* * *
Подполковник Николаев уже собирался домой, когда тревожный звонок аппарата внутренней связи перечеркнул нее надежды на грядущий отдых. Эксперт взял трубку и мрачно проговорил:
- Слушаю.
Четкий голос дежурного зазвучал в трубке раздражающе громко:
- Товарищ подполковник, к вам посетитель.
Посетитель? - удивленно переспросил Эксперт, машинально посмотрев на часы.
- Да. Гражданин Лагутин. Утверждает, что вы его ждете. Николаев поморщился:
- Завтра, в рабочее время, по предварительной записи, с сообщением о цели визита.
- Он утверждает, что дело срочное и не терпящее отлагательств. Утверждает, что располагает важной информацией по трем убийствам, произошедшим в последний месяц.
Николаев закрыл глаза и, помассировав пальцами виски, устало проговорил:
- Пусть напишет заявление, у дежурного...
- Он говорит, что ему необходимо переговорить именно с вами. Его направили от следователя Гургенидзе из Двойки. Он говорит, что это очень важная информация по последним необыкновенным убийствам.
- Что?! - Николаев, до которого, наконец, дошел смысл происходящего, даже привстал от возбуждения, чувствуя, как по телу пробежал озноб, и нервно задрожали руки.
- Пропустить немедленно! Выпиши ему пропуск и пошли ко мне в кабинет с сопровождающим. Я жду!
Трубка легла на рычаг. Подполковник нервно расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Сердце опять забилось тревожным ритмом, посылая в кровь избыточные порции адреналина. "Вот оно!!! Вот...".
Опытный муровский следователь почувствовал, как в его воображении абстрактное лицо, именуемое условно Удачей, начало кривить губы, очевидно, расплываясь в долгожданной дружеской улыбке. А может быть, это была гримаса разочарования или усмешки. В дверь постучали...
4. "ТЕНГРИ АНЫПАСТИТ"
(Главыретроспекции, 1992 г., Новосибирск)
- Что это? - Максим покосился на маленький шприц в руках Чадоева, наполненный янтарножелтой жидкостью. Директор Центра усмехнулся:
- Боишься?
- Да нет, не боюсь, хотя вы почемуто постоянно хотите меня папу гать. Это так, разумная осторожность, просто хотелось бы знать, на какую дрянь меня сажают.
Максим лежал на мягкой кушетке, увешанный десятком датчиков, составляющих единую, сложную конструкцию, напоминающую паутину, в центре которой замерла обездвиженная жертва.
Араскан попросил его максимально расслабиться, но то обстоятельство, что алтаец накрепко примотал Коврова к кушетке специальными фиксирующими ремнями, совершенно не способствовало расслаблению.
- Это для того, чтобы погасить инерцию непроизвольных телодвижений, - пояснил Чадоев, но Коврова это объяснение не устроило. Вопервых, сразу возникал вопрос о природе этих движений, вовторых, о причинах, их вызывающих. Что это за движения, от которых пеленают, словно приговоренного на электрическом стуле?
Араскан, будто прочитав в его душе эти настороженные мысли, сел рядом с кушеткой на изящный пластиковый стул и, похлопав Коврова по плечу, проникновенно сказал:
- Максим, я знаю, что ты мне не доверяешь... в силу определенных обстоятельств, но можешь мне поверить, что я искренне не хочу, и не буду делать тебе больно. У меня здесь не вивисекционный зал и не зубоврачебный кабинет. Но для того чтобы снять с тела корректные и точные показания, ты должен выполнять все мои требования. Это в твоих же интересах. Здесь не место детским страхам и опасениям. Если ты хочешь избавиться от тех кошмаров, которые отравляют тебе жизнь, изволь слушаться меня во всем. Это, - он показал на стойку, стоящую возле кушетки, и заполненную сложной аппаратурой, соединенной с лежащим Ковровым множеством проводов, - высокоточная спецтехника. Она способна фиксировать малейшие изменения в твоем организме. Поэтому и не следует отвлекать ее и путать лишними импульсами. Вот в чем причина твоей неподвижности. Это, - он показал на шприц, - вытяжки из трав. Сложный комплекс биостимуляторов. Он поможет тебе сосредоточиться, отбросить все ненужное и сконцентрироваться на самом важном. Он абсолютно безвреден, поверь мне...
Тонкая игла, преодолевая сопротивление кожи, медленно входит в вену. Пластиковый поршень выдавливает янтарную жидкость, впрыскивая се в кровь. Чадоев погасил свет в комнате и закрыл жалюзи на окнах. Стало совершенно темно, только огоньки светодиодов и подсветка верньеров и индикаторов замерцала в темноте разноцветными точками.
- Закрой глаза, - голос тихий, словно убаюкивающий. - Закрой. Закрой...
Максим закрывает глаза, чувствуя приятный холод внутри тела. Он открывает их через какое то время вновь, но на этот раз не видит даже мигания лампочек: то ли Араскан выключил аппаратуру, то ли...
- Закрой их, закрой, и иди... Двигайся вперед, на ощупь, в темноту, - голос Чадоева заполнил все пространство вокруг, и нужно было просто делать то, что он говорил, чтобы не затеряться в этой бесконечной черноте, не потерять этот единственный ориентир - голос во тьме:
- Иди. Иди. Расслабься. Отпусти себя. Стань легким, невесомым. Ты легче воздуха, чувствуешь? Ты можешь лететь. Лети!
Максим почувствовал, как тело оторвалось от кушетки, преодолевая фиксирующую силу ремней и, повиснув в воздухе, полетело вперед и вверх, будто пузырь, наполненный газом.
- Тьма держит тебя. Она не позволит тебе упасть. Слейся с ней. Стань с ней единым целым. Растворись...
Легкость в теле сменилась новым ощущением, как будто каждая клеточка организма стала отделяться от единого целого, вливаясь в бесконечный океан безводной черноты. Максим почувствовал, что теряет себя, свое Я, но это ощущение не испугало его, наоборот, была бездна удовольствия в этом обезличивании. Наверное, именно так буддисты погружаются в Нирвану - наслаждение безмятежностью, покоем и тишиной.
Но удовольствие продолжалось недолго. Гдето вдалеке брызнул болезненной вспышкой яркий свет, будто росчерк стремительной молнии. Тьма съежилась и потеряла объем. Еще один ослепительный взрыв на горизонте. Тишина завибрировала, сразу утратив свою привлекательность. Все микрочастицы Я вновь соединялись в единое целое, повинуясь некоей невидимой силе, притягивающей их из пространства и склеивающей в один осмысленный конгломерат. Вспышки вдруг засверкали так часто, что слились в сплошное белое свечение, напоминающее восход солнца. Этот восход больно обжигал новорожденное тело, забившееся в поисках спасительной тени. Но жаркие палящие лучи схватили человека в свои объятия и со всего размаха швырнули с высоты вниз, кудато на шумную грешную землю...
За прозрачным пологом занавесок, прикрывающих вход в спальню, какое то оживление. Максим, затаив дыхание, лежит в темноте, накрывшись почти с головой теплым одеялом. Сквозь занавески смутно угадываются силуэты людей в комнате. Странное освещение, рассеянное и колыхающееся, словно там зажгли свечи. Точно, свечи - запах парафина. Но зачем? Кто это пришел? Шум голосов. В квартире ктото посторонний, но не чужой, Максим это чувствует. Он, наверное, слишком долго спал и пропустил появление гостей. Но кто это может быть? Эти сны совершенно измотали его. Сны и температура. Мерзкое сочетание, особенно для восьмилетнего мальчика. За окном падает снег. Скоро Новый год, уже через два дня. Все пацаны, наверное, катаются сейчас с огромных снежных гор на городской площади, роют пещеры в двухметровых сугробах около Дома книги, ходят на новогодние представления во Дворец спорта и ТЮЗ. А он... Закон подлости - болезнь пришла в самый разгар любимого праздника и теперь приходится валяться в постели, наедине со своими невероятными снами. Даже если температура спадет, все равно его еще неделю не выпустят на улицу, хотя это и не ангина. Обидно. Ощущение праздника дают лишь слабый запах хвои от елки, поставленной в зале, и терпкий аромат мандаринов, положенных в вазочку на пианино. Тихие голоса. Отец и еще чейто незнакомый мужской голос. Кто это? Дядя Женя? Отец чемто обеспокоен. Вот мама говорит чтото тихо, еле слышно. Еще чейто голос - женский.
Максим вслушивался в эти приглушенные голоса в другой комнате, когда вдруг почувствовал новый приступ дурноты, жар во всем теле и слабость. Опять захотелось спать. Глаза стали медленно закрываться, и уже сквозь дымку, предшествующую сновидениям, Максим увидел, как, откинув полог, из зала на него смотрит незнакомец. На его лице улыбка. Кто это? Видение поплыло, словно растопленное поднявшейся температурой. Новая картинка. Потрясающе красивая девушка с белокурыми волосами, ниспадающими на плечи, и пронзительно яркими голубыми глазами. Она вошла в комнату и села рядом с Максимом на кровать, улыбаясь ему, словно старому знакомому.
"Где я видел се? Где?". Вокруг девушки мерцает призрачный ореол, похожий на нежное сияние луны.
"Во сне. Я видел ее во сне". Девушка поворачивается к незнакомцу и говорит приятным мелодичным голосом, завораживающим слух:
- Мы заберем его. Позже. Сейчас нельзя...
"Куда?" - хотел спросить Максим, но не смог. Он никогда не мог говорить во сне. Чтото мешало ему сосредоточиться. А может, во снах нужно было знать особый способ разговаривать, который был незнаком людям.
- Спи, малыш. - Прохладная рука девушки легла на горячий лоб, и Максим почувствовал волну невероятного восторга, захлестнувшую его и унесшую в водоворот беспамятства.
- Что это было? - Максим сидел в кресле и наблюдал за Арасканом, который прохаживался по кабинету, сложив руки на груди.
- Это был один из пластов твоей психики, подавленный последующими наслоениями. Это была твоя память - глубинная память, та, что отражает события, которые наш разум стремится вышвырнуть за пределы своего влияния.
- Подождите... Вы что, хотите сказать, что это все действительно происходило со мной?
- Ну конечно. Теперь ты уже сам не сможешь отмахнуться от этого факта, который оказался снова введен в сферу действия твоего рассудка.
Максим поднял обе руки вверх:
- Стоп, стоп, стоп. Но как это возможно? Как я мог забыть все это? Ведь прошло всего тринадцать лет! Я помню события, гораздо более удаленные во времени, а этот... Он словно из другой жизни. Как будто я живу в нескольких параллельных измерениях сразу. Эти люди... Вот теперь я отчетливо вспомнил этот случай. Он действительно был! Но это все както странно...
Чадоев остановился и, облокотившись рукой на стол, задумался, словно решая, каким образом будет лучше объяснить этот парадокс:
- Все дело в особенности восприятия. Это очень сложно объяснить вот так, в нескольких словах. Я думаю, ты, и сам скоро все поймешь, и все вспомнишь. Тогда мои объяснения вообще станут не нужны. Но от тебя требуется решимость. Нужно пройти этот курс до конца, чтобы окончательно восстановить все психические функции. Это... своего рода углубленный психоанализ, который вскроет все потаенные и темные участки в твоем сознании и подсознании. В одном из этих тайников прячутся Йорм и Зеркальщик.
- Откуда... вы знаете? - Максим изумленно посмотрел на алтайца. - Я ведь вам не говорил, что называю их так.
Чадоев усмехнулся: - Это только начало. Самое интересное впереди. Завтра я уведу тебя довольно далеко - в твое детство, на гораздо более значительную глубину, нежели сегодня. Если это удастся осуществить, там, возможно, ты встретишься и с Йормом, и с Зеркальщиком, и с теми людьми из сегодняшнего видения, и еще с множеством интересных персонажей.
- Араскан! - Максим наморщил лоб, мучительно пытаясь уловить чтото в собственных размышлениях. - А ведь я вспомнил сейчас. Вот теперь я вспомнил! Ведь гам, ну, в том видении, были вы, Араскан? Вы? Елки, я еще мучился потом, вспоминал. Лицо знакомое, а вспомнить не могу. С этой красивой женщиной, ведь вы были, да?
Директор ЦНТ мягко улыбнулся и чуть заметно кивнул головой.
- Это... что же это выходит? Вы знали меня с детства, с восьми лет? Да?
- Да, Максим. Даже с более раннего возраста.
- Что же это, а? Как же так? Я ведь вас совсем не помню. И эта женщина... Значит, она на самом деле существует?
Чадоев поднял руку, останавливая поток вопросов, обрушившихся на него:
- Всему свое время, Максим. Давай все вопросы отложим на завтра. Хорошо? Завтра ты сам дашь на них себе ответы. Завтра...
С утра начались подготовительные процедуры, которые почемуто больше напоминали предоперационную подготовку. Лаборантка Людмила, приятная молодая девушка, разбудила Коврова 6 пять часов утра. И началось. Очистка кишечника, стакан витаминизированного напитка, контрастный душ и в семь часов - Камера, сложный гибрид различных аппаратов, в целом напоминающий тренажер для космонавтов или летчиковиспытателей. Пришлось, несмотря на неловкость и стыд, раздеться догола, обвязавшись только небольшой тонкой простынкой. Максим чувствовал себя жутко неуютно, потому что в комнате, помимо Чадоева и лаборанта Володи, присутствовали две девушки, тоже сотрудницы Центра, которые деликатно отворачивались, стараясь не смущать обследуемого. Болееменее прикрытым Ковров ощутил себя только внутри кабины, собственно и именуемой Камерой. Кушетка внутри Камеры была застелена холодной клеенкой, и тело сразу покрылось "гусиной кожей". Затем в сферу протиснулся бородатый Володя и стал оплетать Максима проводами, прикрепляя к телу миниатюрные датчики.
- Володя, меня будут пытать? Лаборант улыбнулся:
- Не пережимай, будет не больно. Вот давай нацепим тебе на голову...
- Это что, намордник?
- Мускулопульт с системой чувствительных нервнолицевых датчиков. Широкополосные линейные усилители биотоков.
- Аа... А вон та рукавица с наперстками - тоже усилитель?
Володя бережно надел сплетенную из проводов перчатку на левую руку Коврова и, соединив ее с какимто разъемом, благоговейно прошептал:
- Оо, Макс, это вещь! Биоэлектрический манипулятор! "Рука Демиурга". Знаешь, сколько он стоит? Он бесценен, потому что это технологии будущего столетия. Эксклюзив. Наслаждайся. Сейчас тебе Ирочка пару укольчиков всандалит, и - в добрый путь!
Максим обеспокоено зашевелился, стараясь не разомкнуть десятки соединительных контактов.
- Ты это, Володь, хоть накрыться чемнибудь дай. А то эта простынка как насмешка, честное слово. Неудобно же...
Володя захихикал и, нагнувшись к уху Коврова, заговорщицки прошептал:
- Поздно, батенька, стесняться. Здесь камеры везде.
- Мда, - Максим откинулся на клеенку, закусив губу. - Весело.
Через десять минут все было позади: два болезненных укола, инструкции Араскана, контрольные тесты для настройки систем... Створки сферы захлопнулись, и Максим оказался в полной темноте. В крошечной горошине радиопередатчика, помещенной в ухе, возник голос Чадоева.
- Как слышишь меня, Макс? Нормально? Никаких неудобств?
Максим хотел было сказать, что никаких, кроме ощущения того, что вид его практически обнаженного тела транслируется на мониторы в зале, но передумал. Это всетаки не тайский массажный клуб, это лечебная процедура, нужно ее перетерпеть.
- Все нормально.
- Ну и отлично! Ляг ровно, расслабь руки и ноги, шею, живот. Не напрягайся. Осциллограф показывает, что ты напряжен. Вот так. После легкого толчка в спину постарайся не паниковать. Вспомни предыдущую процедуру. Все под контролем. Слушай мой голос и ни о чем больше не думай. Я поведу тебя и всегда буду рядом. Запомни это. Сегодня нам нужно уйти как можно дальше в прошлое. Не сопротивляйся этому путешествию, желай его. В нем ответы на вес вопросы, которые мучают тебя уже несколько лет. Сейчас очисти свой разум. Все посторонние мысли будут тормозить тебя. Вышвырни их из сноси головы. Слушай только мой голос. Все... Поехали. Приятных сновидений, Адучи. Приятных воспоминаний...
ГОРНЫЙ АЛТАЙ. (РКТРОСПЕКЦИЯ)
Год. Ранняя весна
Машину тряхнуло так, что Максим, еще не успев проснуться, подлетел со своего места на заднем сиденье и крепко приложился головой к стальной окантовке, пролегающей в основании крыши "газика". Из глаз брызнули оранжевые искры, сон окончательно развеялся, и Максим, зябко поежившись и приложив руку к ушибленному месту, осмотрелся вокруг. Его пробуждения никто не заметил. Водитель, неопределенного возраста алтаец, сосредоточенно смотрел на дорогу, стараясь, по возможности, объезжать бесконечные ямы, ухабы и камни, словно нарочно прыгающие под колеса автомобиля. Казалось, дорога специально трясла людей, пытаясь внушить им чтото очень важное. Отец сидел рядом с водителем и тоже смотрел вперед, но в его взгляде не чувствовалось присутствия. Максим понял, что отец не видит окружающего мира, будучи полностью погружен в свои мысли. В багажнике надсадно дребезжали полупустые канистры и набор инструментов, очевидно, необходимый в условиях подобной езды. Максим закутался в теплую, прошитую ватином ветровку и снова закрыл глаза. Ему снился странный сон. Состоящий из нескольких последовательных фрагментов, он поражал своей яркостью, динамизмом и ощущением полной реальности происходящего, позволяющим отчетливо наблюдать каждый из элементов, являющихся, по сути, сказочными, не существующими в обычной жизни, но вполне доступными к восприятию в этом удивительном сновидении.
Например, ему снилась живая гроза. Она летела над ними, трясущимися в грязном автомобиле, вздрагивающем на каждой кочке, в облике сероватосеребристой тучи, налитой грозной силой, периодически вспыхивая голубыми сполохами, метая вниз раскидистые разряды электрических молний. Они били в землю с невероятной силой, и каждый раз, когда копье синего света врезалось в замерзшую твердь, по земле шел гул, и машину подбрасывало вверх. А молнии шипели, змеились вслед автомобилю и немного погодя впитывались в почву, согревая ее, растапливая ледяную корочку застекленных холодом луж.
Было совсем не страшно, словно Максим когдато уже встречался с этой тучей. Просто это новое ощущение необыкновенной яви озадачило его. Раньше ему никогда не удавалось участвовать в своих снах. Тряска только усиливала "эффект присутствия", и Максиму даже казалось порой, что он не спит, а только дремлет, автоматически отмечая все звуки вокруг. И если бы сейчас отец спросил его о чемнибудь, он бы услышал, не прерывая захватывающей картины, разворачивающейся перед ним в дымке полусонного сознания. Временами он просыпался окончательно и смотрел в окно. Но слабость и усталость вновь накатывали вязкой волной, погружая разум в сказочный мир детских снов.
В какойто момент облако с грозой стало подниматься вертикально вверх и затем окончательно исчезло в вышине, слившись с остальными облаками. Максим подумал, что они, должно быть, тоже живые, и небо теперь смотрело на него сверху десятком глаз, мигая белесыми перьями туманных туч.
Затем возникла какаято огромная черная птица. Она вылетела из чащи леса и, стремительно размахивая крыльями, несколько раз пролетела мимо окон автомобиля. Максим успел увидеть лишь ее глаза, все остальное слилось в сплошную темную массу. Птица словно заглядывала внутрь движущегося "газика", пытаясь высмотреть забившегося в угол Коврова. В ее взгляде не было ничего дурного, но она хотела унести с собой маленького мальчика, обхватив широкими крыльями, в самую гущу неподвижных деревьев. Максим даже перестал дышать, настолько сильно испугало его понимание этого момента и вид выискивающей его птицы.
Машину тряхнуло, и мальчик, открыв глаза, осторожно посмотрел в окно. Птицы не было. Только высокие могучие стволы кедров и лиственниц мелькали мимо сплошным чернозеленым частоколом. Внезапно Максим увидел движущееся пятно сзади, на дороге. Он пригляделся внимательней: большая черная овчарка бежала вслед за машиной. Торопливо перебирая лапами, она неотступно следовала за "газиком", словно опасаясь потерять его из виду. Максим почемуто знал, чувствовал, что это - его собака, его Друг, и теперь напряженно следил за ее бегом, веря в то, что она непременно догонит их, а не отстанет, выбившись из сил, и не потеряется в этой глухой безлюдной местности. Но вопреки его ожиданиям собака бежала все медленней, и настал момент, когда она остановилась, обессилев, и села. Высунув язык, она смотрела вслед удаляющейся машине грустными глазами, полными тоски и одиночества. Максим заметался, поняв, что еще несколько секунд, и они уедут, и он навсегда потеряет ее, свою собаку.
- Неет. Стойте! Остановитесь! Папа... - он, наверное, закричал, потому что когда открыл глаза, то увидел лицо отца, который повернулся с переднего сиденья и теперь смотрел на Максима обеспокоено и удивленно. Алтаец тоже обернулся, останавливая машину.
- Что случилось?
Максим припал к заднему стеклу, вглядываясь в унылый пейзаж грязной дороги. Но на ней никого уже не было. Либо собака, отчаявшись, повернула назад, либо сошла с дороги и лес, либо что был очередной персонаж затянувшегося сновидения.
- Что случилось? - повторил алтаец, и Максим робко пробормотал: "Мне показалось".
- Что показалось? - алтаец внимательно смотрел на него, ожидая ответа.
- Мне показалось... я видел собаку. Там, на дороге.
- Откуда здесь собаки? - Отец заерзал на сиденье, разминая затекшую спину. - Тебе приснилось...
Но реакция водителя несколько озадачила Максима. Алтаец задумчиво моргнул, както странно опять посмотрел на него и, решительно открыв дверь, выскочил наружу.
- Пошли, посмотрим. Где ты, говоришь, видел ее? Максим спрыгнул в мерзлую дорожную грязь и показал пальцем в направлении, где, как ему показалось, в последний раз он видел пса:
- Там. Но теперь ее там нет. А может, и не было. Я, помоему, заснул, - произнес он извиняющимся тоном. Ему вдруг стало ужасно неловко, что его нелепые фантазии послужили причиной остановки автомобиля. Но алтаец был предельно серьезен. Он подмигнул Максиму и, хлопнув по плечу, медленно пошел назад по кромке дороги, Проваливаясь иногда в глубокий снег. Максим нерешительно пошел за ним.
- Так ты видел ее или нет? - водитель сосредоточенно вглядывался в придорожные кусты.
- Видел... но, - Максим замялся, не зная, как выпутаться из этой неловкой ситуации. Не рассказывать же, в самом деле, ему про эти странные сны.
- Ты видел ее во сне? - алтаец, казалось, прочитал его мысли.
- Ну... можно сказать... да.
- "Можно сказать", - алтаец нахмурился, - ты должен разобраться сейчас в своих чувствах и решить для себя: видел ты ее или нет. Неважно, было ли это во сне или наяву. В этих местах эти понятия очень часто меняются местами, и виденное во сне становится частью твоей жизни, а то, что привычно и знакомо для тебя, оказывается призраком. Поэтому ты должен научиться, в первую очередь, доверять своим чувствам. Если они постоянно обманывают тебя, значит, ты постоянно будешь проигрывать в любой жизненной ситуации, принимая ее за очередной обман. И если так, то мы и сейчас не сможем найти твою собаку, - последние слова прозвучали както странно. Максим уловил акцент, сделанный на них собеседником.
- Если ты уверен, что видел ее, чувствовал особую к ней расположенность, значит, она существует, и мы обязательно должны обнаружить следы ее присутствия. Хотя они могут выглядеть даже не как обычные следы, а скажем... как пятна света, мерцающие кляксы на дороге.
Максим удивленно посмотрел на водителя и подумал растерянно: "Чокнутый". А алтаец тем временем уже наклонился над участком дороги, где собака в изнеможении остановилась и села, перед тем как исчезнуть. Максим улыбнулся, наблюдая, как взрослый уже человек с необыкновенным усердием роется в комках дорожной грязи, пытаясь обнаружить следы, оставленные призрачным псом. Через несколько минут алтаец разогнулся и посмотрел на Максима. В его взгляде не было ни тени разочарования, наоборот, они излучали удовлетворение.
- Нашли? - выдохнул Максим и. вытянув шею, посмотрел на грязь около его ног. Ни одного собачьего следа или светового пятна он там не увидел. Обычная мешанина оставленная ребристыми шинами "внедорожника".
- Максим, никогда не разбрасывайся своими истинными друзьями. Будь всегда настороже своих чувств. Жизнь иногда может преподносить такие подарки, и тогда очень важно заметить их и с почтением принять. Эта собака была только для тебя. Ты бы мог обнаружить ее следы, если бы захотел. Но ты, я вижу, с недоверием относишься к себе и поэтому готов назвать сном уникальный дар окружающего тебя мира и забыть об этом, словно это и вправду был сон.
Алтаец замолчал и, повернувшись, зашагал к приткнувшемуся на обочине "газику".
"Точно, чокнутый", - подумал Максим и еще раз на всякий случай внимательно изучил этот участок дороги. Следов не было. Да это и неудивительно - призраки не оставляют следов. Внезапно порыв холодного ветра обрушился откудато сверху, закружился сдуваемым с ветвей снежным вихрем. Максим закрыл глаза, уворачиваясь от морозных пощечин, а когда вновь открыл, то увидел, что алтаец уже стоит около машины и машет ему рукой.
Когда Максим втиснулся в теплый нагретый салон "газика", водитель о чемто тихо шептался с отцом, который кивал, попрежнему отрешенно глядя на лес за окном. Уловить содержание разговора Максим не смог, но понял, что взрослые говорят на отвлеченную тему. Про злополучную собаку не было сказано ни слова.
Алтаец вдруг обернулся и, словно их теперь объединяла общая тайна, снова заговорщицки подмигнул мальчику. В его взгляде на миг проступило чтото странное, будто какаято часть того сна всетаки проникла внутрь салона, приняв обличье этого чудаковатого водителя. Максим вздрогнул и моргнул, наваждение пропало. Алтаец отвернулся, заводя оглушительно затарахтевшую машину. Минуту спустя она с ревом тронулась с места, пробуксовывая и завязая в полузамерзшей грязи.
Смеркалось. Спать уже совсем не хотелось, и Максим снова смотрел на мелькающие за окном деревья и кусты, выстроившиеся вдоль дороги живой изгородью. Он ощущал какойто смутный, не поддающийся объяснению, дискомфорт. Чтото в окружающем его мире стало не так, и он не мог понять что. Время от времени он поглядывал в заднее окно, просто так, конечно, но глаза почемуто все равно искали черный силуэт на фоне, быстро теряющейся в сгущающейся темноте, дороги.
Местами лежал снег, было ветрено и холодно. Машина резко затормозила, будто наткнувшись на невидимую преграду, и пассажиры стали выбираться из надоевшей уже, пропахшей бензином кабины "газика". Вокруг была непроглядная тьма, и только в узких лучах фар смутно различались впереди очертания темного деревянного дома, стоящего в гуще кедровника. Когда погасли и фары, люди на некоторое время оказались поглощенными вязкой чернотой, затопившей все вокруг. Максим замер и, запрокинув голову, посмотрел вверх, в ночное небо, а там раскинулась целая звездная страна, россыпь далеких мерцающих огней. Вселенная нависла сверху таким ощутимым пологом, что, казалось, оттолкнись сейчас от рыхлого снега - и темнота, соединяющая небосвод и землю, мгновенно унесет в вышину, закружит в хороводе звездных искр. Максим никогда еще не видел такой потрясающей картины. Он любил смотреть на ночное небо там, в Барнауле, но в барнаульском небе звезды не казались такими огромными и такими завораживающими. Над головой внезапно зашелестела крыльями птица, и Максим успел различить на фоне сверкающего небесного купола темный расплывчатый силуэт. Одновременно с этим в окнах дома вспыхнул свет, открылась дверь и на порог вышли двое: старик и мальчик, наверное, одного с Максимом возраста. Закутанный в теплый плащнакидку, мальчик быстро сбежал с лестницы, подошел к приезжим и сдержанно поздоровался. Вслед за ним по ступеням спустился, не спеша, старик. Максим сразу понял, что это дедушка и внук. Судя по лицам, они оба были алтайцами.
Мальчик взял в обе руки тяжелые сумки, выгруженные из машины, и, переваливаясь с ноги на ногу, засеменил к дому. Ковровстарший положил руку на плечо сына и представил его подошедшему старику:
- Здравствуйте, Шорхит. Вот, опять обстоятельства привели нас в ваш дом. Максим, это старинный друг нашей семьи, один из лучших друзей твоего деда. Я надеюсь, что он станет и твоим другом, во всяком случае, относись, пожалуйста, к нему с почтением, не то он превратит тебя в лягушку.
Старик расхохотался и приветливо кивнул младшему Коврову:
- Ну, здравствуй, кеспокчи. Что, опять прихватывает? Я имею в виду твои страшные сны. Ничего. Это случается иногда со всеми нами...
Максим растерянно молчал, не зная, как вести себя с этим чудаковатым алтайцем.
- Ничего, ничего, здесь ты быстро пойдешь на поправку. Проходите в дом, Араскан и Унген отнесут все вещи сами.
Мальчик тем временем уже возвратился. Отец похлопал Максима по плечу, как бы подбадривая к новому знакомству, подмигнул, и, поскальзываясь на тонкой корочке льда, покрывающей тропинку, направился вслед за стариком в дом.
Внук Шорхита оказался так похож на своего деда, что казался его уменьшенной копией. Чуть приплюснутый нос, раскосые темные глаза, текучая походка. Он, казалось, подражал деду даже в жестах. Протянув приезжему тощую, но сильную ладонь, он деловито представился: "Унген". Ковров кивнул ему и, ответив на рукопожатие, не менее деловито буркнул: "Максим". На этом церемония знакомства закончилась. Араскан, человек, который их вез, унес в дом последние сумки, и мальчики остались около машины вдвоем.
- Пойдем в дом. В это время нельзя оставаться по эту сторону ограды.
Максим удивленно посмотрел на юного алтайца, пытаясь понять, что он имел в виду. Унген, перехватив его взгляд, показал рукой на частокол, окружающий дом чередой заостренных тонкими копьями кольев, и назидательно, словно общаясь с несмышленым малышом, произнес: