Между процессами распада системной организации внутри страны (и соответственно попытками демпфировать эти процессы и найти адекватную форму для ключевых внутренних напряжений) и "внешним" (в данном случае — мировым) контекстом существует целый ряд причудливых взаимосвязей и зависимостей. Распад политической системы бывшего СССР и трансформация хозяйственного комплекса на 1/6 части суши, без сомнения, существенно влияют на сами мировые процессы и, иногда кажется, могут изменить их направление. Напротив, многие усилия, предпринимаемые управленческой элитой "внутри" страны оказываются совершенно безрезультатны в силу недоучета или просто игнорирования системных контекстов [xxvii].
Следует подчеркнуть, что категории "внешнее-внутреннее" при анализе социокультурных процессов употребляются обычно лишь в качестве метафоры; в области рефлексивных систем (систем деятельности, пронизанных рефлексией[xxviii]) "внешнее" постоянно становится "внутренним" и наоборот.
Современная геополитика исходит из предположения, что вес и роль страны в системе мировых отношений определяются целым рядом ключевых факторов:
территория,
тип границ,
количество населения,
уровень экономического и технологического развития,
финансовая мощь,
расовая однородность,
оптимальная интеграция всех социальных слоев,
политическая стабильность и, наконец,
такой "виртуальный фактор", как национальный дух.
После распада СССР достаточно устойчивое в геополитическом плане "большое пространство" [xxix] приобрело очевидную (чисто физически) неустойчивую форму, будучи одновременно (по частям) вовлечено в зоны влияния других региональных центров силы. Сегодня уже достаточно ясно обозначены претензии культурной, хозяйственно-экономической "колонизации" территорий бывшего СССР со стороны США, Европы и стран АТР. Большинство аналитиков согласны, что если Россия не сможет в ближайшей перспективе (15 — 20 лет) стать центром новой (как по форме, так и по содержанию) континентальной консолидации (на Евразийском материке), то (здесь следует согласиться с концепциями т.н. "новых правых"[xxx]) она станет ареной действия других континентальных и мировых империй (протоимперий).
Подчеркнем, что сам процесс распада СССР во многом был стимулирован возросшим влиянием подобных внешних центров силы.
Ход на выделение России из СССР, в общей форме описанный[xxxi] задолго до событий 1991 г., был обусловлен во многом чисто прагматическими соображениями: ставкой на ресурсный потенциал Российской Федерации, пониманием глубинной зависимости вновь образованных стран СНГ от России в экономическом и культурном плане, желанием разом избавиться от целого спектра проблем, накопившихся в периферийных территориях, и т.д. Можно констатировать, что сегодня и хозяйственно-экономическое, и политическое положение в большинстве стран СНГ оказалось много хуже, чем в России.
Одновременно резко обострилась проблема границ: будучи по своему историческому происхождению результатом территориальной экспансии и колонизации, Российская Федерация сегодня не имеет устойчивых границ. Вокруг России формируется новый контур геополитических и геоэкономических напряжений; эти напряжения несут опасность серьезных и затяжных региональных конфликтов.
За прошедшие с 1984 г. десять лет и властная элита, и большая часть общественных (профессиональных) групп ушли от трактовки мирового порядка (в его реальном и подразумеваемом, проектируемом плане) как идиллической сферы взаимопомощи и взаимных уступок. Несмотря на существенные изменения формы осуществления международной экономической и политической конкуренции со времени мировых войн, содержанием этих процессов, без сомнения, продолжает оставаться борьба за господство и контроль над ключевыми типами ресурсов: материальными (сырье, средства производства, финансы), интеллектуальными и "человеческими" (воздух, чистая вода, территория как таковая). Конкуренция между предприятиями все более уступает место конкуренции между странами и даже блоками, стратегическими альянсами стран. Несомненно, что в этой конкуренции важнейшую роль играет ресурс "свободы" (экономической и политической организации, способствующей мобилизации индивидуальной и групповой воли), однако не меньшим значением обладает возможность экспансии, контроля и доминирования.
Сегодня вполне допустимо сделать вывод, что страна, вставшая на путь догоняющего развития, несвободна в выборе своего места в МХ и складывающейся МСРТ.
Конечно, к складывающейся ситуации можно применить модели разрешения противоречий и конфликтов между различными социальными группами (классами: например, между рабочими и предпринимателями), заимствованные из истории капитализма. В этом случае можно утверждать, что через какой-то промежуток времени принципиальное изменение систем деятельности, а также объективная необходимость разворачивания процессов сбыта и стимулирования расширенного потребления приведут к тому, что развитые страны-производители будут всерьез озабочены складывающимися диспропорциями и разрывами в уровне жизни различных регионов мира и начнут проводить специальную компенсирующую экономическую политику. Однако пока конкретная реализация существующих между странами конкурентных отношений наиболее наглядно проступает в югославском конфликте и в стратегии финансового и культурного неоколониализма, развертывающегося во многих странах Латинской Америки, а также (чтобы далеко не ходить) в прибалтийских республиках б. СССР. Да и отношения России с вновь образованными государствами СНГ в связи с энергетическими противоречиями нельзя назвать безоблачными. Будучи дискриминированной вовне, Россия по отношению к ближайшей периферии и "внутренним колониям" ведет себя как "акула" международной конкуренции.
Другими словами, сложившаяся структура мирохозяйственной кооперации и политического давления диктует отдельным странам достаточно жесткие условия участия (подключения) к мировым и региональным процессам развития — как в плане направления этого подключения (места, конкретных типов специализации, кооперации), так и в плане механизма (способа участия).
Мы уже подчеркивали выше, что в МХ и МСРТ нет предуготовленного места для России. В конце 60-х — начале 70-х гг. существовала возможность занять место "новых индустриальных стран", однако она была упущена. Правящая группировка лелеяла надежду, что вторая волна индустриализации в АТР и Латинской Америке не состоится, а чуть позже — что можно будет проскочить в "клуб" влиятельных стран на гребне мирового сырьевого (и прежде всего энергетического) кризиса. Однако и эти возможности были использованы крайне неэффективно. Сегодня в МХ реально входят только газовая отрасль и некоторые сегменты производства вооружений. Нефтяные ресурсы России в среднесрочной перспективе утратили роль ценности мирового значения (хотя и составляют важный сектор внутреннего хозяйственного комплекса и экономики СНГ), большая часть производств не способна даже выйти на мировой рынок с конкурентоспособной продукцией.
Но даже если это произойдет и российские экспортные отрасли "выйдут" на мировой рынок, это еще не будет означать полноценного "включения" (участия) в МХ.
Условием международной конкурентоспособности страновых ресурсов и программ сегодня является уже не столько сама абсолютная мощность этих ресурсов, сколько относительная возможность репрезентировать эти ресурсы (и их специфическую комбинацию) на плацдарме мирохозяйственных отношений и организационных процессов.
При этом ситуация межстрановых отношений, по всей видимости, существенно изменилась с тех пор, как К.Шмидт[xxxii] сформулировал свое понятие государства, как статуса (или системы статусов) в межгосударственных отношениях, опирающегося на возможность применения силы. Сегодня можно выделить по крайней мере три механизма подключения страны к мировым процессам: мы назовем их, соответственно,
стратегией "войны",
"борьбы" и
"игры".
Остановимся на этом подробнее.
Если считать, что хозяйственная деятельность есть прежде всего потребление и контроль над естественными ресурсами территории и недр (а именно такая точка зрения была распространена в конце ХIХ — начале ХХ в.), то стратегия прямой войны является единственным способом изменения статуса и места в МСРТ. Подобная точка зрения стимулировала две прошедших мировых войны за передел зон влияния в современном мире и до сих пор лежит в основе многочисленных региональных конфликтов[xxxiii]. Страны АТР и Латинской Америки, вставшие в середине столетия на путь догоняющего развития и модернизации, осваивая индустриальную модель развития, выработали другой механизм включения в МХ, который получил название "экспортной стратегии" и (в рамках введенной типологии) должен быть отнесен к области "борьбы" за рынки сбыта. Суть этой стратегии состояла в том, чтобы, используя специфическую конфигурацию внутренних ресурсов и мобилизуя их (аналогия с войной — недоплаты за труд, жесткая дисциплина, перенапряжение естественных возможностей природы), создать конкурентоспособную продукцию и "прорваться" с ней на ключевые рынки, во многом вытесняя продукцию других (в том числе развитых стран).
В сложившейся ситуации развитые страны, в свою очередь, учли опыт "молодых тигров" и в середине 70-х сформировали альтернативную стратегию, направленную на сохранение (и даже усиление) своих позиций в МСРТ и мировой политической системе. Эта стратегия была связана с созданием мирового финансового (валютного и банковского) пространства, фактически несущего на себе функции трансрегионального финансового контроля (а следовательно, и управления) за локальной (региональной) хозяйственной и социальной деятельностью. В результате этих усилий в сложившемся (в последние 20 лет) мировом пространстве реализация экспортной стратегии (в чистом виде и в отрыве от других управленческих стратегий) не приводит и не может привести к существенному изменению положения страны в мировой "табели о рангах". Таким образом, для страны (национального хозяйства в целом, отдельных отраслей и профессиональных групп и даже, как показывает опыт АТР и Латинской Америки, для элитных управленческих групп) остается только один эффективный и реалистический путь, позволяющий трансформировать существующую сеть зависимостей и "место" страны в системном контексте мировой организации: этот путь мы назвали "игрой". Это прежде всего игра-конкуренция программ, технологий управления, решения проблем (имеющих транснациональный, в пределе — мировой характер), технологий мышления (прежде всего коллективного, группового, междисциплинарного, межпрофессионального), это конкуренция систем знания (а фактически наиболее эффективных техник использования знаний) и семиотических (знаковых) машин.
Пример подобной игры можно проследить на истории создания СЭЗ (свободных экономических зон) в различных регионах мира. Национальные государства фактически завлекали на свою территорию ТНК (транс-национальные компании) и предпринимательские проекты, создавая благоприятные условия для их деятельности.
Другими словами, если сегодня и остается путь (способ) включения страны в МХ и МСРТ, то через превосходящую среднемировую технологию интеллектуальной организации деятельности, за счет эффективной организации и использования человеческого (индивидуального и коллективного, но во всех случаях и прежде всего — интеллектуального) ресурса.
Стратегии "игры" — это всегда формулирование новых правил взаимодействия и взаимоотношений, новых принципов управления, новой моды, образа жизни и системы семиотической (знаковой) регуляции деятельности, лидирование в разработке и укоренении этих правил в мировом сообществе, в конечном счете это всегда — рефлексивное управление: возможность за счет превосходящей интеллектуальной организации использовать свои слабости как свою силу, а силу других игроков как ресурс для развертывания мировых процессов в тех направлениях, которые устраивают всех.