25. (1) Послы еще не вернулись из Рима, неизвестно было решение сената: воевать или заключать мир. (2) Сципион, глубоко оскорбленный тем, что просившие мира и перемирия сами же погубили надежду на мир и нарушили перемирие, тут же отправил послов в Карфаген: Луция Бебия, Луция Сергия и Луция Фабия. (3) Там сбежавшаяся толпа чуть не избила их; послы, понимая, что обратный путь будет для них опасен, попросили должностных лиц, которые спасли их от расправы, послать суда для их охраны. (4) Им были даны две триремы, которые, дойдя до реки Баграды[3205], откуда уже виден был римский лагерь, вернулись в Карфаген. (5) Карфагенский флот стоял под Утикой; оттуда вышли три квадриремы – был ли на то тайный приказ из Карфагена или Газдрубал, командовавший флотом, самовольно осмелился на этот гнусный поступок и правительство было ни при чем, – но на римскую квинкверему, огибавшую мыс, внезапно напали с открытого моря. (6) Ударить носом быстро ускользавшую квадрирему вражеские корабли не смогли, как и вспрыгнуть на нее: она была выше их корабля (7) и защищалась превосходно, пока не кончились дротики. Когда их израсходовали, осталось одно – поскорей достичь берега, куда из лагеря толпой высыпали солдаты. (8) Гребцы налегли изо всех сил на весла, и люди благополучно высадились, потеряв только корабль. (9) Таким образом, преступления, несомненно нарушавшие перемирие, следовали одно за другим, когда прибыли из Рима с карфагенскими послами Лелий и Фульвий. (10) Сципион сказал им, что карфагеняне нарушили не только перемирие, но и право народов, защищающее послов, он, однако, не сделает ничего недостойного римских обычаев и собственных его правил. С этими словами он отпустил послов и стал готовиться к войне.
(11) Когда Ганнибаловы корабли подходили к берегу, одному из моряков велено было влезть на мачту и поглядеть, куда они подплывают; (12) тот крикнул, что корабль обращен носом к разбитой гробнице. Ганнибала смутило злое предзнаменование; он приказал рулевому править мимо; пристал в Лептисе[3206], где и высадилось войско.
26. (1) Вот что в этом году происходило в Африке; дальнейшие события приходятся на год, когда консулами стали Марк Сервилий Гемин, который был начальником конницы, и Тиберий Клавдий Нерон [202 г.]. (2) Впрочем, в конце предыдущего года послы союзных греческих городов жаловались, что царские гарнизоны опустошают их области и что послов, отправившихся в Македонию требовать возмещения за убытки, царь Филипп не принял. (3) Тогда же послы сообщили: говорят, будто четыре тысячи солдат под командой Сопатра переправились в Африку на помощь карфагенянам; с ними отправлена и большая сумма денег. (4) Сенат постановил отправить к царю послов и объявить ему, что он поступает вопреки договору. Послами были Гай Теренций Варрон, Гай Мамилий и Марк Аврелий; они отбыли на трех квинкверемах[3207].
(5) Год этот [203 г.] отмечен страшным пожаром (Публициев взвоз[3208]выгорел дотла) и наводнениями, но и дешевизной хлеба, ведь наступивший мир открыл всю Италию для торговли, (6) да еще из Испании прислано было очень много зерна. Курульные эдилы Марк Валерий Фальтон и Марк Фабий Бутеон распределяли его кварталам по четыре асса за модий.
(7) В этом же году скончался Квинт Фабий Максим – в глубокой старости, если только и вправду он шестьдесят два года был авгуром, как утверждают некоторые писатели. (8) Он, конечно, был достоин своего славного прозвища[3209], хотя носил его не первым в своем роду. Почестями он превзошел отца[3210], с дедом[3211]сравнялся. Дед его, Рулл, прославился многими победами в крупных сражениях; Фабий воевал только с одним врагом – но это был Ганнибал! (9) Фабия считали скорее осторожным, чем смелым; можно спорить, был ли он медлителен по характеру своему или того требовало тогдашнее положение на войне. Несомненно одно: «спас государство один человек промедленьем»[3212], как говорит Энний. (10) Авгуром вместо него стал его сын[3213]Квинт Фабий Максим, а понтификом вместо него (он совмещал две жреческие должности) Сервий Сульпиций Гальба.
(11) Римские игры продолжались один день; Плебейские трижды были повторены эдилами Марком Секстием Сабином и Гнеем Тремеллием Флакком. Оба стали преторами и вместе с ними и Гай Ливий Салинатор и Гай Аврелий Котта. (12) Выборы в этом году проводил то ли консул Гней Сервилий, то ли назначенный им диктатор Публий Сульпиций (если консул задержался в Этрурии по распоряжению сената и вел следствие о заговоре этрусской знати) – пишут об этом по‑разному.
27. (1) В начале следующего года [202 г.] Марк Сервилий и Тиберий Клавдий созвали сенат в Капитолии и доложили о распределении провинций. (2) Они предложили бросить жребий об Италии и Африке. Африку хотели получить оба. Ни назначения, ни отказа не получил ни тот, ни другой: тут особенно постарался Квинт Метелл[3214]. (3) Консулам было велено снестись с народными трибунами и спросить народ, кому он поручает вести войну в Африке. Все трибы назвали Публия Сципиона. (4) Тем не менее консулы – таково было решение сената – бросили жребий об Африке, (5) она досталась Тиберию Клавдию: ему дали флот в пятьдесят судов (одни квинкверемы) – пусть переправляется в Африку и пользуется там такой же властью, как Сципион[3215]. Марк Сервилий получил Этрурию. (6) В той же провинции продлена была власть и Гаю Сервилию – на случай, если сенат пожелает, чтобы консул оставался близ Города.
(7) Претор Марк Секстий получил по жребию Галлию, с тем чтобы Публий Квинктилий Вар передал ему провинцию и два легиона; Гай Ливий получил Бруттий с двумя легионами, которыми в прошлом году командовал проконсул Публий Семпроний. (8) Гней Тремеллий получил Сицилию с двумя легионами от Тита Виллия Таппула, претора прошлого года. Виллий, в пропреторском звании, должен был охранять побережье Сицилии с двадцатью военными кораблями и тысячью солдат. (9) На остальных двадцати судах Марк Помпоний должен был привезти в Рим полторы тысячи солдат. Гай Аврелий Котта получал городскую претуру. Остальным продлена была власть в провинциях и командование войсками. (10) В этом году только шестнадцать легионов[3216]защищали державу. (11) Сенат постановил: чтобы боги были милостивы ко всякому начинанию и деянию, пусть консулы, прежде чем отправиться на войну, устроят игры и совершат жертвоприношение. В свое время – при консулах Марке Клавдии Марцелле и Тите Квинкции [208 г.] – диктатор Марк Манлий дал обет сделать это, если положение государства в течение ближайших пяти лет не ухудшится. (12) Четырехдневные игры отпраздновали в цирке; обещанные жертвы были принесены.
28. (1) Тем временем с каждым днем возрастала и надежда, и тревога: люди не знали, радоваться ли, что Ганнибал на семнадцатом году войны ушел из Италии, оставив римскому народу право владеть ею[3217]или тревожиться, что он переправился в Африку с невредимым войском; (2) война идет в другом месте, но она столь же опасна; недавно скончавшийся Квинт Фабий это предвидел и не зря повторял, что Ганнибал в своей стране будет страшней, чем в чужой. (3) И Сципиону предстоит иметь дело не с Сифаком, необузданным варварским царем, чьи войска обучал полувоин‑полуторгаш Статорий[3218], не с Газдрубалом, тестем царя, только и знавшим, что обращаться в бегство, не с войском из селян, наскоро набранным и кое‑как вооруженным, (4) но именно с Ганнибалом, родившимся чуть ли не в походной палатке отца – доблестного полководца. Ведь Ганнибал вырос и воспитан был в войске, уже в отрочестве стал солдатом, в ранней юности – главнокомандующим; состарился победителем: (5) Испания, Галлия, вся Италия – от Альп до пролива – полны славой его великих подвигов. Его войско проделало с ним все походы, закалено в трудностях, которые, кажется, человеку и не перенести, многажды обагрено римской кровью, нагружено доспехами, снятыми не только с солдат, но и с полководцев. (6) Сципион еще встретит в бою многих, кто своей рукой убивал и преторов, и военачальников, и римских консулов, кто был украшен венками за взятие стен или вала[3219], кто бродил по захваченным римским лагерям, римским городам. (7) Если сосчитать фаски всех ныне здравствующих должностных лиц римского народа, то их столько не наберется, сколько было бы у Ганнибала, захоти он, чтобы перед ним несли фаски убитых им римских военачальников.
(8) Волнуемые этими страхами, люди сами себя запугивали. Видевшие своими глазами войну в разных концах Италии мало надеялись на близкое ее окончание; все напряженно следили за Ганнибалом и Сципионом, изготовившимися к последней схватке. (9) Чем она была ближе, тем больше тревожились даже те, кто во всем полагался на Сципиона и надеялся на победу. (10) В таком же беспокойстве были и карфагеняне: то, думая о Ганнибале и его великих подвигах, раскаивались они, что просили мира; (11) то, вспоминая, что дважды были разбиты[3220], что Сифак был взят в плен, что их выгнали из Испании, выгнали из Италии, что все это сделал своей доблестью и разумением один Сципион, они приходили в ужас: на их погибель он послан судьбой.
29. (1) Ганнибал уже прибыл в Гадрумет[3221]и дал солдатам отдохнуть несколько дней от морской качки. Встревоженный пугающими известиями о том, что окрестности Карфагена заняты римлянами, он большими переходами направился к Заме[3222]. (2) Зама отстоит от Карфагена на пять дней пути; лазутчики, посланные вперед, были схвачены римскими караулами и приведены к Сципиону; он передал их военному трибуну и велел провести их по всему лагерю: пусть без страха смотрят все, что захотят. (3) Спросив, достаточно ли они все обследовали, он отослал их назад к Ганнибалу.
(4) Ганнибала не обрадовало ни одно из доставленных ими известий – ведь ему донесли и о том, что в этот самый день прибыл Масинисса с пехотой в шесть тысяч человек и конницей в четыре, а больше всего его поразила самоуверенность врага, конечно, небезосновательная. (5) И хотя сам он и начал войну, хотя именно его появление сорвало перемирие и уничтожило надежду на договор, все‑таки рассудив, что непобежденный, прося о мире, может добиться лучших условий, чем побежденный, Ганнибал послал гонца к Сципиону с просьбой о встрече для переговоров. (6) Действовал ли он по собственной воле или по решению правительства? Не могу утверждать ни того, ни другого. (7) Валерий Антиат сообщает, что Ганнибал был разбит Сципионом в первом же сражении, что убитых было двенадцать тысяч, а взятых в плен тысяча семьсот, что сам Ганнибал и с ним еще десять человек отправились послами в лагерь к Сципиону.
(8) Так или иначе, Сципион от переговоров не отказался; оба, как и было уговорено, продвинули лагеря вперед, ближе к месту их встреч. (9) Сципион разбил лагерь вблизи города Нараггары[3223]: место удобное, тем более что вода находилась не дальше чем перелет дротика. (10) Ганнибал занял холм в четырех милях оттуда; место надежное и удобное во всех отношениях, только за водой надо было идти далеко. Посередине между лагерями и выбрали место, отовсюду просматриваемое: не было бы засады.
30. (1) Солдат оставили на одинаковом расстоянии; сопровождаемые только переводчиками, встретились два полководца, величайших не только среди современников, но равных любому из прославленных царей и военачальников всех времен и народов. (2) Некоторое время они молчали, глядя друг на друга едва ли не с восхищением. И Ганнибал начал:
(3) «Видно, так уж положила судьба: первым пошел я войною на римский народ, много раз почти что держал победу в руках и вот добровольно пришел просить мира. Я рад, что мне суждено просить его именно у тебя, Сципион. (4) И тебе прибавит немало славы то, что сам Ганнибал, которому боги даровали столько побед над римскими военачальниками, смирился перед тобой и ты положил конец этой войне, отмеченной больше вашими поражениями, чем нашими. (5) И вот насмешка судьбы: я взялся за оружие в бытность твоего отца консулом, сражался впервые в жизни с ним и теперь безоружный прихожу к его сыну просить мира. (6) Лучше бы отцов наших вразумили боги, чтобы довольствовались вы Италией, а мы Африкой. (7) Сицилия и Сардиния не стоят потери стольких флотов, стольких солдат, стольких превосходных военачальников. Но прошлое легче порицать, чем исправить. (8) Мы так возжелали чужого, что пришлось защищать свое; ведь нам довелось воевать не только в Италии – вам не только в Африке. Вам случилось увидеть неприятельские знамена почти у ворот и под стенами Рима – мы в Карфагене слышим гул римского лагеря. (9) Сбылось наше худшее опасение, ваше главное чаяние; в добрый для римлян час зашла речь о мире. Для нас, полководцев, это дело особенно важное, ведь то, о чем мы договоримся, утвердят оба наших государства. Дело только за нашей готовностью к спокойным переговорам. (10) Мой возраст – а я возвращаюсь на родину стариком, покинув ее еще мальчиком, – научил меня и в счастье и в беде полагаться на разум, а не на судьбу. (11) Я боюсь твоей молодости и неизменной удачливости – они делают человека слишком неустрашимым, чтобы он мог рассуждать спокойно. Тот, кого судьба никогда не обманывала, нелегко принимает в расчет ее непостоянство[3224]. (12) Ты сейчас таков, каким был я у Тразименского озера и под Каннами. Ты, едва воин возрастом, уже командовал войском, и судьба была всегда благосклонна к самым дерзким твоим начинаниям. (13) Ты отомстил за смерть отца и дяди; горькая судьба твоего дома дала тебе случай показать твою доблесть и верность сыновнему долгу, ты вернул утраченную Испанию: выгнал оттуда четыре карфагенских войска; (14) став консулом, ты переправился в Африку, когда у остальных не хватало духу защитить Италию; уничтожил два войска; в один и тот же час захватил и сжег два лагеря; взял в плен Сифака, царя могущественного; взял столько городов в его царстве, столько в нашей державе; заставил меня уйти из Италии, где я распоряжался шестнадцать лет. (15) Ты можешь победу предпочитать миру. Мне знакомы эти высокие порывы гордого духа; от них мало толку. И мне когда‑то улыбалась судьба. (16) Если бы боги даровали людям способность здраво рассуждать в счастье и обдумывать не только то, что случилось, но и то, что может случиться! Не вспоминай других: моего примера достаточно, чтобы остеречь от превратностей судьбы. (17) Еще недавно[3225]мой лагерь стоял между Аниеном и вашим городом; приведя войска к стенам Рима, я только что не взошел на них, и вот видишь ты меня здесь: потерявший двух братьев[3226], людей мужественных, прекрасных военачальников, я у стен почти осажденного родного моего города умоляю тебя избавить его от тех же опасностей, какими некогда сам устрашал ваш.
(18) Счастью следует доверять всего меньше, когда оно всего больше. У тебя все хорошо; мы в опасности. Ты можешь предложить мир, для тебя славный и выгодный; мы просим только необходимого. (19) Лучше, надежнее верный мир, чем мечты о победе: он в твоих руках, она же – в руках богов. Не искушай судьбу: многолетнее счастье может изменить в один час. (20) Представь себе свои силы и силу судьбы, превратность военной удачи: и у тебя и у нас железо, и у тебя и у нас люди – на исход войны никогда нельзя положиться заранее. (21) Ты, даровав мир, уже сможешь стяжать себе славу, выигранное сражение прибавит к ней меньше, чем проигранное от нее отнимет. И успехи твои, и надежды – все может рухнуть разом, отвернись на миг от тебя судьба. (22) Заключить мир – целиком в твоей власти, Публий Корнелий, а победа зависит от счастья, какое пошлют тебе боги. (23) Некогда Марк Атилий[3227]вот здесь же, на этой самой земле, мог бы стать редким примером удачливости и доблести, согласись он, победитель, даровать отцам нашим мир, о котором они просили. Но он не поставил предела своему счастью, своевольную судьбу не сдержал – и, высоко вознесшись, упал тем позорней.
(24) Условия мира предписывает не тот, кто просит о нем, а тот, кто его дает, но, может быть, мы достойны сами определить себе кару. (25) Мы не возражаем, если земли, за которые мы воевали, будут вашими: Сицилия, Сардиния, Испания, острова, сколько их есть между Италией и Африкой. (26) Африкой карфагеняне ограничатся, а вас, коль скоро воля богов такова, мы готовы видеть правителями державы, распространившейся далеко за пределы вашей земли. (27) Не отрицаю: мы только что не вполне искренне просили о мире, не вполне честно ждали его, поэтому нет у вас веры в пунийскую честность. Знай, Сципион, что для честного соблюдения мирного договора вовсе не безразлично, через кого этот мир был испрошен. (28) Ваши сенаторы, как я слышу, отказались говорить о мире с нашим посольством, сочтя послов людьми незначительными. (29) Я, Ганнибал, прошу мира; я не просил бы его, если бы не считал полезным, и по этой же самой причине я буду его соблюдать. (30) Взявшись вести войну, я, пока боги не позавидовали мне, вел ее так, что никто не был мной недоволен. И я постараюсь, чтобы никто не досадовал на мир, заключенный мною».
31. (1) На это римский полководец ответил примерно так: «От меня, Ганнибал, не укрылось, что именно в расчете на твое прибытие карфагеняне не соблюли перемирие и погубили надежду на мир. (2) И ты, конечно, отпираться не станешь: из прежних условий мира ты исключил все, кроме только того, что и так уже давно зависит только от нас. (3) Ты, конечно, желаешь, чтобы твои сограждане ощутили, какое бремя ты снял с их плеч, но моя забота – иная: не допустить, чтобы вероломство было вознаграждено исключением из договора условий, уже было согласованных. (4) И прежних условий вы не достойны, а хотите даже выгадать на недобросовестности! Не наши отцы начали войну ради Сицилии, не мы – ради Испании: в тот раз опасность угрожала нашим союзникам – мамертинцам[3228], а на сей раз гибель Сагунта призвала нас – справедливо и честно – к оружию. (5) Вы всегда зачинщики: ты и сам это признаешь, и боги тому свидетели. Они в прошлый раз нам позволили, и в этот позволят – уже позволяют закончить войну в соответствии с божеским и человеческим правом.
(6) Что до меня, то я помню, как слаб человек и могущественна судьба; я знаю: все, что мы делаем, зависит от тысячи случаев. (7) И я признал бы себя гордецом и насильником, если бы до моей переправы в Африку ты покидал Италию добровольно и, посадив свое войско на корабли, пришел бы ко мне, чтобы предложить мне мир, а я бы от тебя презрительно отвернулся. (8) А теперь, когда я, несмотря на все твои уловки и увертки, чуть не силой вытащил тебя в Африку, меня ничто ни к чему не обязывает. (9) И если к прежним условиям, на которых можно было, как тогда казалось, договориться о мире, теперь добавить какую‑нибудь пеню за грузовые суда, захваченные во время перемирия, и за оскорбление послов, то у меня будет о чем доложить совету. Ну а если даже и те условия кажутся вам тяжелыми, готовьтесь к войне, ибо вы не в силах переносить мир».
(10) Итак, ничего не решив о мире, вожди разошлись и заявили своим, что все слова потрачены зря: все решится оружием, а там, что боги пошлют.
32. (1) Вернувшись каждый в свой лагерь, оба объявляют солдатам: надо приготовить оружие и собраться с духом для последней битвы: те, на чьей стороне будет счастье, станут не на день – навек победителями; (2) прежде чем наступит завтрашняя ночь, они узнают, Рим или Карфаген будет давать законы народам. Не Африка или Италия будет наградою победы, но целый мир. Столь же велика и опасность для тех, кому в битве не повезет. (3) И римлянам нет прибежища в этой чужой, незнакомой стране, и Карфаген, исчерпав последние силы, сразу окажется на краю гибели.
(4) Назавтра[3229]в решающее сражение вступили два славнейших вождя двух самых могущественных народов, два храбрейших войска, готовые в этот день либо достичь высшей славы, либо погубить свою прежнюю. (5) Люди и надеялись, и боялись, оглядываясь то на свое, то на вражеское войско, взвешивали свои силы скорее на глаз, чем по зрелом размышлении, то радуясь, то печалясь. Начальники уговаривали и ободряли солдат, напоминали о том, что самим им не приходило в голову. (6) Пуниец перечислил все, что совершено его воинами на италийской земле за шестнадцать лет: сколько военачальников убито, сколько уничтожено вражеских войск; он подходил к некоторым солдатам, отличившимся в каком‑нибудь памятном сражении, и рассказывал об их подвигах. (7) Сципион говорил об Испании, о недавних боях в Африке, о врагах, которые, по собственным их признаниям, так напуганы, что не смогли удержаться от просьб о мире, но так по природе своей вероломны, что не смогли ничего соблюсти. (8) И о переговорах своих с Ганнибалом, которые велись тайно, он рассказывал, что и как хотел. (9) Он объявлял, что те неблагоприятные знамения, при которых отцы нынешних карфагенян сражались у Эгатских островов[3230], боги вновь явили сейчас карфагенскому войску, готовящемуся к битве. (10) Конец войне и ее тяготам, говорил он, близок; добыча карфагенская в их руках; вот‑вот вернутся они домой – в отечество, к родителям, детям, женам, богам‑пенатам! (11) Сципион выпрямился; лицо его было так радостно, будто победа уже одержана. Затем он построил войско: впереди гастаты, за ними принцепсы, а в последнем ряду – триарии.
33. (1) Когорты он выстроил не в одну сплошную линию, но так, чтобы между манипулами оставались широкие промежутки, по которым неприятельские слоны могли бы пройти, не расстраивая боевого порядка: (2) Лелия, своего бывшего легата, а в этом году квестора (по сенатскому постановлению даже без жеребьевки), он поместил с италийской конницей на левом фланге; на правом врагу противостояли. Масинисса и нумидийцы. (3) В проходах между манипулами он поставил копейщиков (тогдашних легковооруженных), приказав им при нападении слонов либо укрыться за выстроенными рядами солдат, либо разбежаться направо‑налево, оставив слонам открытой дорогу, где они попадут под дротики с двух сторон.
(4) Ганнибал, рассчитывая внушить страх, впереди поставил слонов: было их восемьдесят – раньше он столько никогда не выводил в бой; (5) за ними поставлены были вспомогательные отряды лигурийцев и галлов вместе с балеарцами и маврами; во втором ряду стояли карфагеняне, африканцы и легион македонян[3231]. (6) Через небольшой промежуток выстроился резерв: солдаты‑италийцы, преимущественно бруттии, которых Ганнибал, уходя из Италии, силой заставил следовать за ним. (7) Фланги он усилил конницей: правый – карфагенской, левый – нумидийской.
(8) По‑разному надо было говорить с этим множеством солдат, разного обличья, разноязычных и разноплеменных, по‑разному одетых и вооруженных, ожидавших от войны разного. (9) Наемникам обещали дать надбавку уже сейчас и увеличить плату, насколько позволит добыча; в галлах разжигали их врожденную ненависть к римлянам; лигурийцев обещали свести с суровых гор на плодородные долины Италии; (10) мавров и нумидийцев пугали Масиниссой, который будет правителем взбалмошным и необузданным – ведь у всех были свои надежды и свои опасения. (11) Карфагенянам напоминали о стенах родного города, о домашнем очаге, о могилах предков, о детях, родителях и трепещущих женах; о гибели и рабстве или власти над миром – другого выбора нет.
(12) Ганнибал держал речь перед карфагенянами, вожди разных племен обращались к своим землякам и к иноплеменным воинам – многое говорилось через переводчиков. Вдруг от римлян раздались звуки труб и рогов. (13) Тут поднялся такой крик, что слоны повернули на своих – на мавров и нумидийцев, стоявших на левом фланге. Они не устояли, и Масинисса, добавив им страху, лишил этот вражеский фланг поддержки конников. (14) Нескольких слонов удалось погнать на врага. Идя сквозь ряды копейщиков, израненные, они крушили все вокруг. (15) Копейщики отскочили к манипулам, чтобы не быть растоптанными, дали дорогу слонам и с обеих сторон кидали в них свои копья с передовой, солдаты, не переставая, метали в слонов дротики, (16) пока животные наконец не были прогнаны римлянами, повернули на своих и не обратили в бегство карфагенских всадников, стоявших на правом фланге. Лелий, видя, что враг дрогнул, добавил ему еще страху.
34. (1) У пунийцев на обоих флангах уже не было конницы, когда вступила в бой их пехота, уже не равная римской силами и упавшая духом. К этому добавим еще некоторые, казалось бы, мелочи, незначительные для повествования, но очень важные на поле боя: у римлян крик единогласный и потому более громкий и страшный – у врагов разноголосые восклицания множества разноязычных племен; (2) римляне в битве малоподвижны, они обрушиваются на врага всей тяжестью своего тела и своего оружия – их противник больше полагался на быстрые перебежки. (3) С первого же натиска римляне сдвинули вражеский строй, затем, проталкиваясь плечом и щитом, наступая на теснимого ими противника, продвинулись далеко вперед, словно никто им и не сопротивлялся; (4) задние ряды, почувствовав наконец, что враг сломлен, стали давить на передние, усиливая тем самым напор.
(5) Африканцы и карфагеняне, занимавшие вторую линию, не помогали своим отступавшим союзникам, более того, и сами начали отходить, испугавшись, как бы римляне, перебив на передовой упорно сопротивлявшихся, не добрались до них. (6) Тогда сражавшиеся на первой линии вдруг повернулись лицом к своим: одни пытались найти прибежище во второй линии, а другие, поняв, что их сначала оставили без помощи, а теперь отгоняют, стали избивать своих, не принимавших их к себе. (7) Шли как бы два перемешанных между собой сражения: карфагенянам приходилось биться одновременно с неприятелем и со своими. (8) Тем не менее они не пустили в свой строй людей перепуганных и разгневанных, но, сомкнув ряды, отбросили их на фланги и вообще подальше от битвы, чтобы солдаты растерявшиеся, раненые и бежавшие не привели в замешательство еще невредимый строй.
(9) Место, где только что стояли вспомогательные силы, было так завалено трупами и оружием, что пройти тут было, пожалуй, трудней, чем сквозь сомкнутые ряды неприятеля. (10) Гастаты в строю шли первыми, преследуя врага, пробираясь, кто как мог, через горы тел и оружия, через лужи крови – ряды их расстроились, соединения перемешались. Заколебались и ряды принципов, ведь впереди себя они видели рассыпавшийся строй. (11) Сципион, заметив это, велел тут же подать трубой сигнал гастатам: пусть отойдут назад. Раненых отправили в тыл, принципов и триариев развели по флангам, чтобы надежнее защитить и укрепить середину строя, где стали гастаты. (12) Тут‑то и началось совсем новое сражение: теперь бились между собой противники настоящие, равные друг другу и родом оружия, и военным опытом, и славой своих подвигов; их воодушевляли одинаковые надежды, им грозила одинаковая опасность. (13) Но римляне превосходили врага и численностью, и уверенностью в себе: они уже обратили в бегство конницу и слонов, оттеснили передовую линию и сражались уже на второй.
35. (1) Лелий и Масинисса далеко отогнали всадников, а затем вернулись и налетели на вражеский строй с тыла. Это нападение довершило разгром врага. (2) Многих окружили и убили в бою; беспорядочно убегавших по открытой равнине перебили овладевшие ею всадники. (3) В этот день было убито больше двадцати тысяч карфагенян и их союзников, почти столько же взято в плен; с ними захвачено сто тридцать два знамени и одиннадцать слонов. Победителей погибло около полутора тысяч.
(4) Ганнибал, выбравшись с несколькими всадниками из этой свалки, укрылся в Гадрумете; он покинул поле сражения лишь после того, как все возможное было испытано и до боя, и после боя. (5) И сам Сципион, и все знатоки военного дела воздали ему должное за исключительное умение, с каким он в тот день построил свое войско: (6) впереди он поставил слонов, чтобы внезапное нападение этих неодолимо сильных животных расстроило боевой порядок римской армии, на который больше всего и рассчитывали римляне; (7) вспомогательные отряды он поставил впереди карфагенян, чтобы этот разноплеменный сброд, эти наемники, не знающие верности, удерживаемые только корыстью, лишены были возможности бежать; (8) они должны были принять на себя первый неистовый натиск римлян, утомить их и хотя бы притупить их оружие о свои тела; (9) дальше поставлены были карфагеняне и африканцы – на них Ганнибал возлагал всю надежду: вступив со свежими силами в бой, они могли одержать верх над противником, равным по силе, но уже усталым и израненным; за ними на некотором расстоянии стояли италийцы, отодвинутые Ганнибалом как можно дальше – неизвестно было, друзья они или враги. (10) Таков был последний образец воинского искусства Ганнибала. Из Гадрумета Ганнибал удалился, его вызвали в Карфаген, и он после тридцатишестилетнего отсутствия возвратился в город, который покинул еще отроком. (11) В сенате он сказал, что проиграл не сражение, а всю войну. Остается одно – добиваться мира, другой надежды на спасение нет.
36. (1) Сципион тотчас же после боя занял вражеский лагерь, разграбил его и вернулся с несметной добычей к морю; (2) он получил известие, что Публий Лентул 95a с пятьюдесятью военными кораблями и сотней грузовых судов с разными припасами прибыл в Утику и (3) решил со всех сторон грозить Карфагену, уже и так напуганному. Послав Лелия в Рим с известием о победе, Сципион велел Гнею Октавию вести к Карфагену легионы посуху, а сам, присоединив к своему старому флоту новый, Лентулов, направился туда же из Утики по морю. (4) Когда флот приблизился к гавани, его встретил карфагенский корабль, украшенный шерстяными повязками и масличными ветвями. На нем плыли десять первых людей Карфагена, посланные по настоянию Ганнибала просить мира. (5) Когда они приблизились к корме Сципионова корабля, они стали, протягивая жезлы умоляющих, взывать к справедливости и милосердию Сципиона. (6) Им ответили только одно – чтобы они явились в Тунет[3232]: туда Сципион перенесет свой лагерь. Сам он проплыл немного вперед, рассматривая расположение Карфагена – не потому, что сейчас это было нужно, а скорей чтобы еще припугнуть врага. Затем он вернулся в Утику и отозвал туда же Октавия.
(7) Когда они шли к Тунету, получено было известие, что Вермина, сын Сифака[3233], идет на помощь карфагенянам; конницы у него больше, чем пехоты. (8) Часть римского войска со всею конницей в первый день Сатурналий[3234]без труда рассеяла нумидийцев. Бежать им оказалось некуда: со всех сторон их окружили всадники, перебили пятнадцать тысяч, взяли в плен тысячу двести, захватили полторы тысячи нумидийских коней и семьдесят два знамени. Сам царек и с ним несколько человек бежали. (9) Лагерь был вновь поставлен под Тунетом на том же месте, и к Сципиону пришли тридцать карфагенских послов.