиля и создавать образ современной России, нам необходимо переключиться на другую цивилизационную парадигму – свою.
Н.Я. Данилевский предупреждал о том, что если русская цивилизация не осмыслит своего своеобразия – политического, религиозного, идеологического, философского, культурного, экономического – не оформит его и не противопоставит его иным культурно-историческим типам, то цивилизация эта обречена превратиться в этнографический материал для других[13]. Американская культура расширяет свои границы гораздо быстрее, чем НАТОвские базы. На цивилизационный вызов США необходимо отвечать системно в плане военно-стратегическом, политическом, идеологическом, культурном. Все эти направления должны быть подчинены одной идее – созданию образа России как суверенного культурно-исторического типа. Именно сейчас, после геополитических изменений в мире перед нами, как и сто лет назад стоит со всей очевидностью вопрос: мы на пороге новой империи или новой революции?