Историко-социологическое изучение жизненного пути и его компонентов не отрицает онтогенетических инвариант развития индивида. Но оно проясняет и подчеркивает ведущую роль, которую играют во взаимодействии биологического и социального исторические условия. Ничто не может изменить инвариантную последовательность циклов детства, взрослости и старости. Но длительность и содержание каждого из них зависят от социальных факторов. Причем эта зависимость имеет не только количественный, что наглядно видно при изучении динамики
продолжительности жизни или процессов акселерации, но и качественный характер.
Современная наука уделяет особенно много внимания проблеме качественных сдвигов, скачков в развитии. В биологии и психофизиологии это так называемые критические периоды, когда организм отличается повышенной сензитивностью (чувствительностью) и определенным внешним или/и внутренним фактором, воздействия которых именно в данной (и никакой другой) точке развития имеют особенно важные необратимые последствия.
В социологии и других общественных науках этому соответствует понятие «социальный переход» индивида или группы людей из одного социального состояния в другое (например, из детства в отрочество или из категории учащихся в категорию работающих). Специфически этнографический аспект данной проблемы — обряды перехода и их особый, частный случай — инициации.
Поскольку критические периоды и социальные переходы обычно сопровождаются какой-то, иногда болезненной, психологической перестройкой, психология развития (в частности, Э. Эриксон) выработала особое понятие «возрастных кризисов» или «нормативных кризисов развития». Слово «кризис» подчеркивает момент нарушения равновесия, появления новых потребностей и перестройки мотива-циойной сферы личности, но поскольку в данной фазе развития подобное состояние статистически нормально, то и кризисы эти называются «нормативными».
Зная соответствующие биологические и социальные законы, можно достаточно точно предсказать, когда, в каком среднем возрасте средний индивид данного общества столкнется с теми или иными проблемами, как эти проблемы связаны друг с другом, от каких сопутствующих факторов зависит глубина и длительность соответствующего нормативного кризиса и каковы типичные варианты его разрешения.
Но если нас интересует не структура жизненного пути среднестатистического индивида, а биография индивидуальной личности, объективные данные придется дополнить субъективными. Поворотными пунктами индивидуального развития могут быть любые жизненные события (случайно прочитанная книга, встреча с интересным человеком), которые по тем или иным причинам оказались для данной личности важными, судьбоносными. Проясняется
это лишь ретроспективно, поэтому любая биография индивидуальна и в какой-то степени субъективна.
Критические (сензитивные) периоды, социальные переходы, нормативные возрастные кризисы и индивидуальные жизненные события несводимы друг к другу и в то же время — взаимосвязаны.
Ни одно психофизиологическое или социально-психологическое событие жизни индивида не может быть понято, если не соотнести его с: а) хронологическим возрастом индивида в момент совершения данного события; б) когор-тной принадлежностью индивида, определяемой датой его рождения; в) исторической эпохой и календарной датой этого события. Далеко не одно и то же, женился человек в 18 или в 30 лет; соответствовал ли возраст его женитьбы среднестатистическим для данного поколения нормам и в какой исторической ситуации произошло это событие.,
Структура жизненного пути, «расписание», последовательность и время важнейших социальных переходов меняются из поколения в поколение. Даже небольшой временной интервал может оказаться в этом смысле существенным.
Американский социолог Г. Элдер-младший, изучая архивы Калифорнийского лонгитюда, сравнил структуру жизненного пути двух возрастных когорт, из которых первая родилась в 1920—21 гг. в Окленде, а вторая в 1928—29 гг. в соседнем городе Беркли!5. Никаких революций за эти восемь лет в США не произошло, обе когорты пережили экономический кризис и депрессию 1929—32 гг., вторую мировую войну и т.д. Тем не менее, возраст, в котором испытуемые столкнулись с этими событиями, существенно повлиял на *их судьбу, образование, профессиональную карьеру и т.д. Оклендских детей экономическая депрессия застала уже школьниками, так что они могли и должны были материально помогать своим семьям; в годы второй мировой войны свыше 90% мужчин этой группы служили в армии. Напротив, у детей из Беркли экономический кризис совпал с первыми годами детства, которые в силу этого оказались очень тяжелыми. Зато их переходный возраст пришелся не на депрессию 30-х годов, а на экономический подъем военных и послевоенных лет; только половина мужчин из этой когорты воевала, и то не во второй мировой войне, а в Корее. Различия в условиях формирования наложили определенный отпечаток на социально-психо-
логический облик этих людей, их участие в общественно-политической жизни и т.д.
Мультидисциплинарный подход к изучению развития человека, сочетающий данные биологии, социологии и психологии 16, убедительно показывает, что:
1. Ни процесс, ни конечный результат развития человека нельзя считать однонаправленным, ведущим к одному и тому же конечному состоянию.
2. Человек развивается от зачатия до смерти, причем пластичность, способность к изменению, хотя и в разной степени, сохраняется на всем протяжении жизненного пути. Развитие человека не ограничивается каким-то одним периодом жизни. Разные процессы развития могут начинаться, продолжаться, происходить и заканчиваться в разные моменты жизни, причем эти субпроцессы не обязательно протекают одинаково, по одним и тем же принципам.
3. Разные люди развиваются крайне неодинаково, это порождает множество биосоциальных, классовых и индивидуальных различий.
4. Развитие в разных сферах жизнедеятельности детерминируется множественными факторами, которые не сводятся к одной-единственной системе влияний. Развитие не является ни простым процессом биологического созревания, развертывания чего-то изначально заложенного, ни простым следствием воспитания и научения.
5. Человеческая индивидуальность не только продукт, но и субъект, творец своего собственного развития. Чтобы понять ее жизненный путь, необходимо учитывать множество социально-неструктурированных, случайных жизненных событий, ситуаций и кризисов, а также тех способов, которыми сама личность разрешает возникающие перед нею задачи.
Изучение жизненного пути сближает психологию с социологией, причем это сближение является обоюдным. Если психологам социология необходима для преодоления. «онтогенетических» моделей развития, то социологам изу- ■ чение жизненного пути помогает преодолеть привычную абсолютизацию безличных и жестких социальных структур. Современный биографический метод, сочетающий ко-гортный анализ с данными индивидуальных биографий, полученными путем изучения интимных личных документов, позволяет теснее связать картину макросоциального
развития с индивидуальными человеческими судьбами. Биографии поколений проясняются биографиями отдельных личностей, и обратно.
Тем не менее и здесь есть трудности. Социологи нередко абсолитизируют значение хронологического возраста, рассматривая его не просто как показатель каких-то биосоциальных или психических факторов, а как автономный причинный фактор (вспомним споры о том, когда, в каком именно возрасте, человек становится взрослым). Нередко наблюдается «когортоцентризм» — наивное представление, будто члены всех прошлых и будущих поколений взрослеют, развиваются и старятся так же, как наша собственная когорта, и абсолютизация исторического времени, не учитывающая, какие именно аспекты исторических изменений наиболее вечны для понимания тех или иных конкретных социальных процессов, например, темпов взросления и взаимоотношений между поколениями.
Чем многомернее и многограннее социально-историческое развитие, тем многообразнее становятся и индивидуальные траектории жизненного пути членов данного общества и тем бесплоднее попытки подогнать их к одному и тому же знаменателю.
Социология, как и психология, не может обойтись без помощи исторических наук, этнографии и культурологии. Возрастной символизм, система представлений и образов, в которых общество воспринимает, осмысливает и легитимирует жизненный путь индивида и возрастную стратификацию, так же универсален и одновременно — специфичен, как и сами эти явления. Можно только удивляться, что посвященные ему многочисленные этнографические и культурологические исследовании до сих пор не были, насколько мне известно, концептуализированы как единое целое. Даже сам термин «возрастной символизм», в отличие от «полового символизма», отсутствует в этнологических словарях и указателях.
Элементы возрастного символизма как подсистемы культуры соответствуют определенным «реальным» свойствам жизненного цикла и возрастной стратификации. Нормативные критерии возраста соответствуют стадиям жизненного цикла и структуре возрастных слоев. Аскрип-тивные возрастные свойства — культурно-нормативный аналог и эквивалент возрастных различий и свойств соответствующих возрастных слоев (классов). Символизация
возрастных процессов и возрастные обряды — не что иное, как отражение и легитимация социально-возрастных процессов, а возрастная субкультура производна от реальных взаимоотношений социально-возрастных слоев и организаций.
Однако эти явления рассматриваются культурологами не сами по себе и не в системе биологических или социально-структурных категорий, а как коллективные представления, символические элементы общественного сознания.
Каково практическое значение много- и междисциплинарного изучения жизненного пути?
Во-первых, оно проясняет взаимозависимость биологических и социальных факторов развития человека.
Во-вторых, оно позволяет связать в единое целое изучение закономерностей формирования личности (детство, отрочество и юность) и ее развития в зрелом возрасте и старости. В советской науке педагогика, ювентология и геронтология практически не связаны.
В-третьих, демонстрируя различия объективных и субъективных закономерностей мужского и женского жизненного пути, оно высвечивает принципиальную несостоятельность как бесполой психологии, так и представлений о биологической природе всех и всяческих половых различий.
В-четвертых, оно существенно обогащает социологию и психологию личности и имеет важное значение для педагогики.
Данные о стабильности, постоянстве многих личностных черт подчеркивают необходимость индивидуализации процессов обучения и воспитания. В то же время доказательство пластичности человеческой природы даже за рамками детства и юности подкрепляет надежды на возможность изучения и коррекции некоторых благоприобретенных качеств, стиля мышления и т.д. Понимание индивидуальной изменчивости и вариабельности жизненного пути — серьезное предупреждение против абсолютизации ценности жесткой идентификации личности с той или иной профессиональной ролью или положением. Современная социализация должна быть гибкой, допускающей возможность новых жизненных стартов, ресоциализации к изменившимся условиям, перемене работы, семейного статуса и т.д. Сравнительно-историческое изучение жизненного пути — необходимое условие понимания диалектики общего и специфического в современной подростковой и юношеской, субкультуре.
Примечания
1 Доклад на Всесоюзной конференции «Проблемы комплексного изуче-
ния человека», проходившей в Москве в 1988. Опубликован в сб.: Человек в системе наук / Под ред. И,Т. Фролова. — М., 1989.
2 Кроме многочисленных индивидуальных монографий это направление
представлено двумя многотомными сериями публикаций: Developmental psychology. N. Y., L., Academic Press (c 1970) and Lifespan development and behavior. N. if., L., Academic Press (c 1978; с 1985 —Erlbaum).
3 Riley МЖ a.o. (eds.). Aging and Society. 3 vols. N. Y., 1969—1972.
4 Riley M.W. a.o. (eds.). Aging from birth to death. 2 vols. Boulder, 1979;
1982.
5 См., напр.: Абульханова-Славская К. А. Диалектика человеческой жиз-
ни. — М., 1977; Логинова Н.А. Развитие личности и ее жизненный путь // Принцип развития в психологии. — М., 1978; Жизненный путь личности (вопросы теории и методологии социально-психологического исследования) / Под ред. JI.B. Сохань. — Киев, 1987; Гриба* кик А.В. Жизненный путь как социально-историческое утверждение человека. — Иркутск, 1985.
6 См., напр.: МоргунВ.Ф., Ткачева Н.Ю. Проблема периодизации разви-
тия личности в психологии.,— М., 1981; Петровский А.В. Развитие. личности. Возрастная периодизация // Психология развивающейся личности. / Под ред. А.В. Петровского. — М., 1987.
7 См.: Головаха Е.И., Кроник А.А. Психологическое время личности. —
Киев, 1984; Жизненный путь личности / Под ред. Л.В. Сохань. — Киев, 1987 (гл. 4, §3).
8 Краткий психологический словарь. — М., 1985. — С. 216.
9 См. Жизненный путь поколения: его выбор и утверждение / Под ред.
М.Х. Титма. — Таллин, 1985.
Ю См. подробнее: Кон И.С. Понятие поколения в современном обществоведении // Актуальные проблемы этнографии и современная зарубежная наука. — Л., 1979.
11 Ананьев Б.Г. Человек как предмет познания. — Л., 1969. — С. 103.
12тамже. С. 104—105.
13 См.: Тих Н.А. Ранний онтогенез поведения приматов. — М., 1966; i Ананьев Б.Г. Ук. соч.
14 Hareven Т.К. Introduction // Transitions. The Family and the Life Course
in Historical Perspective. — N. Y., 1978. P. 5.
15 Elder G.H. Children of the Great Depression. — Chicago 1974; G.H. Elder
(ed.) Life course dynamics. — Ithaca, 1985.
16 Human development and the Life Course: Multidisciplinary perspectives /
Ed. by A. Scrensen, F. Weinert, Sherrod. N. J., 1986; Studying persons and lives / Ed. by A. Rabin, R. Zucker, S. Frank. N. Y., 1990.
Раздел 2
ПСИХОЛОГИЯ МЕЖНАЦИОНАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИИ
ПСИХОЛОГИЯ ПРЕДРАССУДКА1 (о социально-психологических корнях этнических предубеждений)
* * * "
Когда рыцарь Ланцелот прибыл в город, порабощенный жестоким Драконом, он, к своему удивлению, услышал о доброте Дракона. Во-первых, во время эпидемии холеры Дракон, дохнув на озеро, вскипятил в нем воду. Во-вторых, он избавил город от цыган. «Но цыгане — очень милые люди», — удивился Ланцелот. «Что вы! Какой ужас! — воскликнул архивариус Шарлемань. — Я, правда, в жизни своей не видал ни одного цыгана. Но я еще в школе проходил, что это люди страшные. Это бродяги по природе, по крови. Они — враги любой государственной системы, иначе они обосновались бы где-нибудь, а не бродили бы туда-сюда. Их песни лишены мужественности, а идеи разрушительны. Они воруют детей. Они проникают всюду». Обратите внимание: Шарлемань сам не видел цыган, но их плохие качества не вызывают у него никаких сомнений. Даже реальный Дракон лучше мифических цыган. Кстати, источником информации о «цыганской угрозе» был не кто иной, как сам господин Дракон...
Антифашистская сказка Е. Шварца очень точно фиксирует связь между политическим деспотизмом и расовой дискриминацией. Предубеждения против «чужаков», укоренившиеся в обществе, превратившиеся в норму общественного поведения, разделяют людей, отвлекают их внимание от коренных социальных проблем и тем самым помогают господствующим классам удерживать свою власть над людьми.
Какова же природа этнических предубеждений? Коренятся они в особенностях индивидуальной психологии или же в структуре общественного сознания? Каким образом передаются они из поколения в поколение? Каковы пути и условия их преодоления?
Вопросы эти очень сложны, и мы не претендуем ни на полноту их охвата, ни на окончательность выводов. В качестве главного объекта мы возьмем Соединенные Штаты Америки. Во-первых, это ведущая капиталистическая страна. Во-вторых, в ней расовая и национальная проблемы стоят особенно остро. В-третьих, прогрессивные ученые США уже давно и основательно исследуют эти проблемы, и накопленный ими материал, если рассматривать его с марксистских позиций, имеет большую научную ценность.
Разумеется, в разных странах проблемы эти носят различный характер. Американские авторы больше всего интересуются негритянским и европейским вопросами. Но то, что достоверно установлено в данном случае, может, с соответствующими коррективами, способствовать пониманию и более общих проблем.
Предубеждение, установка, стереотип
Начнем с совершенно элементарных вещей. Люди обыкновенно думают, что их восприятие и представления о вещах совпадают, и если два человека воспринимают один и тот же предмет по-разному, то один из них определенно ошибается. Однако психологическая наука отвергает это предположение. Восприятие даже простейшего объекта — не изолированный акт, а часть сложного процесса. Оно зависит прежде всего от той системы, в которой предмет рассматривается, а также от предшествующего опыта, интересов и практических целей субъекта. Там, где профан видит просто металлическую конструкцию, инженер видит вполне определенную деталь известной ему машины. Одна и та же книга совершенно по-разному воспринимается читателем, книгопродавцем и человеком, коллекционирующим переплеты.
Любому акту познания, общения и труда предшествует то, что психологи называют «установкой», что означает — определенная направленность личности, состояние готовности, тенденция к определенной деятельности, способной удовлетворить какие-то потребности человека. В нашей стране теория установки детально разработана выдающимся грузинским психологом Д.Н. Узнадзе. В отличие от мотива, т. е. сознательного побуждения, установка непроизвольна и не осознается самим субъектом. Но именно она
определяет его отношение к объекту и самый способ его восприятия.
Человек, коллекционирующий переплеты, видит в книге прежде всего этот ее аспект и лишь потом все остальное. Читатель, обрадованный встречей с любимым автором, может вообще не обратить внимание на оформление книги. В системе установок, незаметно для самого человека, аккумулируется его предшествующий жизненный опыт, настроения его социальной среды.
Установки такого рода существуют и в общественной психологии, в сфере человеческих взаимоотношений. Сталкиваясь с человеком, принадлежащим к определенному классу, профессии, нации, возрастной группе, мы заранее ожидаем от него определенного поведения и оцениваем конкретного человека по тому, насколько он соответствует (или не соответствует) этому эталону.
Скажем, принято считать, что юности свойствен романтизм; поэтому, встречая в молодом человеке это качество, мы считаем его естественным, а если оно отсутствует, это кажется странным. Ученым, по общему мнению, свойственна рассеянность; вероятно, это качество не универсально, но когда мы видим организованного, собранного ученого, мы считаем его исключением, зато профессор, постоянно все забывающий, — «подтверждает правило». Предвзятое, т. е. не основанное на свежей, непосредственной оценке каждого явления, а выведенное из стандартизованных суждений и ожиданий мнение о свойствах людей и явлений психологи называют стереотипом.
Иначе говоря, стереотипизирование состоит в том, что сложное индивидуальное явление механически подводится под простую общую формулу или образ, характеризующие (правильно или ложно) класс таких явлений. Например: «Толстяки обыкновенно добродушны, Иванов — толстяк, следовательно, он должен быть добродушным».
Стереотипы — неотъемлемый элемент обыденного сознания. Ни один человек не в состоянии самостоятельно, творчески реагировать на все встречающиеся ему в жизни ситуации. Стереотип, аккумулирующий некий стандартизованный коллективный опыт и внушенный индивиду в процессе обучения и общения с другими, помогает ему ориентироваться в жизни и определенным образом направляет его поведение. Стереотип может быть истинным и ложным. Он может вызывать и положительные эмоции, и отрицательные. Его суть в том, что он выражает отноше-
ние, установку данной социальной группы к определенному явлению. Так, образы попа, купца или работника из народных сказок четко выражают отношение трудящихся к этим социальным типам. Естественно, что у враждебных классов стереотипы одного и того же явления совершенно разные.
И в национальной психологии существуют такого рода стереотипы. Каждая этническая группа (племя, народность, нация, любая группа людей, связанная общностью происхождения и отличающаяся определенными чертами от других человеческих групп) обладает своим групповым самосознанием, которое фиксирует ее — действительные и воображаемые — специфические черты.
Любая нация интуитивно ассоциируется с тем или иным образом. Часто говорят: «Японцам свойственны такие-то и такие-то черты» — и оценивают одни из них положительно, другие отрицательно.
Студенты Принстонского колледжа дважды (в 1933 и 1951 гг.) должны были охарактеризовать несколько разных этнических групп при помощи восьмидесяти четырех слов-характеристик («умный», «смелый», «хитрый» и т.п.) и затем выбрать из этих характеристик пять черт, которые кажутся им наиболее типичными для данной группы.
Получилась следующая картина; американцы — предприимчивы, способны, материалистичны, честолюбивы, прогрессивны; англичане — спортивны, способны, соблюдают условности, любят традиции, консервативны; евреи — умны, корыстолюбивы, предприимчивы, скупы, способны; итальянцы — артистичны, импульсивны, страстны, вспыльчивы, музыкальны; ирландцы — драчливы, вспыльчивы, остроумны, честны, очень религиозны и т.д.
Уже в этом простом перечне приписываемых той или иной группе черт явственно сквозит определенный эмоциональный тон, проступает отношение к оцениваемой группе. Но достоверны ли эти черты, почему выбраны именно эти, а не другие? В целом этот опрос, конечно, дает представление лишь о стереотипе, существующем у принстонских студентов.
Еще труднее оценивать национальные обычаи и нравы. Оценка их всегда зависит от того, кто оценивает и с какой точки зрения. Здесь требуется особая осторожность. У народов, как и у отдельных индивидуумов, недостатки — суть продолжение достоинств. Это те же самые качества, только взятые в иной пропорции или в другом отношении.
Хотят того люди или нет, они неизбежно воспринимают и оценивают чужие обычаи, традиции, формы поведения прежде всего сквозь призму своих собственных обычаев, тех традиций, в которых они сами воспитаны. Такая склонность рассматривать явления и факты чужой культуры, чужого народа сквозь призму культурных традиций и ценностей своего собственного народа и есть то, что на языке социальной психологии называется этноцентризмом.
То, что каждому человеку обычаи, нравы и формы поведения, в которых он воспитан и к которым привык, ближе, чем другие, — вполне нормально и естественно. Темпераментному итальянцу медлительный финн может казаться вялым и холодным, а тому в свою очередь может не нравиться южная горячность.
Чужие обычаи иногда кажутся не только странными, нелепыми, но и неприемлемыми. Это так же естественно, как естественны сами различия между этническими группами и их культурами, формировавшимися в самых разных исторических и природных условиях.
Проблема возникает лишь тогда, когда эти действительные или воображаемые различия возводятся в главное качество и превращаются во враждебную психологическую установку по отношению к какой-то этнической группе, установку, которая разобщает народы и психологически, а затем и теоретически обосновывает политику дискриминации. Это и есть этническое предубеждение.
Разные авторы по-разному определяют это понятие. В справочном пособии Б. Берельсона и Г. Стейнера «Человеческое поведение» предубеждение определяется как «враждебная установка по отношению к этнической группе или ее членам как таковым».
В учебнике социальной психологии Д. Креча, Р. Крачфилда и Э. Баллачи предубеждение определяется как «неблагоприятная установка к объекту, которая имеет тенденцию быть крайне стереотипизированной, эмоционально заряженной и нелегко поддается изменению под влиянием противоположной информации». В новейшем «Словаре по общественным наукам», выпущенном ЮНЕСКО, читаем: «Предубеждение — это негативная, неблагоприятная установка к группе или ее индивидуальным членам; она характеризуется стереотипными убеждениями; установка вытекает больше из внутренних процессов своего носителя, чем из фактической проверки свойств группы, о которой идет речь».
Итак, отсюда следует, видимо, что речь идет об обобщенной установке, ориентирующей на враждебное отношение ко всем членам определенной этнической группы, независимо от их индивидуальности; эта установка имеет характер стереотипа, стандартного эмоционально окрашенного образа — это подчеркивается самой этимологией слов предрассудок, предубеждение, т. е. нечто, предшествующее рассудку и сознательному убеждению, наконец, эта установка обладает большой устойчивостью и очень плохо поддается изменению под влиянием рациональных доводов.
Некоторые авторы, например, известный американский социолог Робин М. Уильямс-младший, дополняют это определение тем, что предубеждение — это такая установка, которая противоречит некоторым важным нормам или ценностям, номинально принятым данной культурой. С этим трудно согласиться. Известны общества, в которых этнические предубеждения имели характер официально принятых социальных норм, например, антисемитизм в фашистской Германии, — но это не мешало им оставаться предубеждениями, хотя фашисты и не считали их таковыми.
С другой стороны, некоторые психологи (Гордон Оллпорт) подчеркивают, что предубеждение возникает лишь там, где враждебная установка «покоится на ложном и негибком обобщении». Психологически это верно. Но это предполагает, что может существовать, так сказать, обоснованная враждебная установка. А это уже принципиально невозможно. В принципе можно, например, индуктивно, на основе наблюдений, утверждать, что данная этническая группа не обладает в достаточной мере каким-то качеством, необходимым для достижения той или иной цели; ну, скажем, что народность X в силу исторических условий не выработала достаточно навыков трудовой дисциплины, и это будет отрицательно сказываться на ее самостоятельном развитии.
Но такое суждение — истинно оно или ложно — вовсе не тождественно установке. Прежде всего оно не претендует на универсальную оценку всех членов данной этнической группы; кроме того, формулируя частный момент, оно тем самым ограничено своим объемом, тогда как во враждебной установке конкретные черты подчинены общему эмоционально-враждебному тону. И, наконец, рассмотрение этнической характеристики как исторической предполагает возможность ее изменения.
Суждение о том, что данная группа не готова к усвоению каких-либо конкретных социально-политических отношений, если оно не просто часть враждебного стереотипа (чаще всего тезис о «незрелости» того или иного народа лишь прикрывает колониалистскую идеологию), вовсе не означает отрицательную оценку этой группы вообще и признание ее «неспособной» к высшим социальным формам. Речь идет лишь о том, что темпы и формы социально-экономического развития должны сообразоваться с местными условиями, в том числе с психологическими особенностями населения. В противоположность этническому стереотипу, оперирующему готовыми и некритически усвоенными клише, такое суждение предполагает научное исследование конкретной этнопсихологии, кстати сказать, едва ли не самой отсталой области современного обществоведения.