Женитьба. Рождение журнала




Комментарий

Почему же началась она с перевода?

Еще будучи в Санкт-Петербурге, юный вахмистр, а затем корнет, пробуя свои силы в “изящной словесности”, видел, что занятия литературой для многих, в том числе и для его доброго знакомого, бывшего сослуживца по Преображенскому полку Николая Михайловича Карамзина, сводились к переводам. Переводы наводняли тогдашние журналы. Карамзин, один из редакторов новиковского “Детского чтения для сердца и разума” заполнял журнал исключительно собственными переводами длиннейших нравоучительных сентиментальных повестей.

Подобную повесть “страстей и нравов” перевел и Панкратий Сумароков, не указав ни автора сочинения, ни источника перевода, что было тогда в порядке вещей. Возможно, что он и сам не знал, кто написал эту повесть. Дело в том, что в европейской литературной практике XVIII века переводы нередко печатали анонимно, в отдельных случаях язык оригинала не указывался, или же вообще читателя не извещали о том, что он держит в руках перевод. По мнению исследователя В.Д. Рака, повесть написана немецким писателем И.Г.Б. Пфейлем (1732—1800), который в 1757 и 1760 годах анонимно издал сборник “Опыт нравоучительных повестей”, почти все (их было 12) были переведены на французский язык и рассыпаны по сборникам и журналам. По-немецки сборник называется “Der Triunph der tugendhafte Liebe” (“Торжество добродетельной любви”). Один из переводов на французский, принадлежащий, по-видимому, всеевропейски знаменитому философу и сатирику Мерсье (1740—1814), получил заглавие “L’Ecole des amants” (“Училище любовников”). “С французского языка это произведение было переведено Сумароковым, — писал В.Д. Рак. — Однако источником ему “служила, возможно, какая-то иная публикация французского текста, в которой отличались имена некоторых персонажей”8.

Выбор сочинения, вероятно, был продиктован модой среди публики, читавшей такого рода произведения, и его руссоистским характером.

До Великой французской революции и разгрома в России масонства русские дворяне чуть не поголовно “заболели” Вольтером и Жан-Жаком Руссо. Этой болезни немало способствовало кокетничанье Екатерины II с Вольтером, Дени Дидро… Графы Григорий и Владимир Орловы почтительно просили “женевского гражданина” Руссо приехать в Россию, граф К.Г. Разумовский мечтал подарить ему свою колоссальную библиотеку. Николай Иванович Новиков объявил Руссо “образцом сильнейшия в нашем веке человеческия мудрости”. О Руссо вели беседы в научных, литературных обществах и даже в легкомысленных великосветских салонах.

Вместе с философскими, политическими, педагогическими идеями автора “Общественного договора” в Россию, не спросясь, ворвался стиль чувствительного сентиментального руссоизма. “Новой Элоизой или письмами двух любовников”, “Эмилем и Софьей” не только зачитывались, но и подражали им в России и во всей Европе. Влюбленные даже письма друг другу сочиняли не иначе как “под Руссо”. Он был кумиром, ибо молодому просвещенному дворянству импонировал сентиментальный угол зрения на мир. Он позволял заглянуть в глубину человеческой натуры и психики.

“Училище любви” — это история любви и злоключений юной англичанки Фанни, “рожденной в избытке” и воспитанной, как и полагалось у Руссо, в “уединенных и спокойных деревенских убежищах”, к молодому вертопраху и прохвосту графу Рогельфильду.

Фанни — натура, начиненная добродетелями, нравоучительными сентенциями, построенными по всем правилам риторики. Любви порочной, которую олицетворяют граф и его любовница леди Сориленд, и супружеской неверности повесть противопоставляет любовь “чистосердечную” и постоянство. Конечно же, добродетель побеждает. Неверный граф быстро стал очень добродетельным, возвратился к Фанни и познал “в объятиях нежной супруги различие любви, основанной на добродетели, с той, которая несправедливо похищает сие название”.

Ради чего все это было сочинено? Прежде всего ради морали: “Так-то постоянство торжествует над сердцем заблуждающимся! Оно возвращает его на прямой путь. Страдания его никогда не остаются без награждения, и сквозь мучительных и бесчисленных искушений достигает оно до истинного блаженства”.

Риторика и слезливость, надуманные ситуации, сентиментализм с “обрывками” классицизма, маловыразительный язык хранит в себе эта маленькая, в сто сорок две страницы книжица.

Повесть — дитя своего времени. Дитя неудачное, с изъянцами. И тем не менее характерное: автор подражал Руссо, причем даже не счел нужным скрывать это, прямо ссылаясь на великого француза, заимствуя отдельные его выражения (“Должно, чтобы женщина была женщина, а не Ангел”, — говорит Руссо”) и слабые отголоски его мыслей: о служении родине, о свободе, которая формирует истинного гражданина, о необходимости образования для женщин, о здоровой и чистой жизни не в порочных городах, а в деревне, на лоне природы, ибо лишь такая жизнь воспитывает высокую нравственность9.

“Училище любви” — первая изданная в Тобольске книга — вызвала естественный и понятный интерес читающей публики. Тираж разошелся быстро. Однако спрос на книжку не прекращался, поэтому в 1791 году Дмитрий Васильевич выпустил ее вторично. Но малой песчинкой она затерялась на дне книжных морей. До наших дней сохранился лишь один-единственный известный науке экземпляр 1791 года издания.

Сочинение Пфейля — популярного в его время писателя — ныне не представляет большого интереса. Имя его известно лишь узкому кругу дотошных специалистов. Для нас ценна сама книга как памятник культуры, камушек заложенный Корнильевыми и Сумароковым в основание урало-сибирского книгопечатания.

Женитьба. Рождение журнала

1789 год оказался для Сумарокова знаменательным не только выходом в свет его первого крупного литературного труда. В этом году он женился. Думается, случилось это событие первого июля. Об этом прозрачно рассказывает “Триолет”:

Июля первое число

Я днем блаженнейшим считаю:

Меня на небо вознесло

Июля первое число;

С тех пор я Хлою обожаю,

И знав, что тем ей угождаю,

Июля первое число

Я днем блаженнейшим считаю10.

Через сорок с лишним лет сын Сумароковых напишет: “Супруга его, получившая так же очень хорошее воспитание, хотя и могла вести жизнь независимую, но… решилась разделить участь человека, которого ценила не по обстоятельствам, а по личным достоинствам …”11. Нельзя было не заметить ум молодого человека, его насмешливый, но не злобивый нрав, доброту, хорошее образование, знание иностранных языков, таланты музыканта, художника, литератора, жадную тягу к различным наукам… Тем не менее решиться на брак с “несчастным”, как тогда называли ссыльных, заключенных и каторжных, могла далеко не каждая женщина. Это был брак не по расчету. Какая уж тут корысть! Ссылка Сумарокова только началась. Будущее туринского мещанина представлялось туманным, если не бесперспективным. На такой брак молодую, образованную, свободную женщину могла подвигнуть только любовь. И гувернантка под властью этого чувства связала свою судьбу с незавидной судьбой человека без прав. Думается, однако, что решающую роль в этом союзе сыграло ответное чувство молодого, еще вчера блестящего гвардейского офицера и его настоящее положение, близкое к положению… гувернантки.

Мать Панкратия Платоновича Мария Ивановна, узнав о его намерении жениться на Софье Андреевне, по обычаю благословила молодых и в духе помещичьих нравов того времени выслала им подарок — три семьи дворовых…12.

Такой подарок не очень-то обрадовал супругов: семьи дворовых надо было на что-то содержать! И Софья Андреевна включилась в учительские занятия мужа.

Вскоре после открытия Главного народного училища, вероятно, в группе его молодых полных энтузиазма учителей возникла идея организовать при училище ежемесячный журнал “к вящему усовершенствованию толь изящного заведения”. Идею одобрил директор училища надворный советник Андрей Андреевич Мыльников, горячо поддержали губернский прокурор, поэт-сатирик и “вольтерист” Иван Иванович Бахтин и Панкратий Сумароков. Василий и Дмитрий Корнильевы решили бесплатно дать бумагу и напечатать тоже “безвозмездно из благотворения” четыре первых книги журнала13.

Реальную поддержку идея встретила и у наместника А.В. Алябьева, который энергично покровительствовал всем культурным начинаниям в Тобольске: при нем в 1791 году было построено первое здание театра, где ставили оперы и давали музыкальные концерты. Он поддержал В.Я. Корнильева, обеспечив его типографию постоянными казенными заказами, способствовал книгоизданию, открытию Главного народного училища. Не остался в стороне Алябьев и в период организации журнала. Он разослал распоряжения комендантам, городничим и капитан-исправникам о подписке на журнал. Более того, с просьбой содействовать подписке он обратился к правителям других губерний — в Вятку, Пермь, Владимир, Ярославль…14 Явно по его распоряжению приказ общественного призрения взял на себя расходы по изданию. Надо полагать, что вельможа “екатерининской формации” заботился и о том, чтобы поднять престиж своего правления.

Получив столь мощную поддержку и помощь, сочинители и переводчики, работавшие “безденежно”, трудились увлеченно и споро. И в сентябре 1789 года вышло первое урало-сибирское периодическое издание — ежемесячный литературно-художественный и общественно-политический журнал с причудливым названием “Иртыш, превращающийся в Ипокрену”. Он стал заметным событием в культурной и общественной жизни “дальней государевой вотчины”. Кстати, журнал был тогда единственным периодическим изданием в российской провинции.

Основной костяк редакции составлял маленький коллектив молодых учителей. Невольный житель Тобольска, на пути к месту ссылки проведший в городе семь месяцев, А.Н. Радищев писал в 1791 году: “Здесь есть казенное училище, и к моему величайшему изумлению я нашел в нем учителей, довольно хорошо образованных для сих мест”15. Учительскую группу активно поддерживал и дополнял кружок Панкратия Сумарокова с его женой Софьей Андреевной, с сестрой Натальей Платоновной и его приятелем Иваном Ивановичем Бахтиным. Все они в той или иной мере участвовали в издании “Иртыша”. Наталья Платоновна, например, несла службу корректора.

Издатели журнала не считали его сугубо училищным, подчиненным исключительно задачам, которое призвано решать учебное заведение. Более того, они не разработали ни плана, ни программы издания. Вероятно, ни сами “издатели”, ни пестрый круг авторов, который вскоре сложился при “Иртыше”, не представляли журнал как нечто вполне определенное, четко и ясно оформленное. Практика “Иртыша” отражает аморфность его идейно-политической и эстетической платформы. Одно было ясно инициаторам издания, выходившего от имени учебного заведения: он должен заниматься просвещением читателей, пропагандировать различные науки и достижения в них.

Для первой книжки “Иртыша” Панкратий Сумароков приготовил перевод большого отрывка из книги Вольтера “Основы философии Ньютона”, озаглавив его “Каким образом познаем мы расстояние, величины, виды и положения предметов”. Книга Вольтера сыграла важную роль в становлении деистических и материалистических идей французского Просвещения. В главе, переведенной Сумароковым, Вольтер изложил сенсуалистскую теорию Локка, считавшего, что чувства “суть единые источники всех наших понятий” (1789. С. 48).

Журнал печатал и статьи по вопросам медицины и психологии. В апрельской книжке за 1790 год в “Иртыше” появился новый перевод Сумарокова — “Краткое изложение новейших астрономических открытий”. Переводчик показал себя отличным популяризатором науки. Он снабдил статью своими примечаниями, помогая читателям усвоить астрономическую терминологию и понять материал. В статье говорится главным образом об открытиях двух астрономов — Уильяма (Фридриха-Вильгельма) Гершеля и Иоганна Шрётера. Из этой статьи читатели “Иртыша”, вероятно, впервые узнали о теории происхождения созвездий — “вихрей” Гершеля, о том, что он наметил пространственные контуры нашей звездной системы, установил, что “неподвижные” звезды “суть равномерно подвижны”. Он утвердил это “своими наблюдениями, учиненными с помощью превосходного его телескопа”. В самом деле, английский музыкант и теоретик музыки Гершель увлекся математикой и астрономией. Не имея средств купить инструмент для наблюдения за звездным небом, он своими руками создал в то время крупнейший в мире телескоп, рефлектор которого был длиной 12 метров, а диаметр — 122 см. Тринадцатого марта 1781 года Гершель “между рогов Тельца и ног Близнецов усмотрел в Млечном пути звезду, превосходящую в величине ближние неподвижные, и которая имела приметный поперечник”. (1790, апр. С. 32). Так была открыта планета Уран.

О Шрётере в “Изложении” говорится, что он наблюдал “светлые пятна” на поверхности Солнца, обнаружил “парокружие” (т.е. атмосферу) на Юпитере, что этот “неутомимый примечатель Луны учинил и кроме сего множество прекрасных открытий на лунной поверхности и даже начал делать топографию (местоописание) сей планеты” (там же, С. 42).

“Иртыш” выходил в то время, когда смена литературных направлений еще не вылилась в борьбу между ними. Они могли мирно уживаться не только под одной “крышей” издания, но даже в сознании одного человека. Классицизм переживал кризис, но еще удерживал свои позиции. Распространение получил преромантизм, который в сознании русских писателей нередко смыкался с широко развивавшемся сентиментализмом. Кроме того, складывались и реалистические тенденции, подрывавшие изнутри все бытовавшие тогда направления — и старые, и еще не утвердившиеся новые.

“Иртыш” делали преимущественно начинающие литераторы, испытавшие на себе влияние различных литературных направлений. Они были убеждены в том, что журнал должен наполняться художественными произведениями как их собственного сочинения, так и переводными, взятыми главным образом из западноевропейских источников. И дерзко ринулись в область поэзии, часто переоценивая свои силы и возможности.

Особым поэтическим рвением отличались и активно печатались учителя И. Лафинов, И. Набережнин, учащийся Главного народного училища И. Трунин. Пробовали свои силы в поэзии учитель В. Прутковский, кадет Сибирского полка Дмитрий Дягилев (прадед Сергея Дягилева), который простодушно признавался: “Недавно стал стихи кропать” (1791, январь), семинарист Матвей Мамин (будущий дед Д.Н. Мамина-Сибиряка), опубликовавший оду “Зима” (1791, декабрь) и др.

В поэтическом багаже журнала сочинения различных жанров: оды, притчи, эпиграммы, стансы, эпистолы, мадригалы, сатиры, элегии, рондо, лирические стихи и “песенки”, характерные для классицизма и сентиментализма. Большинство из них крайне мелки по содержанию и слабы по форме. Ученичество, неумение владеть словом, стихотворной формой, вымученность многих оригинальных произведений — ахиллесова пята “Иртыша”. В ряду с этими произведениями стоят и некоторые переведенные, преимущественно сентименталистского толка. Взятые напрокат и оригинальные литературные поделки вызывали скептическую усмешку и даже раздражение, неприязнь у некоторых современников и более поздних критиков — XIX и XX веков.

Но в “поэтической рубрике”, в пестрой и разноликой компании сотрудников “Иртыша” резко выделяются сочинения бывшего крепостного, высоко образованного интеллигента, ученика профессора С.Е. Десницкого, сосланного в солдаты Тобольского гарнизона Николая Семеновича Смирнова. Здесь он начал как литератор демократического крыла русского сентиментализма, в творчестве которого удивительно переплелись тенденции преромантизма и классицизма в его просветительской ипостаси16. В журнале много печатался поэт-сатирик И.И. Бахтин. Поэтический дар его невелик, и он сам прекрасно сознавал это. Заслуга его в том, что в ряду первых из российских литераторов он поднимал самый больной вопрос жизни России — вопрос о крепостном праве. “Величайший вольнодумец” выступал не против крепостного права, не за ликвидацию его. Он беспощадно, яростно и правдиво обличал язвы крепостничества. Сквозь несовершенство литературной формы стихотворений Бахтина пробивался взволнованный гневный человеческий голос, мысль о неприемлемости тех отношений к крепостным, которые “издавна” стали бытовой повседневностью в дворянско-помещичьей среде.

Самым ярким сотрудником журнала был Панкратий Сумароков. Почти во всех номерах “Иртыша” опубликованы сочинения его пера в различных жанрах: сказки, притчи, повести, поэмы, оды, сонеты, эпиграммы, эпитафии, басни, мадригалы, философские и научные статьи. Он выступал в разных ипостасях: как автор оригинальных произведений, переводчик в стихах и прозе с французского языка и подражаний.

На страницах “Иртыша”

Подобно Бахтину, Сумароков также не был равнодушен к “издержкам” крепостничества. В унисон сатирам поэта-прокурора звучит его притча “Соловей, попугай, кошка и медведь”. В притче, написанной в аллегорической форме, животные спорят соответственно своим вкусам на тему, чем должен питаться человек. Медведь советовал “бессильных” терзать “без разбору”, а в зиму жир сосать из собственной лапы. Но спорщики с негодованием отвергли это предложение:

Погибни ты, медведь, с благим твоим советом!

И так уж многие по-твоему живут,

Лишь тем страшней тебя, что жир чужой сосут.

(1790, февраль. С. 44)

Поддерживая линию создателей “Иртыша”, пропагандировавших теорию естественного права, равенства людей от природы и выступавших против общественного неравенства, смыкавшегося с проблемой крепостного права, Сумароков выступил с “Одой на гордость” (позднее название “Гордость”).

Произведение это противоречивое. В одном случае автор утверждает, что “царь такой же человек”, а в панегирике Екатерине II, которым завершается ода в “Иртыше”, императрица уподоблена ангелу, избранному самим богом. В новой авторской редакции в “Вестнике Европы” 1804. Ч. 8. С. 137, а затем в поэтическом сборнике 1808 года панегирик Екатерине снят и вновь звучит: “Но царь такой же человек”. Однако он выше других людей, но только в том случае,

Когда их слезы осушает,

Снисходит утешать их сам;

Тогда не саном он лишь славен,

Он Титам, Александрам равен

Тогда — подобен он богам17.

Эта редакция, конечно, учитывала новую конъюнктуру — время правления Александра I, но несмотря на многочисленные стилистические и смысловые поправки, основная идея оды сохранена. Сумароков вступил в спор с обожаемым им Г.Р. Державиным о сущности человека.

Как известно, “российский Гораций” называл человека “чертой начальной Божества”, “царем” и даже “богом”. Сумароков считал такой взгляд ошибочным, порождением ложной гипертрофированной гордыни человека, который, увы, — лишь “бренная былинка, одушевленная пылинка”, “червячок надменный”, в ослеплении возомнивший себя “царем всех тварей, всей природы”.

Осудив в этом споре “гордость общую” абстрактного Человека, Сумароков обрушивается на “частную” гордыню, на крепостников:

К важнейшей цели мысль направя

К тем пышным Крезам обращусь,

Которы бедных презирают

И с хладнокровием взирают

На льющийся их слезный ток.

Та гордость токмо заблужденье;

Сия ж сердец ожесточенье

Из ада вышедший порок

***

Вельможа, злом сим зараженный,

Рыданью страждущих внемли!

Воспомни, смертный ослепленный,

Что ты такая ж горсть земли!

Смеешься ты, а брат твой стонет,

Ты в щастии, а он в бедах.

“Или возможно без терзанья тьму бедных

зреть перед собой?” — спрашивал поэт и предупреждал:

Страшись! Наступит время грозно,

Спеши спасать себя от бед!

Раскаяние будет поздно,

Как смертная коса сверкнет.

Сверкнет! и дух твой вострепещет!

Смотри, сколь страшны взоры мещет…

Кто? — Совесть, грозный сей судья

В сей жизни ад тебе покажет,

Злу фурию к тебе привяжет,

Вселится в грудь твою змея.

(1789, декабрь. С. 41—52)

Нетрудно заметить, что проблему общественного неравенства Сумароков решал в философско-нравственном плане. Наивен и утопичен его призыв к совести вельмож, к их моральному перерождению. Но в оде слышится и нечто отнюдь не философское. “Наступит (в новой редакции “Приходит”. — В. П.) время грозно”, — замечает Сумароков. Ода опубликована в декабре 1789 года. Уже пала Бастилия — символ французского абсолютизма. Голодающее крестьянство громило замки сеньоров, жгло помещичьи усадьбы, делило захваченные луга и леса. Тысячи вельмож бежали за пределы Франции, в том числе в Россию. Буржуазная революция набирала силу. Ее жаркое дыхание доносилось до стен Тобольского кремля.

“О, вы, сердца ожесточенны! — восклицал Сумароков. — Да устрашит пример вас сей!

На толь вы щастьем вознесенны

На верьх достоинств и честей,

Чтоб вы злощастных презирали

И чтобы грубо отвергали

К вам прибегающих в слезах?

Вы сильны и велики ныне;

Но коль угодно то судьбине,

Заутро превратитесь в прах.

………………………………

Раскаяние будет поздно,

Как смертная коса свернет.

(Там же. С. 50)

В оде “коса” и “грозный судья” — аллегорические образы. Но может, имелась в виду вполне реальная крестьянская коса, которая сверкнет под воздействием событий во Франции? Еще свежи были в памяти события Крестьянской войны под руководством Пугачева. Как относился Сумароков к возможному новому бунту в России, неведомо. Но, подготавливая оду к публикации в сборнике, Сумароков кое-где усилил обличительный смысл сочинения. Так, в “Иртыше”, например, напечатано:

Каким волшебством омраченный,

Считаешь истиной мечты.

В сборнике вторую аморфно-вялую строку сменила новая:

Не слышишь рабства тяготы?18

В спор Сумарокова с Державиным, по верным наблюдениям М.Г. Альтшуллера, вмешался “радищевец” И. Пнин. В своей оде “Человек”, явившейся ответом Сумарокову, он стоял на стороне Державина и Радищева, славя величие человеческого разума.

Ты царь земли — ты царь вселенной,

Хотя ничто в сравненьи с ней.

Хотя ты прах один возженный,

Но мыслию велик своей!

А чтобы не было сомнений, против кого он выступал и, как бы объясняя, чем вызвано представление Сумарокова о человеке “надменном червячке”, Пнин прямо коснулся “биографии” оппонента:

…раб несчастный, заключенный,

Который чувствий не имел:

В оковах тяжких пресмыкаясь

И с червем подлинно равняясь,

Давимый сильною рукой

Сначала в горести признался,

Потом в сих мыслях век остался:

Что человек лишь червь земной…19

Вторая “важнейшая цель” оды Сумарокова — выпад против крепостничества — Пниным осталась незамеченной, возможно, из цензурных соображений.

Наталья, Софья, “Емилия”

Жизнь Панкратия Платоновича в Тобольске была далеко не той, какой ее представил И. Пнин. Он не был здесь “заключенным” “в оковах тяжких”. Практически чувствовал себя свободным. В четыре руки вместе с Софьей Андреевной они давали уроки ученикам. Сумароков ввел жену в узкий круг своих приятелей и сотрудников “Иртыша”. Более того, энтузиазм Сумарокова заразил его жену и сестру. Софья Андреевна тоже стала одним из авторов журнала. Она опубликовала свой перевод из “Гамбургского политического журнала” “Перечень письма из Вены от 12 октября 1789 года”. Он появился в декабрьской книжке “Иртыша” в том же году. “Перечень письма…” примечателен тем, что в нем содержится восторженный отзыв австрийцев о мужестве, доблести и необыкновенной выносливости русских войск под командованием А.В. Суворова, о личности великого русского полководца.

Секретарь Екатерины II А.В. Храповицкий вел хронику сражений в войнах России против шведов и турок.

Одиннадцатого сентября 1789 года он записал: “На реке Рымнике союзными войсками: Российско-Императорскими, под командою Генерала Суворова, и Римско-Императорскими, под предводительством Генерала Принца Саксен-Кобургского, одержана знаменитая победа над главною Турецкою армиею, предводимою Верховным Визирем Гассан-Пашою и имевшею от 90 до 100000 человек. В сем сражении неприятель потерял на месте более 5000. В добычу взято знамен 100, мортир 6, пушек осадных 7, полевых 67; несколько тысяч повозок с припасами, множество лошадей и три лагеря с экипажем”.

Война с Оттоманской Портой продолжалась и в последующие два года. И 11 декабря 1790 года Храповицкий отмечал: “Город и Крепость Измаил, наименованный Орду-Калеси, то есть Армейская крепость, взяты штурмом с неописанною храбростию войск вообще отличившихся. Атака произведена была шестью колоннами под начальством Генерала Графа Суворова-Рымникского. Приступ был мужествен и неприятель многочислен, но отчаянная оборона обратилась на его гибель и совершенное сокрушение. Жестокий бой продолжался внутри крепости шесть часов с половиною, и в час по полудни победа украсила Российское оружие новыми лаврами”20.

Гром побед российского оружия на юге и севере страны доходил до “дальной государевой вотчины” с большим опозданием. Тобольск жил тихой размеренной жизнью. Творческий круг друзей “Иртыша” пополнялся новыми авторами. В майском номере за 1791 год Наталья Сумарокова опубликовала эпиграмму и эпитафию, в июньском — басню “Лягушка и тростник”, поддерживая сатирико-нравоучительное направление журнала. Эпитафия гласила:

Лежащий здесь судья по имени Дамон

Спал мало и почти всегда в бумагах рылся.

Но большей б прибыли гораздо сделал он,

Когда бы время то, в которое трудился

Употребил на сон.

(Иртыш. 1791. Май. С. 24)

Басня учила читателей судить о людях не по наружности их, какой бы блистательной она ни была, а по их внутреннему содержанию.

Следуя примеру мужа, Софья Андреевна перевела с французского небольшую повесть “Емилия”. Из типографии Дмитрия Корнильева, которым, видимо, и была заказана, книга вышла в свет, вероятно, в конце лета 1791 года, то есть в один год со вторым изданием “Училища любви”. Повесть открывается посвящением: “Милостивой Государыне Марье Ивановне, Ея Высокоблагородию Сумароковой. С истинным высокопочитанием посвящает: покорнейшая услужница Соф. Сум…ва.”. Так невестка отдарила свою свекровь в ответ на ее барский подарок в виде трех семей крепостных.

Повесть “Емилия” неизвестного нам западноевропейского автора, подобно “Училищу любви”, примыкает к большому “отряду” галантно-экзальтированных романов и повестей страстей и нравов, столь модных в XVIII веке. В повести лишь два действующих лица — богатая парижская куртизанка Емилия, решившая оставить свое ремесло и стать на путь добродетели, и молодой бедный дворянин. Внезапно вспыхнувшая любовь между ними приводит к мезальянсу. Повесть заканчивается многозначительной сентенцией: “Т…(“благородный” дворянин. — В.П.) и Емилия уже давно наслаждаются утехами искренной любви. Дом их есть обиталище добродетелей. Они суть образцы оных, об них говорят с похвалою и с удивлением, но никто не имеет сил им последовать”21.

Подобно “Училищу любви” “Емилия” затерялась в книжном океане и своевременно не была замечена ни библиографами, ни исследователями. Лишь один экземпляр ее, отосланный Д.В. Корнильевым в Академию наук, сохранился, и спустя 200 лет повесть стала предметом анализа.

Некоторые итоги

На декабрьской книжке 1791 года “Иртыш” прекратил свое существование. Для Сумарокова настало время подвести итоги своего участия в журнале. Оно оказалось значительным и по количеству опубликованных сочинений, по жанровому и тематическому разнообразию, довольно точно ложившемуся в русло ясно или смутно осознанных установок редакторов — учителей-разночинцев. Они преследовали цели нравственного воспитания читателей. Осуществлению этой цели служили переводные и оригинальные юмористические и сатирические сочинения Панкратия Платоновича, обладавшего, как известно, “насмешливым” складом ума.

Уже в первом, сентябрьском номере “Иртыша” за 1789 год Сумароков опубликовал две стихотворных пьесы именно такого плана. Их сюжеты он заимствовал в “Словаре анекдотов” французского писателя О. Лакомба де Презеля” (Париж, 1766)22. В первой, названной им “Быль”, он смеялся над мужем и неверной его женой, а в сказке “Искусный лекарь” (в переиздании с многочисленными авторскими стилистическими и смысловыми поправками — “Искусный врач”) Сумароков клеймил невежественных врачей, лечение которых помогает людям скорее расстаться с жизнью. Сюжет сказки таков. Молодой и богатый вельможа решил жениться, влюбился в свою невесту, но в конце свадьбы “невеста стала вдруг отчаянно больна”. Жених зовет “искусных лекарей, сбирает ворожей”, сулит им немалое богатство, но все тщетно,

Любовница изнемогает,

Жених орет

И волосы с себя в отчаянье дерет,

С ума детина сходит,

На мертвеца с лица походит,

Не знает, что есть сон,

Пускает тяжкий стон,

Как будто белены объелся он.

Старая колдунья дала жениху талисман, который позволял видеть души умерших. Жених отправляется к врачам, возле каждого из них видит сотни теней — души тех, кого они уморили своим лечением.

И обходивши всех, к последнему взошел,

Почти лишен надежды […]

И видит у его избушки

Две только маленькие душки.

“Подай же помощь мне и будь мой благодетель”,— просит обрадованный жених. Однако, по словам лекаря, оказалось, что он “еще недели нет”, как начал врачеванье, “и только двух робят лечил”.

В “Иртыше” сказка заканчивается так:

Коль сказку, Господа, мою вы прочитали,

Так я прибавлю к ней словечка два морали:

Почтенней в свете нет искусного врача,

А врач незнающий есть хуже палача.

(С. 27-33)

В процессе саморедактирования Сумароков снял эту концовку и заменил ее новой:

От сих нежданных слов любовник так озлился,

Что в рожу лекарю свой талисман пустил

И в волосы ему вцепился,

Кусал его, царапал, бил

И к теням чуть было ево не проводил.

Но мне его не жаль, таковской он и был.

Покуда ж наш жених с Санградой колобродит,

Голодна смерть от ней, поджавши хвост, бежит,

Невеста не в гробу лежит,

Но на усыпанном цветами брачном ложе;

А с лекарями вряд сбылося ли бы тоже.

Случалось ли видать читателям моим,

Чтоб немощью одной досталося двоим

Быть одержимым вдруг: бедняжке на рогоже,

И на пуху Вельможе?

К обоим им тогда врачи находят ход:

Природа к нищему, а к знатному Тиссот;

Трудов сих двух врачей какой же будет плод?

Бедняжка, поглядишь, румян, игрив, как кот,

И роет, возвратив опять с здоровьем силу,

Его Сиятельству — могилу.23

Эта наглядная картинка результатов врачевания двух докторов — Природы и Тиссота, лечившего “его Сиятельство”, позволила автору избежать лобовой морали первой редакции и тем усилить сатирическую направленность сказки. Вместе с тем “локальный случай” с женихом и его невестой отошел на “задний план”, уступив место более широкому обобщению, в коем неожиданно подчеркнуто социальное неравенство в обществе: “нищий на рогоже” и “на пуху Вельможа”.

Сказка написана российским писателем и для рядовых россиян. Написана разговорным, несколько грубоватым языком; автор использует крылатые выражения (“Как будто белены объелся”, “За что купил, за то и продаю”), далеко не салонные словечки (корпел, кряхтел, рожа, колобродит). Речь его свободна и напрямую обращена к читателю от первого лица. (“А вот что сказывать начну, читатель, я”, “Послушайте ж теперь рассказу моево” и т.д.); он легко отступает от основной темы, обращаясь к личному опыту:

В любви велико нетерпенье,

Я знаю это по себе,

Но коль, читатель мой, не сведомы тебе

Любовные мученья,

Прочти Овидия об них стихотворенья,

Он был Профессором любовна ремесла.

Сделав отступление, автор так же непринужденно возвращается к начатому рассказу:

Ну, вот! Куда меня нелехка занесла!

Я про любовь заговорился

И от рассказа удалился;

Но не один сему подвержен я греху…

Так обратимся ж к жениху.

Наблюдения, высказанные по поводу сказки “Искусный лекарь”, полностью относятся и к сказке “Способ воскрешать мертвых” (“Иртыш” 1791, сентябрь. С. 25—44) — поэтическому переложению одноименной притчи из посмертного сборника аббата Ф. Бланше “Восточные апологи и повести” (Париж, 1784), перепечатанной в январском номере “Энциклопедического журнала” за 1785 год24, который и послужил Сумарокову источником переложения сказки, перепечатанной в сборнике поэта 1799 года (С.1—25).

В притче “Отстреленная нога” (“Иртыш”, 1789, октябрь. С. 54-58, в сборнике 1799 года стихотворение со стилистическим саморедактированием опубликовано под рубрикой “Басни”. С. 99—103) Сумароков смеется над учеными мужами, попусту дискутирующими по поводу нелепых фактов. “Некто” прочитал в письме, что

У матроса чем-то ногу

В корабле отшибло прочь;

Лекарь, ногу ту приставя,

И по-прежнему направя,

Вмиг умел ему помочь.

“Некто” сообщил об этом случае в “ученом доме”, где тотчас разгорелись жаркие споры “за” и “против”.

Прав из них хотел быть всякой;

Чуть не кончился шум дракой.

Один из ученых, превзойти желая всех,

Диссертацию марает,

Длинну книгу сочиняет

Толщиною пальцев в шесть,

доказывая, “что правдива эта весть”. Между тем “Некто” получил новое письмо, в котором сказано:

“Государь мой! не взыщите,

Я ошибся, извините,

Хоть ошибка и мала,

Ведь нога, что отстрелили

И так скоро приростили,

Деревянная была”.

Жанр басни, в котором выступал Сумароков, также служил нравственно-воспитательским целям журнала. В басне “Новизна” (1791, июнь) автор критиковал обитателей “страны Дурачества”, отрицавших сегодня то, чему поклонялись еще вчера. Заголовок басни “Простота хуже воровства” (“подражание французскому”) (там же) ясно выражает ее мораль. Сюжет и мораль басни “Тыква и жолудь” (1791, февраль) Сумароков заимствовал у Лафонтена (“Жолудь и тыква”), который в свою очередь взял их из “Творений и фантазий” Табарэна — парижского театрального комика XVII века.25 В этом сочинении звучат отголоски богоборчества. Мужик-крестьянин решительно сомневался в справедливости утверждения церкви, что Господь бог все в мире устроил “премудро”:

Нет, батька, я тебе не верю,

Хоть ты отец духовный мой.

Кривишь, родимой, ты душой.

Я как глаза ни щурю,

Не вижу мудрости такой.

Правда, в конце концов, крестьянин соглашается с мыслью о разумности божьего промысла на Земле, хотя и не перестает сомневаться в нем.

В выступлениях на тему религии Сумароков не был одинок. Антиклерикальные мотивы звучат в притче Ивана Лафинова “Неудачный искатель богатства”, религиозное ханжество резко осуждал Бахтин в эпиграмме “Безумолку ханжа евангелье твердит…” (1789, сентябрь).

Сатирико-юмористический дар Сумарокова проявлялся и в многочисленных эпиграммах и эпитафиях — традиционных формах сатиры в русской журналистике и литературе либерально-обличительного направления. Осмеянию подвергались неверные жены, мужья-рогоносцы, эгоисты, скопидомы, лжецы, клеветники и т.п. Носители всех этих пороков в эпиграммах и эпитафиях Сумарокова — люди абстрактные, носящие греческие и латинские имена — Клит, Дамон, Клитандр, Альцест, Тит, Клеон и т.д. Однако нередко поэт использовал и ясно “говорящие фамилии” — Скотон, Глупон, Чужехват, Скрягин, Спеськин и т.п.

Эпиграммы и эпитафии Сумарокова, как правило, немногословны и порой приобретали чекано-афористические формы:

Скотом рогатым Клит, я слышу, торг ведет.

Вот так — то ныне всяк друг друга продает.

(Иртыш, 1791, март)

Ты жалуешься, Клит, что Фирс тебя ругает

И замарать желает;

Фирс плут отъявленной; о чем же, Клит, тужить?

Все знают, что он лгун, чево ж тебе бояться?

Притом же в этом ты уверен быть,

Что уголь сажаю не может замараться

(Иртыш, 1790, январь)

С утра до вечера гоняя лошадей,

Без корма, без питья Альцест



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2016-08-20 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: