‒ К слову о самостоятельности. (смеёмся) Короче, Ян, видишь, какой у тебя основной жизненный квест?
‒ Самостоятельность? Нет, не вижу!
‒ Нет? Ну посмотри!
‒ Принять этот луч и позволить себе им пользоваться?
‒ Ты у меня спрашиваешь? Какой у тебя основной жизненный квест, исходя из всех этих данных, учитывая, что ты может посмотреть на них в прошлое и в будущее.
‒ Сейчас-сейчас-сейчас, тут он всё время говорит мне: «Пиши». То, что я сейчас наблюдаю, я бы назвала это словом «истерика». Он топает ногами, бьёт кулаками о землю, пол и пытается донести до меня важность этого. Я не понимаю, почему это так важно. Может, спросить?
‒ Давай спросим, почему это так важно. Покажи нам пожалуйста, так, чтобы мы смогли понять.
‒ «Потому что ты можешь. Потому что ты можешь взять супертонкое и суперсложное и это воплотить. Почему ты, мать твою, этого не видишь?»
‒ Или «почему для тебя это не ценность?»
‒ Ну да.
‒ Почему для тебя это не ценность?
‒ (долгая пауза) Здесь всплыл разворот про интерес. Потому что мне это не всегда интересно. Если я это и так вижу и могу поделиться с ближним за чашкой чая, то зачем мне об этом писать?
‒ Я сейчас вижу очень странную фигуру. Ощущение на уровне живота: перечёркнутость. Он сказал, что ты можешь, и это Ты ‒ видеть много разного тонкого и необычного и воплотить это. И это очень прозвучало, что это ты и есть, твоя суть. А потом, когда я спрашивала, почему для тебя это не ценно, возникла эта фигура на уровне живота. Это то, что называется «отказ от себя», что в какой-то момент произошёл выбор, что то, какой я есть, мне не нравится, не интересно, не ценно. Отказ от себя. Была какая-то точка, после которой то, кто ты есть, стало тебе не ценно. Если ты чувствуешь этот момент, то скажи, где он в теле.
‒ Я отзываюсь большой грустью на то, что ты говоришь. И соглашаюсь с тем, что такой момент был.
‒ Где в теле память об этом моменте?
‒ Солнечное сплетение.
‒ Чувствуешь это место, да?
‒ Да.
‒ Скажи, а лучики твои, если проследить их обратным ходом, то откуда они идут? Ты их из ладошек выпускаешь, а вот если зайти в центр ладошки, дальше подняться в предплечье, плечо, ‒ откуда они в теле идут?
‒ Мне сейчас увиделось, что из лёгких. Там интересный процесс. В какой-то момент времени одно лёгкое бирюзовое, а второе ‒ серо-алое, а потом, так как там происходит интенсивный кровообмен, они меняются. Они переливаются друг в друга. А первый жёлтый луч из середины груди, из какого-то образования там.
‒ А как оно выглядит?
‒ Что-то маленькое.
‒ Получается, что эти три луча из трёх разных образований?
‒ Похоже, что да.
‒ И разноцветные.
‒ Да.
‒ И они выше, чем солнечное сплетение.
‒ Да. Но лёгкие довольно низко же опускаются. В объём лёгких.
‒ А память об этом событии в солнечном сплетении.
‒ Я вижу это как воткнутую туда иголку.
‒ Давай эту иголку заключим в световой кокон и аккуратненько вынем, чтобы рассмотреть. И если в теле есть ещё структуры, связанные с этой иголкой, то пусть они тоже проявятся.
‒ Я так рада, что ты со мной в этом путешествии! (пауза на ми-ми-ми) Там есть решение, что миру не нужно то, как я есть.
‒ Скажи, а у этой иголки есть ещё какой-то хозяин, кроме тебя?
‒ Не поняла вопрос.
‒ Это твоя иголка и просто твоё собственное решение, или кто-то помог?
‒ Я думаю, что это моё. Мой друг, услышав это, сказал: «В смысле ‒ не нужно то, как ты есть?» И я поняла, что да, если мы работаем вместе, то… в смысле ‒ не нужно то, как я есть?
‒ Такая абсурдность постановки вопроса…
‒ И он показывает, как в японской истории всё было точно. Что без того, как я есть, не получилось бы вот так.
‒ Мы моем посмотреть момент втыкания?
‒ Вот я и думаю, это отсюда или ещё и оттуда? Это заслуживает исследования. У меня пропал интерес к себе. Там есть какой-то крутой фильтр, что ощущение, что что-то, что я делаю, может быть интересно людям (кто такие «люди» - это тоже хороший вопрос). Если там есть малейшее сомнение, то это сразу отметается, и я не позволяю себе чувствовать интерес к тому, что я делаю. Неееет, тоже не так. А как?
‒ Ты посвети на эту иголку лучиком, который проявляет истинную суть вещей.
‒ У меня сейчас промелькнуло много картинок перед глазами. Мы недавно с папой смотрели диафильмы. Когда я была маленькая, он любил фотографировать, и там есть очень много моих детских фотографий, и я там совершенно удивительная. А потом это пропало.
‒ Удивительность?
‒ Я там абсолютно сияющая. То, что мама говорит мне, что у меня было счастливое детство, ‒ я это, кажется, мало помню, но я посмотрела эти фотографии – и таки да. Я потом я вспоминаю другую фотографию, где я в самом начале первого класса, и там уже такого нет.
‒ Удивительности нет?
‒ Да нет, удивительности хватает. Это связано с тем, что я много, что могу. Началось это со школы. Я почти всегда была отличницей. Я много что могу.
‒ Но это по меркам школы и учителей.
‒ Да. Нет. Такой способ прохождения квеста школы нужен мне был, чтобы остаться одной и не испытывать влияния родителей, чтобы потом произошла активация. Она и произошла.
‒ Это понятно, но это из другой линии.
‒ Да
‒ В какой момент воткнулась иголка? В какой момент произошёл отказ быть собой?
‒ Похоже, там было два момента. Школа – и этим летом.
‒ Этим летом похоже на повторный. Отказ от себя, похоже, действительно связывается со школой, поэтому ты и пошла туда. Звучит что-то такое… «но я же и так это всё могу».
‒ Да…
‒ И отсутствие интереса: а что ещё возможно? И как будто бы этим исчерпывается вся полнота вселенной. И так всё это могу, и как будто это вся полнота. А когда появляется что-то, чего я не могу, к этому не идёт интерес, что я могу ещё и это мочь, и оно при всех моих умениях может заплестись в какой-то удивительный узор. К новым элементам, которые могут вплестись, отношение спокойное.
‒ Интереса нет. Например, я не могу пока телепортацию. Ну и ладно.
‒ Или «я не могу смотреть в будущее. Ну и, может, ладно». Впрочем, «я могу в прошлом видеть слои, подслои ‒…»
‒ «Ну и ладно!» (хором, смеёмся)
‒ Подумаешь…
‒ Это не интересно. Я заметила это по последним работам с Андреем, когда он просит ему с чем-нибудь помочь, и мой главный интерес работать хорошо ‒ это чтобы это поскорее закончилось. Я помню, как до лета мне было очень здорово, очень интересно это делать, а потом это стало обычным.
‒ Что значит обычным?
‒ Я изменила своё отношение, встретив Андрея, потому что для него нормально полчаса посидеть и сказать, что в какой-то проблеме была связка из трёх событий в трёх воплощениях, он её разобрал, и теперь всё хорошо.
‒ Вот этот твой друг ‒ он тоже такой же. И почему в этой связи не возникает интереса сесть и разобрать за полчаса, а возникает равнодушность?
‒ Обыденность! Из этого для меня пропало ощущение чуда. Этого действия как чуда. Это стал образ жизни, особенно вначале, когда мы с Андреем в начале июля встретились, а к середине августа меня накрыло истощением, потому что внутренняя работа встроилась в образ жизни и стала занимать большую его часть. И мы несколько дней назад с Андреем отдельно разговаривали про это ‒ что для меня это внутренняя работа, а для него это общение. И на самом деле не понятно, где общение переходит в работу или наоборот. Если я так общаюсь, то это открывает много возможностей. Я путаюсь! И ухожу в дебри.
‒ Твой друг может ли…
‒ Он достал ещё один артефакт. Это крутая штука. Это «трубка безграничности».
‒ Что это значит?
‒ Попробуй.
‒ Хм… Похоже, у него есть решение этой ситуации? Или, скорее, не решение, а некий метод?
‒ Трубка безграничности ‒ это состояние, в котором на какое-то время истаивают ВСЕ границы. Косте бы понравилось. И вообще, по-настоящему всё возможно. И чо?
‒ Хочешь её применить?
‒ Я вдохнула. Затянулась безграничностью.
‒ Почувствуй, как это ощущается телесно – состояние, в котором истаивают все границы.
‒ Очень полно и плавно.
‒ Почувствуй себя в этом состоянии. Как тебе там?
‒ Мне одновременно спокойно, ясно, безгранично. И ещё грудь болит.
‒ Там же иголка?
‒ Нет, выше. Иголка извлечена.
‒ А почувствуй в этом состоянии… можешь прямо увидеть свой вектор интереса?
‒ Я показываю на друга, он крутит пальцем у виска, показывает туда, я поворачиваюсь туда и говорю: «А, да, точно».
‒ А там что? (смеёмся)
‒ Там – то, что было про луч из левой руки.
‒ Опять.
‒ Да.
‒ Такое чувство, что мы что-то не догоняем. Маленькое такое. Можно нам другим образом этот маленький момент, который мы не догоняем, показать в виде образа, или мысли, или прямым текстом?
‒ Вот опять. Я очень боюсь этого однозначно прямого текста. Хотя оно поддаётся множественным интерпретациям обычно.
‒ Почему ты боишься?
‒ Мне кажется, что это не может так просто звучать. Мне всё время хотелось, чтобы это было просто.
‒ Но тогда не надо нам прямого текста. Покажите нам объёмно, сложно воспринимаемо! (смеёмся) Максимально неконкретно, пожалуйста! (смеёмся) Символом неким.
‒ А какой вопрос?
‒ Я попросила тебя посмотреть из пространства безграничности, как выглядит вектор твоего интереса. Ты сказала, что сначала стрелка показала на друга, он покрутил у виска, и ты вспомнила, что вообще это было туда! И я спросила: а что там? И ты сказала, что там вообще про луч из левой руки, но ты боишься точного знания. Но понятно ли для тебя, про что там?
‒ Я ещё раз увидела структуру вставленных и повёрнутых ключей по телу и 4 пути их раскрытия. «Ну, вот, вперёд».
‒ Запуталась?
‒ Угууу.
‒ В ответ на вопрос про вектор интереса ты увидела структуру из ключей?
‒ И вот этот луч из левой руки, который светит в будущее.
‒ А тебе не интересно, что это такое? Есть ли интерес встроить ключи и освоить этот луч?
‒ Мне больше странно и вдруг неожиданно грустно, что мой бирюзовый луч из правой руки – это же на самом деле так круто! А мне это вообще не интересно.
‒ Мне это тоже грустно.
‒ Возникло предположение, и оно звучит как правда, что из-за того, что я не чувствую сама или сам суперспособности и мощности себя вот в этом, диада ущербна.
‒ Ну, ясен пень. У меня возникла картинка, что этот вектор интереса ‒ общий.
‒ Да, если по цветам, то мой, скорее, бирюзовый, а его – серо-красно-алый. И правдоподобная гипотеза ‒ я сюда пришла восстанавливать ощущение своей ценности.
‒ Потому что без неё диада как будто сыпется.
‒ Потому что без этого я это делаю как будто для него, ради него, из любви к нему…
‒ …а это не тот вектор. Это вектор к нему, а не вместе туда.
‒ Моё нынешнее состояние – «ради тебя я могу что угодно». Но в одиночку не очень интересно. А это так себе для качества движения диады. И это добавляет неприятную уязвимость. Я знаю, что бывают встречи с не самыми дружелюбными явлениями мироздания. И важна сильная точность по всему периметру, устойчивость каждого элемента. А я там провисаю.
‒ То есть, встретишь какое-то создание, оно отгородит тебя, и всё?
‒ Я буду слабее. Это как слабый фронт. Если я сияю со своей стороны не потому, что мне важно самой так сиять, а потому что я ради своего друга так сияю, то сила и качество сияния намного меньше.
‒ Либо направленность страдает. В коллапс…
‒ Стоят двое спина к спине, и волшебные палочки в разные стороны. А тут, получается, что я спиной к миру и лицом к его спине.
‒ Отличный образ. Получается, что это жизнь для тебя -‒ …
‒ Возможность восстановить эти качества, свою самостоятельность.
‒ Самоустойчивость.
‒ Да. Изволит передавать тебе аплодисмент и выдыхает с облегчением. (смеёмся) Вообще да, звучит как правда.
‒ Неслабый такой квест. Очень крутой.
‒ Это же ещё тогда началось! Когда он умер! Помнишь мои стенания «я ничего не могу!»?
‒ Конечно. И сегодня с этой рукой то же самое же… Получается, что отвернись он на какой-то рубеж, ты не осматриваешься, не смотришь, что происходит в ближайшем будущем ‒ сюрприз или опасность, ‒ а вместо этого руку отращиваешь и подлавливаешь. (смеёмся) С чего же начать? Вернее, не с чего начать, ‒ ты и так всю жизнь это делаешь…
‒ Первое – есть много того, что я могу, и я к этому равнодушна, спокойна. Например, английский язык. Могу ‒ и могу. А есть японский язык, к которому я не равнодушна. Я его тоже могу, но вот… А есть ещё то, к чему я неравнодушна, но по-другому. Я это могу, но чувствую ещё что-то досадно-обесценивающее. Вот, да! Могу с обесцениванием. Вот это нужно бы заметить и почистить.
‒ Точно-точно. Где есть «могу» ‒ и к нему довесок.
‒ «И что в этом такого»?
‒ «Вон, некоторые и не такое могут». Хорошая штука – трубка безграничности.
‒ Ещё он говорит, что… знает же, на какую кнопку нажать! «Раз ты говоришь, что ты мне доверяешь, послушай. Тебе нужно писать. Потому что то, что ты можешь написать, ‒ это особенное». Эта кнопка – да, я ему доверяю. Это гораздо глубже проникает, чем то, что я в работе с Андреем признала, что я писатель.
‒ Так это другие основания приобретает. Давай предположим, что всё увиденное и понятое ещё доварится, уляжется, усвоится, раскроется пониманиями.
‒ Может быть, не совсем точным было моё ощущение диагностическое, что в японском и в психотерапии у меня пропал интерес. Что я там сделала всё, что мне там было интересно. Может быть, не совсем так. Может быть, одновременно с этим было движение обесценивания.
‒ Ситуация с этими сферами чуть более многослойная?
‒ По мере насыщения моего интереса я это ещё и обесцениванию.
‒ Чувствуешь в солнечном сплетении это место?
‒ Впадинку. Рука, кстати, согрелась вот на этом. Полностью отошла. Ещё минут десять назад она была не вполне, а сейчас в порядке.
‒ Погрузись вниманием в солнечное сплетение, где впадинка, и по мере того, как твоё внимание туда входит, она уже начинает расправляться, и вот, что тебя попрошу сделать. Прорасти из этого центра вниз через копчик, через ноги корешки в землю, прямо к сердцу земли. Почувствуй, как они прорастают, двигаются к центру планеты. Как твой зов, направленность к земле. Почувствую, как з самого ядра земли они направляет свой ответный поток по этим корешкам тебе. И он движется по ним, входит в ноги плотным потоком и начинает подниматься наверх, заполняя стопы, голени, колени, бёдра, потом входит в тело через копчик и постепенно, медленно, согревая и расправляя все твои центры, части, тела, наполняет тебя. Наполняет живот, доходит до солнечного сплетения, заходит в сердце.
‒ В солнечном сплетении пророс наружу дивный цветок из ало-бирюзовых листьев.
‒ Красота!
‒ Да!
‒ Что он делает?
‒ Вращается. Он меняет форму. Либо листья бирюзовые, а лепестки алые, либо всё вперемешку, и нет структуры. Всё перестраивается.
‒ Потом поток заходит в сердце и всё расправляет и раскрывает.
‒ И руки с лучиками…
‒ Да, заходит в руки, поднимается до горла. Через горло и шею проходит в голову, наполняя тебя, приветствуя тебя от лица и планеты.
‒ Ещё вариант с глазами. Можно глаза настроить. Один видит одно, другой ‒ другое.
‒ Класс какой!
‒ Любое парное можно настраивать. И ноги тоже. Танец с опорами.
‒ Здорово. И, наполнив тебя, поток земли выходит из темечка, из коронного центра и фонтаном струится наверх до какой-то высоты, потом возвращается обратно в землю.
‒ Я уже была готова до центра солнца!
‒ Давай направим его стремиться, только не к центру солнца, а к твоему высшему я. К тому, откуда ты пришла сюда.
‒ На твоих словах о фонтане… ой, как же я люблю это существо… знаешь, что он делает? Капли иногда разлетаются довольно далеко, и он собирает их, как таблетки, витамины, на случай, если кое-кто что-нибудь забудет.
‒ Да… А навстречу этому потоку через темечко, через центр головы входит нисходящий поток оттуда, откуда ты. От твоего высшего я. Он гораздо более летучий, лёгкий быстрый, чем поток земли, и быстро наполняет тебя сверху донизу и стремится навстречу потоку земли. И где-то в солнечном сплетении – и во всём теле ‒ они смешиваются.
‒ В цветке появилось новое качество: он стал более золотистый. Как первый свет, который видит, что есть что.
‒ И побудь, просто немного побудь в этих двух потоках, движущихся навстречу друг другу и завязывающихся в прекрасный танец внутри тебя. (пауза) Как ты себя чувствуешь?
‒ Я хорошо. Мой друг на этом говорит что-то в духе: «Наконец-то на тебя хоть смотреть можно». И он собирается идти дальше по своим делам. Я прощаюсь с ним, он грозит пальцем и говорит: «ПИШИ». «Что писать?» ‒ «Что угодно», ‒ говорит мне и уходит, любовь моя.
‒ Мы, наверное, тоже будем заканчивать?
‒ Да.
‒ Всех благодарим участников и провожаем их в их времена и пространства. Закрываем все созданные нами служебные пространства.
‒ Иголку куда?
‒ Иголку в портал. Маркус ушёл?
‒ Ушёл.
‒ И руку забрал?
‒ Да.
‒ Ощущение от двух потоков запоминаем. Закрываем пространство на балконе храма вместе со сферой и прочими штуковинами. И возвращаемся в местное время и пространство.