[200] Пайс пишет, как однажды после семинара, где Паули рассказывал о своей последней работе, он сказал Бору: «Вы, наверное, думаете, что это всё безумие». На что Бор ответил: «Да, но, к сожалению, это недостаточно безумно» (Пайс А. Гении науки / Пер. с англ. Е.И. Фукаловой. Под ред. С.Г. Новокшенова. М.: Институт компьютерных исследований. 2002. С. 316).
[201] К и.-евр. корню *ster-, *stor- - "распро- стран- яться", "расширяться", восходит как "про- стран -ство", так, вероятно, и " стра- дание" и " стран- ность" (см.: Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное. М.: Изд. группа «Прогресс-Культура», 1995. С. 564-565).
[202] В книге «Ярче тысячи солнц», названной так по произнесённым Оппенгеймером строкам Бхагавадгиты и посвящённой американскому атомному проекту, Р. Юнг, описывая первый атомный взрыв в Аламогордо, поражается тому, что «никто из присутствующих не реагировал на это явление с профессиональной точки зрения. Все они, в том числе и те, кто не испытывал ни малейшей склонности к религии (а они составляли большинство), рассказывали о своих переживаниях словами, взятыми из области мифологии и теологии. Например, генерал Фарелл заявляет: "Вся местность была освещена палящим светом, интенсивность которого во много раз превосходила интенсивность полуденного солнца... Через тридцать секунд после взрыва по людям и предметам ударил первый сильный порыв ветра. Он сопровождался продолжительным и внушающим трепет рёвом, который напоминал о страшном суде. Мы почувствовали себя ничтожными существами, богохульно дерзнувшими затронуть силы, бывшие до сих пор в неприкосновенности. Слова - слишком несовершенное средство, чтобы передать все, что мы тогда пережили". Даже такой холодный и рассудочный человек, как Энрико Ферми, пережил глубокое потрясение. А ведь в последние недели на все возражения своих коллег во время дискуссий он постоянно отвечал: "Не надоедайте мне с вашими терзаниями совести! В конце концов, это - превосходная физика!" Никогда до сих пор он никому не позволял садиться за руль своей машины. Но на этот раз он признался в том, что не в состоянии сам вести машину, и попросил товарища сделать это за него. На утро, после возвращения в Лос-Аламос, он признался жене, что ему казалось, будто машина скачет с поворота на поворот, перепрыгивая расстояния между ними по прямой» (Юнг Р. Ярче тысячи солнц. Повествование об ученых-атомниках. Сокр. пер. В.Н. Дурнева. М.: Государственное издательство литературы в области атомной науки и техники. 1960. С. 172-173). Примечательно также, что «испытаниям присвоили условное кодовое наименование "Тринити" ("Троица"). До сих пор нет вразумительного объяснения, почему было выбрано именно такое богохульное название» (С. 169).
[203] Как отмечает В.П. Визгин, «в проекте модерна новое естествознание понималось не только как верное средство для достижения благополучия людей на Земле, но и как деятельность, способная возвышать и совершенствовать человеческую природу. В марте 1637 г. Декарт пишет Мерсенну о своем главном сочинении, которое он подготовил для печати: "Оно будет состоять из четырех французских трактатов с общим названием: Проект Универсальной Науки, могущей возвысить нашу природу на высочайшую ступень совершенства". Декарт, однако, заменил это название на другое, более скромное, по соображениям осторожности, как можно предположить, - "Рассуждение о методе, чтобы верно направлять разум и отыскивать истину в науках". Ведь приписывая своей науке способность не только преобразовывать мир в нужном для человека направлении, но и изменять природу самого человека в направлении ее усовершенствования, он вступал на путь соперничёства с традиционной религией» (Визгин В.П. Границы новоевропейской науки: модерн / постмодерн // Границы науки / Отв. Ред. Л.А. Маркова. М.: ИФ РАН, 2000. С. 216-217).
[204] Руководитель американского атомного проекта Р. Оппенгеймер, специально изучавший санскрит, во время взрыва первой атомной бомбы в Аламагордо возгласил строки из Бхагавадгиты: Мощью безмерной и грозной / Небо над миром блистало б, / Если бы тысяча солнц / Разом на нем засверкало. И когда огромное грибообразное облако поднялось над местом взрыва, Оппенгеймер произнес слова, вложенные в уста Кришны: Я становлюсь смертью, сокрушительницей миров. В одной из книг Махабхараты - Книге о нападении на спящих, повествующей о предательском нападении уцелевших в битве Кауравов на спящих Пандавов, повествуется о каком-то страшном оружии «Глава Брамы» - «брахмаширас», описание которого поразительно напоминает ядерное оружие: «из стебля... былинки вырвался огонь (Павака), / Способный поглотить три мира, подобно Яме, в последний час (Калиюги)... / И заблестело многолучистое пламя, подобное огню конца юги. / Тогда и остро-жгучее оружье... / В ореоле лучей воссияло великим блеском. / Раздавались непрерывные раскаты грома, тысячами падали звезды, / Великий ужас во всех существах родился. / Мощный грохот возник в поднебесье, ярко вспыхивали огромные снопы молний. Закачалась вся земля с её горами, деревьями, лесами» (Махабхарата. (Философские тексты). Вып. VIII («Книга о нападении на спящих», кн. X, гл. 1 - 18; «Книга о женах», кн. XI, гл. 1-27). Пер. акад. Б. Л. Смирнова. Изд. 2-е. А.: Ылым, 1982. С. 65-67). В комментариях к этому тексту переводчик Махабхараты академик Б. Л. Смирнов пишет, что «"брахмаширас", оружие Брамы... с одной стороны - это молния, но также это сила заклятия, разящая психическая сила» (С. 173); в частных же беседах он говорил о том, что, возможно, психическое воздействие действительно могло вызвать атомный взрыв или нечто подобное.
[205] Один из создателей квантовой механики Вернер Гейзенберг подчёркивал, что «старое разделение мира на объективный ход событий в пространстве и времени, с одной стороны, и душу, в которой отражаются эти события, - с другой, иначе говоря, картезианское различение res cogitans и res extensa уже не может служить отправной точкой в понимании современной науки...Научный метод, сводившийся к изоляции, объяснению и упорядочению, натолкнулся на свои границы. Оказалось, что его действие изменяет и преобразует предмет познания, вследствие чего сам метод уже не может быть отстранен от предмета. В результате естественнонаучная картина мира, по существу, перестает быть только естественнонаучной» (Гейзенберг В. Картина природы в современной физике // Гейзенберг В. Избранные философские работы: Шаги за горизонт. Часть и целое (Беседы вокруг атомной физики) / Пер. А.В. Ахутина, В.В. Бибихина. СПб.: Наука, 2006. С. 233).
[206] Как подчеркнул Гейзенберг в докладе «Роль физики элементарных частиц в развитии современного естествознания», прочитанном им в 1974 году на заседании Шведской Академии наук, «физика [элементарных, - К.К.] частиц информирует нас, строго говоря, о фундаментальных структурах природы, а не о фундаментальных частицах. Эти структуры намного более абстрактны, чем казалось 50 лет назад, однако понять их возможно. В грандиозном напряжении, с каким наша эпоха работает в этой области, позволительно видеть выражение человеческого прорыва проникнуть в интимнейшую суть вещей. Я не виноват, если эта суть не материальной природы, если нам приходится иметь дело скорее с идеями, чем с их материальным отображением. Во всяком случае, нам следовало бы попытаться понять эту суть» (Гейзенберг В. Роль физики элементарных частиц в развитии современного естествознания // Гейзенберг В. Избранные философские работы: Шаги за горизонт. Часть и целое (Беседы вокруг атомной физики) / Пер. А.В. Ахутина, В.В. Бибихина. СПб.: Наука, 2006. С. 97). Секвенирование генома человека также не приблизило нас к пониманию феномена жизни. Дело в том, что пока пройден лишь начальный, структурный этап, - геном прочитан, но не расшифрован. Определение последовательностей нуклеотидов не приводит автоматически к пониманию того, что написано; разрыв между пониманием микроструктуры генетического кода и макроструктуры биосистем по-прежнему чрезвычайно глубок, как и глубок разрыв между микро - и макро -мирами.
[207] Синхронистично с созданием нового неклассического естествознания Бергсон отмечал, что несмотря на принципиальную ограниченность интеллектуального познания, именно его формальность обусловливает эффективность интеллекта. Познаваема интеллектом форма оказывается имеющей практическую значимость именно в силу своей пустоты: «Формальное познание интеллекта имеет над материальным познанием инстинкта неисчислимые преимущества, - писал он. - Форма именно потому, что она ничем не наполнена, может быть наполняема бесконечным числом вещей... Таким образом, формальное познание не ограничивается только тем, что полезно практически, хотя оно и появилось на свет ввиду практической полезности. В разумном существе заложено то, чем оно может превзойти самого себя» (Бергсон А. Творческая эволюция / Авторизованный пер. с франц. В.А. Флеровой. М.-СПб.: Русская мысль, 1914. С. 135). В потенциальной наполняемости интеллектуальной формы и таится, по Бергсону, возможность преодоления принципиальной ограниченности объективного знания, возможность перехода из плоскости форма льных отношений в глубину содержательного о смысл ения.
[208] См. напр.: Баженов А.А. Копенгагенская интерпретация и проблема применимости физических понятий // Интерпретация как историко-научная и методологическая проблема / Отв. ред. В.П. Горан. Новосибирск, Наука, 1986. С. 120-138.
[209] У многих физиков разговор о метафизике порой вызывает сильное отторжение, но один из наиболее философски мыслящих физиков ХХ столетия Нильс Бор говорил: «Я не могу как следует понять, почему предлог "мета" мы имеем право ставить лишь перед такими понятиями, как логика или математика,... но не перед понятием "физика". - Ведь префикс "мета" призван, собственно говоря, означать лишь то, что речь идет о вопросах, которые идут "потом", т. е. о вопросах относительно оснований соответствующей области; почему же никак нельзя исследовать то, что, так сказать, идет за физикой?"» (Гейзенберг В. Часть и целое // Гейзенберг В. Избранные философские работы: Шаги за горизонт. Часть и целое (Беседы вокруг атомной физики) / Пер. А.В. Ахутина, В.В. Бибихина. СПб.: Наука, 2006. С. 481). В работе «Пути познания в физике» А. Зоммерфельд писал: «Путь от относительного к абсолютному есть путь от обычной физики к некоторой высшей физике, если хотите - к метафизике» Зоммерфельд А. Пути познания в физике // Зоммерфельд А. Пути познания в физике: Сборник статей / Отв. ред. Я.А. Смородинский, сост. У.И. Франкфорт. М.: Наука, 1973. С. 115.
[210] Тщательно проанализировав предпосылки новоевропейского «классического» естествознания, Кант показал, что, начиная с эпохи Нового времени, метафизика природы превращается в метафизику материи, причем материи особого рода - абсолютно самотождественной, всепроницающей, неизменной материи вообще. Обсуждая галилеевскую проблему идеализации как предпосылку превращения естествознания в математическую науку Кант писал: «Чтобы стало возможным приложение математики к учению о телах, лишь благодаря ей способному стать наукой о природе, должны быть предпосланы принципы конструирования понятий, относящиеся к возможности материи вообще; иначе говоря, в основу должно быть положено исчерпывающее расчленение понятия о материи вообще. Это - дело чистой философии, которая для этой цели не прибегает ни к каким особым данным опыта,а пользуется лишь тем, что она находит в самом отвлеченном (хотя по существу своему эмпирическом) понятии, соотнесенном с чистыми созерцаниями в пространстве и времени (по законам, существенно связанным с понятием природы вообще), отчего она и есть подлинная метафизика телесной природы » (Кант И. Метафизические начала естествознания // Кант И. Сочинения: В 6 т. Т. 6 / Ред. Т.И. Ойзерман. М.: Мысль, 1966. С. 60-61). Показательно, что в 1664 году декартовские «Начала философии» попали в католический Индекс запрещенных книг именно «по причине несовместимости его концепции материи с догматом пресуществления» (Койре А. Ньютон и Декарт // Койре А. Очерки истории философской мысли. О влиянии философских концепций на развитие научных теорий / Пер. Я.А. Ляткера под ред. А.П. Юшкевича. М.: Прогресс, 1985. С. 259).
[211] Так, Д.Н. Клышко утверждает: «Подводя итог, мы приходим к пессимистическому взгляду на современное состояние "великой квантовой проблемы" физики ХХ века - дать реалистическое [материалистическое,- К.К.] толкование вектора состояния. Несмотря на все усилия нескольких поколений физиков, сотни статей, десятки конференций и монографий, изобретение множества терминов, - разумной общепринятой альтернативы копенгагенскому языку..., по-видимому, не создано» (Клышко Д.Н. Квантовая оптика: квантовые, классические и метафизические аспекты // Успехи физических наук, 1994, т. 164, № 11. С. 1213). Примечательно, что, по убеждению Абнера Шимони, «философское значение неравенств Белла заключается в том, что они допускают практически прямую проверку иных картин мира, отличающихся от той картины мира, которую дает квантовая механика. Работа Белла позволяет получить некоторые прямые результаты в экспериментальной мета-физике» (Shimoni A. Contextual hidden variables theories and Bell's inequalities // The British journal for the philosophy of science, 1984. Vol. 35. № 1. P. 35). С мнением Шимони согласен и Бернард д'Эспанья, увидевший в экспериментах по проверке неравенств Белла «первый шаг к возникновению экспериментальной мета-физики» (d'Espagnat B. Toward a Separable «Empirical Reality»? // Foundations of Physics, 1990. vol. 20. № 10. P. 1172); см. также: Беляков А.В. Верой или разумом? О возможности новой метафизики // Философский век. Альманах № 7. Между физикой и метафизикой: наука и философия. К 275-летию Академии наук / Отв. редакторы Т.В. Артемьева, М.И. Микешина. СПб., 1998. С. 81-92; Беляков А.В. Граница объективных методов познания, или очертания новой метафизики // Материалы международной конференции «Высшее образование в контексте русской культуры ХХI века: Христианская перспектива». СПб., 2000. С. 128-141.
[212] В прежней, классической физике, «установление связи математических величин с реальными вещами предшествовало уравнениям, т. е. установлению законов, причем нахождение уравнений составляло главную задачу, ибо содержание величин заранее представлялось ясным независимо от законов, - отмечает академик Л.И. Мандельштам. -... Современная теоретическая физика... пошла по иному пути, чем классика.... Теперь прежде всего стараются угадать математический аппарат, оперирующий с величинами, о которых или о части которых заранее вообще не ясно, что они означают» (Мандельштам Л.И. Лекции по оптике, теории относительности и квантовой механике / Под ред. С. М. Рытова. М.: Наука, 1972. С. 329). Именно так, по их собственному признанию, поступали творцы квантовой механики Планк, Гейзенберг, Дирак и Шредингер. Одним из важнейших способов «угадывания» математических закономерностей является красота теории (см. напр.: Гейзенберг В. Значение красоты в точной науке // Гейзенберг В. Избранные философские работы: Шаги за горизонт. Часть и целое (Беседы вокруг атомной физики) / Пер. А.В. Ахутина, В.В. Бибихина. СПб.: Наука, 2006. С. 201-213; Котина С.В. Поиск красоты. Роль эстетических ориентиров в формирующейся научной теории. М.: Вестком, 2002). Поль Дирак, внесший огромный вклад в создание квантовой теории, полагал, что сама математика как бы «подсказывает» исследователю правильный путь, которым следует двигаться при построении физической теории (см.: Визгин В.П. П.А.М. Дирак о взаимосвязи физики и математики // Поль Дирак и физика ХХ века: Сб. научн. тр. / АН СССР. Ин-т истории естествознания и техники / Сост. А.Б. Кожевников. М.: Наука, 1990. С. 95-112; см. также: Визгин Вл.П. Математика в квантово-релятивистской революции // Физика XIX-ХХ вв. в общенаучном и социокультурном контекстах. Физика ХХ века и ее связь с другими разделами естествознания / Отв. ред. Г.М. Идлис. М.: Янус-К, 1997. С. 7-30).
[213] См. напр. Чрезвычайно популярную когда-то книгу Фритьофа Капра «Дао физики» (CapraF. The Tao of Physics. An Exploration of the Parallels between Modern Physics and Eastern Mysticism. Fontana, 1976; Капра Ф. Дао физики. Исследование параллелей между современной физикой и мистицизмом Востока. СПб.: Орис, 1994; 2-е изд. М.: София, 2008).
[214] Примечательно, что когда Нильсу Бору было пожаловано дворянское достоинство в знак признания его научных заслуг, он в качестве герба и девиза выбрал символ тайцзы, выражающий взаимосвязь между противоположными первоначалами инь и ян, а в качестве девиза латинскую фразу «Contraria sunt complementa». Его сын Оге Бор в совместной с Оле Ульфбеком чрезвычайно «буддийской» по духу программной статье пытается описать фундаментальные частицы как группы симметрии пустого пространства: «объективно» существует лишь пустота (если можно говорить о «существовании» пустоты), а частицы - это неприводимые представления группы симметрии пустого пространства-времени (см.: Bohr A., Ulfbeck O. Primary Manifestation of Symmetry. Origin of Quantal Indeterminacy // Reviews of Modern Physics, 1995, vol.67, № 1. P. 1-35).
[215] В последней главе своей книги «Что такое жизнь с точки зрения физики», носящей название «О детерминизме и свободе воли», Шрёдингер пишет: из двух одинаково справедливых предпосылок - о том, что «тело функционирует как чистый механизм, подчиняясь всеобщим законам природы» и о том, что «я знаю, что я управляю действиями своего тела и предвижу результаты этих действий... можно вывести только одно заключение, а именно, что "я", взятое в самом широком значении этого слова - то есть каждый сознательный разум, когда-либо говоривший или чувствовавший "я", - представляет собой не что иное, как субъект, могущий управлять "движением атомов" согласно законам природы». Фактически, это означает: «Я - Бог». Разумеется, говорит Шрёдингер, «для христианина слова "значит, я - всемогущий Бог" звучат и богохульно, и безумно. Но... само по себе это представление не ново. Насколько мне известно, наиболее ранние упоминания о нем насчитывают уже по крайней мере 2500 лет, если не больше. Начиная с древних великих Упанишад представление о том, что Атман = Брахман (то есть, личная индивидуальная душа равна вездесущей, всепостигающей, вечной Душе), не только не рассматривалось в индийской философии как богохульное, но считалось квинтэссенцией глубочайшего прозрения в то, что происходит в мире. Общим стремлением всех ученых Веданты было не только научиться произносить устами, но и действительно воспринять своим умом эту величайшую из всех мыслей». Однако откуда же возникает представление о множественности сознаний. По Шрёдингеру, это иллюзия, обусловленная множественностью тел, в которых проявляется Единое Сознание, что приводит к ложному ощущению множественности индивидуальных сознаний. Он настаивает на том, что «сознание представляет собой явление, по самому своему существу единичное, для которого множественность не известна; что существует только единичное, а то, что кажется множественностью, является лишь рядом различных аспектов этого единичного, которые нам создает иллюзия (индийская Майя)» (Шредингер Э. Что такое жизнь с точки зрения физики? / Пер. А.А. Малиновского. М.: Гос. изд-во иностранной лит-ры., 1947. С. 122-126).
[216] Заметим, что Шестоднев, как и вообще любой сакральный текст, отнюдь не предполагает единственно правильного прочтения. «При толковании текста Писания предполагается, что каждое слово текста, даже недоступное пониманию и требующее разъяснения, в силу авторитета пророков имеет смысл и несомненно истинно.... могут быть предложены разные интерпретации одного и того же текста.... богослов идёт от текста: он должен указать в реальности, во внешнем и внутреннем опыте человека, такие ситуации, которые дают возможность уяснить смысл данного текста.... Требование логической непротиворечивости является характерным признаком исследовательской установки сознания, заставляющей человека сомневаться в том, что он видит, не доверять непосредственному восприятию и искать глубинные структуры, скрытые за поверхностью явлений. При такой установке сознания аналитическая деятельность человека является главной, поглощает все его внимание. Философско-научный подход к миру неотделим от критической рефлексии по поводу предметов, попадающих в поле зрения человека. Он связан с построением все новых и новых концептуальных схем и разрушением старых, с работой по уточнению и модификации понятий, чтобы они лучше соответствовали все более точной ориентации человека в мире. Эта деятельность будет успешной лишь в том случае, если человек полностью отдается ей. Но тогда его ум постоянно в движении, занят постановкой и решением задач, выдвижением гипотез и их опровержением. Он не может остановиться, вырваться за рамки комбинаторной деятельности, которая обретает самодовлеющий характер.... Иная цель у экзегезы. Слова священного текста, сказанные через пророков, должны служить руководством для слушающего их на его пути к Богу, и более многозначный текст может лучше способствовать этой цели. Ведь люди, читающие Писание, отличаются друг от друга и своими интеллектуальными способностями, и житейским опытом, а самое главное, глубиной духовного опыта. Различные толкования даются не для того, чтобы и сравнивать и сопоставлять, какое из них лучше и адекватнее; каждое из них будет оправданным, если поможет хотя бы одному из тех, кто встал на путь богопознания продвинуться по этому пути», - подчёркивает В.П. Гайденко (Гайденко В. П. О средневековых комментариях на Шестоднев // Международная конференция «Средневековый тип рациональности и его античные предпосылки». М.: Греко-латинский кабинет Ю. А. Шичалина, 1993. С. 19-20).
[217] Как отмечают В.П. Гайденко и Г.А. Смирнов, «акт творения может рассматриваться не как акт, выходящий за пределы всякой онтологии, не как акт творения начал онтологического процесса, которые, будучи сотворены, затем уже сами обеспечивают определение всего остального. Напротив, акт творения можно истолковать как онтологический акт, вызывающий к жизни не то, что обладает каким угодно (произвольным) содержанием, а то, содержание чего предопределено самим актом. Онтологическая интерпретация акта творения предполагает, что ничто, из которого создается мир, понимается не как полное отсутствие чего бы то ни было, а как отсутствие всякой определенности, регулярности в неопределенном потоке изменения. В этом потоке все есть, - и в то же время нет ничего, ибо нет никаких устойчивых связей между тем, что находится в процессе непрерывного возникновения и уничтожения, нет никакого постоянства. Если понять библейское ничто как неопределенность, как абсолютную изменчивость, то тогда процесс творения из ничего будет означать внесение порядка и закона внутрь самой стихии изменения. Тогда то, что создается, будет существовать в качестве чего-то определенного не благодаря изъятию его из потока изменения, но лишь при условии непрерывного внесения в само изменение того, что делает его устойчивым. Онтологически проинтерпретированный акт творения может рассматриваться как решение той проблемы, с которой не смогла справиться античность, как совместить изменение и устойчивость. Античность указала, что необходимо постулировать онтологические начала: начало изменчивости и начало, гарантирующее постоянство. <...> функция последнего состояла в обособлении всего, что приобретает определенность, из стихии изменчивости. Зафиксировав два абсолютно противоположных полюса: изменение и то, что трансцендентно сфере любого изменения (неизменное), античность, естественно, оказалась не в состоянии постичь, как эти несовместимые противоположности могут быть совмещены друг с другом. При этом для античных мыслителей было очевидно, что именно такое совмещение изменчивости и постоянства и характеризует видимый мир. Онтологически понятый акт творения снимает это противоречие: постоянство, присущее вещам этого мера, оказывается не смешением изменчивого с тем, что не имеет никакого отношения к изменению,- оно оказывается не постоянством неизменной сущности, а постоянством закона, правилом самого изменения. Изменение онтологических предпосылок влечет изменение трактовки смысла и цели человеческого существования. Поведение человека осознавшего, что он не есть нечто созданное, уже определенное, а напротив, - что он находится в процессе непрерывного творения, будет совершенно иным, чем в том случае, когда он выступает в качестве уже существующей определенности, находящейся в отношении к другим определённостям, наличным в мире, - к вещам и существам, наполняющим видимый мир. Пока человек включен в процесс творения, его, как некоего обособленного Я, - нет: чтобы появилось сознание своего Я, необходимо выйти из процедуры определения неопределенного бытия и вступить во взаимодействие с другими уже оформленными реальностями. Направленность внимания не на творящее начало, а на некоторую готовую, данную, предстоящую созерцанию реальность означает отпадение от процесса творения. Следствием выхода из процесса творения является то, что человек осознает себя не в отношении к этому началу, не как творимое, а как сотворенное, способное вступить во взаимодействие с тем, что уже есть, наряду с ним, вне его. Отсюда становится понятным исключение в рамках христианской концепции человека, не только чувственного созерцания, но и умосозерцания из сферы подлинного бытия. Находиться в процессе творения - это значит осознавать себя только как результат сопряжения двух начал: того, что вносит закон и порядок, и того, что составляет изменчивую основу всякого бытия. Оба начала - внутри человека; он есть не что иное, как непрерывный процесс их сопряжения. Если Бог - это начало, вносящее закон и порядок внутрь изменчивого, то без Бога - человек ничто. Но Бог, при таком понимании, не есть нечто наряду с человеком, что-то отличное от него, - Он внутри него, является одним из начал, творящих его бытие. Поэтому понятно, почему христианские писатели утверждают, что только внутри себя можно обрести Бога. <...> Допущение подобного рода онтологии объясняет многие специфические черты христианского учения о человеке. Мы выделим одну из них, наиболее важную с нашей точки зрения. Поскольку человек находится внутри стихии изменения, он не может устраниться от действий, он не может быть в состоянии того недеятельного созерцания, которое античность признает за идеал. Проблема достижения подлинного бытия ставилась в античности как проблема познания, а не как проблема воли. Ведь всякое стремление, усилие, напряжение, - а воля неразрывно связана с этим, - присутствуют только там, где есть изменение. В христианской литературе проблема воли приобретает совершенно новое звучание. Душа немыслима без воли, так как она неотделима от изменения. Однако если душа стремится к тому, что она обнаруживает вокруг себя, что преднаходится ею как существующее, то она обрекает себя стихии изменения. Ибо всё существующее, всё, что она видит вокруг, - всё это возникло, как и она сама, из неопределенного и в силу этого подвержено изменению. Стремление к изменчивому христианство так же, как античность, рассматривает как источник страдания. Но в христианской литературе тема бедствий души, преданной мирскому, перекрывается другой. В стихии становления, в том, что возникает из этой стихии, нельзя стремиться к одному - там одно превращается в другое. Душа, водимая вожделениями и помыслами, т.е. стремящаяся к тому, что преднаходится ею в сфере изменчивого, не только страдает, но буквально распадается, влечёся в разные стороны своими противоположными стремлениям!. Ведь её единство - не то неподвластное череде возникновения и уничтожения, незыблемое единство, какое приписывала ей античность. Единство души возникает изнутри изменчивого и всегда может исчезнуть. Душа становится мертва, теряет свое единство, гоняясь за изменчивым. <...> Согласно христианское учению, для того, чтобы быть, чтобы не распадаться, человеку недостаточно отказаться от устремлённости к тому, то находится вне его. Если он не прилагает усилий для сохранения своего единства, он все равно отдает себя во власть стихии изменения. Чтобы сохранить свое единство, он должен устремиться к одному центру, к тому началу, которое только и способно обеспечить его единство. Это усилие, устремлённость к Богу и есть молитва, и отсюда наставление «непрестанно молитесь» (1 Фес. 5, 17), которое вслед за апостолом Павлом повторяют многие христианские писатели. Без такой устремленности к высшему началу не может быть достигнуто подлинное единство, ибо всякая связь, вносимая этим началом, тотчас была бы разрушена центробежными стремлениями души» (Гайденко В.П., Смирнов Г.А. Раннесредневековая концепция человека // Культура и искусство западноевропейского средневековья. Материалы научной конференции (1980). М.: Советский художник, 1981. С. 46-51).
[218] Как утверждал выдающийся русский социолог и культуролог П.А. Сорокин, исторический процесс представляет собой циклическую смену двух основных типов культуры - секулярной и сакральной. Современная культура, утверждал он, переживает кризис, связанный с господством материалистического мировоззрения и гипертрофированным развитием науки. Выход из этого кризиса он видел в развитии «идеациональной» культуры, ориентированной на сверхъестественное (см.: Сорокин П. Социальная и культурная динамика. Исследование изменений в больших системах искусства, истины, этики, права и общественных отношений. СПб.: Изд-во РХГИ, 2000). Становление в ХХ веке интергальной культуры, по Сорокину, предполагает беспрецендентный синтез рациональной, чувственной и сверхсознательной стихий (см.: Сорокин П. Главные тенденции нашего времени / Пер. с англ., сост. и предисл. Т.С. Васильева. М.: Наука, 1997).