КОММЕНТАРИИ К ПРЕДИСЛОВИЮ 3 глава




*Отъезд из Хивы в Бухару. - Три дороги. - Ходжа. - Ханка. - Оксус ипереправа через него. - Великая жара. - Шурахан. - Базар. - Япкенари. -Аккамыш. - Тёйебоюн. - Удивительный разговор с киргизской женщиной о жизникочевников. - Тюнюклю. - Аламан текинцев. - Каравану угрожает опасность, ион возвращается в Тюнюклю. - Караван вынужден бежать в пустыню. - Жажда. -Гибель верблюдов. - Шоркутук. - Медемин Булаг. - Смерть хаджи. - Буря. -Автор в опасности. - Радуш­ный прием у персидских рабов. - Первоевпечатление от "благо­родной Бухары".* Когда мы, все приготовив к отъезду, собрались на тенистом двореТёшебаза, я воочию убедился, какое благородное влияние оказала набожностьХивы на наш нищенский караван. Только у самых скупых можно было заметитьследы прежних лохмотьев; вместо рваных меховых шапок, принятых у йомутов,появился снежно-белый тюрбан, все мешки были битком набиты, и ра­достно быловидеть, что последние бедняки обзавелись ослом. Со мной также произошлибольшие перемены, потому что я приобрел в свое распоряжение целого осла иполовину верблю­да; на первом я ехал верхом, в то время как второй служилдля транспортировки моего походного мешка, где лежали одежда, несколькорукописей, купленных мною, и провизия, потому что теперь я вез с собой нечерную муку, как в пустыне, а белые погача (маленькие пирожки, испеченные вбараньем жиру), рис, масло и даже сахар. Только свою одежду я не хотелменять. Хотя я и приобрел рубашку, я остерегся ее надеть, так как этотпредмет роскоши мог бы меня изнежить, а это было еще преждевременно. * [122] *От Хивы до Бухары у нас был выбор между тремя дорогами: а)через Хезаресп и Фитнек [Питняк]; Оксус тогда нужно перейти у Кюкюртлю; б)через Ханку и Шурахан на правом берегу реки два дня по пустыне до Каракёля;в) вверх по реке до Эльчига. Так как мы решили ехать по суше, то выбор междудвумя первыми дорогами был предоставлен нашему керванбаши по имени Ах­мед,таджику из Бухары, у которого мы и еще один хивинский торговец одеждой,сопровождавший нас, наняли верблюдов; он считал дорогу через Ханку наиболеенадежной и удобной в это время года. Был вечер 27 июня, когда мы, покончив с бесконечной раздачейблагословений и освободившись от объятий, покинули Хиву через Ургенчскиеворота. Многие чересчур ретивые жители бежали за нами целых полчаса.Благочестивые чувства вызывали слезы у них на глазах, и они восклицали всовершенном отчаянии: "Кто знает, когда еще удостоится Хива высокого счастьяприни­мать в своих стенах стольких святых людей!" Моих коллег, сидящихвысоко на верблюдах, это совсем не беспокоило, но мне, на моем осле, такиеизлияния дружбы очень досаждали, и даже осел мой потерял терпение и галопомпонес меня прочь, к моей великой радости. Лишь намного опередив всех, япридержал осла, но мне пришлось долго дергать за поводья, прежде чем мойдлинноухий гиппогриф перевел галоп на быструю рысь. Когда же я и в этомхотел ему воспрепятствовать, он разозлился и в пер­вый раз подалоглушительный голос, о богатстве, гибкости и полноте которого я, впрочем,предпочел бы судить на расстоянии. Мы ночевали в двух милях от Хивы, в Ходже, где, несмотря нанезначительность этого селения, есть калантархона (приют для дервишей),подобная тем, что встречаются в самых малень­ких общинах Хивы и Коканда.Отсюда до Ханки мы ехали по обработанным землям. На всем пути встречалисьпревосходные тутовые деревья, и так как мой осел, все еще в добромрасположении духа, спешил впереди каравана, у меня было время подкрепитьсяягодами величиной с большой палец. В Ханку, где как раз был базарный день, явъехал также раньше каравана и спешился у калантархона, которая находиласьна самом краю маленького городка на берегу ручья и, как обычно,располага­лась в тени тополей и вязов. Здесь я заметил двух полуголыхдервишей, которые только что собрались проглотить свою обе­денную дозуопиума; они и мне предложили изрядную порцию и были очень удивлены, когда яотказался. Вместо этого они приготовили мне чай, а сами, пока я пил, принялисвой маковый яд. Через полчаса оба были в царстве блаженства. В то время какна лице у одного из спящих отражался глубокий сладостный сон, у другого явидел судорожные движения, свидетельствующие о смертельном страхе. Я бы охотно подождал, пока они проснутся, и послушал описанияпрекрасных грез, но наш караван как раз проходил *[123] *через город, и явынужден был к нему присоединиться. Отсюда через час нам предстояло достичьберега Оксуса и, если хватит времени, еще сегодня начать переправу. Ксожалению, этот небольшой отрезок пути был очень плохой, нам непрерывноприходилось обходить грязь и болота, так что только к вечеру мы достиглиберега реки, где решили провести ночь. Оксус, который показался мне чрезвычайно широким, вероят­но благодаряобильным весенним дождям, со своими желтыми волнами и довольно быстрымтечением представлял интересное зрелище. Берег на этой стороне, насколькохватал глаз, был окаймлен деревьями и разбросанными тут и там ховли. На тойстороне также можно было разглядеть вдали от берега следы цивилизации, а насевере виднелись горы Овейс Карайне, похо­жие на свисающее отвесно внизоблако. Вода в Оксусе не так хороша для питья, как в каналах и арыках, гдеблагодаря медленному течению песок уже несколько осел. Здесь же водаскрипела на зубах, словно ты ешь пирог из песка, и ее можно было пить лишьпосле того, как она некоторое время постоит. Что касается вкуса воды, тожители Туркестана утверждают, что ни одна река на земле, даже Нил Мубарек(благословенный), не может сравниться в этом отношении с Оксусом. Вначале ядумал, что приятный вкус вызывается только радостью, которую испы­тываешь наберегу реки после безводной пустыни. Однако я дол­жен признать, что, какпоказывает мой опыт, ни в Азии, ни в Европе я никогда не встречал ни реки,ни источника, в которых была бы такая вкусная вода, как в Оксусе. Рано утром на следующий день началась подготовка к пере­праве. Здесь,так же как у Гёрлена, Хезареспа и в других местах, переправы являютсясобственностью государства. Государство сдает их в аренду частным лицам,которые могут перевозить на другой берег только тех чужеземцев ипутешественников, кото­рые имеют от хана петек, (Пропуск, буквально"письмо".) выдаваемый за небольшую плату. У хаджи был общий пропуск, но яприобрел себе отдельный, который гласил следующее: "Пограничной охране исборщикам податей указывается, что Хаджи Молла Абд ур-Решид-эфенди даноразрешение. Никто не должен чинить ему препятствий". Со стороны полиции не было никаких возражений, дело было только в том,что мы как хаджи не хотели ничего платить за переправу на лодке, котораяпринадлежит хану. Перевозчик вначале не хотел с этим примириться. Наконец онсогласился оказать нам благодеяние и перевезти нас, наш багаж и наших ословна другой берег. Переправа началась в 10 часов утра, и лишь к заходу солнцамы достигли высокого берега, который тянется справа от Шураханского канала.Саму реку мы преодо­лели за полчаса, но нас далеко унесло, и пока мы, плывято вверх, то вниз по течению, достигли желаемой точки на другом рукаве,прошел день в такой жгучей жаре, какую мне редко приходилось *[124]*испытывать. В главном русле все шло довольно хорошо, но в боковых рукавахмы через каждые десять шагов увязали в песке. Тогда людям и осламприходилось выбираться из лодки, и ждать, пока она не окажется на плаву.Когда фарватер достигал нужной глубины, мы снова влезали, перевозка ословбыла адской работой, особенно нескольких чрезвычайно упрямых, которых нужнобыло, как беспомощных детей, сажать в лодку. Мне и сейчас становится смешнопри воспоминании, как длинноногий Хаджи Якуб водружал своего ослика себе наплечи и держал за передние ноги, в то время как бедное дрожащее животноепыталось спрятать свою голову за его спиной. Нам пришлось ждать на берегу у Шурахана целый день, пока перевезутверблюдов. 29 июня мы отправились дальше. Мы шли по населенной узбекамиместности Ябкенари ("Берег канала"), которая была повсюду пересеченаарыками. Ябкенари - это оазис длиной восемь миль, шириной пять-шесть миль,он довольно хорошо обработан. За ним начинается пустыня, по краю кото­рой,называемому Аккамыш, тянутся хорошие пастбища, где живут киргизы^72. Дойдядо Аккамыша, караван медленно про­должал свой путь, а керванбаши, я и двоемоих спутников, которые могли рассчитывать на быстроту своих ослов, сделаликрюк и свернули к Шурахану, лежащему в стороне от нашей дороги, чтобы там набазаре пополнить запасы провианта или, вернее говоря, немного развлечься. В Шурахане, окруженном надежным земляным валом, мало жилых домов, онсостоит в основном из 320 лавок, которые открываются два раза в неделю ипосещаются кочевниками и оседлым населением из окрестных мест Этособственность амир аль-умара, старшего брата хана, у которого здесьпрекрас­ный сад. Я предоставил моим спутникам делать покупки, а самотправился в калантархона, расположенную перед городскими воротами. Там яувидел нескольких дервишей, которые лежали в своих мрачных кельях на сыромполу, страшно обезображенные и похожие на живые скелеты вследствиезлоупотребления опиу­мом бенг (изготовляемым из конопли)^73 и джерс. Когда яим представился, они меня очень радушно приветствовали и велели принестихлеба и фруктов. Я хотел дать им денег, но они засмеялись, мне сказали, чтомногие из них уже 20 лет не держали в руках денег. Окрестное населениесодержит своих дервишей, и действительно, в течение дня я видел, какприезжали предста­вительные всадники-узбеки и каждый из них что-нибудьпривозил с собой, получая за это чилим (трубку), из которой он сосал свойлюбимый яд. В Хиве бенг - самый любимый наркотик, и многие подвержены этомупороку, потому что вино и другие алкоголь­ные напитки запрещены Кораном и заих употребление прави­тельство карает смертью. Так как становилось поздно, япошел на базар разыскивать своих друзей. Мне стоило большого труда пробитьсясквозь волнообразно колышущуюся толпу. Все были на лошадях, как продавцы,так и покупатели, и было *[126] *чрезвычайно забавно смотреть, каккиргизские женщины с большими кожаными мехами, полными кумыса, (Сильнозакисшее молоко кобылицы или верблюдицы, в приготовлении которого киргизыочень искусны. Кочевники Средней Азии употребляют его как пьянящий напиток.Все, кто его пьют, толстеют - это его признанное свойство. Я пробовал его нераз, но мог проглотить лишь несколько капель, так как резкая кислотастягивала мне рот и на несколько дней набивала оскомину.) сидя на лошадях,держали мех отверстием прямо надо ртом желающего напиться, причем ловкостьобеих сторон была настолько велика, что лишь изредка несколько капельпроливалось на землю. Я нашел своих спутников, и мы пустились в путь вслед за караваном,который уже на пять часов опередил нас. Стоял невероятно жаркий день, но, ксчастью, хотя местность была песчаная, тут и там попадались киргизские юрты.Достаточно мне было только приблизиться к одной из них, как тотчас жепоявлялись женщины с мехами и между ними буквально возни­кала ссора, если яне отпивал хотя бы глоток у каждой из них. В летний зной напоить жаждущегопутника считается верхом гостеприимства, и ты окажешь благодеяние киргизу,если дашь ему возможность выполнить эту заповедь. В караване нас уже ждали сбольшим нетерпением, так как мы с сегодняшнего дня собирались совершатьмарши только ночью, что и для нас, и для животных было облегчением. Сразупосле нашего прибытия все тронулись в путь. Караван, медленно идущий приясном лунном свете, являл собой волшебную картину. Справа от каравана глухорокотал Оксус, слева тянулась ужасная пустыня Татарии^74. На следующее утро мы расположились лагерем на возвышен­ном берегу реки;эта местность носит название Тёйебоюн, т. е "Шея верблюда", вероятно, из-заизгибов берега. В определенные месяцы здесь живут киргизы. За 10 часов явидел три киргизских семьи, которые появлялись одна за другой, находилисьоколо нас самое большее по три часа и затем отправлялись дальше. Мнеоткрылась во всей полноте картина жизни кочевников, и, когда я заговорил обэтой беспокойной бродячей жизни с одной киргизской женщиной, она сказаламне, смеясь: "Мы же не можем быть такими ленивыми, как вы, муллы, и целымиднями сидеть на одном месте! Человек должен двигаться. Посмотрите, солнце,луна, звезды, вода, животные, птицы и рыбы - все дви­жется. Только мертвые иземля недвижимы". Я хотел было возразить моей философствующей кочевнице,которая была за­нята упаковкой юрты, как вдруг вдали послышались крики, изкоторых я мог понять только одно слово: "Бюри! Бюри!" ("Волк! Волк!").Киргизка поспешила с быстротой молнии к пасущемуся вдали стаду и поднялатакой крик, что волку на этот раз пришлось удовольствоваться лишь жирнымкурдюком одной овцы и обратиться в бегство. Мне очень хотелось поговорить свернувшейся киргизкой о пользе подвижности у волка, но она была слишкомудручена потерей, и я поехал к каравану. *[128] *Перед заходом солнца мы отправились в путь и все время шлиневдалеке от реки, низкие берега которой почти сплошь поросли ивами, высокойтравой и кустарником. Хотя мне гово­рили, что дорога между Хивой и Бухароймноголюдна, мы до сих пор встречали только пограничную охрану и бродячихкочевни­ков и не видели ни одного путника. Поэтому мы были очень удивлены,когда около полуночи к нам подскакали пять всадни­ков. Это были хивинскиекупцы, которые за четыре дня доехали сюда из Бухары через Каракёль. Онипринесли нам радостную весть, что дороги совершенно безопасны и чтопослезавтра мы встретимся с их отставшим караваном. Уезжая из Хивы, мы слышали, что поскольку эмира с его войском в Бухаресейчас нет, то из-за туркмен-теке дороги, ведущие в этот город, сталиопасны; у нашего керванбаши тоже были тайные опасения; теперь они исчезли, имы надеялись за шесть-восемь дней достичь цели своего путешествия, полагая,что пробудем без воды в пустыне между Оксусом и Каракёлем всего два дня. На следующее утро мы сделали привал у Тюнюклю, около развалин бывшегофорта, расположенных на невысоком малень­ком холме, у подножия котороготечет Оксус; на этой стороне холм покрыт прекрасной зеленой растительностью.Отсюда до­рога идет в северо-восточном направлении через песчаную пус­тынюХалата-Чёлю, называемую также Джан Батырдыган (Собственно, батырдурган; этоparticip praesens от глагола "батырмак" - "разрушать".) (Разрушающая жизни),через которую ездят только зимой после сильных снегопадов, когдакаракёльская дорога становится не­безопасной из-за туркмен, беспрепятственнорыщущих в это время года повсюду благодаря тому, что Оксус замерзает. Жара между тем усиливалась с каждым днем (это были первые дни июля), нонас она мало беспокоила, так как мы целый день отдыхали на берегу могучейреки, полной пресной воды. Велика была наша радость, когда мы вспоминалиКахриман-Ата и другие места Великой пустыни между Хивой и Гёмюштепе. Ксожалению, наши приятные воспоминания были вскоре прер­ваны, и по милостинескольких туркменских искателей приклю­чений мы подверглись такойопасности, которая могла привести всех нас к ужасному концу; нас спаслотолько особое стечение обстоятельств, но на этот раз надо отдать должное ижителям Востока. Было уже раннее утро 4 июля, когда мы на ночном марше встретили двухполуголых людей; они еще издали окликали наш караван, а приблизившись, свозгласом "Кусочек хлеба! Кусочек хлеба!" свалились на землю. Я одним изпервых подал им хлеба с овечьим салом. Поев немного, они стали намрассказывать, что они - лодочники из Хезареспа и что во время аламанатекинцы похитили у них лодки, одежду и хлеб, а их отпустили, оставив им*[129]* только жизнь. Разбойников было около 150, и они собирались совершитьнападение на стада находящихся здесь киргизов. "Ради всего святого, уходитеили спрячьтесь, потому что через несколько часов вы с ними встретитесь, и,хотя вы все святые пилигримы, они вас оставят голыми в пустыне, отнимутживот­ных и еду, так как кафир (неверный) текинец способен на все". Нашкерванбаши, который уже дважды был ограблен и с трудом спас свою жизнь, ненуждался в подобных советах. Едва он услышал слова "теке" и "аламан", какдал команду сразу же повернуть назад и со всей поспешностью, на которую былиспособны тяжело нагруженные верблюды, отправиться в обрат­ный путь. Бежатьна верблюдах от туркменских лошадей было, конечно, бессмысленно, но, понашим расчетам, 150 всадников могли переправиться через реку только к утру,и, пока они будут осторожно выезжать на дорогу, мы, может быть, успеем сновадоехать до Тюнюклю и с наполненными водой мехами совер­шить бросок впесчаную пустыню Халата, где у нас еще оста­валась возможность спастись.После чудовищного напряжения наши животные пришли в Тюнюклю совершеннообессиленные. Было необходимо дать им немного попастись и отдохнуть, иначеони не смогли бы совершить первый переход в песках. В вели­чайшей тревоге мыпровели там около трех часов, наполняя мехи и готовясь к страшному пути. Хивинский торговец одеждой, уже однажды ограбленный туркменами,уговорил нескольких хаджи, у которых были пол­ные мешки, но не быломужества, спрятаться с ним в прибрежных кустах, но не идти с керванбаши вдни саратана^75 в пустыню, где им угрожала смерть от жажды или от теббада(горячего восточ­ного ветра). Он описывал опасности так живо, что многиеотделились от нас; к тому же на реке как раз появилась порожняя лодка, и,так как лодочники, приблизясь к берегу, предложили перевезти нас в Хезаресп,все начали колебаться. Вскоре нас осталось только 14 человек, неотступившихся от плана керван­баши. Это был один из самых критическихмоментов моего путешествия. Возвращение в Хиву, подумал я, могло быопроки­нуть все мои планы. Опасность для жизни угрожала мне по­всюду; итак,вперед, лучше погибнуть от ярости стихий, чем от пыток тиранов! Я остался скерванбаши, вместе с Хаджи Салихом и Хаджи Билалом. Сцена расставания стоварищами по столь долгому путешествию была мучительной; лодочники хоте­лиуже было оттолкнуться от берега, как находившиеся в лодке пассажирыпредложили фал (гадание, предсказание. - Пер.)(Гадание заключается в том,что наугад открывают Коран или другую священную книгу и находят на открытойстранице соответствующее своим желаниям место; либо, как это принято вСредней Азии, раздают 30 камешков, и каждый должен столько разпродекламировать три последние суры Корана, сколько он получил камней).Камни были розданы, и едва Хаджи Салих, бросив взгляд знатока, предсказалудачу, как почти все хаджи покинули судно *[130]* и присоединились к нам.Так как все было уже готово, мы, чтобы избежать дальнейших колебаний, быстрособрались в путь. Солнце еще не зашло, как мы уже ехали в сторону Халаты,оставив в стороне развалины Тюнюклю. Легко можно представить себе, каково было на душе у меня и у всех моихспутников, однажды уже испытавших все ужасы пустыни. Мы отправились изГёмюштепе в Хиву в мае, теперь был июль, там у нас была дождевая вода, аздесь не было даже горького источника. С тоской мы устремляли свои взглядына все более и более удаляющийся справа от нас Оксус, который в последнихлучах заходящего солнца казался еще прекраснее. Даже верблюды, которых мывдоволь напоили перед отъездом, долго устремляли свои выразительные глаза вту сторону. На небе уже показались звезды, когда мы достигли песчаной пустыни,соблюдая на марше строжайшую тишину, чтобы нас не услышали туркмены,которые, вероятно, были близко, но не могли видеть нас в темноте ночи (лунавзошла позже). Мягкая почва приглушала шаги животных; мы боялись только,чтобы нашим ослам, голос которых был бы далеко слышен в ночной тишине, невздумалось зареветь. И я от души смеялся над нашими мерами предосторожности,когда животное собиралось начать свою увертюру. К полуночи мы достиглиместности, где всем пришлось спешиться, потому что ослы и верблюдыпогру­жались по колено в мягкий песок, который к тому же образовы­валнепрерывную цепь холмов. В прохладе ночи я мог еще выдержать непрерывноепередвижение по песку, но к утру по­чувствовал, что моя рука, державшаяпалку, на которую я опирался, начала опухать. Поэтому я погрузил свой багажна осла, а сам сел на верблюда, который был в песках больше в своей стихии,нежели я со своей хромой ногой. Место нашей утренней стоянки 5 июля носило очарователь­ное названиеАдамкирилган ("Место, где гибнут люди"), и достаточно было только броситьвзгляд на горизонт, чтобы убедиться в его правильности. Представь себе,дорогой читатель, необозримое море песка, которое образует то высокиепесчаные волны, подобно исхлестанному штормом морю, то мелкую зыбь, похожуюна зеркало тихого озера, колеблемое зефиром. Ни одной птицы в воздухе, ничервяка, ни жука на земле; только следы угасшей жизни, кости погибших здесьлюдей и животных, которые каждый путник собирает в кучки, чтобы они служилиуказателем дороги. Едва ли нужно упоминать, что мы были в полнойбезопасности от туркмен. Нет ни одной лошади на свете, которая могла быздесь совершить хотя бы один переход. Не воспрепятствуют ли стихии нашему дальнейшему продвижению - эта мысльне давала нам покоя, она поколебала даже восточное безразличие,свидетельством чему был мрачный вид моих спутников во время всего нашегопути по пустыне Халата. По словам нашего керванбаши, весь путь от Тюнюклю доБухары мы должны были совершить за шесть дней, первую *[131]* половину его -в песках, другую - по твердой равнине, кое-где поросшей травой и вопределенное время года посещаемой пастухами. Поэтому по испробованному уженами ранее методу подсчета содержимого наших мехов нам пришлось бы опасатьсянехватки воды всего лишь на день-полтора. Однако я уже в первые дни заметил,что расход воды из Оксуса противоречил нашим подсчетам, что, несмотря на всюнашу экономию, драго­ценная жидкость постоянно убывала, и объяснял этоотчасти зноем, отчасти ее испарением. Это открытие побудило меня вдвоебдительнее оберегать свой мех, постепенно и все остальные последовали моемупримеру, и странно было видеть людей, спящих в обнимку со своим мехом. Несмотря на палящий зной, мы ежедневно должны были совершатьпяти-шестичасовые переходы, ибо чем скорее мы выбрались бы из песков, темменьше нам угрожал бы опасный ветер теббад, (Теббад - персидское слово иозначает "ветер, вызывающий лихорадку".) который на твердой равнине можетвызвать только приступ лихорадки, а в песках в одно мгновение может засыпатьвсе и всех. Бедные верблюды были поэтому предельно утомлены. Они вступили впустыню, устав от ночного путешест­вия, и неудивительно, что из-за мук впесках и зноя некоторые из них заболели, а двое пали уже на местесегодняшней стоянки (6 июля), носящем название Шоркутук, что означает"Соленый источник"^76. Должно быть, здесь существует источник, где поилиживотных, однако бури совсем замели его, и пришлось бы потратить по крайнеймере целый день, чтобы до него доко­паться. Впрочем, гнетущая жара последних трех дней и без теббада лишила нассил, и двое из наших более бедных спутников, вынужденных идти пешком рядомсо своими слабыми живот­ными и истративших всю свою воду, заболели таксильно, что нам пришлось привязать их к верблюдам, потому чтосамостоя­тельно они были неспособны ни сидеть, ни тем более ехать верхом. Мыприкрыли их сверху, и, пока они были в силах говорить, они беспрестанноповторяли: "Воды, воды!" К сожале­нию, даже их лучшие друзья отказывали им вживотворной влаге, и, когда мы на третий день (7 июля) достиглиМедемин-Булага, одного из них смерть избавила от страшных мук жажды. Это былодин из трех братьев, которые в Мекке потеряли отца. Я присутствовал припоследнем вздохе несчастного. Его язык был совершенно черен, нёбо -серовато-белое, но черты лица не сильно обезображены, только губы такспеклись, что рот из-за этого раскрылся. В таком состоянии, я думаю, водаедва ли могла им помочь, да и кто бы дал им воды? Страшно было смотреть, какотец прятал свою воду от сына, брат - от брата, потому что каждая капля -это жизнь, а при муках жажды нет ни самопожертвования, ни благородства, какпри других опасно­стях, угрожающих жизни. * [132] *Мы уже три дня шли по песчаной пустыне и должны былидостигнуть теперь твердой равнины и увидеть уходящие на север горы Халата. Ксожалению, нас постигло новое разочарование. Наши животные не могли идтидальше, и четвертый день, 8 июля, мы провели в песках. В моем кожаном мехеоставалось около шести стаканов воды, и я отпивал по каплям, конечно страшнострадая от жажды. К моему величайшему ужасу, сере­дина языка у меня началачернеть, я сразу же выпил половину всей воды, уповая на спасение, нонапрасно. Жжение, сопровож­даемое головной болью, к утру пятого дня (9 июля)усилилось, и когда мы около полудня смогли различить в дымке контуры горХалата, я почувствовал, что силы постепенно покидают меня. Чем ближе мыподходили к горам, тем меньше становилось песка, и все старались ужеразглядеть стадо животных или пастушескую хижину, как вдруг керванбаши и еголюди обратили внимание на приближающееся облако пыли и приказали как можноскорее слезать с верблюдов. Животные уже чувствовали приближение теббада; сревом они опускались на колени, прижи­мались к земле, вытягивали длинные шеии пытались зарыть голову в песок. Мы спрятались за них, как за стену, и неуспели упасть на колени, как над нами с глухим воем пронесся ветер, швыряя внас слой песка; его толщина достигала всего двух пальцев, но первые песчинкиобжигали, как искры. Застань нас ветер на шесть миль глубже в пустыне, мывсе погибли бы. Мне не довелось увидеть, чтобы ветер вызывал лихорадку илирвоту, только воздух стал более гнетущим и удушливым, чем прежде. Когда пески кончились, перед нами предстали три разных пути. Один,длиной 22 мили, идет через Каракёль, другой, в 18 миль, по равнине доБухары, третий, в 20 миль, идет через горы, где можно найти воду, но крутыетропы недоступны для верблю­дов. Мы выбрали средний путь, самый короткий, впервую очередь потому, что надеялись найти воду у пастухов. К вечеру мыдостигли колодцев, где в этом году еще не побывали пастухи. Вода, непригодная для людей, освежила наших животных. Наши дела были плохи, мы былинаполовину мертвецы, и только вполне реальная надежда на спасениеподдерживала нас. Я не мог сам сойти с верблюда; меня положили на землю; адский огонь жегмои внутренности, и из-за головной боли я был в обморочном состоянии. Моеперо не в силах описать картину мучений, которые мы претерпели из-за жажды.Думаю, что на свете нет смерти более мучительной, и хотя я стойко переносилвсе опасности, тут я почувствовал себя сломленным, так как решил, чтонаступил последний вечер в моей жизни. Около полуночи мы тронулись в путь, я заснул, а когда проснулся утром10 июля, то оказался в глиняной хижине в окружении длиннобородых людей, вкоторых сразу узнал сынов Ирана. Они говорили, обращаясь ко мне: "Шума кихаджи нистид!" ("Вы же не хаджи!"). У меня не было сил отвечать. Мне далисначала теплого, а потом кислого молока, смешанного *[134] *с водой и солью,называемого айраном: оно подкрепило меня и скоро поставило на ноги. Толькотеперь мне стало ясно, что я и все остальные мои спутники в гостях урабов-персов, которые пасли овец в пустыне, в 10 милях от Бухары. Хозяеваснабдили их скудным запасом воды и хлеба, чтобы они не попытались бежать,имея больше провианта. И все же у этих несчастных хватило благородства датьсвоей воды заклятым врагам, суннитским муллам. Особенно добры они были комне, когда я заговорил с ними на их родном языке, потому что, хотя в Бухареговорят и по-персидски, этот язык очень отличается от иранского. Осо­бенноменя растрогал вид пятилетнего мальчика-раба, казавше­гося очень смышленым.Года два назад его взяли в плен вместе с отцом и продали в рабство. Когда яспросил его об отце, он радостно ответил: "Да, мой отец купил себя (т.е.выкупился), я буду рабом еще два года, тогда отец накопит деньги иосвобо­дит меня". На несчастном ребенке были какие-то лохмотья, едваприкрывавшие слабое тело, а кожа по жесткости и цвету похо­дила на шкуру. Ядал ему кое-что из своей одежды, и он обещал приспособить эти вещи для себя. Несчастные персы дали нам немного воды на дорогу. Я расставался с нимис чувством благодарности и сострадания. Мы направились к месту своейследующей стоянки, Ходжа-Обан, объекту паломничества, где находится могиласвятого, носящего то же имя. Правда, это место находилось несколько севернеенашего пути, но мы, как хаджи, должны были побывать там. К великомусожалению моих спутников, мы заблудились ночью на краю пустыни средипесчаных холмов, среди которых Ходжа-Обан возвышается наподобие оазиса, и,когда после долгих поисков дороги наступило утро 11 июля, мы очутились наберегу пресноводного озера. Здесь кончалась пустыня, а с нею и страх жажды,страх перед разбойниками, ветром и прочими напастями. Мы тем самым вступилина территорию собственно Бухары и, прибыв через два часа в Хакемир (деревню,где жил керванбаши), оказались уже в довольно хорошо обработанной местности.Весь этот край орошают каналы реки Карасу, которую одни люди считают рукавомЗеравшана, а другие говорят о ней как о само­стоятельной реке, текущей ссевера. Дальше она теряется в упомянутом озере, вода которого, какрассказали, годится для питья только в весенние и первые летние месяцы, азатем сильно убывает и делается соленой. В Хакемире, насчитывающем 200 домов и расположенном всего в двух часахпути от Бухары, нам пришлось заночевать, для того чтобы, согласно законамстраны, сборщик таможенных пошлин (баджгир) и rapporteur (ваканювис)^77,извещенные о на­шем прибытии, могли произвести досмотр и допрос запредела­ми города. В тот же день к нам был направлен специальный вестник, аназавтра спозаранку явились три офицера эмира с очень важным чиновникомвзять с нас пошлину, но главным образом для того, чтобы получить сведения онас самих и *[135] *соседних странах. Начали с багажа. У хаджи в сумках былибольшей частью святые четки из Мекки, финики из Медины, гребни из Багдада,тростниковые перья для письма из Персии, ножи, ножницы, наперстки ималенькие зеркальца из Френгистана. Хотя они утверждали, что бухарский эмир(дай бог ему 120 лет жизни!) никогда не взимает таможенных пошлин с хаджи,чиновник ни в чем не отступил от правил и переписал каждую вещицу. Я с двумядругими нищими был последним. Посмотрев мне в лицо, он засмеялся и сказал,чтобы я показал свой чемодан, потому что у нас (он, вероятно, имел в видуевропейцев, причис­лив к ним и меня) всегда бывают с собой красивые вещи. Уменя было тогда хорошее настроение, на мне был дервишский, или дурацкий,колпак, и я ответил хитрому бухарцу, что у меня и в самом деле естьпрекрасные вещи. Я спросил его, будет ли он сначала смотреть мое движимоеили недвижимое имущество. Так как он захотел все увидеть сам, я выбежал водвор, взял своего осла, повел его по лестницам и по коврам прямо в комнату ипод громкий смех моих коллег представил его таможеннику. Затем я раскрылсвою сумку и показал лохмотья и старые книги, приобретенные в Хиве.Разочарованный бухарец удивленно по­смотрел кругом и спросил, неужели у менядействительно нет ничего другого. Тогда Хаджи Салих сообщил ему нужныесведе­ния о моем звании, характере и целях путешествия; тот все тщательнозаписал и, взглянув на меня, многозначительно пока­чал головой. После тогокак сборщик пошлин осмотрел багаж, к своим обязанностям приступил ваканювис,т.е. "записываю­щий события". Сначала он записал подробные данные о каждомпутешественнике, а затем новости, которые они могли сообщить. Как смешныбыли подробные расспросы о Хиве, стране, родст­венной по языку,происхождению и религии, стране, которая на протяжении столетий была близкимсоседом Бухары, причем их столицы находились лишь в нескольких днях ездыдруг от друга! Все оказалось в порядке, некоторые разногласия возникли только поповоду нашего первого жилья в столице. Сборщик пошлин предложил таможню,потому что надеялся там еще что-нибудь выведать у нас, а также подвергнутьменя более подробному допросу. Но Хаджи Салих (он теперь встал во главекаравана, так как пользовался большим влиянием в Бухаре) настоял на том,чтобы остановиться в текке^78. Тотчас же покинув Хакемир, мы проехали всегос полчаса по местности, изобилую­щей садами и пашнями, как уже показалсягород Бухара Шериф (Благородная Бухара), как ее называют жители СреднейАзии, со своими неуклюжими башнями, которые все без исключения были увенчаныгнездами аистов. (В Хиве множество соловьев, но нет аистов, в Бухаре же,наоборот, нет ни одной башни или другого высокого здания, где бы эти птицыне выставили своих одноногих часовых. Поэтому хивинец смеется над бухарцем,говоря: "Твое соловьиное пение - это стук клювов аистов по крыше".) *[136] *Примерно за полтора часа до въезда в город мы перебрались черезтекущий на юг Зеравшан, который и верблюды и лошади смогли перейти вброд,хотя течение довольно быстрое. На той стороне еще виднелись опоры когда-товысокого и прекрасно построенного моста, совсем рядом с мостом грудилисьразвали­ны дворца, также сооруженного из камня. И то и другое, как мнесказали, - творения знаменитого Абдулла-хана Шейбани^79. В общем же вближайших окрестностях столицы Средней Азии сохранилось немного остатков еепрежнего величия. *XI* *Бухара. - Прием в текке, центре ислама. - Рахмет-Бий. - Базар. - Бахаад-Дин, великий святой Туркестана. - Против автора вы­сланы шпионы. - Судьбапутешественников, недавно побывав­ших в Бухаре. - Книжный базар. - Червь(ришта). - Снабжение города водой. - Бывшие и нынешние эмиры. - Гарем,правитель­ство, семья правящего эмира. - Торговля рабами. - Отъезд из Бухарыи посещение гроба Баха ад-Дина.* Наша дорога вела к расположенным в восточной части города воротамДарваза-Имам, но мы вошли не через них, потому что тогда к нашему текке,находящемуся севернее, мы могли бы попасть только через толчею базара.Поэтому мы объехали городскую стену, в которой во многих местах были большиетрещины, и войдя через ворота Дарваза-Мазар, прибыли 12 июля в обсаженныйкрасивыми деревьями просторный текке, образую­щий правильный квадрат с 48кельями на первом этаже. Его нынешний глава (хальфа) - внук известного своейсвятостью хальфы Хусейна, имя которого и носит текке. О большом почете, всееще оказываемом этому семейству, говорит уже то, что упомянутый внук былимамом и хатибом, т.е. придворным священником эмира. Я немало гордился этимофициальным постом нашего хозяина. Хаджи Салих, который был мюридом (учеником) названного святого ипоэтому считался членом семьи, сразу же представил меня и наиболееблагородных хаджи из нашего общества. Насто­ятель, человек с приятнойвнешностью и прекрасными манерами, которому очень шли белоснежный тюрбан ишелковые летние одежды, принял меня сердечно, и, когда я в течение получасав изысканных выражениях побеседовал с ним, он был вне себя от радости исожалел только, что бадевлета (Его Величества эмира) (Бадевлет -"благоденствующий", "блаженный".) сейчас нет в Бухаре, а то бы он представилменя ему. Он велел отвести мне отдельную келью в почетном месте, т.е.* [137]*вблизи мечети; с одной стороны у меня был соседом высокоуче­ный мулла, а сдругой - Хаджи Салих. Этот двор был полон знаменитостями, и я нечаянноочутился в самом гнезде исламско­го фанатизма в Бухаре; само моеместопребывание, если я осво­юсь в этом кругу, могло бы быть для менянаиболее надежной гарантией против всяких подозрений мирских властей.Rapporteur сообщил о моем приезде. Первый офицер эмира, Рахмет-Бий,правивший в Бухаре, пока его господин был в походе в Коканде, еще в тот жедень велел разузнать обо мне у хаджи, (Чрезвычайно интересен рассказ осостоявшейся позднее встрече Рахмета Бия, получившего тогда уже повышение иставшего инаком^80, с русским чиновни­ком господином фон Ланкенау, членомкомиссии, которая должна была заклю­чить мирный договор с Рахметом какполномочным представителем эмира. Господин фон Ланкенау поместил об этойвстрече в июне 1872 г. во французской газете очаровательный, но незаслуженнолестный для меня фельетон, из которого я здесь хочу привести соответствующийотрывок. "Во всем ханстве, - говорит господин фон Ланкенау, - он (Рахмет) былединственным, кого отважный Вамбери не обманул своим переодеванием. Этотпутешественник говорит, что, когда он представился Рахмету, управлявшемутогда в отсутствие эмира всей Бухарой, он не без робости и дрожи смотрел вглаза проницательного наместника, сознавая, что его тайна была угаданапоследним или близка к разгадке. Когда мы однажды по


Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2016-08-20 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: