Мы продолжали настаивать на необходимости запуска ТУ-2, так как по своим боевым качествам он был выше ПЕ-2 и ИЛ-4. Но Сталин был непреклонен.
— В принципе я — за, но пока подождём.
(Действительно, к вопросу о производстве ТУ-2 позже, когда наше военное положение стало ещё лучше, вернулись, и в 1944 году самолеты ТУ-2 начали появляться на фронте.) Затем Сталин заговорил о выпуске истребителей ЯК-9 с тяжёлыми пушками калибра 37 миллиметров. Эта машина в опытном экземпляре прошла государственные испытания. Сталин сильно ругал нас за то, что ещё не налажен серийный выпуск машин. Он потребовал также выпуска самолёта ЯК-9Д с дальностью полёта 1400 километров, который в опытном образце тоже прошёл испытания. Об этом военные уже доложили правительству, но серийный выпуск машины задерживался. Нам предложили срочно представить проект решения Государственного комитета обороны о серийном выпуске в самые сжатые сроки истребителей ЯК-9Т с 37-миллиметроными пушками и истребителей ЯК-9Д увеличенной дальности. Дальность полёта истребителей, в частности ЛА-5 и ЯК-9, стала предметом разговора при обсуждении в ЦК любого авиационного вопроса. О чём бы ни говорили, непременно в конце концов переходили на дальность. Объяснялось это тем, что Верховное главнокомандование планировало крупное наступление летом 1943 года и быстрое продвижение наземных войск необходимо было прикрывать с воздуха истребителями. Мы не могли вслед за сухопутными войсками, теснящими и отгоняющими врага, сразу строить аэродромы, поэтому увеличение дальности стало проблемой номер один. В один из мартовских дней 1943 года вызвали в Кремль по вопросу о двигателе Климова ВК-107, а разговор опять зашёл о дальности полётов истребителей. Мы доложили о том, что конструктор Лавочкин выпустил новую модификацию самолёта ЛА-5 с мотором М-71 — мощным двигателем воздушного охлаждения конструктора Швецова — и что самолёт показал при этом хорошие лётные качества.
Сталин обрадовался, стал подробно расспрашивать о данных машины, но заметил:
— Скажите Лавочкину, что дальность его самолета мала. Нам нужно, чтобы она была не меньше тысячи километров...
Тут же он перешёл к сравнению наших истребителей с английским "Спитфайром" и американским "Айркобра". При этом он заметил, что фирменные данные заграничных машин преувеличиваются.
Когда он назвал данные самолёта "Спитфайр", я, полагая, что он имеет в виду "Спитфайр"-разведчик, дальность которого превышала 2 тысячи километров, сказал, что этот самолёт не имеет стрелкового оружия, он не истребитель, а разведчик.
На это Сталин возразил:
— Что вы ерунду говорите? Что я ребёнок, что ли? Я говорю об истребителе, а не о разведчике. "Спитфайр" имеет большую дальность, чем наши истребители, и нам нужно обязательно подтянуться в этом деле...
Я обещал принять все меры, в частности, к увеличению до 1200 километров дальности истребителей с тяжёлыми пушками. Когда промышленность давала уже достаточно самолётов фронту, Сталин проявил заботу о создании резерва для того, чтобы в случае необходимости бросить на фронт дополнительное количество боевых машин. Самолёты эти — штурмовики ИЛ-2 и истребители ЯК — хранились зачехлёнными на специально отведённых для этого аэродромах. Однако у ИЛ-2 хвостовая часть фюзеляжа, а у ЯК — хвостовое оперение были выполнены из дерева, и дерево кое-где подгнило. Сталин рассчитывал на возможность использования этих машин в любое время, но, узнав о том, что требуется ремонт, вызвал к себе заместителя главкома генерала Ворожейкина, Ильюшина и меня. Он с пристрастием стал допрашивать, кто же виноват в том, что у самолётов подгнили хвосты. И сам обвинил начальника тыла воздушных сил генерала Федора Ивановича Жарова, ответственного за хранение материальной части. Мы почувствовали, что Жарову грозят большие неприятности. Но генерал Ворожейкин смело заступился за Жарова и объяснил Сталину, что самолёты длительное время — осень, зиму и весну — стояли на аэродроме, под открытым небом, и хотя были зачехлены, но на них не летали и, так сказать, не проветривали. Из-за температурных изменений и влажности произошла порча некоторых деревянных деталей. Сталин не желал ничего слушать и хотел предать Жарова суду, но Ворожейкин стоял на своём, а мы его поддержали. В конце концов Сталин успокоился, потребовал исправления самолётов в кратчайший срок, что ему и было обещано. Когда нас отпустили, мы с Ильюшиным облегчённо вздохнули. Если бы Ворожейкин не проявил твёрдость, Жарова наверняка бы судили. Уже с середины 1942 года лётчики, танкисты, артиллеристы и солдаты нашей славной пехоты чувствовали могучую поддержку тыла. Производство вооружения нарастало с каждым месяцем. Фронтовики на собственном опыте убедились, что, владея отечественной боевой техникой, можно с успехом бить врага. Действительно, наша техника была хорошей. Но нам пришлось пережить с этой техникой одну общую и для авиации, и для танковых войск, и для артиллерии болезнь — эпидемию "улучшений". Отработанную, принятую на вооружение и налаженную в массовом производстве машину принимались "улучшать", внося "непринципиальные" конструктивные изменения, технологические "улучшения", "усовершенствования", "повышающие" боеспособность и т. п. И эти мелкие, казалось бы действительно непринципиальные, изменения, но вносимые неорганизованно и в больших количествах, стали настоящим бичом. Не будет ошибкой сказать, что не было почти ни одной боевой машины, которую бы так или иначе под тем или иным предлогом не пытались улучшать. И всё это с самыми благими намерениями — дать фронту лучшее. Вначале на это как-то не обращали внимания, а спохватились лишь после того, как выяснились пагубные последствия проводимых наспех, без достаточной проверки, а часто и неоправданных "улучшений". Таких примеров сколько угодно было и у нас в авиации, но мне особенно запомнился очень показательный случай с танками КВ, когда они в самый разгар ответственных боев под Харьковом вышли из строя. При разборе этого вопроса вызвали в Кремль и нас с наркомом. В ГКО были получены с фронта сведения, что танк КВ, в своё время всесторонне испытанный, потерял свои боевые качества. Оказалось, что его сильно перетяжелили, и он стал ненадёжен. Сталин потребовал объяснения у танкистов и прежде всего спросил:
— А где конструктор Котин?
Ему ответили, что Котин вылетел на фронт как раз по этому вопросу и занимается доводкой танка. Выяснилось, что военные предъявили ряд необоснованных требований по "улучшению" танка, а конструктор по мягкости характера пошёл на удовлетворение этих требований. Сталин был очень рассержен и бросил танкистам серьёзные обвинения в безответственности. Он сказал:
— Улучшать боевые машины нужно с умом. Нельзя односторонне, не учитывая всего комплекса боевых качеств, увеличивать толщину брони, добавлять горючего, забывая о том, что вес танка увеличился, а двигатель остался тот же самый. В результате перетяжеления двигатель оказался перегруженным, перенапряжённым. Надёжность машины уменьшилась, танк потерял проходимость и маневренные качества... И конструктору передайте, что нельзя быть таким мягкотелым. Конструктор не должен идти на поводу у всех, он в первую очередь отвечает за машины, и если предъявляются неосновательные, безответственные требования, должен протестовать.
Танкисты не могли дать сколько-нибудь вразумительных объяснений, и, поскольку Котин отсутствовал, на этом разговор о КВ закончили. Отпустив генералов-танкистов, Сталин обратился к нам:
— Вы думаете, это вас не касается? Я ведь знаю, что вы тоже любите "улучшать" самолёты и моторы, охотно выполняете всякие безответственные требования, прислушиваетесь к обывательским разговорам. Советчиков много, а спросим с вас.
Он погрозил пальцем:
— Запомните: конструктор должен быть твёрдым, должен защищать свою машину от безответственных советчиков. Сделать хорошую машину трудно, испортить очень просто. А спрашивать будем с конструктора!
Прочитав нам нотацию, Сталин вышел в соседнюю комнату, принёс оттуда зелёную коробку с папиросами "Герцеговина флор", раскрошил табак, закурил свою трубку и перешёл к обсуждению других авиационных вопросов. В частности, он завёл разговор о повышении мощности авиационных двигателей и о необходимости в связи с этим повысить качество авиационного бензина. Он требовал увеличить выпуск бензина с октановым числом Б-78 вместо выпускавшегося раньше бензина с октановым числом Б-74. Октановое число характеризует качество бензина: чем выше октановое число, тем меньше опасность детонации двигателя, а стало быть, можно повысить мощность мотора, не опасаясь его перенапряжения или преждевременного разрушения. В обсуждении принял участие также нарком нефтяной промышленности И. К. Седин. Он получил категорическое указание о выпуске бензина Б-78 для того, чтобы повысить мощность авиационных двигателей. Что касается борьбы с эпидемией конструктивных, технологических и всяких других изменений, то вскоре был издан утверждённый в ЦК приказ наркома авиационной промышленности "О технологической дисциплине", предусматривавший суровую кару за необоснованные, легкомысленные изменения конструкции боевой техники.
К лету 1943 года наши ВВС обладали мощной авиационной техникой. Безвозвратно ушло время, когда, как в первые месяцы войны, каждый выпускаемый промышленностью самолёт находился на учёте. Особенно острой была потребность в истребителях, когда наши войска, отступавшие под натиском гитлеровцев, подвергались безнаказанным налетам "Юнкерсов" и "Мессершмиттов". Потребность в истребителях была так велика, что первое время Сталин сам распределял их буквально поштучно.
Но уже с середины 1942 года фронт стал получать истребители в ощутимых количествах. Героическими усилиями рабочих авиазаводов выпуск истребителей в течение 1942 года неуклонно увеличивался, и уже весной 1943 года в небе Кубани наши лётчики одержали свою первую крупную победу в воздушной битве с гитлеровцами. Насыщенность истребителями в то время стала уже достаточной, но они были распылены на фронте огромной протяжённости. В этих условиях встал вопрос о создании крупных ударных соединений истребителей для решения целевых оперативных заданий Ставки. Вызванные по этому вопросу поздно вечером 10 июня 1943 года, мы встретились в приёмной с маршалом Василевским и генералом армии Хрулёвым. Они в это время оживлённо обсуждали представленные на утверждение образцы новых орденов и медалей на ленточных колодках. В двух больших плоских ящиках, выложенных внутри красным сукном, рядами лежали различные ордена и медали, каждый в отдельности на орденских ленточках, а также два, три и четыре ордена, соединённых для образца на общей планке.
Мы тоже с интересом рассматривали ордена, примеряли к груди. Все находили, что новое крепление орденов не на штифтах, а на ленточке и соединение их на планке гораздо красивее и наряднее.
Через несколько минут подошли руководители Военно-Воздушных Сил — маршал авиации Новиков, генералы Никитин и Ворожейкин, и нас всех вместе пригласили зайти в кабинет. Сталин начал с того, что истребителей у нас с каждым днём выпускается всё больше, поэтому нужно подумать о более эффективном их применении.
— Наша истребительная авиация, — сказал он, — разбросана по отдельным фронтам и не может быть использована концентрированно, как ударная сила, для решения самостоятельных задач, как, например, завоевание господства в воздухе на том или другом участке фронта. Пока что наши истребители в основном взаимодействуют с наземными войсками и самостоятельного значения не имеют. Силы истребительной авиации распылены. А что могут дать собранные в кулак и целеустремленно использованные истребители, показало Кубанское воздушное сражение. Пока у нас не хватало истребителей, мы не могли и думать на эту тему, а теперь можно поговорить.
Сталин предложил создать несколько специализированных истребительных корпусов, подчинённых Главному командованию, с тем чтобы использовать эти части для массированных ударов против вражеской авиации, для завоевания господства в воздухе на решающих участках фронта. Все присутствующие единодушно согласились с этим предложением. После оживлённого обсуждения были решены также вопросы о количестве формируемых корпусов, о вооружении их теми или иными типами истребителей и о распределении их на основных направлениях фронта. Почти все кандидатуры командиров корпусов Сталин называл сам, и после короткого обсуждения их деловых характеристик они были утверждены. В ходе беседы возник также вопрос о прикреплении отдельных руководителей ВВС к основным фронтам для руководства действиями нашей авиации. Зашёл разговор о генерале Худякове, который находился в то время на Западном фронте. Сталин хорошо о нём отозвался и заметил, что Худяков "засиделся" в генерал-лейтенантах, что надо ему присвоить звание генерал-полковника. Он поинтересовался также, какие награды имеет Худяков, удивился, что у него мало орденов, заметил, что он заслуживает награды, и предложил наградить Худякова орденом Суворова II степени. Был решён вопрос о переводе генерала Худякова на Белгородское направление, где предстояли серьёзные операции. На другой же день Указы о присвоении С. А. Худякову воинского звания генерал-полковника и о награждении его орденом Суворова II степени были опубликованы в газетах. При обсуждении других кандидатур состоялся такой любопытный разговор. Речь зашла о назначении командующего одной из воздушных армий. Оказалось, что Сталин лично не знал предложенного кандидата, и он поинтересовался:
— Ну, а как он — справится? Что из себя представляет? Заместитель главкома генерал Ворожейкин ответил:
— Да, он подходящий человек. На что Сталин возразил:
— Что значит подходящий? Дело-то он знает? Тогда Ворожейкин добавил ещё несколько общих данных анкетного порядка.
— Я вас спрашиваю: он дело знает?
— Да, товарищ Сталин, он честный человек.
— Бросьте вы эти эпитеты: честный, подходящий. Мало что честный, одной честности недостаточно, дураки тоже честные бывают. Нам важно, чтобы он был не только честным, но чтобы дело знал.
Вслед за этим Сталин высказал несколько общих соображений об организационной работе в армии. Он говорил, что современная война требует от военных руководителей больших организаторских способностей, что крупный военачальник — генерал, командующий фронтом, армией, дивизией — это прежде всего организатор.
— Некоторые наши военные, — говорил Сталин, — любят кружки ставить на картах и передвигать флажки, отмечать продвижение войск, составлять оперативные планы, считая, что этим ограничивается деятельность военного руководителя. А грош цена этим оперативным планам, если не организованы люди и техника. Современный командир должен быть прежде всего организатором людей и боевой техники, и не только организатором, но и смелым новатором, применять новые методы тактики, знать новое оружие. А некоторые, как показал опыт, не любят нового, свежего, непроверенного и со времен Кира Персидского ходят по проторённой дорожке. Сейчас у такого командира ничего не получится. Так воевать сейчас нельзя.
Жизнь это подтвердила и многому научила.
В ходе самой войны выросли талантливые полководцы, выдающиеся военачальники, овладевшие высотами военного искусства. Многие из них сумели использовать гигантский опыт тяжёлых битв не только для разгрома противника, но и для послевоенного совершенствования вооруженных сил нашей Родины.
Господство в воздухе
Подготовка к решающей битве. — Героический подвиг советского тыла. — Операция "Цитадель". — Разгром гитлеровцев на Курской дуге. — Господство в воздухе нашей авиации. — Новые задачи. — Первый салют Победы в Москве.
К середине 1943 года советские Военно-Воздушные Силы по количеству самолётов на фронте уже превосходили немецко-фашистскую авиацию в два раза. Я воспользуюсь данными о работе отдельных заводов и промышленности в целом, опубликованными в третьем томе "Истории Великой Отечественной войны".
Среднемесячное производство самолётов поднялось с 2,1 тысячи в 1942 году до 2,9 тысячи в 1943 году. Всего в 1943 году авиационная промышленность дала около 35 тысяч самолётов — на 37,4 процента больше, чем в 1942 году. Выпуск самолётов обеспечивался производством авиамоторов. В 1943 году моторостроительные заводы изготовили 49 тысяч авиамоторов — почти на 11 тысяч больше, чем в 1942 году. Авиационная промышленность не только увеличила выпуск машин. 1943 год прошел в нашей промышленности под знаком борьбы за повышение качества и лётно-тактических данных самолётов. Наше КБ дало Военно-Воздушным Силам истребитель ЯК-3. КБ Лавочкина усовершенствовало истребитель ЛА-5. С. В. Ильюшин создал на базе ИЛ-2 новый цельнометаллический двухместный штурмовик ИЛ-10, с более мощным двигателем АМ-42 (2 тысячи лошадиных сил), с двумя пушками ВЯ калибра 23 миллиметра и оборонительной 20-миллиметровой пушкой, усиленным бронированием и увеличенной скоростью (500 километров в час). Штурмовики Ильюшина были грозным оружием, они наводили ужас на врага, называвшего их "черной смертью". Улучшилось и качество бомбардировщиков. Осенью 1943 года началось массовое серийное производство ранее успешно прошедшего государственные испытания и построенного в малой серии бомбардировщика ТУ-2 для замены устаревших ИЛ-4. По своим лётно-тактическим данным ТУ-2 значительно превосходил немецкий бомбардировщик Ю-88. Хочется подчеркнуть, что уже с 1942 года авиационная промышленность СССР превзошла германскую. В 1942 году заводы Германии выпустили 14,7 тысячи военных самолётов, а заводы СССР более 25 тысяч, в 1943 году — соответственно 25,3 тысячи и 35 тысяч. Только за два года наша армия получила на 20 тысяч самолётов больше, чем гитлеровская. Таким образом, наша боевая авиация превзошла авиацию противника как по количеству, так и по качеству. И это блестяще подтвердила Курская битва. На Курской дуге гитлеровское командование и сам фюрер рассчитывали восстановить репутацию "непобедимых". Оперативный приказ Гитлера, изданный им 15 апреля 1943 года под шифром "Цитадель", в котором излагался замысел Курской битвы, гласил:
"Я решил, как только позволят условия погоды, осуществить первое в этом году наступление "Цитадель". Это наступление имеет решающее значение. Оно должно быть осуществлено быстро и решительно. Оно должно дать нам инициативу на весну и лето. Поэтому все приготовления должны быть осуществлены с большой осторожностью и большой энергией. На направлении главного удара должны использоваться лучшие соединения, лучшее оружие, лучшие командиры и большое количество боеприпасов. Каждый командир, каждый рядовой солдат обязан проникнуться сознанием решающего значения этого наступления. Победа под Курском должна явиться факелом для всего мира".
Понеся огромное материальное и моральное поражение в грандиозной Сталинградской битве, проиграв сражение на Кубани весной 1943 года, гитлеровцы намеревались летом взять реванш в районе Орел — Курск. Немецкое командование сконцентрировало на этом ограниченном участке фронта до 50 дивизий, в том числе 17 танковых, и значительное количество авиации — более 2 тысяч самолётов. Гитлер рассчитывал быстрым массированным ударом, с одной стороны из района Белгорода и с другой стороны из района южнее Орла, взять в клещи и уничтожить силы Красной Армии, расположенные на Курской дуге. Как свидетельствуют германские генералы, это наступление первоначально планировалось сразу же после окончания весенней распутицы. Но так как Гитлер упорно настаивал на применении 300 новых танков "Тигр" и "Пантера", которые ещё находились в производстве, наступление отложили до 5 июля. "Тигры" и "Пантеры" — это было то "секретное оружие", которое гитлеровцы начали рекламировать, пытаясь создать впечатление во всём мире, будто они владеют ключом к победе на Восточном фронте. Разумеется, никаким ключом к победе гитлеровцы обладать не могли. Советские войска к лету 1943 года представляли несокрушимую силу. Они были оснащены в достаточном количестве первоклассной боевой техникой, в том числе танками, самоходными орудиями. Фронт получил значительное количество самолётов. И подготовка лётных кадров в то время у нас велась также усиленными темпами. Молодые лётчики, попадая в гущу закалённых в боях, опытных воздушных бойцов, неудержимо рвались в бой. Наши солдаты и офицеры после битвы под Москвой, под Сталинградом и на Северном Кавказе научились громить гитлеровцев. Тем не менее задержка немецкого летнего наступления в районе Белгород — Курск — Орел была очень кстати. Эта задержка оказалась особенно ценной для нас, авиационников, так как в начале июня 1943 года мы совершенно неожиданно попали в беду. В последний момент, когда наши войска готовились к отражению нового наступления противника, выяснилось, что полученные фронтом с восточных заводов ЯКи, составлявшие подавляющее большинство истребительных самолётов на Курском направлении, оказались небоеспособными.
3 июня 1943 года меня и заместителя наркома П. В. Дементьева, ведавшего вопросами серийного производства, вызвали в Ставку Верховного главнокомандования. В кабинете кроме Сталина находились маршалы Василевский и Воронов. Мы сразу заметили на столе куски потрескавшейся полотняной обшивки крыла самолёта и поняли, в чем дело. Предстоял неприятный разговор. Дело в том, что на выпущенных одним из восточных заводов истребителях ЯК-9 обшивка крыльев стала растрескиваться и отставать. Произошло несколько случаев срыва полотна с крыльев самолёта в полёте. Причиной этому явилось плохое качество нитрокраски, поставляемой одним из уральских химических предприятий, где применили наспех проверенные заменители. Краска была нестойкой, быстро подвергалась влиянию атмосферных условий, растрескивалась, и полотняная оклейка крыла отставала от фанеры. Мы уже знали об этом дефекте и всеми мерами стремились ликвидировать его. Сталин, указывая на куски негодной обшивки, лежавшие на столе, спросил:
— Вам об этом что-нибудь известно? — и зачитал донесение из воздушной армии, дислоцированной в районе Курска, присланное вместе с образцами негодной обшивки. Мы сказали, что случаи срыва обшивки нам были известны. Он перебил нас:
— Какие случаи? Вся истребительная авиация небоеспособна. Было до десятка случаев срыва обшивки в воздухе. Лётчики боятся летать. Почему так получилось?!
Сталин взял кусок полотна, лакокрасочное покрытие которого совершенно растрескалось и отваливалось кусками, показал нам и спросил:
— Что это такое?
Дементьев сказал, что мы о дефекте знаем и принимаем меры к тому, чтобы прекратить выпуск негодных самолётов и отремонтировать уже выпущенные машины. Дементьев обещал в кратчайший срок исправить положение и обеспечить боеспособность всех самолётов, выпущенных за последнее время.
Сталин с негодованием обратился к нам:
— Знаете ли вы, что это срывает важную операцию, которую нельзя проводить без участия истребителей?
Да, мы знали, что готовятся серьёзные бои в районе Орел — Курск, и наше самочувствие в тот момент было ужасным.
— Почему же так получилось?! — продолжал все больше выходить из себя Сталин, — Почему выпустили несколько сот самолётов с дефектной обшивкой? Ведь вы же знаете, что истребители нам сейчас нужны как воздух! Как вы могли допустить такое положение и почему не приняли мер раньше?
Мы объяснили, что в момент изготовления самолётов этот дефект обнаружить на заводе невозможно. Он обнаруживается лишь со временем, когда самолёты находятся не под крышей ангара, а на фронтовых аэродромах, под открытым небом — под воздействием дождя, солнечных лучей и других атмосферных условий. Выявить дефект на самом заводе трудно было и потому, что самолёты сразу же из цеха отправлялись на фронт. Никогда не приходилось видеть Сталина в таком негодовании.
— Значит, на заводе это не было известно?
— Да, это не было известно.
— Значит, это выявилось на фронте только перед лицом противника?
— Да, это так.
— Да знаете ли вы, что так мог поступить только самый коварный враг?! Именно так и поступил бы, — выпустив на заводе годные самолёты, чтобы они на фронте оказались негодными! Враг не нанёс бы нам большего ущерба, не придумал бы ничего худшего. Это работа на Гитлера!
Он несколько раз повторил, что самый коварный враг не мог бы нанести большего вреда.
— Вы знаете, что вывели из строя истребительную авиацию? Вы знаете, какую услугу оказали Гитлеру?! Вы гитлеровцы!
Трудно себе представить наше состояние в тот момент. Я чувствовал, что холодею. А Дементьев стоял весь красный и нервно теребил в руках кусок злополучной обшивки. Несколько минут прошло в гробовом молчании. Наконец, Сталин, походив некоторое время в раздумье, несколько успокоился и по-деловому спросил:
— Что будем делать?
Дементьев заявил, что мы немедленно исправим все самолёты.
— Что значит немедленно? Какой срок? Дементьев задумался на какое-то мгновение, переглянулся со мной:
— В течение двух недель.
— А не обманываете?
— Нет, товарищ Сталин, сделаем.
Я ушам своим не верил. Мне казалось, что на эту работу потребуется по крайней мере месяца два. Сталин никак не рассчитывал, что так быстро можно исправить машины. Откровенно говоря, я тоже удивился и подумал: обещание Дементьева временно отведёт грозу, а что будет потом? Срок был принят. Однако Сталин приказал военной прокуратуре немедленно расследовать обстоятельства дела, выяснить, каким образом некачественные нитролаки и клеи попали на авиационный завод, почему в лабораторных условиях как следует не проверили качество лаков.
Тут же он дал указание отправить две комиссии для расследования: на Уральский завод лаков и красок и на серийный завод, производивший ЯКи. После чего Сталин обратился ко мне:
— А ваше самолюбие не страдает? Как вы себя чувствуете? Над вами издеваются, гробят вашу машину, а вы чего смотрите?
— Товарищ Сталин, я себя чувствую отвратительно, так как отлично представляю, какой ущерб делу это принесло. Но вместе с Дементьевым обещаю, что мы примем самые энергичные меры, и в кратчайший срок дефект будет устранён.
Когда мы выходили из кабинета Сталина, я облегченно вздохнул, но вместе с тем не мог не сказать Дементьеву:
— Слушай, как за две недели можно выполнить такую работу?
— А ты чего хочешь, чтобы нас расстреляли сегодня? Пусть лучше расстреляют через две недели. Трудно, а сделать надо, — ответил Дементьев.
Вся тяжесть ликвидации последствий некачественной оклейки крыльев легла на Дементьева, и надо отдать ему должное — он проявил и энергию и инициативу.
Немедленно было организовано несколько десятков бригад, и с необходимыми материалами они были отправлены самолётами на все фронтовые аэродромы Курского направления, где базировались истребители ЯК. Бригады формировались из столяров и маляров не только на серийных заводах, производивших ЯКи, но и на всех близлежащих заводах. К тому времени, поскольку еще раньше появились сигналы о плохом качестве краски, химический завод изменил технологию, и на фронтовые аэродромы было доставлено необходимое количество доброкачественных лаков. Благодаря экстренным мерам, принятым наркоматом, действительно удалось в течение двух-трёх недель на многих сотнях самолётов укрепить обшивку крыла, полностью устранить опаснейший дефект, который в критический момент войны мог обречь нашу истребительную авиацию на бездействие и лишить воздушного прикрытия наши войска. Проведённая работа оказалась ко времени. Буквально через два-три дня началось знаменитое сражение на Орловско-Курском направлении. 5 июля германское командование начало наступление на Курской дуге. Гитлеровцы придавали большое значение авиационной подготовке. Сюда была стянута вся германская авиация, в том числе истребители "Фокке-Вульф-190", "Мессершмитт-109" новейших модификаций, бомбардировщики "Юнкерс-88", разведчики "Фокке-Вульф-189" ("рама"). Всего около 2 тысяч самолётов.
Гитлеровцы посылали на наши передовые линии свои бомбардировщики крупными группами, намереваясь наряду с мощной артподготовкой и танковыми атаками сокрушить советскую оборону бомбовыми ударами. В группах шло по 150 бомбардировщиков, охраняемых сотнями истребителей. Гитлеровцы сосредоточили на Курской дуге значительное количество своих новых истребителей "Фокке-Вульф-190" с двигателями воздушного охлаждения. Они предполагали, что эти машины будут, с одной стороны, менее уязвимы против огня наших истребителей и, с другой, имея более мощное вооружение, смогут нанести тяжелый урон нашей авиации. Однако это предположение не оправдалось. Масштабы воздушных боёв красноречиво характеризуются тем, что за шесть дней вражеского наступления наши лётчики сбили 1037 вражеских самолётов. Долго выдержать такое напряжение гитлеровцам оказалось не под силу: они были измотаны и обескровлены.
После того как основные силы вражеской авиации поредели, противник пустил в бой такое старьё, о наличии которого мы даже и не подозревали. Это итальянский самолет "Макки-200", истребители "Хейнкель-113", а также "Мессершмитты" самых первых серий, перебазированные из Западной Европы. С первых дней Орловско-Курской битвы наша авиация надёжно прикрывала наземные войска, срывала стремительный порыв танковых колонн противника и тем самым обеспечила возможность наземным войскам через несколько дней перейти в контрнаступление, закончившееся трагически для немецко-фашистской армии в этом великом сражении. Уже на третий день боёв несколько сот наших самолётов — штурмовиков, бомбардировщиков, пикировщиков — в сопровождении множества истребителей потрясли мощным бомбовым ударом, смешали с землей не только передний край фашистов, но также и танковые колонны на подходе из тыла, ещё до их соприкосновения с нашими войсками. Выдающуюся роль в этом сыграли летчики-штурмовики на самолётах ИЛ-2. В воздухе инициатива перешла к советским лётчикам, так же как на земле — к нашим танкистам, артиллеристам и пехотинцам. Наши истребители создали надёжный и непробиваемый воздушный заслон от вражеских налётов, советские бомбардировщики и штурмовики начали уверенно прокладывать дорогу наземным войскам. 12 июля развернулось наше общее контрнаступление. Началась решающая битва. Напряжённые воздушные бои происходили днём и ночью, непрерывно. Никогда ещё количество самолёто-вылетов не было так велико, как в те дни. Темп советского наступления всё более нарастал. Теперь уже силы авиации были направлены не на то, чтобы оттеснить наступающего противника, а на то, чтобы нанести ему больший урон, не дать возможности в порядке отступить. Напуганные отвагой наших лётчиков и высокими качествами советских истребителей, гитлеровцы даже в тех случаях, когда в тот или иной момент они оказывались в воздухе с большим численным преимуществом, предпочитали уклоняться от боя. Сохранились приказы вражеского командования с категорическим предписанием не принимать боя с советскими истребителями, особенно с модернизированными. В этих приказах указывались приметы наших самолётов, чтобы немецкие лётчики могли опознать их.