- Если ты не хочешь меня видеть, что ж... это твое дело. Но я хочу, чтобы знал - ты единственный человек, которого я... которому я была безумно рада за все последние десять лет. А твои проблемы, помоему, слишком надуманны, если они вообще существуют. В чем я, откровенно говоря, очень сомневаюсь. В любом случае, я тебе тоже не верю теперь. Прощай...
Максим слышал, как она встала, отодвинув стул, взяла со стола свою сумочку и вышла из кафе. Звук ее шагов был слышен еще несколько секунд, затем он затерялся в шуме толпы. Ковров сидел, не открывая глаз, чувствуя внутри сложную смесь горечи и облегчения. Через мгновение на щеку ему упала тяжелая прохладная капля, затем еще одна и еще...
Дождь хлестал город упругими струями воды, но лишь один человек не пытался избежать этого стихийного буйства. Он сидел неподвижно под промокшим двухцветным зонтом, будто заснув. А дождь вселил и лил...
Максим медленно шел по вечернему проспекту, равнодушно разглядывая редких встречных прохожих. Внутри царило полное смятение, и острая печаль колола сердце ядовитой иглой: "Не верит! Не верит! Не верит...".
Хотелось завыть, подобно волку, в отчаянии выплескивая все накопившееся в душе, не обращая внимания ни на кого, рассказывая только призрачной Луне, участливо взирающей с ночного неба, как трудно жить среди тех, кто не верит...
Сумерки. Значит, скоро придет пугающая ночь, окутывая своим звездным покрывалом небо, землю, разум. НАВАЖДННИЯ...
Максим задрожал от одной мысли, что эта ночь может принести новые Наваждения, новый "выворот", после которого он может уже не оправиться - сердце после очередного ночного кошмара стало болеть все сильнее и неизвестно, где заканчивается граница, до которой организм еще может противостоять этим жутким нападкам неизвестного.
Вот и дом. Максим остановился в нерешительности, не зная, что делать дальше. Наваждения... И диск Луны в небе, подмигивающий бледными силуэтами кратеров, словно огромное лицо небесною великана, чтото определенно знающего про эти Наваждения. Знающего, но помалкивающего, лукаво разглядывая подавленного и обреченного человека, бредущего по опустевшей улице. Максим зашел в подъезд и смутно почувствовал какойто дискомфорт. Какоето раздражающее чувство, покалывающей холодной волной пробежавшее по шее, спине, ногам. Подъезд был погружен во мрак: опять перегорела лампочка, и никто из его обитателей не спешил выйти и вкрутить ее, надеясь, что это сделает ктонибудь из соседей. Привычная ситуация, но почему тогда так бешено колотится сердце? Максим постоял несколько минут, давая глазам привыкнуть к темноте, и попутно вслушиваясь в тишину, которая почемуто дышала на Коврова холодным предчувствием. В подъезде ктото был. Максим понял это даже не по посторонним звукам. Тот, кто тоже стоял неподвижно гдето на верхних этажах, выдал себя своими мыслями, которые ощутимо стекали по ступеням вниз тонким ручейком злобы и ненависти. Странное ощущение. Непривычное. Будто пришедшее откудато издалека, из затерянного в глубинах внутреннего пространства прошлого. Максим нахмурился и, напрягая и расслабляя одновременно все мышцы, подготавливая тело к схватке, медленно двинулся вперед, неслышно ступая на гладкую поверхность лестничных ступеней. Когда он поднялся на второй этаж, ему показалось, что ктото шевельнулся на площадке, в одной из квартирных ниш.
- Кто здесь? - Ковров уже был уверен, что там ктото есть, и оказался прав. Из ниши выскочил человек. Максим вздрогнул. Человек явно ждал здесь когото, может, его, Коврова, а может, когонибудь другого - с наступлением ночи улицы и подъезды Барнаула становились зонами повышенного риска.
- Ну, и что дальше? - Максим почемуто сразу мысленно назвал человека "злобным", вероятно, это было интуитивным озарением - от "злобного" во все стороны расходились просто физически ощутимые волны злобы и агрессии. Словно в подтверждение этому определению человек молча бросился вперед и вниз, атакуя растерявшегося от такого напора Коврова. Максим сделал блокирующее движение руками и, остановив движение противника, провел "сэносэн" - синхронный контрудар. "Злобный" отлетел на метр назад и врубился в стену, но это лишь разозлило его еще больше. Он снова прыгнул на Коврова, на этот раз не пытаясь воздействовать массой тела, а нанося удары руками, от которых Коврову трудно было уклоняться в замкнутом пространстве небольшой площадки между этажами. Максим отпрыгнул назад, затем сбежал по ступенькам вниз на более широкое пространство первого этажа. Этим прыжком он разорвал дистанцию и получил секундную фору, для того чтобы прийти в себя от неожиданности и подготовиться к более серьезному поединку. Было чтото нелепое в этой ситуации, чтото обидное - драться всего в нескольких шагах от своей квартиры, где сейчас даже не догадываются об этой схватке члены его семьи. "Ну, ничего, ничего. Соберись, боец! Хаджиме! Ос!". Максим встал в стойку, и вовремя - "злобный" был уже рядом. Он прыгнул на Коврова, но тут же получил сильный удар ногой в грудь.
- Ты что, дебил, смерти ищешь?
"Злобный" немного оправился после удара, восстанавливая дыхание, и снова бросился на Коврова, молча, с явным намерением покалечить или даже убить. Волны ненависти заполнили площадку. Это была не просто ненависть обиженного на всех маньяка или бешенство обдолбанного наркомана, это была сконцентрированная ярость, направленная именно на него, на Коврова Максима. "Злобный" неистовствовал. Скорее всего, он стоял здесь, в темноте подъезда, и ждал не случайную жертву, а вполне конкретного человека. Максим опять блокировал несколько ударов в лицо и нанес, с подшагиванием, контратакующий удар ребром ладони в голову противника. Затем подпрыгнул вверх и, провернувшись в воздухе, ударил ногой ему в грудь, откинув назад. Теперь нужно было сделать "перелом" поединка и завладеть инициативой. Максим бросился вперед и, войдя в ближний бой, стал наносить противнику короткие жесткие удары кулаками, локтями и коленями. Сломив сопротивление "злобного", он уже просто избивал его, выплескивая наконецто напряжение, которое царило внутри все последнее время.
В подъезд ктото вошел, но, услышав в темноте возню и звуки драки, торопливо выбежал обратно на улицу.
"Злобный" медленно осел по стене, запрокидывая вверх окровавленное лицо. Максим наклонился к нему и угрожающе спросил прерывистым голосом:
- Ты меня ведь ждал, да, гнида? Кто ты такой? Кто тебя послал?
Он положил руку противнику на плечо и. нащупав большим пальцем выемку под ключицей, с силой надавил. "Злобный" зашипел от боли и потерял сознание. Максим постоял над челом несколько секунд, соображая, что же теперь делать, затем медленно пошел к выходу. На улице должны быть люди, их нужно попросить вызвать милицию. Этого агрессивного подонка нельзя было оставлять в подъезде. Нужно узнать, кто он и что здесь делал. Максим вышел на улицу, вдыхая полной грудью свежий вечерний воздух и встряхивая дрожащие руки. И тут же услышал за своей спиной громкие шаги. Обливаясь кровью и оскалив зубы, из темного подъезда выскочил "злобный". В руках у него была заточка. Видимо, не успев или не захотев воспользоваться ею в помещении, он явно намеревался пустить ее в ход сейчас, на улице. Мутные глаза, то ли от сотрясения, то ли от наркотическою опьянении, с ненавистью уставились на обидчика. Ковров сплюнул и, сжав зубы, стал медленно приближаться к вооруженному противнику. "Некоашидачи" - "кошачья стойка" - была плавной при передвижениях, но, тем не менее, достаточно маневренной и устойчивой. Тонкое лезвие заточки плясало в трясущихся руках "злобного" нетерпеливый танец смерти. "В нескольких шагах от собственной квартиры...".
"Злобный" хрипло закричал и бросился вперед, держа оружие перед собой. Его порядочно качало, и было непонятно: от наркотиков или всетаки от ударов, сотрясших ему вестибуляр.
Максим ушел в сторону с линии атаки, перешел в "стойку полумесяца" и ударил по вытянутой руке с ножом, опять переламывая ход поединка и входя в ближний бой. Удар в солнечное сплетение, в нос, в ухо, в челюсть, в нос, опять в ухо... Следующим ударом ребром ладони Максим сломал противнику ключицу, а последним ударом ноги отбросил "злобного" к стене, ударившись о которую, гот упал с глухим звуком на землю. На этот раз бой был окончательно закончен, так как злоумышленник лежал без движения, с хрипом втягивая в себя воздух. Максим подошел к нему, чувствуя, как бушует в венах адреналин, смешавшийся с кровью, и, подняв на руки изломанное тело, понес его через темный палисадник к мусорным контейнерам, стоящим в самом углу двора. Там, швырнув окровавленного противника в груду мусора, заполнившую наполовину бак, Ковров стремительно пошел прочь от этого места. Злости уже не было, только обреченность. И пустота... "Actum ne agans" ["Что сделано, то сделано" (лат)].
"04.07.92 г., время - 6.24 (утро)
Начинаю сходить сума. Чтото происходит с миром вокруг. Мне страшно...".
* * *
"Алтайский краеведческий музей". Максим стоял перед небольшим двухэтажным зданием, переводя взгляд с таблички на стене на приземистые пушки, выкрашенные в зеленый цвет и замершие в почетном карауле около входа.
Музей. Забытое название. Забытое место. Этот музей был знаком Максиму по школьным экскурсиям, но это действительно было давно. Ковров уже даже забыл, что есть в этом городе подобное заведение. Действительно, если бы не проходил мимо и не увидел грозные некогда орудия, стоящие у входа, то, очевидно, никогда и не вспомнил бы о его существовании.
"Интересно, ктонибудь еще сюда ходит?".
Музей находился на маленькой тихой улочке, на окраине города, по которой с треньканьем проезжали красные чехословацкие трамваи по рельсам, разбегающимся на две ветки почти напротив здания музея. Одна сворачивала в направлении центра города, а другая вела в сторону Змеиной Горы, как ее назвали сами обитатели, по названию тракта, ведущего на Змеиногорск. Гора была фактически пригородом Барнаула. Район этот был старинным, и поэтому низкое здание музея гармонично вписывалось в окружающий ландшафт.
Когдато, Максим это помнил, сюда съезжались на выходные дни люди со всего города. Сейчас Краеведческий вызывал интерес разве что у преподавателей истории в школах и руководителей общественных мероприятий в тех же школах, для которых он являлся первейшим объектом, подлежащим, по традиции, обязательному посещению.
Максим посмотрел на часы. Начало пятого. Время еще есть. Правда, он хотел провести его несколько поиному. Жара, повисшая в воздухе густой пеленой, подгоняла в поисках спасительной прохлады. А через дорогу находился городской парк - фонтан с холодными брызгами, тенистые аллеи, газированная вода... Мысль о том, чтобы войти в помещение, представлялась самоиздевательской, но ощущение ностальгии было настолько сильным, что Ковров решительно толкнул невзрачную, обитую дерматином дверь.
Внутри было прохладно, в вестибюле царила специфическая атмосфера, пропитанная особым запахом времени, характерным только для музеев. Аура экспонатов пронизывала воздух невидимым электричеством, сразу же напоминающим о детстве. Купив билет, Максим постоял, раздумывая с какого зала начать обход, затем выбрал направление наугад и шагнул в большой зал, заставленный витринами с фотографиями, монетами и одеждой. Экскурсия началась...
Максим долго ходил по музею, переходя из зала в зал, увлеченный и, откровенно говоря, ошеломленный увиденным. Зрелище, вопреки его ожиданиям, захватило его настолько, что он забыл о времени Стрелки на часах, казалось, замерли на месте, позволяя ему исследовать все тщательно и с огромным интересом. Он зачарованно рассматривал мумии зверей и тип, выставленные на втором этаже, кости далеких предков, каменные породы, среди которых были даже настоящие метеориты... Все это, уже виденное много лет назад, теперь воспринималось совершенно иначе, с чувством какогото благоговения. Живая история... Живая. Создавалось такое впечатление, что экспонаты действительно жили своей загадочной жизнью, тоже с интересом рассматривая посетителей залов, замерев, притворившись бездушными и неподвижными. К слову, посетителей было немного. Максиму встретился лишь какойто подвыпивший пенсионер, две девочки среднешкольного возраста, и был еще ктото, чье присутствие Ковров почувствовал, но не разглядел, кто это был, увлеченный экспозицией "Товары, привезенные из Монголии". В отражении стенда мелькнул неуловимый силуэт, и Коврову показалось, что это была женщина. Во всяком случае, он почувствовал терпкий аромат, вероятно, принадлежащих ей духов. Поглощенный изучением "Товаров...", он не обратил на это особого внимания.
На полке выстроились в ряд крохотные разноцветные фигурки мудрецов, похожие на нэцкэ. Их было девять, и все они были сделаны с удивительной тщательностью, свидетельствующей о высоком мастерстве их изготовившего. Рядом с мудрецами замерла бронзовая статуэтка какогото злобного божка, уставившегося в зал гневным взглядом. Далее сидел в цветке лотоса безмятежный бронзовый Будда, отрешенный и таинственный. Максим с удивлением отметил, что дома, на полке, у них раньше стояла фигурка Будды, очень похожая на эту. Вероятно, тоже очень старинная.
Минувшая эпоха! Как выглядели те люди, которые держали эти предметы в руках много лет назад? Они так же любовались ими или испытывали другие, незнакомые современному человеку чувства? Кто знает? Время - непредсказуемая штука. Максим посмотрел на часы. Странно, он уже успел обойти почти весь музей, хотя прошло чуть более двадцати минут. Невероятно. Присмотревшись к циферблату и убедившись, что стрелки исправно отсчитывают секунды, Максим растерянно подумал: "А может, в этих стенах действительно особое течение времени? Может, оно закручивается в невидимые спирали, впитывая в себя излучения всех собранных здесь вещей, и тормозится, замедляя свой ход?".
Рядом ктото деликатно кашлянул, явно привлекая к себе внимание. Максим вздрогнул, очнувшись от размышлений, и увидел, что опять стоит перед большой экспозицией, состоящей из предметов, принадлежащих народам тюркской группы, собранных в конце прошлого века. В самом центре экспозиции висел огромный шаманский бубен в окружении различных специфических предметов, используемых в ритуалах вызывания духов. Странно, Копров уже просматривал этот стенд и вот теперь оказался перед ним снова. Ктото опять кашлянул, и Максим увидел, обернувшись, что позади него стоит немолодой уже человек с коротко стриженными черными волосами, среди которых контрастно выделялись несколько седых прядей. Раскосые глаза и смуглый цвет кожи выдавали в нем жителя горных районов. Одет алтаец был в дорогой серый костюм, свидетельствующий о солидном достатке и хорошем вкусе владельца. Очки в гонкой золотой оправе придавали ему респектабельный вид, завершая образ преуспевающего человека. Мужчина явно пытался обратить на себя внимание Коврова, но теперь почемуто смотрел мимо него на экспозицию.
- Это - тюнгур. Бубен, - произнес незнакомец, словно комментируя и без того очевидные вещи. Максим кивнул и снова повернулся к стенду, рассматривая испещренную узорами поверхность бубна. Возникла неловкая пауза. Мужчина, будучи, скорее всего, директором музея, тихо спросил:
- Интересуетесь?
Максим улыбнулся и пожал плечами.
- Немного. А это настоящее?
- В каком смысле? - алтаец говорил чуть слышно, будто опасаясь потревожить царящую в зале тишину.
- Ну, это? Вот это все? Настоящее или бутафория?
- Странный вопрос, - мужчина попрежнему стоял за спиной, и Максим почувствовал мимолетное раздражение от подобного стиля общения, - а ты сам разве не чувствуешь?
- А разве это можно почувствовать?
- Конечно! Это нужно чувствовать, чтобы определить истинную сущность вещей. Иначе все вокруг будет беспрестанно обманывать тебя, Адучи.
Максим удивленно обернулся на незнакомца и увидел улыбку на его лице.
- Тенгри сени кортит, - произнес алтаец еще одну непонятную фразу и опять улыбнулся.
- Что это значит? - спросил Максим, озадаченный поведением собеседника.
- Ты не видишь сущность вещей. Это вводит тебя в постоянное заблуждение относительно того, что тебя окружает в данный момент. Мир привык обманывать тебя, а ты привык обманывать мир. Но небо обмануть невозможно. Оно ВИДИТ тебя - Тенгри сени кортит...
Максим усмехнулся.
- Это алтайское поверье? Незнакомец пожал плечами:
- Это факт. А сейчас - Тенгри сени пастит...
- А это что?
Алтаец замолчал, словно подбирая наиболее корректный перевод фразы, и затем кивнул на экспозицию. Максим отвернулся, и в этот момент незнакомец наклонимся к нему и громко завопил и самое ухо: "ТЭРЬ!".
Максим шарахнулся в сторону и, отскочив на несколько шагов, повернулся к алтайцу, изумленно рассматривая его. А тот стоял, как ни в чем не бывало, продолжая увлеченно изучать стенд.
"Да он сумасшедший!". Внешний вид этого странного человека не соответствовал подобному определению, но его выходка Максима даже не насторожила, а откровенно испугала, и он решил, что будет лучше поскорее покинуть это, опустевшее вдруг, здание. Тем более что все залы он уже обошел, так что экскурсию вполне можно было считать законченной.
- Хочешь уйти? - спросил алтаец, не поворачивая головы, и Мак сим почувствовал, как необъяснимый страх опять потек по телу холодной волной.
"Точно, сумасшедший. Нужно сваливать отсюда!".
- Ну, допустим, - пробормотал он, растягивая слова, чтобы не выдать своего испуга. Алтаец улыбнулся:
- Тебе только кажется, что ты можешь уйти, Адучи. На самом деле идти тебе некуда. Я пришел за тобой. Только я могу вывести тебя отсюда. - Он повернулся к Коврову, который задохнулся от ужаса. За стеклянной поверхностью очков чернели бездонной пустотой два жутких зрачка. Это были глаза сумасшедшего, сомнений в этом больше не оставалось. Максим судорожно вздохнул и сделал еще несколько шагов назад. Алтаец стоял перед ним, перегородив собой выход, безмолвный и страшный, с безумной улыбкой на темном лице. Нужно было чтото делать - либо попытаться прорваться вперед, минуя этого припадочного, либо... оставался еще один вариант, несколько нелепый, но в сложившейся ситуации наиболее предпочтительный.
Максим повернулся и быстро пошел ко второму выходу из зала, ведущему в другой, смежный с ним, зал. Оттуда можно будет подняться на второй этаж, а затем спуститься по лестнице и выйти на улицу. Но где гарантии, что этот страшный алтаец не перекроет ему и центральный вход? Тем более что, если он и в самом деле директор этого треклятого музея, просчитать намерение Коврова не составит для него большого труда. Но зачем ему все это? К тому же там всетаки люди: посетители, вахтеры, дежурные. Не будет же он ломать комедию перед своими подчиненными? Или, может, они уже привыкли к подобному поведению своего шефа? Шизофрения... Максим осмотрелся. Чалы были пусты, посетителей уже не было, как, впрочем, и сотрудников музея, которые обязаны дежурить в помещениях до ухода последнею человека.
"Прямо сценарий фильма ужасов - жертва в пустом музее и маньякдиректор с секирой, взятой у одного из экспонатов". Это и в самом деле могло бы быть смешным, но в несколько иной ситуации. Сейчас Максим чувствовал, что происходит чтото очень страшное, очень важное и фундаментальное. Иго охватило чувство сродни тому, которое он испытал несколько дней назад в темном подъезде, схватившись с человеком, который хотел его убить. "Может, они из одной компании? Что им нужно от меня? Твари. Господи, что же это происходит со мной...". Максим стремительно шел по коридорам, автоматически подготавливая тело к возможному поединку. Перед его глазами стояли две картинки - перекошенное ненавистью, окровавленное лицо "злобного" и отрешенное лицо жуткого алтайца с парализующим волю взглядом. От такого взгляда не стыдно и убежать, хотя бегство от противника Максим всегда считал ниже своего достоинства. "Ты проиграл не тогда, когда упал на пол весь в крови. Ты проиграл тогда, когда повернулся к своему противнику спиной или встал перед ним на колени". Эти слова сэнсэя Володи бились в ушах призывным кличем. "Вернуться! Вернуться! Вернуться! Иди и дерись! Дерись!".
Максим остановился и, решительно развернувшись, пошел назад. "Действительно, что я, зайчик, что ли, бегать от всяких придурков? "Злобный" уже свою порцию получил, получит и этот. И не посмотрю, что он директор...".
"Директор" попрежнему стоял на том же месте в той же позе, неподвижный, словно элемент музейного интерьера. Максим решительно двинулся вперед, чувствуя, как мелкая противная дрожь резонирует на мышцах ног. А ведь "злобный" был куда более опасным противником: чуть выше ростом, чем этот худощавый алтаец, и гораздо более плотного телосложения. Но не было у него таких жутких глаз... Когда до "директора" осталось всего несколько шагов, тот развел в стороны руки, то ли показывая, что не хочет драться, то ли желая обнять вернувшегося. Максим перешел в атакующую стойку, но тут алтаец вдруг снова издан свой истошный вопль, на это раз гораздо громче первого: "Тэрь! Тэрь! Арк нхаш!!!". И столько безумия было в этом крике, именно безумия, и так контрастно прозвучал он в тишине этого здания, что Максим, дрогнув, замер, словно наткнувшись на невидимую стену и, не выдержан, бросился прочь, к другому выходу.
"Где же люди? Где? Где все? Что же это, а?".
Ковров в два прыжка преодолел зал с экспонатами партизанского движения и оказался у лестницы, ведущей на второй этаж. В это время в музее погас свет. Максим сжался от ужаса и замер, вслушиваясь в окружавшую его теперь со всех сторон тьму.
"Он же меня специально сюда загнал, - мелькнула вдруг внезапная мысль, - гадина, он же все это подстроил...". Ситуация принимала понастоящему серьезный оборот. Отсюда было всего два пути: обратно в зал, где ждал его этот благообразный монстр, и на второй этаж, где притаились неподвижные мумии животных с оскаленными мордами. Нужно было стремительно выбирать, какой предпочесть, потому что если продолжать торчать здесь, то его запросто могут запереть на ночь. И неизвестно еще, что задумал этот безумец, и вообще, может быть, он здесь не один.
Словно в подтверждение этих панических мыслей, сверху, из темноты второго этажа, послышался тихий зловещий шепот: "Адучиииии...".
Максим закричал от неожиданности и ужаса, который душил его накидкой из тьмы:
- Ааа... Иди! Давай, иди сюда, тварь!
Идуууу...
По лестнице действительно ктото спускался вниз, неразличимый во мраке. Максим встал в стойку, но человек во тьме лишь рассмеялся, словно увидев это отчаянное движение в непроницаемой темноте:
- Хочешь сразиться со мной? Хорошо... хорошо... Аксаман тумангол...
Ковров почувствовал, что теряет сознание, и, сделав над собой усилие, из последних сил бросился в непроглядный мрак, прочь от нового преследователя, выставив перед собой руки с напряженными пальцами. Никого не встретив, он миновал злополучный зал с шаманскими принадлежностями и оказался у выхода. За столиком дежурного вахтера сидела перепуганная женщина, напряженно разглядывая всклокоченного посетителя.
- Ты что орешь, парень? Ты откуда взялся вообще? Музей уже закрыт. Ты пьяный, что ли?
Максим подошел к ней и произнес срывающимся голосом абсолютно нелепую фразу:
- А что это вы тут... без света сидите? - Он хотел сказать нечто совсем иное, что он не пьяный, что они обесточивают помещения, даже не убедившись в отсутствии посетителей, хотел узнать, есть ли тут у них этакий благообразный директор с повадками сумасшедшего... Но все эти фразы застряли за нервным спазмом, сковавшим горло.
- Пошли вы все... Сволочи! - пробормотал Ковров и вышел из музея на улицу.
От свежего воздуха вдруг сильно закружилась голова, а из носа побежали двумя стремительными струйками капельки крови, падая на рубашку и брюки, расплываясь тут же алыми бесформенны ми пятнами. Чертыхнувшись, Максим запрокинул голову, уставившись бессмысленным взглядом в темносинее небо, на котором уже высыпали мерцающие искорки далеких звезд. Кровь остановилась, но на смену ей гдето внутри родилось неприятное томительное чувство, быстро распространяющееся по желудку.
"Этого еще только не хватало", - подумал Максим и сделал несколько глотательных движений, сдерживая рвоту и сплевывая горькую слюну.
Серый асфальт, на котором он стоял, вдруг вздыбился, поднялся и, сделав акробатический кульбит, со всей силы ударил ему в лицо. Глубокий обморок растворил в себе все переживания и впечатления этого злополучного дня.
* * *
"Самое страшное из того, что я пережил в те дни, было именно ощущение безысходности, чувство того, что жизнь подходит к концу, еще, фактически, не успев начаться. А все окружающие меня люди упорно не хотели замечать происходящего со мной. И не было никого, кто бы мог выслушать меня без ироничной улыбки. Я чувствовал, что финал гдето уже совсем близко, я напряженно всматривался в лица прохожих, постоянно ожидая нападения, я молился перед сном, умоляя Бога избавить меня от Наваждении, я перестал выходить из дома. Все вокруг обернулось" против меня, и я чувствовал, что если не погибну в ближайшее время, то непременно превращусь в злобного загнанного зверя, готового растерзать все и вся. Злоба на равнодушие людей переполняла меня до отказа. Иногда я ловил себя на мысли что это не мои ощущения. Что ктото чужой, ловко маскирующийся под мои размышления, заставлял меня бояться и ненавидеть. Но я ничего не мог поделать, ни с этими ощущениями, ни с тем, что происходило вокруг меня. Я ждал... Ждал непонятно чего, но грядущего неизбежно. Я тренировался на износ. На тренировке в зале, дома, по шестьвосемь часов в день, истязая себя с яростью обреченного, хотя прекрасно понимал, что ни джиуджитсу, ни карате не смогут мне помочь в моем столкновении с Неизвестностью. Зубодробительные навыки, действенные в этом мире, теряли свою значимость в иллюзорном пространстве, сотканном из грез. Сны угрожали поглотить мою душу, но самое ужасное было в том, что Наваждения вырвались за границы снов, проникая в этот мир, в котором я, хотя бы в дневные часы, чувствовал себя в относительной безопасности. Теперь я уже не мог расслабиться ни на секунду, я на самом деле был обречен".
Максим лежал на диване и, слушая умиротворяющий шелест листвы, проникающий сквозь открытую балконную дверь, размышлял.
"Сны. Сны. Сны. Причиной моего последнего обморока были не сны, а вполне реальный сумасшедший придурок в дорогущем цивильном костюме. И к тому же их было несколько, как минимум двое. Этот голос из темноты... Он напугал его даже больше, чем безумный псевдодиректор. Откуда они взялись? "Злобный"... Что это, случайное стечение обстоятельств? Маловероятно. И дернуло же его сунуться в этот треклятый музей. Чтото там определенно нечисто, в этом музее. Вообще, странно все...".
Максим уже второй день пытался вспомнить все обстоятельства той жуткой встречи с незнакомцем, но не мог! Все воспоминания ускользали, словно был нарушен фокус, делающий их четкими и последовательными.
"А может, это все было очередным Наваждением, сном, иллюзией? Вполне возможно, что я скоро действительно начну путать, где сон, а где явь. Да нет! Какой там сон, на "скорой" меня увезли в больницу именно от музея. Нет, нет. Все было на самом деле. Нужно только собраться, сосредоточиться и понять...".
Тягучую нереальность происходящего, вот что ощущал он тогда. Это ощущение и делало происшествие очень похожим на Наваждение. Но в чем тогда причина этой "нереальности", что послужило отправной точкой, включающей это странное состояние? Вот! Если установить момент вхождения в "Наваждение наяву", тогда можно будет установить и причину, повлекшую это безумие. Так, что может выступить в роли подобного катализатора? Страх? Шок от контрастных действий этого типа - псевдодиректора: солидный костюм и аномалии поведения, тишина музея и истошные крики, наличие в здании персонала и манипуляции со светом - все это в совокупности, вероятно, и породило двойственность восприятия, характерную для людей, принявших наркотик. Иллюзорный мир накладывается на опостылевшую действительность и получается завораживающий симбиоз впечатлений, который получает только человек, которому безраздельно и принадлежит этот двойственный мир, пока в крови циркулирует наркотик. Время для него останавливается и... Стоп! Стоп, стоп, стоп. Время останавливается. Мир вокруг становится другим, более медленным. Вот оно! Максим почувствовал ирреальность восприятия, когда обратил внимание на часы. Значит, это случилось несколько раньше, чем встреча с алтайцем. Но что могло ввести его в это одуряющее состояние?
"...пока наркотик циркулирует в крови". Этот вариант объяснял все: и нереальность происходящего, и обостренное восприятие, и этот полный "отруб" в довершении ко всему. И этот вопрос был задан вахтершей не случайно: "Парень, ты что орешь? Ты пьяный, что ли?".
"Пьяный"! Его "штормило" из стороны в сторону, как он думал, от нервного перевозбуждения. А невнятная речь, а сухость во рту, а спазм в горле, кровотечение, потеря сознания...
Вся эта кутерьма со временем началась, когда он закончил изучать "Товары из Монголии", значит...