То же самое она проделывает в ходе сеанса и со мной, сказал я ей. Например, она никогда не рассказывала мне о том, что довольно хорошо играет в профессиональной актерской труппе. Ее скромное поведение, в том числе и в группе, — довольно обширная тема. Я немного шокировал ее, сказав, что она намеренно выглядит неряшливой. И что мне хотелось бы однажды увидеть ее хорошенькой, хоть как-то причесанной. Я постарался дерефлектировать ее самоублажающий внутренний взгляд, предположив, что, может, ее суть не в огромной внутренней пустоте, а скорее вне ее, может, даже с другими людьми. Я также указал ей на то, что, хотя ей и необходимо заглядывать внутрь себя ради писательского ремесла, чистая интроспекция без сочинительства или другой формы творчества часто оказывается пустым занятием. Она действительно сказала, что последнюю неделю пишет гораздо больше. Это меня очень радует. Может, она просто делает мне подарок, сообщая то, что будет держать меня в состоянии предвкушения позитивных перемен.
Я попытался обсудить с ней ее понимание моих ожиданий в отношении нее, так как для меня это действительно «белое пятно». Думаю, я многого ожидаю от Джинни. Неужели я действительно эксплуатирую ее писательский талант, чтобы она что-то создала для меня? Насколько моя просьба к ней описывать наши сеансы вместо оплаты является чистым альтруизмом? Насколько корыстной? Я намерен постоянно подталкивать ее к разговору о том, что она думает о моих ожиданиях. Я должен держать это в центре внимания — «подавление эмоций» от Господа Всемогущего, — чем больше я придерживаюсь этой позиции, тем меньше даю Джинни. Что мне нельзя делать, так это пытаться заполнить ее чувство внутренней пустоты моими собственными ожиданиями Пигмалиона. Какое же она прелестное, милое создание, эта Джинни. Хотя и дилемма для доктора. Чем больше она мне нравится, тем труднее будет для нее измениться. А для того, чтобы это произошло, я должен показать ей, что она мне нравится. И одновременно дать понять — я хочу, чтобы она изменилась.
2 октября
Джанни
(передано три недели спустя)
Если бы я выглядела более естественной, что-нибудь да произошло. Так что очки я не сняла. Хотя, может, ничего и не случится.
Я рассказала о той кошмарной ночи на вторник, превратившейся в отвратительное утро вторника. Меня очень обнадежило ваше пожелание видеть меня крепкой и энергичной. Теперь показателем моих «успехов» является то, насколько я разрядилась и сколько трудностей преодолела, поплакала или просто размышляла, не фантазируя. И подтолкнули в этом направлении меня вы.
Во время сеанса и до него мне было весело, это могло мне повредить. Мне нравилось это ощущение жизнерадостности. Кажется, я увидела альтернативу своему способу поведения. Все это продолжалось, даже когда я пошла в колледж. Хотя во время сеанса и позже я, конечно, ставила под сомнение это ощущение оптимизма. Должно ли счастье быть более трудным? Не превращусь ли я, в конечном счете, в общительную девчонку?
Я наблюдала за тем, как вы обращаетесь со мной, — как взрослый человек. Интересно, вы считаете меня несчастной или, напротив, лицемеркой, или просто старым журналом, который вы листаете в своем кабинете? Ваши методы очень утешительны и абсурдны. Вы, кажется, до сих пор считаете, что можете задавать мне вопросы, на которые я буду охотно или проницательно отвечать. Вы работаете со мной с интересом.
Полагаю, что во время сеанса я хвастаюсь, стараясь выставить себя в хорошем свете. Я делаю небольшие потворствующие намеки, выдаю факты типа того, что я такая хорошая (это действительно так), рассказываю о своей актерской группе, какое прекрасное предложение я сегодня написала (это называется толочь воду в ступе в вашем присутствии). Понимаю, что все это пустая трата времени и не приносит мне никакой пользы. Эти мысли каждый день мелькают у меня в голове независимо от того, встречалась я с вами или нет. Даже когда вы говорите: «Я что-то не понял» — все это чистое потворство моей дурной привычке быть уклончивой как на словах, так и на деле. А внутри себя я и сама ничего не понимаю. Только Бог знает, чувствую ли я разницу между тем, что говорю, и тем, что ощущаю. А мои высказывания в большинстве случаев не являются удовлетворительными. В тех редких случаях, когда я в ходе терапии реагирую не так, как предопределил мой мозг, я чувствую себя вечно живой.
Так что вчерашние ощущения были странными. Обычно я не доверяю тому, что сказано. Обычная родительская накачка. Я и сама такую себе устраиваю.
Но когда сеанс закончился, я не чувствовала себя угнетенной или униженной. Было интересно услышать ваш комментарий относительно моей прически и одежды. Вы говорили, как мой папа, хотя и не совсем. Конечно, может, Фрэнни[5]одевается и лучше. По мне, она выглядит привлекательной, но все равно не такая, как я. Я же похожа на уродливую вешалку, с которой вечно соскальзывает одежда. Мне нравится выглядеть героиней, как будто я что-то совершила. Хотя и хочется избавиться от невероятного бурлеска в одежде. Но я все равно выгляжу неуклюжей, несмотря на все попытки. Ночью после сеанса я вообще не могла спать. Кровь прилила к груди и животу, так что всю ночь я ощущала, как бьется сердце. Это было из-за того, что я не сняла напряжение во время сеанса, или из-за того, что не могла дождаться наступления следующего дня? Мне не терпелось уйти. Я это говорю сейчас, потому что не хочу говорить этого во время следующего сеанса.
Считаю, что в ходе терапии мне не следует быть слишком застенчивой и говорить вещи типа: «У меня что-то с ногой». Все это дешевые ремарки «в сторону», оставшиеся от чувственного осознания пополудни, сбивающие меня с того направления, в котором вы меня ведете. Вы устали, огорчены и снисходительны.
Забавно было услышать, когда вы сказали, что на шизофрении я карьеры не сделаю. (Я же считаю, что у меня в запасе кататония.) В определенном смысле это лишает меня романтичности, которой я постоянно кокетничала. Я чувствую себя скованной, мне чего-то не хватает, я не могу включиться в социальную ситуацию. Должен быть другой путь. Когда со мной работал доктор М.,[6]то он, по-моему, считал, что я только и знаю, что «завираю», говорю странности, и что все это ради нюансов надо записывать. Думаю, вы понимаете, что все это фигня. По моим наблюдениям, он всегда что-то записывал. Вот ваше лицо я не слишком осознаю, кроме написанного на нем ожидания. Терпения вам, кажется, не занимать. Я не люблю смотреть вам в лицо, потому что знаю, что ничего не сказала. Если бы оно оживлялось не в тех местах, я бы перестала доверять вам.
Во время этих первых сеансов, думаю, я могу быть такой плохой, какой захочу, чтобы потом превращение выглядело прекрасным.
4 ноября
Доктор Ялом
После беседы слабый металлический привкус во рту. Полностью не удовлетворен. Точнее, подавлен. Джинни вошла, извиняясь, что не подготовила описание сеанса на предыдущей неделе. Сказала, что написала его, но не отпечатала прошлым вечером. Когда я стал расспрашивать ее более конкретно, она сказал, что собралась было его печатать, но в нем оказалось столько смущающих подробностей относительно мастурбации, что она не захотела печатать это, пока рядом был Карл. Я спросил ее, всегда ли она так долго не печатает то, что написала. Она ответила, что нет. Обычно она печатает свой отчет на следующий день или через день, но в этот раз она знала, что увидится со мной только через две недели. Все это время мне, конечно, было интересно, что для нее значила невозможность видеть меня всю прошлую неделю. Сколько здесь было недовольства или разочарования? Выглядело довольно странно, что у нее был двухнедельный перерыв, а она приходит без письменного отчета, хотя до этого он у нее всегда был готов. Уверен, что в определенной степени она сердится и пытается таким образом наказать меня.
То, что она сказала потом, подтверждает мои подозрения. Она видела меня на Юнион-стрит в Сан-Франциско с женщиной. Я пояснил, что это была моя жена, и она, кажется, приняла это как само собой разумеющееся. Она добавила, что женщина была такой молодой и красивой и мы выглядели такими счастливыми, что даже ей (Джинни) стало от этого хорошо. Она также поинтересовалась, не это ли было причиной тому, что я не принял ее на прошлой неделе, — я просто решил провести неделю со своей женой. Как она относится к этому? «Очень хорошо». У меня были сомнения!
Я спросил ее, меняет ли она то, что написала, когда печатает. Она отвечает, что да, иногда. Например, на прошлой неделе она вычеркнула то, что отдавало явным флиртом со мной, так как потом она смутилась от того, что написала. Поэтому вся первая половина сеанса представляла собой вялый, почти сконфуженный обмен мнениями. В один момент я совершенно откровенно спросил ее, может ли она обсуждать скрытую часть сеанса, полагая, что так мы сможем подступиться к ее незаявленным эмоциям. Но она отказалась ударяться в подробности, заявив, что рассказала обо всем. Дела идут, в общем, настолько хорошо, что и выделять особенно нечего.
И действительно, все, казалось, шло хорошо. Пробуждения от ночных кошмаров почти прекратились. Она выпила таблетку, которую я ей дал после прошлого сеанса и которая прервала цикл. Хотя она осторожно дала мне понять, что таблетка оказалась не совсем успешной, так как после того, как она ее выпила, на нее напала сонливая депрессия. По правде говоря, я забыл записать точное название лекарства, которое ей дал: помню только, что это был очень мягкий транквилизатор, который не должен был обладать таким сильным седативным действием. Но она пишет, ведет активный образ жизни. Она стала перечислять, чем занимается: уроки немецкого языка два раза в неделю, йога, устроила несколько вечеринок с обедом, берет уроки танцев. Она действительно, кажется, добилась определенных успехов. Она также благодарна мне за то, что я поговорил с ней насчет мастурбации. После этого разговора она почувствовала себя свободной и мастурбировала без чувства вины, не зацикливаясь на предмете на весь оставшийся день.
Мне понравилось, как хорошо она сегодня выглядела. Я поставил стулья Салливана под углом девяносто градусов и смотрел на нее почти в профиль. До этого были моменты, особенно в группе, когда я относился к Джинни почти по-домашнему, и сегодня я смотрел на нее вполне любовно.
Отчаянно пытаясь хоть как-то отблагодарить меня, она рассказала пару снов. Мы немного поговорили о них. В одном из них были четкие эдиповы компоненты: во сне она лежит на кровати, и тут входит мужчина с серебряной сигарой вместо пениса. Эти ассоциации связаны с ее детством, когда ночью она лежала в постели, не смыкая глаз, прислушиваясь к скрипу матраса, означающему, что ее родители занимаются любовью. А в другой раз, когда ей был двадцать один год, она обидела своего отца, передав слова матери, что секс не всегда был всем в ее жизни. Существует множество доказательств желания отделить родителей друг от друга, влезть между ними, но с моей стороны будет глупостью участвовать в этом вместе с Джин-ни. Реконструкция прошлого, интерпретации, выяснения подобного рода Джинни не помогут. Посещения прошлого вместе с ней — заманчивое, очаровательное путешествие. Но она слишком хорошо знает местность — это обязательно уводит ее от настоящего и того положительного, чего мы обязательно добьемся в результате нашего понимания происходящего между нами. Так что я переключил тему разговора на настоящее.
Она была озабочена своими фантазиями о том, что Карл оставит ее, после чего она уйдет в хижину в лесу и постепенно станет более зрелой. Она воскликнула, что это ужасно, поскольку указывает на ее желание быть брошенной Карлом. Но я сказал, что ее фантазия обладает определенными компенсирующими чертами в силу того, что ориентирована на жизнь и дает определенную надежду, что Джинни не погаснет, если Карл ее оставит. Я выдвинул парадоксальную идею, предположив, что она намеренно вызывает эту фантазию, когда Карл приходит поздно домой и, по крайней мере, минут пять ее испытывает. То же самое и с сексуальными отношениями. Она утверждает, что слышит внутри себя тихий голосок, который говорит ей, что реально она не здесь, реально она в другом месте, не с Карлом, что «реально это не то», а затем, в конце акта, он начинает выговаривать ей, что она не совсем так отдавалась. Я предложил ей перехватить у этого голоса инициативу. Вызывать его таким, какой он есть. Так, чтобы она контролировала его, а не он ее. Я делаю это в надежде на то, что она, в конечном счете, убедится, — причиной того, что с ней происходит, является она сама.
К концу сеанса она что-то процитировала из Александра Поупа о женщине, которая, кажется, похожа на нее, а она не хочет быть такой. Так как я Поупа не читал уже лет пятнадцать или двадцать, я обнаружил, что мне хочется, чтобы она цитировала более знакомых мне писателей, ведь тогда я мог бы отвечать более находчиво и легко. Думаю, что это также отражает определенную натянутость, которую я чувствую в отношении завтрашнего выступления на семинаре Современной Мысли, когда разительные пробелы в знаниях значительно превышают мой интерес к литературе.
4 ноября
Джинни
Вчера я была довольно нервной. Только и делала, что хваталась за соломинки, думая, что сказать. Как в тот день, когда я увидела вас с вашей супругой. Мы сидели с Евой в машине и обсуждали «Свободу сексуальной капитуляции» — книжку, дискредитирующую клитораль-ный оргазм как то, что вообще не имеет места в теле зрелой женщины. И тут, в середине такого сексуального разговора, вы с вашей женой переходите перед нами перекресток. Ну, трюк из телевизионной комедии, и только.
Я считала, что то, что я делаю, — это изображаю, что часть меня делает именно то, что я фактически делаю. Например, в последние пять минут эта «часть меня» вдруг увидела, что у вас расстегнуты брюки, и представила, что я что-то увидела. Я тут же смутилась и стала говорить что-то совсем другое. Вы немедленно скрестили ноги. А я разделилась, потому что совершила то, что Я, такая, какой меня знают, не совершаю. И я довожу себя до этого, так как знаю, что это мешает моей сосредоточенности и моему прогрессу. Это как машинально рисовать одно, а думать о другом.
Мне всегда нравится, когда вы даете мне наставления. Я начинаю гораздо лучше понимать свое поведение не как что-то магическое, а как просто поведение. Прошлой ночью я поняла, как зарождается страх. Я о чем-то думаю, затаиваю дыхание, чтобы прислушаться. Это начинает действовать на желудок. Я ощущаю себя словно в лифте, из которого не могу выйти. И пока это до меня доходит, оказываюсь не на том этаже.
От этого занятия я стала очень нервной, более нервной, чем когда пришла на него.
12 ноября
Доктор Ялом
Странный сеанс получился. Не думал, что буду на что-то годен, так как прошлой ночью спал всего лишь пару часов. Я был в гостях у своего друга, в доме на берегу океана, и незнакомая обстановка, шум волн не давали мне спать всю ночь. Я думал — как интересно, что на следующий день мне нужно встречаться с Джинни, а она часто приходит с жалобами на то, что не могла спать. Моя бессонница прошлой ночью отличалась тем, что это было приятное состояние бодрствования, когда видишь океан, слушаешь волны и читаешь Казандзакиса. Но у меня были и другие ночи. Никогда я не чувствую себя большим обманщиком, чем тогда, когда после бессонной, тревожной ночи консультирую бедное, страдающее бессонницей создание, которое в действительности спало больше, чем я. Но кто будет упрекать генерала, который накануне битвы ходит кругами, ломая руки? Я не отменил занятие, потому что чувствовал себя сегодня в рабочем состоянии и во время сеанса почти не ощущал своей усталости.
Все же я опоздал минут на десять и, чтобы взбодриться, принес с собой в кабинет чашечку кофе, что, вообще-то, необычно. Я предложил кофе и ей, но она, озадаченная, отказалась. Разговор она начала с темы зависти к своей младшей сестре, которая сейчас у нее гостит. Она считает ее более решительной, более «убежденной», чем она сама, например, при выборе, с кем жить. Я попытался помочь ей понять, что это всего лишь установочная позиция. Я спросил у нее, не означает ли это, что у ее сестры просто больше чувства преданности. Мы также порассуждали вместе о том, не умеет ли ее сестра просто отметать те или иные отрицательные эмоции в отношении той или иной ситуации или даже занимается самообманом относительно своих противоречивых эмоций. Ну, и к чему завидовать такой «положительности»? Она с воодушевлением с этим согласилась.
Затем я перешел к обсуждению этого маленького бесенка внутри ее, мешающего ей наслаждаться каждым своим поступком, лишающего ее радостей секса, удовольствия от путешествия в Европу, радостей жизни. Именно так, ее единственной и неповторимой жизни. Никаких обещаний пойти в следующий раз, никаких «может, потом, когда она будет чувствовать себя лучше». «Джинни, ты живешь только один раз и не можешь откладывать жизнь на потом». Не уверен, насколько такой тон был правилен. Не слишком ли я придирчив?
Другой важной темой был ее гнев или скорее его от сутствие в ситуациях, в которых просто выходишь из себя. Например, она рассказала о своих взаимоотношениях с хозяйкой ее квартиры, которая настолько раздражитель на и взбалмошна, что сводит всех с ума. Джинни реагиру ет на эту женщину только тем, что «у нее все мертвеет внутри», и старается быть с ней более ласковой. Мы пора ботали над тем, как чувство гнева или раздражения по от ношению к другим людям может иногда превращаться в чувство апатии. Позже в ходе беседы я испугался, что она интерпретирует мои слова как предложение не быть от зывчивой к людям и давать выход всем своим отрицатель ным эмоциям. Тогда я стал убеждать ее, что не надо бояться быть «хорошей» или доброй. Эти искренние черты характера не следует подменять чем-либо иным. Но ей необходимо понять свои подлинные эмоции в подобных ситуациях. Далее она рассказала, что, когда принимает участие в благотворительных или альтруистических мероприятиях, она всегда умудряется превратить их в прегрешения. Я, по сути дела, предложил ей отказаться от этого фрейдистского редукционизма и принять щедрость или мягкость как самые положительные и важные истины о самой себе, существующие как данность, и не заниматься дальнейшим анализом.
Она не говорит слишком много о своих чувствах ко мне. Сегодня она была напряженной и скованной. Когда бы я ни спросил, что она чувствует в данный момент, она всегда выдает какое-то абстрактное обобщение относительно хода ее жизни, не забираясь слишком глубоко в огромное тайное море эмоций, лежащее в основе каждого нашего сеанса. Когда я спросил ее конкретно об этом, она сказала, что многое из того, о чем она умолчала, выплывает в ходе обдумывания и написания отчетов. Несколько раз довольно бесцеремонно она упомянула о том, что большую часть дня она тратит на подготовку к встрече со мной. Два часа она ждет автобуса, чтобы вернуться обратно в Сан-Франциско, так что на все про все уходит целый день, и она очень озабочена тем, чтобы использовать время конструктивно. Тем не менее полагаю, что наши отношения довольно прочны. В присутствии Джинни во мне появляется чувство умиротворения и тепла. Она замечательный человек, замечательный не только своей способностью к страданиям, но и своей чувствительностью и красотой.
19 ноября
Доктор Ялом
На Джинни джинсы с заплатками, и выглядит она как-то по-особому кротко и хрупко. Спокойным тоном она призналась, что не принесла отчета за прошлую неделю. Она стала писать его только спустя пять дней после нашей последней встречи, еще не отпечатала и вполне возможно, что вообще его потеряла. Я понял, что это архиважно и что мы потратим на это дело очень много времени. Но она уперлась и ни в какую не хотела говорить. Когда я поднял этот вопрос, у нее в этом отношении не было никаких идей или ассоциаций. Каждый раз, возвращаясь к этому вопросу, я становился все настойчивей, заявляя, например, — маловероятно, что она вдруг забыла о своем задании. Почему в этот раз она приступила к составлению своего отчета только спустя пять дней, тогда как раз раньше она начинала писать его на следующий день? Когда она ответила, что ей лень, я подтолкнул ее дальше и спросил, почему сейчас ей лень, но не получил ответа. Я был уверен, что она не способна будет говорить о чем-нибудь еще — так оно и оказалось. Путаясь, она попыталась затронуть другие темы, но безуспешно. В самом начале сеанса она упомянула, что поругалась с Карлом по поводу психиатров, так как он считает, что психиатры не нужны и бесполезны. Я вслух поинтересовался, считает ли она, что должна сделать выбор между мной и Карлом. Но это также ничего не дало. Чуть сердясь на нее, я дал ей время понаслаж-даться своей беспомощностью.
Сейчас, когда я вновь обдумываю эту ситуацию, мне кажется, что поворотной точкой оказался тот момент, когда я загадочно произнес: «Чудес, в конечном счете, не бывает». Джинни спросила, что я имею в виду, хотя знала ответ. И она согласилась, что знала, даже после того, как задала вопрос. Я имел в виду, что нет ничего удивительного в том, что я забрал ее из группы и стал заниматься с ней индивидуально, что ничего не случится, пока она сама не захочет. Она немного обеспокоилась и поинтересовалась, не забрал ли я ее из группы специально, чтобы показать, что вне ее самой для нее надежды нет. Я ее, конечно, уверил, что это не так, но пока она не выйдет за пределы себя, для нее действительно нет надежды.
Всю остальную часть сеанса я старался втянуть ее в дискуссию о ней и обо мне. В один момент она сказала, что я похож на одного старого соблазнителя из фильма, который она недавно видела. На мой вопрос относительно сексуальных чувств, которые она, может быть, испытывает в отношении меня, никаких намеков я не получил. Затем я стал расспрашивать ее, как бы она хотела, чтобы я ее рассматривал; в какой степени она подбирает свои высказывания для того, чтобы вызвать у меня те чувства, которые она ожидает. Она сказала, что хочет только, чтобы я знал, — она старается быть в порядке. Но не обманывает ли она нас обоих, так как призналась, что большую часть времени ленится это делать?
Только позже в ходе занятия она смогла поговорить о том, что хочет передо мной выглядеть женщиной (сидя вот здесь, как ребенок). Она хочет выглядеть привлекательной для меня, но сегодня тем не менее на ней эти потертые джинсы, потому что прошлым вечером ей было плохо и в автобусе хотелось спать. (Прошлым вечером у нее разыгрался приступ мигрени, а второй приступ произошел непосредственно перед визитом ко мне.) Сегодня я был с ней довольно груб. Например, недвусмысленно заявил ей, что хотя она говорит, что хочет мне понравиться, тем не менее намеренно делает все, чтобы разонравиться мне, т. е. не выполнила письменного задания. Я снова подчеркнул, и на этот раз это, кажется, до нее дошло, что за этим что-то кроется, и это, вероятно, связано с ее чувствами по отношению ко мне. Удивительно, но одновременно с тем, что она перестала писать, она перестала и разговаривать во время сеансов. Я также решил помочь ей проанализировать реальность, указав, что составление письменного отчета о прошедшем занятии является обязательным — это часть зрелого (хотя я употребил другое слово) контракта, который она заключила. Осталась невысказанной только скрытая угроза (и тут я совершенно серьезен), что я перестану с ней заниматься, если она не будет выполнять эту часть контракта. Это ее, кажется, немного охладило. Она сказала, что чувствует себя, как молодая студентка перед внештатным преподавателем.
Позже при обсуждении ее привлекательности как женщины она выразила определенное недовольство своим телом, в частности своими удлиненными малыми половыми губами. Из-за них она чувствует себя уродливой и не похожей на женщину. Подозреваю, что это сродни мужским опасениям, что у них маленький пенис. Так как она никогда фактически не сравнивала эту часть своего тела с чьим-либо еще и скрытно использует это для подпитки негативного мнения о самой себе, я в шутку спросил ее, на ком проводилась проверка. Затем я задал вопрос, считает ли она, что теперь нра вится мне больше. Она ответила, что да. Я спросил, когда это началось. Она заплакала, бормоча сквозь слезы, что, ей кажется, она должна говорить о себе неприятные вещи, чтобы понравиться мне и самой себе. Я так не считал и так ей об этом и сказал. Я рад, когда она просто более искренна в проявлениях своих чувств и перестает сопротивляться и отрицать проблемы. Пока она откровенна, мне лично все равно, приятные это по своей природе темы или неприятные. Она, кажется, это услышала, и мы закончили, полагаю, на более близкой и гармоничной ноте, хотя данный сеанс был для нее не очень приятным. Я попытался немного приободрить ее, напомнив, что следующая среда предшествует Дню благодарения, но я буду здесь, если она планирует прийти. Полагаю, что на самом деле я сказал следующее: «Вы мне действительно небезразличны, и я буду здесь, хотя это будет практически выходной день».
19 ноября
Джанни
Садясь в автобус, я сказала «рассеянная», и это стало ключевым словом для всей первой половины дня. Три четверти занятия я таковой себя и чувствовала. Чтобы не оказаться глупой или нудной, я должна была сосредоточиться на том, что делала. Я должна говорить фразы типа: «Я что-то бормочу себе под нос», даже если вы это видите. Сначала я должна проговаривать такие фразы про себя, как будто делюсь с вами впечатлениями, чтобы вы были в курсе дела. Та часть меня, которой я с вами делюсь, в действительности глубоко меня не трогает, хотя я и бормочу о ней минут сорок. Это как пойти в зоопарк и смотреть на животное, но сфокусировать взгляд на клетке. А из-за клетки не видно животного.
Что касается моей фразы, что вы выглядите как Дон Лопес из «Тристана», так я сначала сказала это Карлу в виде прикольной шутки. Повеселилась за ваш счет. Но в моих глазах это было неплохо. Мне хотелось бы суметь ызвать такой сон, в котором вы сыграли бы активную роль.
Впервые я стала ощущать себя реально в ходе занятия, когда сказала, что мне грустно, так как понимала, что разочаровываю вас. Я никогда не думала, что разочаровываю вас, когда занималась в группе, так как полагала, что вряд ли вы ожидаете чего-либо особенного. Там было много и других безмолвных лиц. Тогда вы казались более нереальным, чем сейчас. Затем я начала разговор и стала говорить такие вещи, которые можно занести либо в «сексуальную категорию», либо в «плохие дела». Но, по мере того, как я их говорила, я увидела, что оказалась укутанной в эту одежду, в гетрах, с улыбкой маленькой девочки. Думаю, что когда я начинаю ощущать присутствие этой девочки внутри, то всегда начинаю плакать. Чувствую себя так, как будто так и должна таскать повсюду этого жалкого, но реального ребенка во мне. А самый важный ваш вопрос: «Вы считаете себя женщиной?» Я знала: «Нет, нет». Вот почему всегда присугствует определенная степень игривости и флирта, но с женской идентичностью больше флиртую я. Меня действительно нельзя взять силой. Я не та женщина, которую можно соблазнить. И когда я ссорюсь с домовладелицей, мы не две женщины. Это сумасбродка и маленькая девочка, что-то натворившая и старающаяся исправить свою оплошность.
Затем вы спросили: «Вы мне угодили?» Я знала, что да. Но когда мы начали это анализировать, опять была вызвана другая часть меня, та нереальная равная, которой, по моему ощущению, я должна стать. Я хочу только, чтобы вы меня укутали и покачали на руках. Думаю, я сбилась со следа. Именно тогда я согласилась с категориями. Ненавижу так оглядываться назад и всегда это делаю. Вы росите об этом. Вы вынуждаете меня анализировать ощущения, тогда как я просто хочу их иметь. Но до этого, пока я говорила, я переживала приятные ощущения. Как хорошо поговорить, не сохраняя такого лица. Конечно, мой мелодраматический, саркастический агент зачислил меня в резерв под названием «Странная». Как бы для того, чтобы, поддразнивая, выманить меня из моих ощущений и сменить тему.
Так что когда я сказала: «Будет так ужасно, если эти мысли выйдут наружу», я не имела в виду, что стараюсь умиротворить свою саркастическую часть и согласиться с нею. В действительности я была благодарна. Выглядело это так, словно я говорила не о фактах, а просто о чувствах.
Я почувствовала определенный прогресс, как будто не хотела начинать следующий сеанс с нуля. И заканчивать сеанс также.
Тот сон о срываемой плоти был одним из редких сексуальных снов, в которых действительно участвует тело. Люди, которые срывали с меня плоть, были докторами. Я потом сосредотачивалась на сеансе в течение сорока минут, пока сидела на траве и писала это. Но после занялась практическими делами, которые, как я полагала, могут помочь мне. На этой неделе меня посещали приятные мысли, общение с Карлом обходилось практически без слез. Я также понимала, что это ощущение — даже не ощущение, а взвешенное состояние. Это так, словно я понимаю, что нужно писать — и не пишу, нужно отпечатать — и не печатаю, нужно что-то обдумать — но не обдумываю. Большая часть моего времени тратится на сдерживание. Так я поступаю во время занятий — неловко подражаю жизни.
25 ноября
Доктор Ялом
Встреча с Джинни была сегодня живой, и это привело к большему пониманию между нами. Во время сегодняшней встречи я действительно ощутил близость с Джинни. Она намечалась неудачной, но я приложил все усилия, постарался, и Джинни охотно высказывалась. У нее мигрень, сказала она. Началась вчера. Опять, ответил я. Думаю, несколько приступов было за день до встречи со мной, а еще эта ночная паника за день до наших сеансов. Я расспрашиваю об этом ненавязчиво, конечно. Она валяет дурачка. Снова спрашиваю — и так несколько раз. Она притворяется, что не понимает, не знает, что я имею в виду. Отвечает на каждый мой вопрос, касающийся ее впечатлений от встреч со мной, не употребляя местоимение «вы». Это еще больше убеждает меня в том, что она избегает меня. Я удивлен. Мы так хорошо знакомы вот уже два года. И вдруг я с удивлением обнаруживаю, что она все еще не может разговаривать обо мне и даже избегает мыслей обо мне. Она поясняет, что если будет говорить обо мне, это еще больше осложнит ее отношения с Карлом. Это удивительно, думаю я и говорю ей об этом, как будто озвучивание мыслей делает их реальностью. Она кивает в знак согласия и даже что-то добавляет. Я напрямик высказываюсь по поводу ее неспособности общаться со мной на «вы» и интересуюсь собственной ролью в ее фантазиях. Здесь она немного напрягается и осторожно приоткрывает дверь. Говорит, что как-то нафантазировала, что написала рассказ, заработала 300 долларов и купила мне подарок. Я пытаюсь раскрутить ее на дальнейшую откровенность, спрашиваю, что это был за подарок. Она не может вспомнить. Спрашиваю, почему на захотела сделать мне подарок. Она говорит — чтобы восстановить мое доверие к ней. Поэтому он и должен был быть в виде создания рассказа. Интересно, что еще для нее означает сделать мне подарок.