После этого детального рассмотрения смысла реин-терпретации христианских оценок я обращаюсь к-анализу самих ценностей75.
Вначале я указывал на то, что реинтерпретация оценок, внутренне присущих традиции, может быть осуществлена лишь в процессе групповой работы, поскольку сами ценности присутствуют только в общем опыте. Поэтому только группы могут надлежащим образом выполнить эту задачу. Я могу лишь привести некоторые примеры, свидетельствующие о том, что переоценка находится в процессе становления, и примерно определить ее задачи. Лишь групповая работа может показать, какие разногласия существуют между теми, кто был воспитан и жил в условиях общей традиции, и теми, кто не был причастен к ней; насколько эти различные традицион-•ные подходы подвергаются сомнению в новой ситуации, насколько они смогли выработать новые реакции и достичь согласия относительно новых условий с помощью демократического обсуждения. Если бы такая групповая работа была успешной, она могла бы в значительной степени прояснить возможности демократического регулирования ценностей в меняющемся и смешанном обществе.
Я предлагаю рассмотреть весь спектр оценок, разделив их на три основные группы, не претендуя на то, что моя классификация окончательна: 1) общая этика, 2) этика личных отношений, 3) этика организованных отношений. В каждой из них я выделю одну проблему, которая может служить примером для многих других.
К сфере «Общая этика» надо отнести все оценки, регулирующие человеческое поведение вообще, т. е. независимо от специфического типа отношений, в которых оно осуществляется. Эти оценки вытекают главным образом из нашего видения человеческого достоинства или из того, что мы считаем существенным для человека как такового.
В противоположность сфере общей этики нам надо рассмотреть те оценки, которые регулируют человеческое поведение в особых отношениях - личностных или социально-организованных.
[550 ]
Так, в области образования мы обращаем внимание на первую группу, поскольку перед нами стоит задача воспитать качества, соответствующие идеалу джентльмена, т. е. свойства, которые следует распространить на всю сферу жизни. Мы обращаемся к сфере личных отношений, когда говорим о законных требованиях, предъявляемых женой или другом к нашему поведению; и к сфере организованных социально-упорядоченных отношений, когда определяем адекватность поведения работодателя по отношению к его работникам, и наоборот.
Именно в этой последней сфере деловых социально-регулируемых отношений происходит глубокий переворот, относительно которого церковь, насколько я понимаю, еще не выработала своей точки зрения. Чтобы оценить значение этой сферы отношений, достаточно вспомнить хотя бы тот факт, что достоинство человеческой личности вырабатывается не только в сфере личностных отношений, но в такой же степени и в сфере социально-организованных отношений.
Общая этика
а) Проблема ценностей, необходимых для выживания
В качестве наилучшего примера, характеризующего дилемму нашего времени в этой сфере, я предлагаю анализ «ценностей выживания», под которыми я понимаю ценности, характеризующие всю деятельность, гарантирующую и обеспечивающую выживание индивида или группы. Угроза нацизма повинна в том, что эта проблема стоит в центре нашего внимания. В то время как в философии нацизма не существует других ценностей, кроме тех, которые служат выживанию «расы» или.«Уо1К»76, для нас проблема состоит в том, куда поместить эти необходимые для выживания ценности в общей иерархии ценностей. Мы не можем, конечно, полностью отказаться от них, хотя аскетические тенденции в христианстве пытались третировать их. Происходящая в наше время борьба между ценностями, необходимыми для выживания, и ценностями более высокого порядка", такими, как вера или свобода, лучше всего выражается в известных афоризмах: «Primum vivere dein philosophari»77, «Navigare necesse est, vivere non est necesse»78, хотя последнее утверждение может быть интерпретировано не только как конфликт между ценностями высшего порядка и выживания, но и как столкновение между потребностями индивидуального и группового выживания. Группа нуждалась в правильном выборе методов и целей действий и по сравнению с этим требованием потребность индивида в выживании считалась менее важной. В настоящий момент это столкновение между ценностями выживания и ценностями
[551 ]
более высокого порядка часто принимает форму конфликта между эффективностью и демократическим решением. Например, в некоторых случаях планирование, основанное на принуждении и раболепстве, может принести лучшие результаты, чем планирование, призывающее к добровольному сотрудничеству и опросу общественного мнения. В самой острой форме стоящая перед нами дилемма может быть сформулирована следующим образом: «На что нам демократия, если мы не сможем выжить?» или же альтернативный вариант:
«Зачем выживать, если мы потеряем свободу?»
В век всеохватывающей организации эта проблема становится более настоятельной, чем когда-либо ранее. Прежде, в век ремесла и общины, отсутствие эффективности какого-то одного решения могло быть скомпенсировано в других областях. Теперь мы можем выбирать между такими всеобъемлющими решениями, как принудительное нормирование потребления или добровольная экономия, всеобщая воинская повинность или добровольная служба в армии. В обоих случаях принятие неправильного решения имеет колоссальные последствия, которые не могут быть так просто скомпенсированы, ибо если нам не удастся вовремя ввести карточную систему, то мы можем проиграть войну. Так, эффективность в одной области оказывает непосредственное влияние на выживание. Поэтому нам сначала надо сделать первичный выбор в нашей иерархии ценностей между эффективностью, необходимой для выживания, и демократией. Когда мы его осуществим, мы сможем обратиться к конкретным проблемам и выработать казуистику индивидуальных решений.
Особая задача теологов или определенных вышеупомянутых мною групп будет состоять в выработке этой казуистики и представлении ее обществу в форме рекомендаций. В демократическом обществе нет необходимости в навязывании оценок, однако совет и руководство все же требуются, так как обычный гражданин не в состоянии судить по существу дела в таком сложном обществе, как наше.
Абсолютный выбор между эффективностью и демократией имеет место лишь в крайних случаях, ибо очень часто в результате тщательного исследования оказывается, что еще неизведанные демократические пути могут оказаться эффективными. Становится также ясно, что принцип эффективности более или менее уместен в зависимости от характера различных задач; так, на транспорте преобладает измерение эффективности во времени и затратах, в то время как в образовательных институтах измерение эффективности по затратам не имеет первостепенного значения. Тщательное исследование показывает, что термин «эффективность» в высшей степени двусмыслен, поскольку невозможна ее оценка, если мы не
[552 ]
уясним себе, «эффективность в отношении чего». Так, например, строгие меры по взиманию налогов могут быть эффективными с точки зрения получения от налогоплательщика максимальной суммы в данный момент, однако они в то же время могут нанести удар по его платежеспособности и ослабить эту способность в будущем. Инфляция может вести к изъятию сбережений у определенных слоев населения, но и вместе с тем навсегда уничтожит их стремление к сбережениям.
Б) Проблема аскетизма
В настоящее время происходит революция в общей оценке ценностей выживания в отношении их эффективности, а также всего того, что способствует здоровью и жизнеспособности. Эта революция представляет собой одну из сторон антиаскетической тенденции, господствующей в настоящее время во всем мире и несущей особую трудность для протестантской традиции. Совсем нетрудно признать за всем, что способствует жизни и здоровью, определенную ценность; другое дело - как пуританская традиция будет реагировать на снятие табу с различных форм и степеней самовыражения. Здесь еще господствуют аскетические тенденции кальвинизма, и вопрос состоит в том, насколько они носят временный и исторический характер и насколько они важны для христианства в целом. В данном случае необходимо провести различие между многими формами аскетизма, их достоинствами и недостатками; необходимо также решить, правы ли Макс Вебер и другие, утверждая в качестве результата своих исследований тезис о том, что аскетическая «спасительная» позиция пуританства была подготовкой к росту духа капитализма. Не исключена возможность того, что табу на самовыражение в большинстве жизненных сфер соответствовало в социологическом выражении фазе «первоначального накопления» на заре капитализма. Мелкий ремесленник мог стать предпринимателем, только если он был готов пожертвовать немедленным удовольствием ради будущего,. накапливая свои сбережения, вместо того чтобы потреблять излишек. Однако появление стремления к накоплению в одной области возможно было только при условии распространения его на другие жизненные сферы. В данном случае аскетизм превратился в социальный порядок, оказывающий влияние на способ труда и потребления, модели мышления и характера, а также роль и смысл досуга и культуры.
При обсуждении данной проблемы мы должны внимательно выслушать тех, кто считает данный тип аскетизма лишь одним аспектом психологии дефицита, которая больше не соответствует нашему времени. Эта психология устарела,
[553 ]
поскольку мы живем в век потенциального изобилия, а страхи, вовлекающие нас в войны, в конечном счете лишь пережитки того мира, в котором голодная смерть всегда подстерегала нас за углом. Согласно данной точке зрения, устаревшая позиция аскетизма мешает нам организовать наш мир разумным образом, так, чтобы каждый мог получить надлежащую долю.
С другой стороны, мы должны прислушаться и к тем, кто подчеркивает тот факт, что наше беспредельное стремление к приобретению все большего количества предметов роскоши, стремление, охватившее даже низшие классы общества, - противоестественная реакция на непрекращающееся стимулирование желаний, которое вытекает из системы, основанной на конкуренции, где производители стараются превзойти друг друга, создавая потребности во все новых видах товаров. Реакцией, противодействующей бесконечному стимулированию желаний, могло бы быть движение, основанное на тезисе о том, что человеку необходимы умеренность и ограничение желаний.
Я не хочу принимать решений в данном вопросе. Однако возникает следующий вопрос: каковы постоянные и преходящие ценности аскетизма и в чем обнаруживаются их новые аспекты в наш век? Перед министрами, работниками социальной сферы и врачами стоит задача рассказать нам о том, как эти нормы аскетизма выражаются в реальной жизни, какие они вызывают конфликты в индивидуальных и социальных отношениях и какие конфликты возникают, когда аскетические оценки исчезают, не будучи замененными другими ценностями и принципами.
В) Раздвоение личности
При обсуждении ценностей выживания необходимо сделать одно замечание общего типа. Нравится нам это или нет, но жизнь в большой степени представляет собой борьбу за выживание. Защита своих прав есть часть этой борьбы. В этике существуют три подхода к этому факту. Первый из них, нацистский, превращает этот принцип в общий принцип человеческого поведения, что в конечном итоге ведет к варварству. Второй представляет собой прямую противоположность первому, он полностью отрицает моральное право и тенденцию к отстаиванию своих прав. Такой подход часто ведет к лицемерию, так как определенное количество эгоизма и защиты своих прав необходимо для выживания, и если наше моральное сознание не признает этого, то возникает раздвоение личности. С моей точки зрения, третий путь должен выдвинуть в качестве цели не полное подавление установки к отстаиванию своих прав, а сознательный контроль в отношении этого стремления, означающий, что мы признаем его в той степени,
[554 ]
в какой оно необходимо для выживания индивида или группы, и следим за тем, чтобы не были перейдены границы этой необходимости. Конечно, такой контроль возможен лишь тогда, когда мы одновременно развиваем в себе способность осознания. Чем больше мы изучаем современное общество, тем яснее становится, что без возрастания способности к осознанию в процессе образования демократический образ жизни не может существовать. Не исключено, что в прошлом установка на подавление самовыражения объяснялась невозможностью быстрого создания рациональных сил, необходимых для самоконтроля, так что метод наложения табу на самовыражение превращался в обычное средство.
2. Этика личных отношений
а) Проблема уединенности в современном мире
В этой сфере мне хотелось бы обсудить такую общую тенденцию, как постепенное исчезновение уединенности и возникновение привычки получать массовое удовольствие и стремиться к массовому экстазу. Выбирая именно эту тенденцию в качестве предмета обсуждения, я вовсе не хочу преуменьшить плачевные результаты ослабления общего опыта малых групп или исчезновение значимости общественной деятельности. Дело в том, что эти две проблемы часто обсуждались, в то время как проблема уединенности в сравнении с массовым экстазом нуждается в исследовании.
Под уединением и внутренним духовным миром мы понимаем желание индивида высвободить свой внутренний опыт из-под контроля внешнего мира и заявить на него свои права. Уединение и духовный внутренний мир, очевидно, наиболее сильные средства утверждения индивидуальности, вносящие наибольший вклад в рост независимости личности. Именно в этом царстве уединения и частичной изоляции наш опыт приобретает глубину и мы становимся в духовном отношении непохожими на наших сограждан. В тех сферах, где мы постоянно подвержены социальным контактам и где беспрерывно происходит обмен идей, благодаря взаимному приспособлению, действует тенденция, делающая людей похожими друг на друга. Этот процесс социализации нашего опыта несет в себе положительный заряд, пока он сбалансирован сферой личного уединения. Без этого у человека не остается сил, необходимых для оказания сопротивления постоянным изменениям, и индивид превращается в пучок нескоординированных моделей приспособления.
Не только индивид нуждается в уединении и духовной изоляции, в которую он всегда может уйти с целью взращива-ния и культивирования таких черт личности, которые отличали
[555]
бы его от других людей и представляли бы наиболее ценную часть его самости. Само динамическое общество не может справиться с огромным разнообразием проблем, возникающих в постоянно меняющемся мире, не черпая сил у индивидов, преодолевших в своем развитии рамки конформизма и способных к незапрограммированному поведению в ситуациях, когда традиционные формы приспособления устаревают. Неудивительно поэтому, что примитивным обществам не известен феномен уединенности, и даже в современной деревне трудно провести различие между личными и общественными делами. Поскольку в деревне большую роль играют добрососедские отношения, дверь каждого дома всегда открыта и общественный контроль проникает в любой скрытый уголок семейной и личной жизни.
Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что источник нашего современного желания к уединенности следует искать в постепенном возникновении буржуазии. Именно в мире промышленности и торговли мастерская и контора отделились от дома. По мере того как купцы богатели, у членов их семей появлялась возможность иметь свои комнаты, и так было положено начало разделению наших отношений и чувств на личные и общественные.
В Англии этот культ уединенности достиг наибольшего развития, и одиночество превратилось в добродетель, к которой стремились не только представители буржуазии, но и всех социальных слоев общества. Протестантизм способствовал тому, что религия стала частным отношением между душой и Богом. Исключение той посреднической роли, которую играла церковь между совестью человека и Богом, - это еще одно выражение того же самого процесса превращения наиважнейшего опыта в личное дело индивида. Раннесредневековый католицизм соответствует сельскому миру, в котором первичные племенные связи еще очень крепки и общинные чувства настолько сильны, что кульминационный пункт человеческого опыта может быть достигнут лишь в общинном опыте. Святая Месса одухотворенно выражает групповой экстаз и древнее стремление к слиянию душ. Идея о том, что глубочайший опыт можно пережить лишь публично, постепенно теряет свой смысл в буржуазном мире, где любое глубокое чувство становится чисто личным делом.
Монахи были первыми людьми в средневековом мире, которые не только осознали значимость духовного мира, процветающего в уединении, но и сознательно создали среду, благоприятствующую расширению внутреннего духовного опыта. Они в совершенстве овладели мастерством социальной изоляции. Полная и частичная изоляция в соединении с трудом, молитвами и психологическими упражнениями способствовала
[556 ]
воспитанию духовного состояния, которое совершенно немыслимо в деловом мире. Размышление, одухотворенность, возвышение и религиозный экстаз превратились в искусство и привилегию, которыми обладал новый тип специалистов. Так была создана элита духовного мира - новая кастовая система, в которой лидером признавался тот, кто дальше всех продвинулся по пути внутреннего опыта, пути, доступного лишь немногим и ни в коем случае тем, кто проявлял наибольшую ловкость в приспособлении к светскому миру. Гордость и упоенность внутренним миром, уединением и аскетизмом, культивируемая монахами, была, так сказать, секуляризирована протестантами79, которые требовали от своих лидеров проявления добродетелей аскетизма, духовности и самодисциплины.
Итак, традиция уединенности и духовности была религиозной в своей основе и в то же время тесно связанной с городской средой. Пока преобладающую роль в обществе играло ремесло, социальные условия способствовали распространению этого духовного подхода. Работа в маленькой мастерской, очень часто в одиночку, побуждала к размышлениям и мечтам. Не случайно, что мистик Якоб Бёме был сапожником, а религиозные секты находили поддержку в среде ремесленников.
Первый удар по этим условиям, благоприятствующим уединенности и размышлению, нанесла промышленная революция, повлекшая за собой возникновение больших фабрик, механизацию труда и рост больших городов с массовым скоплением людей, массовыми развлечениями и политическими демонстрациями. Существование внутреннего мира, уединенности и размышления находится под угрозой там, где развивается массовое общество, будь то в Америке, Германии или России. Несмотря на политические различия, для массового общества характерно преобладание общих черт. На смену чувству уединенности и размышлению приходит стремление к движению, возбуждению и групповому экстазу. Андре Жид пишет в своей книге «Возвращение из СССР»: «Колхозник получает удовольствие только в общественной жизни. Дома он только спит, все его жизненные интересы сосредоточены в клубе, парке культуры, на собраниях. Чего же еще можно желать? Всеобщего счастья можно достичь лишь за счет отдельного индивида, путем лишения его индивидуальности. Чтобы быть счастливым, соглашайся».
И если в Англии и Франции эти новые черты еще не проявились, то это объясняется тем, что буржуазная основа еще достаточно сильна для поддержания баланса против растущего влияния массового общества. Универмаги и фабрики обслуживают людей, которые воспитаны на массовых развлечениях, таких, как кино или танцевальный клуб, людей, политическому
[557 ]
сознанию которых соответствуют массовые собрания и групповой подход. Мы достигли такой стадии в нашей передовой цивилизации, на которой восстанавливаются групповые отношения, ранее свойственные примитивным экстатическим религиям. Разве развитие иудаизма не определялось борьбой против экстатической магии сельского бога Ваала и чувственных оргий его служителей? Более аскетическая и рациональная сторона иудейской традиции была позднее воспринята христианством, в котором сохранились лишь небольшие остатки магической традиции, позднее уничтоженные протестантизмом.