- Путей столько же, сколько и душ человеческих, - сказал Муршид, ожидая моего ответа.
Я спросил его, кто такие настоящие учителя, и как можно распознать истинного учителя.
- Сахарную голову ты взвешиваешь с помощью гири или другой сахарной головы, - сказал он со смехом, – одного учителя ты не можешь "взвесить" относительно другого. Тебе приходится "взвешивать" его относительно себя. И вот твоя проблема: "взвешивая" учителя, ты взвешиваешь не инертную вещь. Он может, если пожелает, увеличить или уменьшить свой вес. Ты меня понимаешь?
- Вы имеете ввиду, что учитель должен принять меня, прежде чем я смогу судить его?
- Трудность в этом вот какая. Видишь ли, ты не можешь выбрать себе учителя с помощью логики. Причина в том, что логика не распространяется на область, в которой действует учитель. Вот почему лучше, чтобы учитель избрал тебя.
- Но если логики недостаточно, то, естественно, "незрелый" не способен будет распознать учителя? Разве может учитель появиться перед ним и сказать: "Я твой учитель"? А если он так поступит, ученик не может сказать, настоящий это учитель или нет.
- Вот почему, - сказал Муршид, - так называемый "выбор учителя" совсем не есть выбор. Происходит вот что. Желающий стать учеником приближается к потенциальному учителю и открывает ему своё сердце. Это значит, что он позволяет себе стать восприимчивым к тому, что учитель говорит и делает. Он должен принять в себя нечто от всей сущности, от целостности личности учителя и его трудов. Тогда может быть установлен контакт. В уме ученика возникает узнавание учителя, признание, что этот учитель для него. Если это распознавание ложно, учитель отсылает его собирать вещи.
- А если учитель ложный, и оба думают, что произошло настоящее распознавание? - спросил я.
- В этом случае ты имеешь образование групп, фанатично привязанных к личности учителя, пытающихся утвердить его правоту любым способом и рассказывающих о его чудесах. Это ложные, но также и полезные, хотя и неполные школы. Это стадия, на которой остановились многие аскеты.
- Тогда как ученик может знать, что он следует настоящему учителю?
- Ибо что-то произошло внутри него. Это что-то отражается во всём, что он делает. Это не тот же человек, что был раньше, когда завершается процесс перерождения. Изменения в социальных возможностях и материальных достижениях ученика очевидны для каждого: очевидны для совершенно посторонних людей, а они всегда отмечают это. Человека привлекает учитель той же степени искренности, которой он достиг сам.
- Вы имеете в виду, что люди говорят: "Как ты изменился! Ты стал совсем другим!"?
- Да, и гораздо больше. Люди начинают чувствовать какую-то силу, исходящую от тебя. Кроме того, ты прогрессируешь в материальном мире настолько, насколько новые способности дают тебе превосходство над обычными людьми. Это, вполне естественно, приносит деньги, имущество, продвижение, счастье. Многие из этих вещей очень, очень очевидны для непосвящённых.
- Итак, нам необходимо оставаться в миру, хотя бы для того, чтобы этот критерий работал - воздействие, которое мы оказываем на непосвящённых?
- Да. Это одна из причин, по которой ложные учителя часто проводят всё своё время "вне мира". Там никто им не скажет, что их ученики не прогрессируют как человеческие существа.
- Но многие несуфийские школы и не утверждают, что способны развить человека так, что он достигнет материального успеха.
- Именно в этом и состоит абсурдность таких школ. Мы рождены людьми, и все наши потенциальные возможности должны быть использованы. Иначе жизнь - лишь насмешка. Превратить человека в имитацию тотально духовного существа было бы либо попыткой мошенничества, либо (что более вероятно) неверным пониманием аскетизма.
- А возможно ли быть аскетом и оставаться в миру?
- Да, конечно возможно. Бывает надобность во временном затворничестве для определённых целей в некоторых фазах работы, но полный уход от мира - это бессмыслица.
- А что можно сказать о йогах с высохшими руками над головой?
- Ты не можешь обобщать, и мы не используем теоретические примеры. Встреться с одним из них, и твоё внутреннее чувство подскажет тебе. Послушай о некоторых из тех йогов, которых я встречал. Об одних можно сказать, что это просто дорожные указатели. Высохшая рука есть знак потенциала смерти в теле. Человек на ложе из шипов может быть обманщиком. С другой стороны, его мог положить туда учитель, который хочет что-то показать публике, хочет подготовить её к уроку. Суфии, конечно, против таких крайностей. Недостаток слишком многих йогических практик в том, что они неполны и часто выполняются по приказу учителя, который лишь пытается усовершенствовать систему. Это значит, что индивидуум приносится в жертву группе.
- Как же тогда суфии обнаружили свои секреты, если путь лежит через экспериментирование?
- Посредством уравновешивания физического ментальным, и через некую форму интуиции. Это всё, что я могу сказать. Есть определённая гармония с творением. Как узнаёт пастух, когда нужно собрать своё стадо перед приближающейся бурей? Иногда через оценку ситуации, иногда по опыту.
- Таким образом, состоятельность или несостоятельность суфизма определяется успехом?
- Суфизм не является состоятельным или не состоятельным - он существует. Люди, воспитанные в суфизме, выделяются в жизни; то же относится к тем, кто присоединился позже. Но люди, воспитанные на йоге, скажем, в большинстве её форм, становятся просто йогами: они не становятся более выдающимися или ценными для мира. Те, кто стал йогами после того, как устроились в жизни, не могут быть рекламой для йоги.
- И всё же исходное учение было одним и тем же?
- Не было, а есть. Исходное учение всегда есть. Мы держимся за него и не утрачиваем контакта с ним. У других культов оно тоже есть, но они не понимают, что должны иметь теорию и практику, быть в мире и не от мира, что они должны сочетать это. Суфию приходится из своего опыта сплетать тонкую сеть, в которую он ловит бараку, суфийскую суть. Тогда он становится просветлённым. Прочие пытаются обойтись половиной оружия, надеясь им победить. Несбалансированное развитие неизбежно создаёт что-то однобокое. Однобокие люди, естественно, толпятся вокруг однобоких верований. Обычный человек приходит к суфию, и становится необычайным. Но этот человек должен иметь нечто, позволяющее ему принять суфиев. Наличие этой искры и есть то, что мы называем благословением.
Мунаввар Хусейн, высокий, несколько стеснительный член братства, выходец с персидского побережья Каспия, стал моим личным другом. Мы вместе бродили под шелковичными деревьями, вместе работали на кухне и пришли к такому взаимопониманию, которое в западной атмосфере я назвал бы дружбой. Но я был уверен, что он знал что-то такое, чего я не знал, и хотел передать это мне. В западном окружении я бы постарался всё узнать об этом, спросил бы его, не избегает ли он чего-то, когда я задаю ему вопросы, нет ли каких-нибудь ограничений относительно меня. Вероятно, думал я, барьер между европейцем и восточным человеком слишком велик: где-то внутри он считает меня неверным. В конце концов, у нас был разный образ жизни, у его предков и моих, со средних веков.
Однажды, когда я решил проникнуть за этот барьер между нами, нечто упредило меня. Мунаввар и я сидели на берегу бурлящего ручья, вместе повторяя возглашение Ордена, когда он обратил на меня свои большие глаза и сказал на своём напевном персидском:
- Брат, если я упрекаю тебя, это потому, что имею дружбу к тебе; и я не могу больше её скрывать.
Я смотрел на него, не в силах вымолвить ни слова. Он продолжал:
- Ты повторяешь зикр с чувством, с таким чувством, что он звучит для меня как вдохновение того, кто видит в нем магическое заклинание. Это, говоришь ты, произнося слова возглашения, то, что приведёт меня к Богу, к Истине, к Любви, к тому, в чём я ощущаю нужду. Я прав?
Я сказал:
- Наверное, ты прав, но это, конечно, мера моего устремления. Я действительно ищу истину. Я искренне верю, что у вас здесь есть нечто такое, что мы на Западе могли утратить. Я только желаю привести себя в гармонию с этим.
Он наклонил голову.
- Если я смогу сообщить тебе, мой дорогой друг, как мы думаем друг о друге и о нашей святой задаче, ты, возможно, поймёшь, что должен развести своё желание и своё устремление. Истина – на этом пути.
Я сказал ему, что не понимаю.
- Я имею в виду, что ты ищешь формулу, которая приведёт тебя к истине. Ты жаждешь попасть во внутренний круг. Ты застываешь возле библиотеки, где, по-твоему, могут быть книги, которые откроют тебе тайны. Ты надеешься трансформироваться, получив "что-то, что у нас есть", чего, как ты считаешь, нет у вас. В этом различие между Востоком и Западом. Это не имеет ничего общего с твоим образованием и религией твоих отцов, и с тем, считаем мы тебя неверным или нет.
Эти последние слова, бывшие таким очевидным отголоском моих чувств по поводу его отношения ко мне, магнетизировали моё внимание. Я не сомневался, что он прямо прочел мои мысли.
- В Кунджи Заге, - сказал он, - у нас есть люди, которые номинально являются христианами, огнепоклонниками, индусами, вольнодумцами. Что, по-твоему, держит нас вместе? Барака этого места или стремление к тайнам? Нет, это сознание святого. Ты всё ещё жаждешь лёгких секретов. Пожалуйста, поверь мне, когда я говорю, что это худший способ получить их.
Я никогда раньше не слышал, чтобы он говорил таким образом, и мои эмоции были сильно возбуждены. Я попросил у него совета и способа исправления моего образа мышления, если он может дать мне это.
- Да. Учись. Не критикуй. Не верь. Обрети знание об отношении к этим великим и тайным вещам, которые мы называем Учением. И спроси суфия Абдул-Хамида о том, что случилось с русским татарином.
Так я впервые услышал о мистической и загадочной фигуре, ставшей известной в Европе и Америке как учитель новой "системы", неоднозначном Г.И. Гурджиеве.
Однажды, сидя с группой суфиев в Кунджи Заге, я увидел только что прибывшего человека. Это был дервиш, выглядевший как араб, очень молодой, с видом безразличия, который так быстро приходит к тем, кто проводит время в изолированных местах - если у них нет особого дела. Я подошёл к нему и спросил, откуда он. По крайней мере, я смогу немного поупражняться в арабском языке: наступил вечер после окончания занятий, время, когда атмосфера этого места немного расслаблялась.
Он был из Ирака, из окрестностей Багдада, и направлялся на встречу с Хваджа ал-Аджами (Восточным Мастером) в Дамаске. Говорят, что если остаёшься на одном месте достаточно долго, то, чего ты ищешь, всегда придёт к тебе. Целью моих поисков уже какое-то время был именно Восточный Мастер. Это был Учёный Король, человек, которого я больше всего хотел увидеть, хотя я и не решался сказать это главе обители; такие чувства не поощрялись. В суфийских кругах не просят быть посланным куда-то только потому, что ты этого хочешь, как бы сильно ни было желание. Это решает старший, учитель. Но до сих пор я не имел понятия, где Шаха можно найти. Теперь появилась надежда, что он может прибыть сюда.
Когда мы закончили нашу вечернюю трапезу, Муршид сделал мне знак, и я последовал за ним в его комнату.
- Ты поедешь в Дамишк, - сказал он. - Ты найдёшь Тарзизада, и останешься с ним. Когда ты закончишь там, можешь возобновить своё путешествие в Нуристан. Это будет через три или четыре месяца. Возвращайся через эту ханаку и будь готов к пути в Афганистан. Ты проведёшь некоторое время с людьми Гиндукуша, а затем направишься на восток, к Памиру и Бадахшану.
Я знал, что меня направляли на встречу с человеком, который вызывал интерес у всех суфиев, и чью конкретную миссию знали только Муршиды. Мне говорили, что он, в конце концов, отправится на Запад, но я не знал, что встречу его там, или что означал Запад: потому что иногда это означало Марокко или Алжир, а иногда Европу. "Запад" в Средней Азии вполне мог означать также и Сирию, куда я и направлялся через Герат, Персию и Ирак. По дороге я решил посетить малоизвестную христианскую общину.
Глава восьмая
ПОСЛЕДОВАТЕЛИ ИИСУСА
Последователи Исы, сына Мариам – Иисуса, сына Марии – обычно называют себя мусульманами и населяют некоторое количество деревень, разбросанных по западной части Афганистана, столица которой Герат. Я слышал о них несколько раз, но думал, что это, вероятно, люди, обращенные европейскими миссионерами из Восточной Персии, или что это реликты еще тех времён, когда Герат был процветающим епископатом несторианского толка, до завоевания арабами Персии в седьмом и восьмом веках.
Но, по их собственным рассказам, и по тому, что я увидал сам, эта ветвь имела ещё более древнюю историю.
Я попал к ним благодаря одному из представителей Мира Газарга, потомка Мухаммада, под чьим покровительством они находятся. Газарга – это святилище, где в великолепной гробнице, прежде часто посещавшейся императорами Индии и прочими выдающимися людьми, похоронен Абдуллах Ансари, суфийский мистик и великий местный святой.
Этих христиан, должно быть, около тысячи. Их глава – Абба Яхийя (отец Иоанн), который в состоянии проследить последовательность учителей почти в шестидесяти поколениях, вплоть до Исы – сына Марии, из "Назары", кашмирца.
Согласно их преданиям, Иисус спасся с креста, его спрятали друзья и помогли ему бежать в Индию, где он уже бывал в юности. Иисус поселился в Кашмире, где его и поныне почитают как древнего учителя, Юс Асафа. Именно от этого периода предполагаемой жизни Иисуса, как утверждают эти люди, происходит унаследованное ими учение.
У меня было несколько бесед с самим Аббой, однако, что вполне естественно, если его рассказ справедлив, нашлось совсем немного мест христианской доктрины, как она нам известна ныне, которые мы смогли бы узнать в его рассказе.
Абба жил на ферме и, как все "христиане", утверждал, что их учитель поставил своим последователям условие: у них всегда должно быть мирское дело. Иисус, как считалось в этой общине, был плотником и вдобавок пастухом. У него была сила совершать чудеса, и он действительно "умер ради своего народа". Эта смерть, как ни поразительно, – не та, которую обычно с ним связывают. Смерть его была реальной, но имела место задолго до того, как Иисус начал свою миссию, и именно в результате этого переживания он встретился с Богом и был послан обратно к людям с предупреждением об их возможной участи, если они не станут искать любви и истины.
Священная книга этой общины – "Предание о Масихе" (помазаннике), и они не верят в Новый Завет, или, точнее, они считают, что это "Предание" и есть Новый Завет, и что Евангелия, которые есть у нас, частично верны, но, в общем, написаны людьми, не понимавшими учения Мастера.
Абба Яхийя, человек огромного роста с лицом святого, был несомненным эрудитом, он в самом деле прекрасно знал собственное Писание и вдобавок очень многое из еврейских писаний. Он слышал об учениях "еретиков", как он называл различные направления известного нам христианства, и не хотел иметь с ними ничего общего.
— Сын мой, — сказал он на своём мягко акцентированном персидском, — эти люди читают и повторяют только часть истории. Они совершенно ошибочно поняли то послание, которое она несёт. У нас есть эта история, которую рассказал нам сам Мастер, и через Него мы спасёмся и станем целостными. Некоторые из событий в этом документе, который вы называете Библией, истинны, но очень много приукрашено или является плодом воображения, или вставлено по менее чем достойным мотивам. Иса жил более тридцати лет после того, как завершились те события, описания которых есть у вас, и Он рассказал нам, что было на самом деле.
Коротко, их доктрина гласит, что Иисус был Сыном Божьим, потому что достиг этого ранга благодаря своей доброте и жертвам. Так Он стал равным божественной личности. Он пришёл после Иоанна Крестителя, который сам достиг высочайшей степени развития, возможной в то время. Иоанн крестил водой, Иисус – духом и огнем. То были три стадии понимания, которым учились наши христиане.
Сначала между нами было много путаницы, потому что я говорил о таинствах и спасении, и мне понадобилось некоторое время для понимания того, что люди Аббы Иоанна считали крещение, Святой Дух и Царство Божие тремя стадиями в системе просветления человека. В этом, по их утверждению, и состоит функция Церкви: сохранить и применить эти три "стадии" к верующим.
У них есть ритуальная трапеза, напоминающая Последнюю Вечерю, но она проводится раз в неделю. Они едят хлеб и вино, но как символы более грубого и более тонкого питания, которое есть переживание близости к Богу.
Хотя и возможно рассматривать этих людей просто как еретиков или последователей кого-то, кто выдавал себя за Иисуса, на меня произвели несравненное впечатление их набожность, их чувство уверенности, их простота и отсутствие отталкивающих форм рвения, которые часто встречаются в культах меньшинств. Они были также уверены в том, что придёт день, и мир откроет правду об Иисусе. Когда это произойдёт, миссия Последователей будет состоять в том, чтобы выйти из безвестности и учить тех, кто захочет верить в Иисуса, методам, с помощью которых человек может "войти в Царство Божие".
Суфию Абдул-Хамид Хану, директору Королевского Афганского монетного двора, который был кем-то вроде универсала – военным инженером, каллиграфом, мудрецом и экспертом по ритмическим упражнениям – было, должно быть, за девяносто. Последователь Мира Газарги, он мог вспомнить, довольно детально, события, происходившие более восьмидесяти лет назад.
Частый посетитель Кунджи Зага, он провёл много лет в Бухаре, и именно там он столкнулся со смельчаком Гурджиевым, который представил Европе в период первой мировой войны свои исследования восточных метафизических систем.
Хотя обитатели Кунджи Зага называли Гурджиева "русским татарином", суфий Абдул-Хамид сказал, что на самом деле он был частично монголом, частично русским, частично греком. Согласно суфию, этот Джурджи-заде (Сын Георгия) одно время был теософом, учился также в православной семинарии и "был чувствителен" к суфийским "волнам" - другими словами, мог подключаться к ментальной активности, эманировавшей от "работы" дервишей. Это, вместе с интересом к оккультному, привело его к святилищу Бахауддина, накшбандийского учителя из Бухары.
Здесь другой Бахауддин, известный как Дервиш Баба, научил его некоторым "секретам". Среди них были "священные танцы" или движения, совершаемые дервишами, правила Ордена и "внутренняя интерпретация" суфийских текстов. Затем он послал его в путешествие по центрам суфизма, некоторые из которых были в Египте, другие в Сирии, третьи в Индии.
Увидев странные эффекты суфийских практик, Гурджиев решил узнать, как они действуют. Для этого, он с несколькими друзьями собрал столько материала, используемого Орденом, сколько мог, и они сбежали с этим "на Запад".
К несчастью, продолжил Абдул-Хамид, Джурджи-заде был на слишком ранней стадии, чтобы сделать что-то окончательное с этим материалом. Он, к примеру, ещё не усвоил, что упражнения и музыка должны выполняться с особыми людьми в определенное время в особом порядке событий. В результате он выдвинул теорию о Целостном Человеке, не будучи способным довести её до практики.
Более того, Гурджиев пытался заставить метод работать, пробуя упражнения на большом количестве людей. Результат?
- Здесь в Афганистане мы всё ещё принимаем, как слабые, доносящиеся издалека, радиосигналы, эманации, исходящие от умов учеников Гурджиева. Они, должно быть, всё ещё продолжают упражнения, но не знают как, где и с кем проводить их.
Когда я опять попал в Европу, я узнал, что, по крайней мере, часть этой информации могла быть верной. После Первой мировой войны этот русский и его ученик, философ Успенский, поселились во Франции и Англии соответственно. Они организовали учебные группы, и, как мне сказали, некоторые из них ещё существуют. Но они остаются полностью секретными. Вероятно, как хранители любого тайного знания, потерявшего в качестве, они будут продолжать действовать, возможно, ещё несколько поколений.
"Последователи Иисуса" исполняли круговой танец, который, как они говорили, первоначально был способом богослужения ранних христиан, но был забыт, потому что теперь уже никто не знает, как подбирать разные "конгрегации", которые могли бы проводить его успешно. Кажется, вместе с дервишами эти люди верили, что недостаточно вместе совершать богослужения. Действительно значимым было, кто совершал эти действия, с кем и где. Легко видеть, что такой сложный ритуал имел очень мало шансов сохраниться в широко распространённом сообществе, где руководящий им священник, согласно логике, должен был бы проводить многочисленные службы: по одной на каждый "круг" людей, которые были бы взаимонастроены в совместном богослужении.
Я провёл замечательное время в Герате; жизнь в Афганистане может быть настолько близка к райской, насколько можно себе вообразить. Один из гератских старейшин, вождь земель и деревень, взял меня на охоту, и мы вернулись с дикими утками и большими вкусными куропатками с лугов его имений. Мы сидели в большом зале приёмов замка Арамбад - Обители Блаженства - и слушали сказания о любви и войне, о мистических тонкостях приготовления плова, риса со специями, об утраченном сокровище ограбленного Дели, которое, согласно местной легенде, было зарыто возле Герата Ахмад Шахом, генералом Надира персидского, вместо того чтобы вернуть его своему царскому нанимателю в Персии в девятнадцатом веке.
Мы играли в "Я помню", это нечто вроде психологической и тренировочной игры, изобретённой, как говорят, суфиями, чтобы развлекать и наставлять людей Хорасана. Сардар собрал несколько "экспертов" по Европе, некоторые из которых никогда не бывали дальше Кабула, и попросил их поговорить со мной. Они оказались в щекотливой ситуации, поскольку так давно повторяли истории о Западе, что теперь воспроизводили свои придуманные или полуправдивые рассказы дословно. И аудитория тоже помнила их дословно. Это значило, что если я не стану соглашаться с ними и подтверждать каждую деталь, меня станут считать обманщиком.
Этими "экспертами" были школьный учитель, человек, служивший афганскому вождю, который, как считалось, бывал во Франции, но на самом деле проводил большую часть своего свободного времени в Бейруте, и несколько бывших студентов, которые прочли множество западных книг, не утруждая себя формальностью достаточно хорошо изучить английский, французский, немецкий или другой язык, чтобы точно понять, о чём там говорится.
Наконец, с помощью афганского торговца коврами и тканями, я направился к Ислам Килла, посту на границе с Персией. Это было тяжёлое и утомительное путешествие, и дорожная пыль часто полностью скрывала маленький микроавтобус, в котором мы ехали.
Когда мы добрались до Ислам Килла, пограничники предложили нам чай и варёные яйца и отказались меня пропустить.
Они были, как все афганские солдаты, очень важными, устрашающего вида, невероятно вежливыми и, по-видимому, вымуштрованными до кончиков ногтей. Они выглядели, как отмытые бандиты. Нет, я не могу проехать. Мой паспорт не в порядке. У меня нет въездной визы в Афганистан. Поэтому я вовсе не был там. А если я там не был, то не могу оттуда выехать...
Никто, даже иммиграционный чиновник, не имел ничего против того, что я попал в Афганистан, по-видимому, нелегально. Не было и намёка на то, чтобы допросить или задержать меня. Но покинуть страну я не мог.
Пока мы пытались договориться с пограничниками, вмешалась судьба. Огромный обтекаемый пикап, весь залепленный пылью, съехал к нам по гератской дороге и с визгом затормозил прямо перед нашей машиной. Из него выбрался массивный человек с топорным лицом в косматой шапке из овчины и верховых сапогах поверх мохерового костюма. Он помахал страже, чтобы его пропустили. Я решил, что он, по крайней мере, губернатор провинции, как говорят в Афганистане.
Пока в его паспорте ставили печать, надо сказать не без поспешности, это явление, обнажив зубы в чересчур очаровательной улыбке, произнесло:
- Иран мири?" (Ты едешь в Персию?).
Я сказал, что направляюсь в Персию, но меня не пропускают. Его лицо помрачнело.
- Не пропускают? Что ты сделал?
- Я Шагхали хаким-и-а'ла, - сказал я, - о, высокопоставленный губернатор, я бедный путешественник...
- Да, да,- перебил он нетерпеливо, - но чей ты гость?
- Ну, я был гостем Мира Газар Га...
- Газар Га! - взревел он, опять повернувшись к чиновникам с такой скоростью, что столкнулся с одним из них, и тот упал на землю. – О, сыновья сожжённых отцов, вы не даёте этому нашему гостю идти своим путём?
Кто-то пробормотал, что мой паспорт не в порядке.
- Паспорт? Паспорт? Разве Я не лучше, чем любой паспорт?
Это, по-видимому, было больше чем просто риторический вопрос, потому что этот человек, казалось, ждал ответа.
- Бали сахеб - Да, господин.
- Теперь подожди минуту, мой друг. Осознай, что я говорю. Кто вы здесь такие? Вы слуги Афганистана. Что такое Афганистан? Это страна, существующая только благодаря существованию Пророка. Кто такой Вали из Газарга? Он один из людей Дома, из семьи Пророка. Мир ему и благословение Аллаха.
Он торжествующе огляделся вокруг, пока все должным образом повторяли его последнюю фразу.
Потом он кивнул.
- Тогда решено. Пусть в этой стране сейчас и демократия, но Бог свидетель, у нас не будет этой персидской чепухи насчёт создания неприятностей нашим друзьям. Кто вы такие? Вы правительственные служащие. Это значит, "Слуги народа и его гостей", и никак не "Подонки, набранные в выгребных ямах Кабула и испачканные чернилами, ползающие среди кучи бумаг". Вы меня понимаете?
Они понимали.
- Слава Господу - да возвысится Его имя - никакой клочок бумаги в этой стране ещё не может помешать людям вроде меня (он ударил себя в грудь) пролить кровь собак на землю. Вы это понимаете?
Они понимали.
- Тогда пропустите их.
Он повернулся ко мне.
- Я ученик святых, благодаря доброте Господней, - сказал он.
Он оставался с нами, пока мы не получили оформленную персидскую визу, всё благодаря смеси упрёков и обвинений, произносимой нашим новым другом. К тому моменту, когда запуганным иранцам было позволено войти в их собственное дежурное помещение, они были под впечатлением, что каким-то образом то была их вина, что у меня не было визы с самого начала.
Уже помахав мне на прощанье, водитель этого пикапа сказал:
- И ещё одна вещь. Я не люблю торговцев вроде твоего друга. Скажи ему, чтобы он был честным человеком, потому что я запомнил его лицо.
И он исчез.
Глава восьмая.
ПОСЛЕДОВАТЕЛИ ИИСУСА
Последователи Исы, сына Мариам (Иисуса, сына Марии), обычно называют себя мусульманами и населяют ряд деревень, раскиданных по западной провинции Афганистана со столицей в Герате. Я слышал о них несколько раз, но думал, что это, вероятно, были люди, обращенные европейскими миссионерами из Восточной Персии, или «следы» еще тех времен, когда до завоевания Персии в седьмом и восьмом веках арабами Герат был процветающим епископатом несторианского толка.
Но по их собственным рассказам и по тому, что я увидел, происхождение этой ветви было еще более древним.
Я попал к ним благодаря одному из представителей Мира Газарга, потомка Мухаммада, под чьим покровительством они находятся. Газарга – это святилище, где в великолепной гробнице, ранее часто посещаемой императорами Индии и прочими выдающимися людьми, похоронен Абдуллах Ансари, суфийский мистик и великий местный святой.
Этих христиан должно быть около тысячи. Их нынешний глава – Абба Йахийя (отец Иоанн), который в состоянии проследить последовательность учителей почти в шестидесяти поколениях вплоть до Исы, сына Мариам из «Назары», кашмирца.
Согласно их преданиям, Иисус спасся с креста, его спрятали друзья и помогли ему бежать в Индию, где он уже бывал в юности. Иисус поселился в Кашмире, там его и поныне почитают как древнего учителя Юс Асафа. Именно от этого периода предполагаемой жизни Иисуса, как утверждают эти люди, происходит унаследованное ими учение.
Я несколько раз беседовал с Аббой, однако, что вполне естественно, если его рассказ и справедлив, нашлось совсем немного мест в известной нам ныне христианской доктрине, которые мы смогли бы узнать в его рассказе.
Абба жил на ферме и, как все «христиане», утверждал, что их учитель поставил своим последователям условие: у них всегда должно быть мирское дело. Иисус, как считали в этой общине, был плотником и вдобавок пастухом. Он обладал силой совершать чудеса и он действительно «умер ради своего народа». Но смерть эта, как ни поразительно, – вовсе не та, которую обычно с ним связывают. Смерть его была реальной, но имела место задолго до того, как Иисус начал свою миссию, и именно в результате этого переживания он встретился с Богом и был послан обратно к людям с предупреждением об их возможной участи, если они не станут искать любви и истины.