22. (1) После речи претора поднялся шум. Одни ее одобряли, другие сурово бранили одобряющих, (2) и уже не только отдельные люди, но и целые города спорили между собой; должностные лица союза – их называют «дамиурги» и избирают числом десять человек[3508]– тоже вступили в перепалку ничуть не менее горячую, чем толпа. (3) Пятеро говорили, что они внесут предложение о союзе с римлянами и поставят его на голосование; пятеро других утверждали, что закон запрещает должностным лицам ставить на голосование, а собранию принимать решение против союза с Филиппом. Так в перебранках прошел еще один день. (4) Последний, третий, день остался собранию для принятия законного решения. К этому времени страсти накалились до того, что отцы с трудом удерживались от расправы над сыновьями. (5) У пелленца Писия был сын дамиург по имени Мемнон, из тех, что противились принятию решения и опросу мнений. (6) Писий долго умолял сына, чтобы тот позволил ахейцам позаботиться об общем благе и своим упрямством не толкал к гибели целый народ. (7) Когда мольбы не подействовали, он поклялся, что будет считать его не сыном, а врагом и убьет собственной рукой. (8) Этим отец добился того, что на следующий день сын присоединился к тем, кто стоял за голосование. Поскольку они оказались в большинстве, а почти все города не колеблясь одобряли предложение и открыто заявляли, какое решение они примут, (9) то жители Дим, мегалополитанцы и некоторые из аргосцев, прежде чем было принято решение, поднялись и покинули собрание, чему никто не удивился и не попенял. (10) Дело в том, что мегалополитанцы еще на памяти их дедов[3509]были изгнаны с родины лакедемонянами; вернул же их обратно Антигон. Димы были недавно захвачены и разграблены римским войском, а Филипп приказал выкупить их жителей, где бы они ни томились в рабстве, и вернул им не только свободу, но и родину. (11) Аргосцы же помимо того, что верили, будто от них ведут свой род македонские цари, в большинстве своем к тому же были связаны с Филиппом узами гостеприимства и семейной дружбы. (12) Потому‑то все они и покинули собрание, которое склонялось к решению о союзе с римлянами. Поскольку на них лежал долг за столь великие и недавние благодеяния, им простили этот уход.
23. (1) Остальные общины ахейцев, когда началось голосование, срочным декретом утвердили союз с Атталом и родосцами. (2) Союз с римлянами не мог быть утвержден без согласия народа римского[3510], и его отложили до того времени, когда появится возможность отправить послов в Рим. (3) Пока что постановили отрядить трех послов к Луцию Квинкцию, а все ахейское войско двинуть к Коринфу, поскольку Квинкций, захватив Кенхреи, осаждал уже и сам город[3511].
(4) Ахейцы расположились лагерем подле тех ворот, что ведут к Сикиону; римляне осаждали часть города, обращенную к Кенхреям; Аттал перевел войско через Истм и вел осаду со стороны Лехея – гавани у другого моря[3512]. Сперва они вели дело медленно, надеясь, что внутри города начнется распря между горожанами и царским гарнизоном. (5) Но там, напротив, все были одушевлены единым порывом: македоняне защищали Коринф так, будто это была и их родина, а коринфяне принимали власть начальника гарнизона Андросфена, словно он был их согражданином, избранным на должность голосованием. (6) Поэтому союзникам оставалось надеяться на силу, на оружие, на осадные сооружения. Со всех сторон к стенам были подведены насыпи, хотя подходить туда было нелегко. (7) С той стороны, откуда вели осаду римляне, таран разрушил часть стены; поскольку это место оказалось не защищенным укреплениями, македоняне бросились туда, чтобы оборонить его оружием, – между ними и римлянами вспыхнула ожесточенная битва. (8) И сначала благодаря численному перевесу они с легкостью отбросили римлян, но затем, когда подоспели подкрепления от ахейцев и Аттала, силы сторон сравнялись, и стало ясно, что союзники легко оттеснят отсюда македонян и греков. (9) Там было великое множество италийских перебежчиков; частью из войска Ганнибала – они пошли за Филиппом, страшась наказания от римлян, – частью же из моряков: те, что недавно бежали из флота и перешли к врагу в надежде на более почетный род службы[3513]. В случае победы римлян им не оставалось надежды на спасение, но отчаяние воспламеняло в них скорее ярость, чем храбрость. (10). Напротив Сикиона есть выдающийся в море мыс, это мыс Юноны, которую называют Акрея[3514]. Расстояние оттуда до Коринфа – почти семь миль[3515]. (11) Царский префект Филокл привел туда через Беотию тысячу пятьсот воинов. Наготове были посланные из Коринфа ладьи, которые, приняв это войско, перевезли его в Лехей. (12) Аттал предложил сжечь осадные сооружения и немедленно прекратить осаду; упорнее настаивал на своем замысле Квинкций, но и он, увидев царские передовые части перед всеми воротами, понял, что не сможет выдержать натиск врага в случае вылазки, и согласился с предложением Аттала. (13) Итак, предприятие оказалось тщетным: отпустив ахейцев, союзники вернулись на корабли. Аттал отправился в Пирей, а римляне – на Коркиру.
24. (1) Пока флот был занят всем этим[3516], консул разбил лагерь в Фокиде у Элатеи. Сперва он попытался решить дело, вступив в переговоры со старейшинами элатейцев, (2) и лишь когда получил ответ, что от них ничего не зависит и что царские воины многочисленнее и сильней горожан, он напал на город сразу со всех сторон, с оружием и осадными приспособлениями. (3) К стене подведен был таран – когда с ужасным шумом и грохотом рухнула стена между двумя башнями, римская когорта немедленно ринулась в открывшийся проход. (4) Покинув свои посты, македоняне из всех частей города бросились к тому месту, где наступал неприятель. (5) Римляне тем временем перелезали через обрушившуюся стену, а к другим приставляли лестницы. И пока взоры и внимание защитников были обращены в одну сторону, во многих местах вооруженные воины, вскарабкавшись по лестницам, захватили стену и перебрались в город. (6) Услыхав шум, враги в страхе покинули место, которое обороняли сомкнутым строем, и все бежали в крепость. За ними туда последовала толпа безоружных. (7) Так консул овладел городом. Разграбив его, он послал в крепость вестников, которые обещали царским воинам жизнь, если те согласятся уйти безоружными, а элатейцам свободу. Соглашение было заключено, и консул через несколько дней занял крепость.
25. (1) В остальном же, с прибытием в Ахайю царского префекта Филокла не только Коринф был освобожден от осады, но и Аргос ему предался. Зачинщиками тут выступили некоторые из знати, разузнав сперва настроения черни. (2) У аргосцев был обычай, чтобы в первый день народных собраний преторы возглашали имена Юпитера, Аполлона и Геракла как бы для доброго предзнаменования. Позднее закон добавил к этому перечню имя царя Филиппа. (3) Но коль скоро уже был заключен союз с римлянами, глашатай на сей раз его не помянул. (4) Из‑за этого в толпе сначала поднялся ропот, а потом стали выкрикивать имя Филиппа и требовать узаконенной почести. Наконец царское имя было возглашено при всеобщем одобрении. (5) Полагаясь на это изъявление чувств, Филокла призвали в город – ночью он захватил холм, над ним господствующий (эту крепость называют Лариса), и расположил там гарнизон. На рассвете он в полной боевой готовности начал спускаться к форуму, который находится у подножия крепости. Навстречу ему вышел отряд, построенный к сражению. (6) То был недавно поставленный ахейский гарнизон – около пятисот юношей из всех городов. Командовал им Энесидем из Дим. (7) Царский префект послал к ним вестника с повелением уйти из города: ведь сил у них не хватит даже на одних горожан, сочувствующих македонянам, а ведь к ним присоединились и сами македоняне, против коих не устояли даже римляне под Коринфом. Сначала этот приказ не стронул с места ни командира, ни воинов, (8) но вскоре они увидели, как с другой стороны приближается большой отряд вооруженных аргосцев. Однако было ясно, что, даже понимая неизбежность гибели, они приняли бы любую участь, будь предводитель их более упрям. (9) Но чтобы вместе с городом не был потерян и цвет ахейского юношества, Энесидем договорился с Филоклом, что им будет разрешено уйти. Сам же он не ушел, а с немногими преданными ему людьми[3517]остался с оружием в руках там, где стоял. (10) Филокл послал узнать, чего он хочет. Тот стоял недвижимо, выставив перед собой щит. Ему вверена оборона города, и он умрет с оружием в руках – таков был ответ. Тогда фракийцы по приказу префекта, метнув свои копья, убили всех. (11) Итак, даже после заключения союза между ахейцами и римлянами два знаменитейших города, Аргос и Коринф, оставались во власти царя. (12). Вот какие деяния совершили этим летом римляне в Греции на суше и на море.
26. (1) В Галлии консул Секст Элий не совершил ничего, достойного упоминания. (2) У него в провинции находились две армии – одну он, вопреки предписанию, не распускал (раньше ею командовал проконсул Луций Корнелий, но сам консул поставил во главе ее претора Гая Гельвия); вторую же привел в провинцию Элий[3518]. (3) Почти весь год он побуждал кремонцев и плацентийцев вернуться в колонии, откуда они разбежались из‑за бедствий войны.
(4) Если Галлия в тот год вопреки ожиданиям оставалась спокойна, то около Города чуть не вспыхнул мятеж рабов. (5) Карфагенских заложников содержали под стражей в Сетии[3519]. Поскольку то были дети знатных людей, вместе с ними там было множество рабов. (6) Их число увеличивалось еще и оттого, что сами сетийцы скупили немало рабов того же племени из добычи недавней африканской войны. (7) Они составили заговор, и сперва отправили кого‑то из своих к тем, которые находились в полях вокруг Сетии, а затем в округу Норбы и Цирцей – подстрекать рабов. Когда все уже было готово, они решили напасть на народ, как только тот отвлечется на зрелище во время игр, которые должны были состояться в Сетии в скором времени. (8) Думая внезапным мятежом и резней захватить Сетию, они намеревались затем овладеть Норбой и Цирцеями[3520]. Об этом чудовищном замысле донесли в Рим, городскому претору Луцию Корнелию Лентулу[3521]: (9) затемно к нему явились двое рабов и по порядку изложили все, что произошло и что было замыслено. (10) Приказав сторожить их в его доме, претор собрал сенат и поведал о том, что узнал от доносчиков. Получив приказ расследовать и подавить этот заговор, (11) он отправился в путь с пятью легатами. Всех, кого встречал по дороге, он заставлял принести присягу и с оружием следовать за ним. (12) И с этим наскоро собранным войском он прибыл в Сетию, имея при себе две тысячи человек, из которых никто не знал, куда он направляется. (13) Там зачинщики заговора были немедленно схвачены, а рабы бросились бежать из города. Затем по полям были разосланы люди выслеживать беглецов. (14) Вот какую великую службу сослужили два раба‑доносчика и один свободный. Сенаторы повелели даровать ему сто тысяч тяжелых ассов, а рабам по двадцать пять тысяч и свободу; а цену их господам выплатили из казны. (15) Через некоторое время было получено известие, что рабы из прежних участников того же заговора собираются занять Пренесту[3522]. (16) Отправившись туда, претор Луций Корнелий казнил почти пятьсот человек, виновных в этом замысле. Граждане опасались, что все подстроено пунийскими заложниками и пленными. (17) Поэтому в Риме по всем кварталам выставили охрану, а проверять караулы было приказано младшим должностным лицам; триумвиры тюремной каменоломни[3523]получили приказ усилить охрану; (18) претор разослал по латинским городам письмо, чтобы заложники содержались под стражей в частных домах и им бы не дозволяли появляться в общественных местах, а пленники имели бы на себе оковы не легче десяти фунтов и содержались бы под стражей непременно в городских тюрьмах.
27. (1) В том же году [198 г.] послы от царя Аттала возложили на Капитолии золотой венок в двести сорок шесть фунтов и принесли сенату благодарность, так как Антиох, уважая заступничество римских послов, вывел войско из пределов царства Аттала.
(2) Этим же летом к войску, которое было в Греции, было послано от царя Масиниссы двести всадников, десять слонов и двести тысяч модиев[3524]пшеницы. С Сицилии и Сардинии также было послано много продовольствия и одежды для войска. (3) Сицилией управлял Марк Марцелл, Сардинией – Марк Порций Катон, муж благочестивый и беспорочный, но выказавший сугубую суровость в пресечении ростовщичества: (4) ростовщики с острова были изгнаны, а расходы, которые обычно несли союзники на содержание преторов, сокращены или отменены.
(5) Консул Секст Элий, вернувшись из Галлии в Рим для проведения выборов, объявил консулами Гая Корнелия Цетега и Квинта Минуция Руфа. (6). Через два дня состоялись выборы преторов: в тот год впервые было избрано шесть преторов, ибо число провинций росло и держава расширялась[3525]. (7) Выбраны же были следующие: Луций Манлий Вольсон, Гай Семпроний Тудитан, Марк Сергий Сил, Марк Гельвий, Марк Минуций Руф, Луций Атилий. Из них Семпроний и Гельвий были перед тем плебейскими эдилами. (8) Курульными эдилами выбрали Квинта Минуция Терма и Тиберия Семпрония Лонга. Римские игры в этом году повторялись четырежды.
28. (1) В консульство Гая Корнелия и Квинта Минуция [197 г.] прежде всего был рассмотрен вопрос о консульских и преторских провинциях. Сперва было покончено дело с преторами, поскольку здесь смогли обойтись жеребьевкой[3526]. (2) Городские судебные дела достались Сергию, дела чужеземцев – Минуцию. Сардиния выпала Атилию, Сицилия – Манлию, Ближняя Испания – Семпронию, а Дальняя – Гельвию. (3) Но когда консулы приготовились метать жребий об Италии и Македонии, этому воспротивились народные трибуны Луций Оппий и Квинт Фульвий; они говорили, что Македония – провинция далекая (4) и до того дня ничто не оказывалось такой помехой войне, как отозвание прежнего консула, когда он только‑только приступал к делу и как раз начинал вести боевые действия. (5) Ведь уже четвертый год, как объявлена война Македонии, но Сульпиций потратил б о льшую часть года на поиски царя и его войска; Виллий был отозван, не доведя ничего до конца, как раз когда столкнулся с врагом; (6) Квинкция большую часть года удерживали в Риме священные обязанности[3527], и тем не менее он взялся за дело так, что наверняка мог бы довести войну до конца, появись он в провинции раньше или наступи зима позже. (7) И теперь, придя на зимние квартиры, он, говорят, так усердно готовится к войне, что, по всей видимости, завершит ее ближайшим летом, если ему не помешает преемник. (8) Подобными речами народные трибуны добились того, что консулы заявили о своей готовности предоставить решение сенату, если то же самое сделают и трибуны. Поскольку и та и другая сторона согласились на свободное обсуждение, сенаторы постановили отдать провинцию Италию обоим консулам, (9) а Титу Квинкцию продлить власть до прибытия преемника, назначенного сенатом; каждому консулу было назначено по два легиона, с тем чтобы они вели войну с предальпийскими галлами, отложившимися от римского народа. (10) Квинкцию в Македонию решили послать подкрепления: шесть тысяч пехоты, триста всадников, три тысячи моряков. (11) Начальствование над флотом было поручено тому же Луцию Квинкцию Фламинину, который им и прежде командовал. Преторам в обе Испании было назначено по восемь тысяч пехоты из числа союзников и латинов, а также по четыреста конников, чтобы отпустить оттуда старослужащих воинов; преторам было также приказано разграничить дальнюю и ближнюю провинции; (12) в Македонию дополнительно назначили легатами Публия Сульпиция и Публия Виллия, которые в прежние годы были в этой провинции консулами.
29. (1) Прежде чем консулы и преторы отправились бы в провинции, следовало искупить знамения, поскольку в Риме молния поразила храмы Вулкана и Суммана[3528], а во Фрегеллах – стену и ворота; во Фрузиноне посреди ночи воссиял свет; (2) в Эфуле родился двухголовый ягненок о пяти ногах; в Формиях два волка вошли в город и растерзали несколько прохожих, а в Риме волк проник не просто в город, но даже на Капитолий.
(3) Народный трибун Гай Атиний внес предложение о выводе пяти колоний на морское побережье: двух в устья рек Вултурна и Литерна, одной в Путеолы, одной в Салернскую крепость; (4) к ним был добавлен Буксент[3529]. В каждую колонию было приказано отправить по триста семей. Триумвирами, которым предстояло заниматься выведением колоний, были назначены Марк Сервилий Гемин, Квинт Минуций Терм и Тиберий Семпроний Лонг с полномочиями на три года.
(5) Когда был произведен набор и завершены другие дела, божественные и человеческие, в которых обязаны участвовать оба консула[3530], они отправились в Галлию. (6) Корнелий двинулся прямой дорогой[3531]на инсубров, которые, объединившись с ценоманами, пребывали в боевой готовности. Квинт Минуций, отклонившись влево, пошел по Италии к Нижнему морю[3532]; выведя войско к Генуе, он начал войну с лигурийцами. (7) Два лигурийских города, Кластидий и Литубий, а также две общины того же племени, Келаты и Кердекиаты, сдались ему. Таким образом, вся страна по сю сторону Пада, за исключением галльских бойев и лигурийских ильватов, оказалась под властью римлян[3533]. (8) Говорили, что сдалось пятнадцать городов с населением двадцать тысяч человек. Затем консул повел легионы в землю бойев.
30. (1) Незадолго до этого войско бойев перешло Пад и соединилось с инсубрами и ценоманами, (2) поскольку они сочли, что раз консулы будут действовать, соединив легионы, то и им следует объединить силы. (3) Когда же пришла весть, что один из консулов сжигает поля бойев, немедленно пошли распри: бойи требовали, чтобы все помогали попавшим в беду, а инсубры отказывались оставить свою землю. (4) Итак, силы разделились: в то время как бойи поспешили на защиту своих полей, инсубры с ценоманами остались на берегу реки Минций. (5) Консул Корнелий разбил лагерь на той же реке, двумя милями ниже по течению. (6) Отправив оттуда посланцев в селения ценоманов и в Бриксию[3534], главный город этого племени, он узнал, что молодежь вооружилась, не получив одобрение старейшин, и что ценоманы присоединились к мятежу инсубров не по решению общины. (7) Тогда консул вызвал к себе вождей и начал убеждать их и настаивать, чтобы ценоманы отложились от инсубров и, подняв знамена, либо вернулись домой, либо перешли на сторону римлян. (8) Но этого добиться он и не смог; консулу были лишь даны заверения в том, что во время сражения ценоманы или будут бездействовать, или, если представится случай, помогут римлянам.
(9) Инсубры не знали об этом уговоре, но как‑то почувствовали, что их союзники ненадежны. Поэтому, когда стали выстраиваться к бою, инсубры решили не поручать ценоманам ни того, ни другого крыла, чтобы их коварство, буде они отступят, не погубило всего дела, и расположили их в запасе, за своими боевыми порядками. (10) Перед сражением консул дал обет, что возведет храм Юноне Спасительнице[3535], если в этот день враги будут разбиты и обращены в бегство. Тут воины подняли крик, что они порадеют о выполнении консульского обета – и ударили на врага. (11) Инсубры не выдержали первого же столкновения. Некоторые утверждают, что и ценоманы в разгар сражения вдруг напали на инсубров с тыла, удвоив смятение. В окружении было перебито тридцать пять тысяч врагов, а две с половиной тысячи захвачено живыми, (12) среди них вождь пунийцев Гамилькар[3536], который послужил причиной этой войны. Было взято сто тридцать боевых знамен и свыше двухсот повозок. (13) Многие галльские города, которые последовали за инсубрами в их мятеже, сдались римлянам.
31. (1) Консул Минуций сперва обошел все пределы бойев, сея кругом разорение, но затем, когда их войско, покинув инсубров, вернулось для защиты родных очагов, он вернулся в лагерь, намереваясь встретиться с врагом в открытом сражении. (2) Бойи также готовы были бы драться, если бы весть о разгроме инсубров не сломила их дух. Бросив лагерь и полководца, бойи рассыпались по селениям; каждый теперь собирался защищать свое имущество, а это заставляло и противника изменить способ ведения войны. (3) Отчаявшись решить дело одним сражением, консул вновь начал разорять поля, жечь дома и захватывать поселки. (4) В эти же дни был сожжен Кластидий. Оттуда Минуций повел легионы к лигурийцам‑ильватам, которые одни еще не покорились. (5) Но, услышав, что инсубры разбиты в сражении, а бойи так напуганы, что не отважились на решительное сражение, – сдалось и это племя. (6) Письма от обоих консулов о счастливом исходе дел в Галлии пришли в Рим почти одновременно. Городской претор Марк Сергий прочитал их сначала в сенате, а потом, с одобрения отцов‑сенаторов, – народу. Были назначены четырехдневные молебствия.
32. (1) К этому времени уже наступила зима[3537]. Когда Тит Квинкций, захватив Элатею[3538], расположился на зимних квартирах в Фокиде и Локриде, возникла распря в Опунте[3539]. (2) Одна сторона призывала этолийцев, которые были ближе, другая – римлян. (3) Этолийцы подоспели первыми, однако состоятельные горожане, закрыв перед ними ворота и послав вестника к римскому полководцу, удерживали город до его прибытия. (4) Но городская крепость охранялась царским гарнизоном, и ни угрозы опунтцев, ни величие римского командующего не могли заставить его уйти оттуда. (5) С осадой крепости дело замедлилось, поскольку от царя прибыл посланец с просьбой назначить место и время для переговоров. (6) Квинкций, хотя и неохотно, согласился на предложение царя, и не то чтобы он не желал выглядеть человеком, который сам – где силой оружия, где переговорами – довел до конца войну; (7) но ведь он еще даже не знал, будет ли прислан на смену ему один из новых консулов, или же ему будут продлены полномочия (добиваться чего всеми силами он поручил своим друзьям и близким). (8) Однако такие переговоры казались ему выгодными, поскольку давали возможность повернуть дело и к войне (если он останется командующим), и к миру (если будет отозван). (9) Было выбрано место на берегу Малийского залива возле Никеи. Царь прибыл туда от Деметриады с пятью ладьями и одним военным кораблем. (10) С ним были знатные македоняне и ахейский изгнанник, знаменитый Киклиад. (11) С римским командующим были царь Аминандр, Дионисодор, посланник Аттала, Агесимброт, начальник родосского флота, Феней, вождь этолийцев, и двое ахейцев, Аристен и Ксенофонт. (12) Вместе с ними римлянин вышел к самой кромке берега, в то время как царь появился на носу стоявшего на якоре судна. (13) «Удобнее было бы, – сказал Квинкций, – если бы ты сошел на землю. Тогда бы мы и говорили, и слушали друг друга, стоя лицом к лицу». Царь отказался это сделать. «Да кого же ты боишься?» – спросил Квинкций, (14) на что тот с царским высокомерием ответил: «Я‑то никого не боюсь, разве что бессмертных богов. Но не всем я доверяю из тех, кого вижу вокруг тебя, и менее всего этолийцам». – (15) «Переговоры с врагом равно опасны для всех, если стороны друг другу не доверяют», – сказал римлянин. (16) «Однако, Квинкций, коль свершится клятвопреступление, то неравной наградой за вероломство будут Филипп и Феней, – произнес царь.– Ведь македонянам подыскать на мое место царя было бы труднее, чем этолийцам другого претора».
33. (1) Затем наступило молчание, ибо римлянин считал, что первым следует говорить просившему о переговорах, а царь – что первое слово принадлежит тому, кто диктует условия мира, а не тому, кто их принимает. (2) Тогда заговорил римлянин: его речь, сказал он, будет проста, он ведь лишь перечислит те условия, без которых мирный договор невозможен. (3) Царь должен вывести гарнизоны из всех греческих городов; выдать союзникам римского народа пленных и перебежчиков; возвратить римлянам те области Иллирика, которые царь захватил после заключения Эпирского мира[3540]; (4) вернуть царю Египта Птолемею города, захваченные после смерти Птолемея Филопатора[3541]. Таковы условия его собственные и римского народа, однако справедливо будет выслушать также и требования союзников. (5) Посол царя Аттала просил вернуть корабли и пленных, захваченных в морской битве у Хиоса, а также восстановить в целости Никефорий[3542]и храм Венеры, которые Филипп разграбил и разорил. (6) Родосцы требовали назад Перею – это область на суше напротив Родоса, издревле находившаяся под их властью[3543]; еще они настаивали на выводе гарнизонов из Иаса, Баргилий, Еврома, а на Геллеспонте из Сеста и Абидоса; (7) кроме того, они хотели, чтобы византийцам был на прежних правах возвращен Перинф и чтобы были освобождены все торговые города и гавани Азии. (8) Ахейцы требовали назад Коринф и Аргос; претор этолийцев Феней настаивал на том же, на чем и римляне: чтобы была освобождена Греция, а этолийцам возвращены города, некогда подчинявшиеся их законам и власти[3544]. (9) Тут его речь подхватил знатный этолиец Александр, слывший среди них краснобаем. (10) Он заявил, что уже давно молчит, но не потому, чтобы полагал эти переговоры ведущими к чему бы то ни было, а лишь из нежелания прерывать кого‑нибудь из союзников; Филипп ведь никогда ни о мире честно не договаривался, ни войн по‑настоящему доблестно не ведет. (11) При переговорах он строит козни и ловчит, а на войне не встречается с врагом в открытом поле и не бьется лицом к лицу, но, убегая, жжет и грабит города, а, побежденный, истребляет добычу победителей. (12) Нет, не таковы были древние цари македонские, у них было в обычае воевать в строю, города же по возможности щадить, чтобы держава македонян становилась богаче. (13) Что толку уничтожать то, из‑за чего и ведется война? Ведь тот, кто это делает, не оставляет себе самому ничего, кроме самой войны. (14) В прошлом году Филипп разорил больше союзнических фессалийских городов, чем все враги, когда‑либо бывшие у Фессалии. (15) Да и у этолийцев он больше отнял, когда был их союзником, чем когда воевал с ними. Он захватил Лисимахию[3545], выгнав оттуда претора и этолийский гарнизон. (16) И подвластный ему город Киос[3546]он тоже разграбил и разорил дочиста. Столь же вероломно захватил он Фивы Фтиотийские[3547], Эхин, Ларису, Фарсал.
34. (1) Распаленный речью Александра, Филипп приказал передвинуть корабль поближе к берегу, чтобы его было слышно. (2) Когда начал он говорить, особенно нападая на этолийцев, его резко прервал Феней, заявивший, что дело не в речах: следует либо побеждать в войне, либо подчиняться более сильному. (3) «Ну, это‑то ясно и слепому», – ответил Филипп, труня над Фенеевыми больными глазами, – от природы он был насмешливее, чем это пристало царю, и не упускал случая позабавиться даже в серьезном деле. (4) Затем он с негодованием заговорил о том, что этолийцы, как и римляне, требуют, чтобы он ушел из Греции, а сами даже не могут сказать, каковы ее, Греции, границы. Ибо даже в самой Этолии земли агреев, аподотов и амфилохийцев, составляющие ее очень большую часть, не принадлежат к Греции[3548]. (5) «Вот этолийцы жалуются, – продолжил Филипп, – что я не стал щадить их союзников. Справедливо ли это, если у них самих древний обычай, разрешавший молодежи воевать (правда, без согласия государства) против собственных их союзников, приобрел силу закона? Разве не случается сплошь и рядом, что в каком‑нибудь сражении обе воюющие стороны пользуются помощью этолийских отрядов? (6) И Киос я не захватил, но лишь помог Прусию[3549], своему союзнику и другу, в его осаде. И Лисимахию я от фракийцев спас, но навязанная мне нынешняя война отвлекла меня от защиты этого города, и теперь им владеют фракийцы. (7) Таков мой ответ этолийцам. Атталу же и родосцам я по справедливости ничего не должен: ведь это их вожди начали войну, а не я. (8) Впрочем, из уважения к римлянам я верну родосцам Перею, а Атталу – корабли с пленными, какие удастся разыскать. (9) А что касается требований о восстановлении Никефория и храма Венеры, то ответ у меня один: (10) поскольку нету другого способа восстановить срубленный лес или рощу, то расходы и заботу о посадках я уж возьму на себя, коль скоро царям вздумалось договариваться и о таких вещах». (11) А в конце речи он обрушился на ахейцев: начав с Антигона, он затем перечислил и свои заслуги перед их племенем, велел прочитать их о нем постановления, в которых собраны были все божеские и человеческие почести. (12) Наконец был прочтен их самый последний декрет, в котором объявлялось об отложении от царя. Резко порицая ахейцев за клятвопреступление, (13) он все же обещал вернуть им Аргос, а относительно Коринфа, сказал он, ему предстоит рассудить с римским командующим, а заодно и узнать, должен ли, по мнению римлян, он, Филипп, уйти из тех городов, которые захватил сам и которыми владеет по праву войны, или даже из тех, которые получил от своих предков.
35. (1) Ахейцы и этолийцы приготовились ответить на это, но поскольку солнце уже заходило, переговоры были отложены на следующий день, и Филипп вернулся на стоянку, с которой приплыл, а римляне и союзники – в лагерь. (2) На другой день Квинкций в условленное время прибыл к Никее, ибо именно это место было ими оговорено. Но в течение нескольких часов не появлялся ни сам Филипп, ни вестник от него. Когда уже совсем отчаялись его дождаться, внезапно появились корабли. (3) Царь объяснил, что ему были предъявлены столь суровые и постыдные условия, что он не знал, как быть, и потратил на обдумывание целый день. (4) Однако все сочли, что он умышленно затянул дело до вечера, чтобы у ахейцев и этолийцев не оставалось времени для ответа. (5) Это мнение укрепил и сам царь, попросив, чтобы ему было дозволено переговорить с самим римским командующим без посторонних: чем тратить время в препирательствах, лучше как‑нибудь завершить дело. (6) Сперва предложения не приняли, дабы не казалось, что союзники устранены от переговоров. (7) Но поскольку Филипп продолжал настаивать, то остальные по общему решению удалились, а римский командующий с военным трибуном Аппием Клавдием подошел к кромке берега. (8) Царь с теми двумя, кто сопровождал его накануне, сошел на землю. Там они некоторое время беседовали с глазу на глаз. Что Филипп сообщил об этом разговоре своим – неизвестно; (9) Квинкций же доложил союзникам, что царь уступает римлянам все побережье Иллирика, возвращает перебежчиков и пленных, какие найдутся; Атталу – корабли и захваченных с ними моряков; (10) родосцам он вернет область, называемую Переей, но Иаса и Баргилий не уступит; (11) этолийцам возвратит Фарсал и Ларису, но Фив не отдаст; ахейцам же уступит не только Аргос, но и Коринф. (12) Такое решение царя о том, что именно он уступит, а что нет, не понравилось союзникам. При этих условиях они больше потеряли бы, чем выиграли. (13) Союзники считали, что причины войн не будут устранены, пока царь не уберет из Греции все гарнизоны.