И Ардашир уста раскрыл пред ними:
«Эй, славные познаньями своими,
Постигнувшие сердцем суть всего!
Я знаю, нет средь вас ни одного,
Кто б не слыхал, каким подверг невзгодам
Нас Искандар – пришелец, низкий родом!
Он славу древнюю низверг во мрак,
Весь мир зажал в насильственный кулак.
<...>
Ты вспомни Искандара, что сгубил
Славнейших, цвет вселенной истребил.
Где все они? Где блеск их величавый?
О них осталась лишь дурная слава.
Не в рай цветущий – в леденящий ад
Ушли они. Не вечен и Хафтвад!»
Прозвище «Великий» прочно закрепилось за Александром с античных времён. Римский писатель Курций в I веке назвал свое сочинение «Историей Александра Великого» (Historiae Alexandri Magni Macedonis); Диодор отметил «величие славы » полководца (17.1); Плутарх также называл Александра «великим воином »[128]. Римский историк Тит Ливий сообщил о той высокой оценке, которую дал Александру другой знаменитый в истории полководец — Ганнибал:
Сципион … спросил, кого считает Ганнибал величайшим полководцем, а тот отвечал, что Александра, царя македонян, ибо тот малыми силами разбил бесчисленные войска и дошёл до отдаленнейших стран, коих человек никогда не чаял увидеть.[129]
По словам Юстина, «не было ни одного врага, которого он бы не победил, не было ни одного города, которого бы он не взял, ни одного народа, которого бы он не покорил [130]».
Наполеон Бонапарт восхищался не столько военным гением Александра, сколько его государственными талантами:
Что меня восхищает в Александре Великом — это не его кампании, для которых мы не имеем никаких средств оценки, но его политический инстинкт. Его обращение к Амону стало глубоким политическим действием; таким образом он завоевал Египет.[131]
Однако достижения полководца ставились под сомнения античными философами, которые не видели величия славы в захвате новых земель. Сенека назвал Александра несчастным человеком, которого гнала в неведомые земли страсть к честолюбию и жестокость, и который старался подчинить себе всё, кроме страстей[132], ибо из наук он должен был узнать, «как мала земля, чью ничтожную часть он захватил»[133].
По-разному оценивали Александра на Востоке. Так, в зороастрийской «Книге о праведном Виразе» (Арда Вираз Намаг) Александр представлен как посланник повелителя зла Ангра-Майнью (см. врезку справа). В дальнейшем официальные персидские историографы старались изобразить Александра потомком Ахеменидов, чтобы обосновать теорию наследственной преемственности персидского трона[134]. Нередко предполагается, что Александр скрывается под именемЗуль-Карнайн в Коране, где он характеризуется как праведник. Псевдоисторический роман «История Александра Великого» был переведён на пехлевийский язык, а через него, вероятно, и на арабский язык до появления Корана, и был известен вМекке[135]. Впоследствии личность Александра пользовалась популярностью в мусульманском мире, и ему нередко старались приписать немакедонское происхождение. Например, североафриканские арабские авторы возводили его корни к территории Магриба, а испанские — к Пиренеям[136]. Средневековый персидский поэт Фирдоуси в поэме Шахнамевключает Александра в ряд правителей Ирана, нейтрально повествует о его философской беседе с мудрецами, но устами царя Ардашира озвучивает негативную оценку завоевателя (см. врезку справа). Отдельную поэму «Искендер-наме» в цикле «Хамсе» посвятил Александру поэт Низами Гянджеви. Александр был популярным персонажем и в еврейской традиции — в частности, в Библии, раввинистической литературе и у Иосифа Флавия. В Книге пророка Даниила, которую Александр якобы читал[сн 10], он не назван прямо, но рассматривается как часть божественного плана по спасению еврейского народа[137]. В Первой книге Маккавейской Александр представлен как умеренно враждебный завоеватель, одним из преемников которого стал Антиох IV Эпифан, организатор преследований приверженцев иудаизма[138][139]. В раввинистической литературе отношение к Александру смешанное[140].
Образ Александра в историографии[править | править исходный текст]
Попытки систематических исследований деятельности Александра предпринимались ещё в эпоху Возрождения, однако систематическое изучение жизни и деятельности полководца началось лишь в XIX веке с появлением исторических научных школ. Для всех исследований XIX — начала XX века о жизни и деятельности Александра характерна идеализация полководца. В частности, высокими оценками деятельности Александра отметились автор фундаментальной «Истории эллинизма» Иоганна Густава Дройзена[141], автор «Истории греческой культуры»Якоб Буркхардт[142], Джон Магаффи[143], Жорж Раде[fr], Пьер Жуге (фр. Pierre Jouguet)[144] и другие[145][146]. Арнольд Тойнби считал Александра гением, который в одиночку создал эллинистический мир[146]. Военному искусству Александра посвятил отдельную работу американский военный историк Теодор Додж[en], который стремился извлечь из кампаний Александра уроки для современности[147]. В наибольшей степени апологетическая традиция получила поддержку в Германии, где внимание к его личности было особенно велико[148].
Для исследователей конца XIX — начала XX века характерен крайний европоцентризм и оправдание завоевательной политики македонского царя: для Буркхардта величие Александра определяется распространением греческой культуры и цивилизации среди варварских народов Востока[142], а для Жуге его завоевания оцениваются в русле концепции «благодетельного империализма» и представляются как безусловно прогрессивное явление[144]. Провозвестником «братства народов» считали Александра Михаил Ростовцев[149] и некоторые другие представители англо-американской историографии[146]. Порой подобные взгляды сохранялись и позднее: в частности, во всей греческой историографии XX века Александр, как правило, представлялся как носитель высокой культуры и предводитель западной цивилизации в её извечной борьбе с Востоком[150].
После Второй мировой войны появились крупные исследования, критически оценивавшие деятельность полководца. Как политика, руководимого лишь холодным расчётом, Александра представили британские историки Роберт Дэвид Милнз (англ. Robert David Milns) и Питер Грин[en][146] (в 2010 году монография последнего переведена на русский язык). В монографии Пьера Бриана[fr] акцентируется внимание на противодействии Александру[145]. Амбивалентность действий Александра показал Фриц Шахермайр (его монография об Александре неоднократно переиздавалась на русском языке). По его мнению, Александр и его отец Филипп представляют совершенно разные типы исторических деятелей — необузданный и рациональный соответственно. Шахермайр также ставит Александру в вину разрушение наработок своего отца в сфере сближения македонян с греками[151]. Среди тематических исследований выделяется двухтомная работа Альфреда Беллинджера (англ. Alfred R. Bellinger) о монетном деле македонского царя с экскурсом в его экономическую политику[152].
В советской историографии изучением Александра Македонского занимались, прежде всего, С. И. Ковалёв (выпустил монографию о нём в 1937 году)[153], А. С. Шофман (опубликовал двухтомную «Историю античной Македонии» в 1960 и 1963 годах, отдельную работу «Восточная политика Александра Македонского» в 1976 году и статьи) и Г. А. Кошеленко («Греческий полис на эллинистическом Востоке» в 1979 году и ряд статей)[154].
Память об Александре[править | править исходный текст]
Источники [править | править исходный текст]
В походах Александра сопровождало множество интеллектуалов, включая историка Каллисфена и нескольких философов. Многие из них впоследствии опубликовали воспоминания о своём великом современнике. Так, придворный Александра Харет Митиленский написал «Историю Александра» в десяти книгах, которая описывала прежде всего личную жизнь Александра, но сохранилась лишь в незначительных фрагментах[155]. Его сочинение было построено не по хронологическому принципу, а представляло собой скорее сборник анекдотов[155]. Подобные труды оставили после себя Медей и Поликлит из Лариссы и Эфипп из Олинфа[156]. Кроме того, философ-киник Онесикрит из Астипалеи, путешествовавший со штабом армии до самой Индии, подробно описал завоевания царя[157]. Особый интерес у Онесикрита вызвала Индия, и он подробно описывал виды местных животных и растений, обычаи народов[157]. Несмотря на обилие небылиц и выдуманных историй, в античную эпоху сведения Онесикрита служили одним из важнейших источников при описании Индии географами (в частности, Онескирита широко использует Страбон)[157]. Воспоминания о войне оставил и Неарх, командовавший флотом при возвращении из Индии[158].
Совершенно иная судьба постигла штабного историографа Каллисфена из Олинфа — в 327 году его казнили по обвинению в подготовке заговора. Из-за этого последние из его подробных записей описывают события битвы при Гавгамелах[156]. Его «Деяния Александра» носили ярко выраженный апологетический характер и задумывались как оправдание царя перед греческой аудиторией[155]. Впрочем, уже в античную эпоху незавершённое сочинение Каллисфена подвергалось критике за предвзятость и искажение фактов Тимеем из Тавромения и Полибием[155]. Далеко не сразу после смерти Александра свои воспоминания систематизировал полководец Птолемей, ставший к этому времени уже правителем Египта[сн 11]. Птолемей создавал образ Александра как гениального полководца[159]. Предполагается, что благодаря военному прошлому Птолемея его сочинение содержало множество точных подробностей, связанных с военными действиями[159]. Не сразу написал историю походов Александра и находившийся в его войсках инженер (возможно, архитектор) Аристобул, в которой он уделил много внимания географическому и этнографическому описанию завоёванных земель. Несмотря на то, что Аристобул начал писать историю в возрасте 84 лет, он точно записал все расстояния, денежные суммы, а также дни и месяцы событий[159]. Известно, что последние две работы содержали богатейший фактический материал[8]. К сожалению, за исключением немногочисленных фрагментов все сочинения, написанные современниками Александра, утеряны[160].
Лишь в небольших фрагментах дошло до наших дней и сочинение Клитарха — младшего современника Александра, который, вероятно, не участвовал в походах с ним, однако попытался собрать воедино разрозненные свидетельства очевидцев и уже опубликованные труды[158]. Его сочинение «Об Александре» состояло по меньшей мере из 12 книг и по стилю приближалось к героическому роману[161]. Несмотря на критику сочинения Клитарха античными историками, его произведение пользовалось большой популярностью в древности[161]. К этому же времени относится формирование цикла фантастических преданий, связанных с Александром, хотя легенды вокруг личности великого завоевателя начали появляться ещё при его жизни[162]. Все вместе они создали традицию правдивых и вымышленных сведений об Александре, которая в историографии известна как «вульгата»[161]. Не сохранились также «Эфемериды» (записи придворного журнала царя) и «Гипомнемата» (заметки самого Александра с планами дальнейших завоеваний). Античные авторы нередко цитировали переписку Александра с друзьями, родственниками и официальными лицами, но бо́льшая часть этих писем представляет собой более поздние подделки[163].
Благодаря тому, что интерес к личности Александра не угасал, греки, а затем и римляне писали о нём и значительно позднее, опираясь на работы предшественников. Именно эти сочинения частично сохранились до наших дней и служат основными источниками для изучения жизни и деятельности царя. Большинство из них так или иначе опирались на сочинение Клитарха[158] и, в некоторой степени, на труды Тимагена. К сочинениям благожелательной по отношению к Александру традиции относятся «Историческая библиотека» Диодора Сицилийского, «История Александра» Квинта Курция Руфа и «История Филиппа» Помпея Трога (последняя работа сохранилась в сокращении, составленном Юстином)[164]. В значительной степени независим от этой традиции Арриан, которого считают наиболее достоверным источником по жизни Александра[164]. Большую ценность представляет биография Александа в Сравнительных жизнеописаниях Плутарха, который подбирал материалы в соответствии со своими представлениями о роли личности в истории[165].
Средневековые романы об Александре. Александр в европейском фольклоре [править | править исходный текст]