РАСУЛ ГАМЗАТОВ
ИЗБРАННАЯ ЛИРИКА
«Библиотечка избранной лирики»
Издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия», 1965
Scan, OCR. Spellcheck А.Бахарев
СОДЕРЖАНИЕ
От составителя
Стихотворения
Поэзия. Перевод Н. Гребнева
У Цумадинской реки. Перевод Я. Козловского
Цадинское кладбище. Перевод Н. Гребнева
У очага. Перевод Н. Гребнева
«Мой старший брат...» Перевод Я. Козловского
«Хоть я не бессмертник, хоть ты не сирень...» Перевод Я. Козловского
Письмо из Индии. Перевод Я. Козловского
Бурка. Перевод Я. Козловского
Песня, которую поёт мать своему больному сыну. Перевод Н. Гребнева
Слезинка. Перевод Н. Гребнева
Матери. Перевод Я. Козловского
«...И на дыбы скакун не поднимался...» Перевод Я. Козловского
В Ахвахе. Перевод Я. Козловского
Старые горцы. Перевод Я. Козловского
Не торопись! Перевод Я. Козловского
Восьмистишия. Перевод Н. Гребнева
«Ты перед нами, время, не гордись...»
«Всезнающих людей на свете нет...»
«- Дайте мне отцовского коня...»
«Напишите на своём кинжале...»
«- Скажи мне, наша речка говорливая...»
«Ты, время, вступаешь со мной в рукопашную...»
«Утекает детство, как вода...»
«Есть три заветных песни у людей...»
«- Радость, помедли, куда ты летишь?..»
Книги Р. Гамзатова
ОТ СОСТАВИТЕЛЯ
Нет такого камина, чтоб горел вечно, — говорится в стихах народного поэта Дагестана, лауреата Ленинской премии Расула Гамзатова, — нет такого селения, чтоб горели в нем огни и днём и ночью, а в глазах поэта никогда не гаснут огни родного аула... Родина — это не только земля, на которой рос, не только порог дома, с которого ты шагнул в мир. Это и голос твоей натуры, которая сама — микромир, запечатлевший географию и историю, лицо эпохи и душу её...
Эта маленькая книжечка — как единая песня о Родине, о человеке, несущем в себе Родину. Лирика Гамзатова 60-х годов, из которой в основном составлена книга, это раздумье об истинном патриотизме, народных корнях поэзии, основе основ, нашей жизни. Это путешествие к истокам народной нравственности, постоянная тревога моральной самопроверки, где высший суд — глас народный. Лучшие черты народа — достоинство, правдолюбие, несуетность — это та вершина, к которой никто не должен забывать дорогу.
Для Гамзатова народность поэзии — не миф, повёрнутый в прошлое и противопоставленный современности. Он знает: это категория не только традиции, но и новаторства — идеалы народа обращены в будущее; вот почему легко разоблачается любой маскарад с национальными костюмами и игрой в простецкость, если у писателя нет ничего созвучного народному представлению об идеале, о будущем.
Лаконизм горского афоризма оказался «удобным» для выношенной, зрелой, общезначимой мысли поэта. Здесь, в малой форме, Гамзатов достигает огромного художественного результата, так как сосредоточивает внимание на самом главном предмете искусства всех времён — на человеке, его душе, на капле, отражающей солнце...
Когда-то С. Маршак сказал, что шедевры в искусстве рождаются на, скрещении высокой духовной культуры и чистой, «наивной» непосредственности, цельности народного отношения к действительности. Для Гамзатова писать «для себя» и писать «для народа» — это одно и то же. Эстетическое чутьё труженика не ставится поэтом под сомнение. Он с детства учился прекрасному у народа-языкотворца, слушая и мудрые притчи, и озорное острословье, и скорбные песни плакальщиц, и ласковую колыбельную...
В стиле поэзии Р. Гамзатова есть та счастливая «досказанность», которая позволяет форме быть ясной и в то же время ёмкой. Потому что зрелая лирика Гамзатова — плоть от плоти и кровь от крови своего народа.
Народный поэт... Это не просто звание.
Владимир Огнев
СТИХОТВОРЕНИЯ
Поэзия
Бывает работа, после работы — отдых,
Бывает поход и привал на десять минут.
Ты для меня и поход и привал во время похода,
Ты для меня и отдых и каторжный труд.
Песней была колыбельной, дремала в моём изголовье,
Была ты мечтою о подвиге и о весне.
Ты для меня родилась вместе с моей любовью,
Но вместе со мною любовь родилась во мне.
Был я мальчишкою, матерью ты мне казалась,
Любимой мне кажешься нынче, а стану седым —
Дочерью будешь беречь мою старость,
Сгину — ты памятью станешь над прахом моим.
Порою ты кажешься мне неприступной горою,
Порой ты мне кажешься птицей, послушной, ручною,
Ты — крылья в полете моем, ты — оружье в борьбе.
Всё для меня ты, поэзия, кроме покоя.
Хорошо ли, не знаю, но верно служу я тебе!
Где же кончается труд и начинается отдых?
Где же поход, где привал на десять минут?..
Ты для меня и поход и привал во время похода,
Ты для меня и мой отдых и каторжный труд.
У Цумадинской реки
Окутались сумраком дали,
Бегут по реке огоньки.
Мы тихо коней расседлали
И сели на берег реки.
А ночь приближалась всё ближе,
Таинственных звуков полна.
Сады и аульские крыши
Во тьму погрузила она.
Звезда за звездою летела...
Заснуть бы, да только невмочь,
Вдруг девушка рядом запела,
И песни наполнили ночь.
О, как они нежно звучали
От первой строки до конца.
О, сколько в них было печали,
О, как в них любили сердца.
И молча у горной речушки
Старик, поседевший давно,
Нам лил в деревянные кружки
Полночного цвета вино.
А в песни врывались свирели,
Черешня цвела у окна.
От песни мы все захмелели,
А в кружки смотрелась луна.
И снились мне чёрные косы.
И видел я, будто во сне,
Как горец, минуя утёсы,
К любимой летит на коне.
А девушка пела про вьюгу,
Про то, как два красных цветка
Тянулись в долине друг к другу,
Но их разделяла река.
Про то, как два сердца когда-то
Тянулись друг к другу с весны,
Да были по воле адата
Печальной судьбой сражены.
Глотали мы каждое слово,
На девушку глядя сквозь тьму.
И счастья, казалось, иного
Не нужно из нас никому.
А девушка пела и пела...
И я не заметил средь гор,
Как утро рукой своей белой
Зажгло на востоке костёр.
И мы любовались собою
И чем-то гордились,
когда
На конях знакомой тропою
Въезжали в аул Цумада...
И больно порой мне, ей-богу,
Когда я встречаю людей,
Что выше подняться не могут
Своих обмелевших страстей.
Но если я вспомню при этом
Ту ночь, что забыть мне нельзя,
Душа озарится рассветом
И боль утихает моя.
И город становится шире,
И вижу друзей я кругом...
Как много хорошего в мире,
Как много красивого в нём!
Цадинское кладбище
Цадинское кладбище...
В саванах белых,
Соседи, лежите вы, скрытые тьмой.
Вернулся домой я из дальних пределов,
Вы близко, но вам не вернуться домой.
В ауле осталось друзей маловато,
В ауле моём поредела родня...
Племянница — девочка старшего брата,
Сегодня и ты не встречала меня.
Что стало с тобой — беззаботной, весёлой?
Года над тобою текут, как вода.
Вчера твои сверстницы кончили школу,
А ты пятиклассницей будешь всегда.
И мне показалось нелепым и странным,
Что в этом краю, где вокруг никого,
Зурна моего земляка Бияслана
Послышалась вдруг у могилы его.
И бубен дружка его Абусамата
Послышался вновь, как в далёкие дни.
И мне показалось опять, как когда-то,
На свадьбе соседа гуляют они.
Нет... Здесь обитатели не из шумливых,
Кого ни зови, не ответят на зов...
Цадинское кладбище — край молчаливых,
Последняя сакля моих земляков.
Растёшь ты, свои расширяешь границы,
Теснее надгробьям твоим что ни год.
Я знаю, в пределах твоих поселиться
Мне тоже когда-нибудь время придёт.
Сходиться, куда б ни вели нас дороги,
В конечном итоге нам здесь суждено.
Но здесь из цадинцев не вижу я многих,
Хоть знаю, что нет их на свете давно.
Солдат молодых и седых ветеранов
Не дома настигла кромешная тьма.
Где ты похоронен, Исхак Биясланов,
Где ты, мой товарищ Гаджи-Магома?
Где вы, дорогие погибшие братья?
Я знаю, не встретиться нам никогда...
Но ваших могил не могу отыскать я
На кладбище в нашем ауле Цада.
На поле далёком сердца вам пробило,
На поле далёком вам руки свело...
Цадинское кладбище, как ты могилы,
Могилы свои далеко занесло!
И нынче в краях, и холодных и жарких,
Где солнце печёт и метели метут,
С любовью к могилам твоим не аварки
Приносят цветы и на землю кладут.
У очага
Дверцы печки растворены, угли раздуты,
И кирпич закопчён, и огонь тускловат.
Но гляжу я на пламя, и кажется, будто
Это вовсе не угли, а звёзды горят.
Звёзды детства горят, звезды неба родного.
Я сижу у огня, и мерещится мне,
Будто сказка отца вдруг послышалась снова,
Песня матери снова звенит в тишине.
Полночь. Гаснет огонь. Затворяю я дверцу —
Нет ни дыма, ни пламени, нет ничего.
Что ж осталось? Тепло, подступившее к сердцу,
Песня матери, сказка отца моего.
* * *
Мой старший брат, солдат, а не наиб,
В лихом бою над Волгою погиб.
Старуха мать в печали и тоске
Поныне ходит в траурном платке.
И больно мне и горько оттого,
Что стал я старше брата своего.
* * *
Хоть я не бессмертник, хоть ты не сирень,
Но срезать однажды нас будет не прочь
Белый садовник, по имени день,
Чёрный садовник, по имени ночь.
Хоть ты не пшеница, хоть я не ячмень,
Щадить нас не будут — им это невмочь —
Жнец белолицый, по имени день,
Чёрная жница, по имени ночь.
Хоть ты не косуля, хоть я не олень,
Не смогут охотничью страсть превозмочь
Белый охотник, по имени день,
Чёрный охотник, по имени ночь.
Белый охотник ли выследит нас,
Чёрный охотник ли выстрелит в нас?
А может, у первого дрогнет рука,
А может, второй промахнётся не раз?
Письмо из Индии
Александру Твардовскому
Мне чудится, что вал морской заиндевел,
Но день горяч, и трудно я дышу.
Привет тебе из философской Индии,
Откуда эту весточку пишу!
Ни облачка над улицами города,
И кажется, что выцвел небосвод.
Шумит Бомбей и, захмелев от голода,
В тарелках щедро солнце раздаёт.
Пью только чай и охлаждаюсь соками,
Жара похожа на сухой закон.
Взгляд у меня тоскующего сокола
И к бездне океана обращён.
Штурмует волн всклокоченное воинство
Передний край тропической земли.
И, полон океанского достоинства,
Встал пароход от берега вдали.
Вздымая флаг, что с парусами алыми
Находится в немеркнущем родстве,
Он, как вершина горная над скалами,
Над волнами белеет в синеве.
В его черты я вглядываюсь пристальней,
Мне дороги они. Я их люблю.
Не может он пришвартоваться к пристани:
Опасна мель большому кораблю.
И, как судьба солёная и славная,
К его груди прильнула глубина.
И корабля вниманье неослабное
Во все погоды чувствует она.
А между ним и раскалённым берегом
Мне лодки плоскодонные видны.
И в суете приходится им, бедненьким,
Захлёбываться накипью волны.
Они признанья дальнего не видели,
И груз годов им вряд ли по плечу.
Пишу тебе из философской Индии
И мысленно обнять тебя хочу.
Подобно встрепенувшемуся соколу,
Я вижу сквозь завистливую даль:
Несёшь ты гордо голову высокую,
Качают сердце радость и печаль.
Бурка
Не готовил я речи на тему
Бескорыстной и верной любви.
Лучше бурку, Фидель, я надену
На широкие плечи твои.
У неё красота не своя ли?
Погляди, бородач, погляди!
Руки женщины горской сваляли
Эту бурку в ауле Анди.
Чтоб она получилась на славу,
Было мягкое взято руно,
А носить эту бурку по праву
Только твёрдому сердцем дано.
Крылья бурки откинуть не сложно:
Ни застёжек, ни пуговиц нет.
И в любое мгновение можно
Воронёный рвануть пистолет,
Ты рождён для такого наряда,
Это видно, Фидель, по всему.
Если встретишь противника,
надо
Бросить под ноги бурку ему.
По обычаю горскому, биться
Он обязан, с неё не сходя.
А как сладко под буркою спится
В чистом поле во время дождя!
Пусть на Кубе метель не клубится
И горячего солнца полно,
Дагестанская бурка кубинцу
Пригодиться должна всё равно.
Ей кремнёвые плечи знакомы,
Не забытых, годам вопреки,
И мужей, возглавлявших ревкомы,
И мужей, что водили полки.
И поэтов, что подняли цену
Негасимого жара в крови.
Дай-ка бурку, Фидель, я надену
На широкие плечи твои.
Песня, которую поёт мать своему больному сыну
Наполняй весь дом табачным духом,
Пей бузу, вина захочешь — пей,
Можешь не жалеть меня, старуху,
Только выздоравливай скорей!
В край далёкий уезжай, сыночек,
И оттуда писем не пиши,
В жены выбирай кого захочешь,
С городскими вдовами греши.
Я тебя баюкала когда-то,
Согревала на груди своей.
Пей вино, кури табак проклятый,
Только выздоравливай скорей.
Слезинка
Памяти Бетала Куашева
Ты ли, слезинка, поможешь мне в горе?
Ты ли блеснёшь и рассеешь беду?
Горца, меня для чего ты позоришь,
Что ты блестишь у людей на виду?
Тот, чьи глаза мы сегодня закрыли,
Видел и горе, и холод, и зной,
Но никогда его очи в бессилье
Не застилало твоей пеленой.
Тихо в ответ мне шепнула слезинка:
«Если стыдишься, себя ты не мучь.
Людям скажи, что блеснула дождинка,
Малая капля, упавшая с туч».
Матери
Мальчишка горский, я несносным
Слыл неслухом в кругу семьи
И отвергал с упрямством взрослым
Все наставления твои.
Но годы шли, и, к ним причастный,
Я не робел перед судьбой,
Зато теперь робею часто,
Как маленький, перед тобой.
Вот мы одни сегодня в доме.
Я боли в сердце не таю
И на твои клоню ладони
Седую голову свою.
Мне горько, мама, грустно, мама,
Я — пленник глупой суеты,
И моего так в жизни мало
Вниманья чувствовала ты.
Кружусь на шумной карусели,
Куда-то мчусь... Но вдруг опять
Сожмётся сердце: «Неужели
Я начал маму забывать?»
А ты, с любовью, не с упрёком,
Взглянув тревожно на меня,
Вздохнёшь как будто ненароком,
Слезинку тайно оброня.
Звезда, сверкнув на небосклоне,
Летит в конечный свой полёт.
Тебе твой мальчик на ладони
Седую голову кладёт.
* * *
...И на дыбы скакун не поднимался,
Не грыз от нетерпения удил,
Он только белозубо улыбался
И голову тяжёлую клонил.
Почти земли его касалась грива,
Гнедая, походила на огонь.
Вначале мне подумалось: «Вот диво,
Как человек, смеётся этот конь!»
Подобное кого не озадачит.
Решил взглянуть поближе на коня.
И вижу: не смеётся конь, а плачет,
По-человечьи голову клоня.
Глаза продолговаты, словно листья,
И две слезы туманятся внутри...
Когда смеюсь, ты, милый мой, приблизься
И повнимательнее посмотри.
В АХВАХЕ
Чтоб сердце билось учащённо,
Давай отправимся в Ахвах,
Узнаем, молоды ль ещё мы
Иль отгуляли в женихах?
Тряхнём-ка юностью в Ахвахе
И вновь,
как там заведено,
Свои забросим мы папахи
К одной из девушек в окно.
И станет сразу нам понятно,
В кого девчонка влюблена:
Чья шапка вылетит обратно,
К тому девчонка холодна.
...Я вспоминаю месяц тонкий,
Поры весенней вечера
И о любви лихие толки —
Всё это было не вчера...
В тот давний год
подростком ставший,
Не сверстников в ауле я,
А тех, кто был намного старше,
Старался залучить в друзья.
Не потому ли очутился
С парнями во дворе одном,
Где раньше срока отличился,
И не раскаиваюсь в том.
Листва шуршала, словно пена,
Светила тонкая луна.
Мы долго слушали, как пела
Горянка, сидя у окна.
Про солнце пела, и про звёзды,
И про того, кто сердцу мил.
Пусть он спешит, пока не поздно,
Пока другой не полюбил.
Что стала трепетнее птахи
Моя душа — не мудрено.
А парни скинули папахи
И стали целиться в окно.
Здесь не нужна была сноровка.
Я, словно жребий: да иль нет,
Как равный
кепку бросил ловко
За их папахами вослед.
Казалось, не дышал я вовсе,
Когда папахи по одной,
Как будто из закута овцы,
Выскакивали под луной.
И кепка с козырьком, похожим
На перебитое крыло,
Когда упала наземь тоже,
Я понял — мне не повезло.
А девушка из состраданья
Сказала: «Мальчик, погоди.
Пришёл ты рано на свиданье,
Попозже, милый, приходи».
Дрожа от горя, как от страха,
Ушёл я — раненый юнец.
А кто-то за своей папахой
В окно распахнутое лез.
Промчались годы, словно воды,
Не раз листвы кружился прах.
Как через горы, через годы
Приехал снова я в Ахвах.
Невесты горские...
Я пал ли
На поле времени для них?
Со мной другие были парни,
И я был старше остальных.
Всё как тогда: и песня та же.
И шелест листьев в тишине.
И вижу,
показалось даже,
Я ту же девушку в окне.
Когда пошли папахи в дело,
О счастье девушку моля,
В окно раскрытое влетела
И шляпа модная моя.
Вздыхали парни, опечалясь.
Ах, отрезвляющая быль:
Папахи наземь возвращались,
Слегка приподнимая пыль.
И, отлетев почти к воротам,
Широкополая моя
Упала шляпа, как ворона,
Подстреленная из ружья.
И девушка из состраданья
Сказала будто бы в укор:
«Пришёл ты поздно на свиданье,
Где пропадал ты до сих пор?»
Всё как тогда, всё так похоже.
И звезды видели с небес:
Другой, что был меня моложе,
В окно распахнутое лез.
И так весь век я, как ни странно,
Спешу, надеждой дорожу,
Но прихожу то слишком рано,
То слишком поздно прихожу.
Старые горцы
Они в горах живут высоко,
С времён пророка ли, бог весть,
И выше всех вершин Востока
Считают собственную честь.
И никому не сбить их с толка,
Такая зоркость им дана,
Что на любого глянут только —
И уж видна его цена.
И перед боем горцам старым
От века ясно наперёд,
Кто выстоит, подобно скалам,
Кто на колени упадёт.
И ложь почувствуют тотчас же,
Из чьих бы уст она ни шла,
Какой бы хитрой, и тончайшей,
И золочёной ни была.
В горах старик седоголовый,
Что ходит в шубе круглый год,
Так подковать умеет слово,
Что в мир пословица войдёт.
О горцы старые!
Не раз им
Ещё народ воздаст хвалу.
Служил советчиком их разум
И полководцу и послу.
Порою всадник не из местных
Вдали коня пришпорит чуть,
А старикам уже известно,
Зачем в аул он держит путь.
Какой обременён задачей,
Легка она иль не легка,
Посватать девушку ли скачет
Или наведать кунака.
Был Камалил Башир* из Чоха
Ребёнком маленьким,
когда
Старик предрёк: «Он кончит плохо,
И многих горцев ждёт беда.
Их дочерей и женщин скоро
Красавец этот уведёт.
Спасая горцев от позора,
Родной отец его убьёт...»
Когда над верхнею губою
У Шамиля белел пушок
И босоногою гурьбою
Шамиль командовать лишь мог,
Сказал о нём ещё в ту пору
Старик гимринский как-то раз:
«Дымиться он заставит порох,
И будет гром на весь Кавказ!»
Старик, услышавший в ауле
Стихи Махмуда** в первый раз,
Сказал: «Он примет смерть от пули
Из-за красивых женских глаз...»
Душой робея, жду смущённо,
Что скажут на мои стихи
Не критики в статьях учёных,
А в горских саклях старики.
Они горды не от гордыни,
И знаю: им секрет открыт,
О чём в обуглившейся сини
Звезда с звездою говорит.
Они горды не от гордыни.
Путь уступая их коню,
Я, в гору еду ли, с горы ли,
Пред ними голову клоню.
Не торопись!
Ты, на заре проснувшись,
сделай милость —
Ещё хоть миг с собой наедине
Побудь и вспомни всё,
что ночью снилось:
Смеялся или плакал ты во сне?
И глянь в окно:
какая там погода,
Туманна ли природа иль светла?
Метёт ли снег до края небосвода,
Идёт ли дождь за гранями стекла?
И если в этот час не бьёт тревога,
Вдали обвалом сакли не снесло,
Не торопись и дьяволом с порога
Не прыгай, милый, в горское седло.
Не торопись,
как деды завещали,
И всякий раз, с обычаем в ладу,
До каменной околицы вначале
Веди коня лихого в поводу.
Как часто мы, куда-то путь направив.
Брать скакунов не любим под уздцы
И, шпорами бока им окровавив,
Летим быстрей, чем царские гонцы!
У нас рубахи выцвели от соли
И капли пота льются на виски.
Позабываем спешиться мы в поле,
Подумать над стремниною реки.
Ценить не научились мы поныне
Высоких слов и
запросто порой,
Что изрекают тихо на вершине,
Выкрикиваем громко под горой.
Нам оседлать коней бы по старинке
Перед аулом,
мудрыми слывя,
Чтоб разузнать —
в нём свадьба иль поминки,
А мы влетаем голову сломя.
Герои оклеветанные пали
Не на дуэлях в наши времена,
Чьи в запоздалой,
но святой печали
Воскрешены бесстрашно имена.
Не выносите спешных приговоров,
Не присуждайте наскоро наград,
Чтоб не краснеть,
чтоб избежать укоров,
Когда в пути оглянетесь назад!
И мужество должно владеть собою!
Кто тороплив,
кто ветреней молвы,
Тот без коня вернётся с поля боя
Иль на коне без глупой головы.
Я не зову к покою или спячке,
Я сам люблю дыхание грозы,
Но жизнь есть жизнь,
а не бега, не скачки,
И в жизни добывают не призы.
Учи, поэт, суровые уроки
И не бери без боя города,
Чтоб наскоро написанные строки
Не рвать потом,
сгорая от стыда.
Ты сел в седло весёлый иль угрюмый,
Не торопись,
уму не прекословь,
На полпути остановись, подумай,
И оглянись,
и путь продолжи вновь!
ВОСЬМИСТИШИЯ
* * *
Ты перед нами, время, не гордись,
Считая всех людей своею тенью.
Немало средь людей таких, чья жизнь
Сама источник твоего свеченья.
Будь благодарно озарявшим нас
Мыслителям, героям и поэтам.
Светилось ты и светишься сейчас
Не собственным, а их великим светом.
* * *
Моим редакторам
Всезнающих людей на свете нет,
Есть только те, кто мнит себя всезнающим.
Порой мне страшен их авторитет,
Взгляд осуждающий и глас карающий.
Всего не знал ни Пушкин, ни Сократ,
Всё знает в целом мир, большой и многолюдный.
Но судят мир порою те, что мнят
Себя носителями истин абсолютных.
* * *
— Дайте мне отцовского коня,
Я скакать умею, слава богу! —
Я вскочил в седло, но конь меня
Сбросил, и упал я на дорогу.
— Тише, люди, я играть начну,
Дайте мне пандур отца хвалёный... —
Только тронул пальцами струну —
И струна оборвалась со звоном.
* * *
Напишите на своём кинжале
Имена детей, чтоб каждый раз
Вспыльчивые люди вспоминали
То, что забывается подчас.
На ружейном вырежьте прикладе
Лица матерей, чтоб каждый раз
С осужденьем иль с мольбой во взгляде
Матери смотрели бы на вас.
* * *
— Скажи мне, наша речка говорливая,
Длиною в сотни вёрст и сотни лет:
Что видела ты самое красивое
На этих сотнях вёрст за сотни лет?
Ответила мне речка края горного:
— Не знала я красивей ничего
Бесформенного камня — камня чёрного
У самого истока моего.
* * *
Ты, время, вступаешь со мной в рукопашную
Пытаешь прозреньем, караешь презреньем,
Сегодня клеймишь за ошибки вчерашние
И крепости рушишь — мои заблужденья.
Кто знал, что окажутся истины зыбкими?
Чего же смеёшься ты, мстя и карая,
Ведь я ошибался твоими ошибками,
Восторженно слово твоё повторяя!
* * *
Утекает детство, как вода,
Утекает детство, но в наследство
Остаётся людям песня детства,
Память остаётся навсегда.
Утекает юность, как река,
То, что утекает, не вернётся.
От неё лишь подвиг остаётся,
Память остаётся на века.
* * *
Есть три заветных песни у людей.
И в них людское горе и веселье.
Одна из песен всех других светлей —
Её слагает мать над колыбелью.
Вторая — тоже песня матерей.
Рукою гладя щеки ледяные,
Её поют над гробом сыновей...
А третья песня — песни остальные.
* * *
— Радость, помедли, куда ты летишь?
— В сердце, которое любит!
— Юность, куда ты вернуться спешишь?
— В сердце, которое любит!
— Сила и смелость, куда вы, куда?..
— В сердце, которое любит!
— А вы-то куда, печаль да беда?
— В сердце, которое любит!
КНИГИ Р. ГАМЗАТОВА
(Библиографическая справка)
Переводы с аварского
Земля моя. Махачкала, Даггиз, 1948.
Песни гор. М., изд-во «Молодая гвардия», 1949.
Родной простор. Махачкала, Даггиз, 1950.
Год моего рождения. М., изд-во «Молодая гвардия», 1950, 1952.
Слово о старшем брате. М., изд-во «Молодая гвардия», 1952.
Стихотворения и поэмы. М., Гослитиздат, 1954.
Горная дорога. М., изд-во «Правда», 1953.
Лирика. М., изд-во «Молодая гвардия». 1954, 1955,
Поэмы. М., изд-во «Советский писатель», 1954.
Стихотворения. М., изд-во «Советский писатель», 1956.
О тебе я думаю. М., изд-во «Правда», 1956.
Новая встреча. М., изд-во «Молодая гвардия», 1957.
Больные зубы. М., изд-во «Правда», 1957.
Горит моё сердце. М., Детгиз, 1958.
Стихотворения. М., Гослитиздат, 1958.
В горах моё сердце. М., Гослитиздат, 1959.
Поэмы. М, изд-во «Молодая гвардия», 1960.
Мой дедушка. М., Детгиз, 1955, 1957, 1961.
Высокие звезды. М., изд-во «Советский писатель», 1962.
Горянка. М., изд-во «Советская Россия», 1963.
Зарема. М., Детгиз, 1963.
Письмена. М., изд-во «Молодая гвардия», 1964.
И звезда с звездою говорит. М., изд-во «Советская Россия», 1964.
Избранное. В 2-х томах. Стихотворения и поэмы, М., изд-во «Художественная литература», 1964.
* К а м а л и л Б а ш и р — легендарный красавец.
** Махмуд (1873—1910) — аварский поэт из аула Бетль-Кахаб-Росо, автор знаменитой поэмы «Мариам».