Выявление объективного закона, которому подчиняется психическое, всегда есть результат обобщений и абстракций. Но восхождение от конкретного к абстрактному, как отмечалось,— это лишь одно направление научного мышления. А далее, как того требует диалектика, возникает задача — на основе абстракций воссоздать конкретный объект (идеальный), т. е. пройти путь в направлении от абстрактного к конкретному.
Сочетание этих направлений научного мышления является необходимым условием построения целостной непротиворечивой психологической теории. Не менее важно оно также для решения практических задач.
Для психолога это значит: опираясь на знание законов, полученных путем обобщения и абстракции, объяснить те или иные конкретные поведенческие акты (и действия) субъекта, выявить их тенденции и найти, если это необходимо, средства и способы воздействия на него.
Но как только психолог обращается к объяснению реального поведения конкретных людей, сразу же обнаруживается ограниченность любого из известных в психологии законов. Действуют ли, например, законы ассоциаций в реальном поведении? Конечно, действуют. Их знание, безусловно, дает возможность объяснить некоторые моменты поведения и решить некоторые практические задачи. Но позволяют ли они объяснить поведение в целом? Конечно, нет. Можно ли на основе законов ассоциаций раскрыть действительные детерминанты поведения? Тоже нет.
Рассмотрим несколько подробнее вопрос о детерминантах действий субъекта, его поступков, поведения в целом.
В психологии, как отмечалось, было (да и до сих пор есть) немало попыток исследования поведения на основе принципа линейного детерминизма.
Наиболее полное выражение этот принцип получил в крайних направлениях бихевиоризма. В формуле «стимул—реакция» стимул (S) — это всегда причина, реакция (R) — всегда следствие. Однако описать поведение (не только человека, но даже и животного) как жесткую цепочку стимулов и реакций никогда и никому еще не удавалось. Любое исследование, проводимое в плане линейного детерминизма, сталкивалось с массой «нарушений» такой цепочки.
В этой связи пришлось в понятийный аппарат бихевиоризма ввести понятие «промежуточные переменные»; связь между стимулом и реакцией стала рассматриваться не как прямая и жесткая, а как опосредствованная состояниями реагирующего организма. Не обсуждая вопроса о том, насколько продуктивным оказалось это понятие, отметим, что самый факт его использования в схемах анализа поведения подчеркнул несостоятельность (или по крайней мере ограниченность) принципа линейного детерминизма. Вместе с тем, как справедливо отмечает Д. Ковач [216], для бихевиоризма был снят запрет на использование менталистских понятий, которые первоначально им отвергались как якобы ненаучные. Бихевиористы «благодаря этому (введению понятия «промежуточные переменные».— Б. Л.), — пишет он,— стали свободно пользоваться понятиями, взятыми из ментализма, такими, например, как побуждение, память, принятие решения, интеллект и др., правда, только в качестве гипотетических конструктов промежуточных переменных» [216, с. 50].
Казалось, что включение в формулу S— R «промежуточных переменных» дает возможность выхода из тупика, в который зашел бихевиоризм, следуя принципу линейного детерминизма.
Однако самое понятие «промежуточные переменные» — весьма неопределенно. Оно лишь указывает на то, что связь между S и R опосредствуется чем-то и что это «что-то» является переменным.
В конкретных исследованиях, опирающихся на принцип «промежуточных переменных», непрерывно накапливались новые и новые факты, которые не только не вносили определенности в понимание детерминации поведения, а, напротив, делали это понимание еще более расплывчатым. Складывалась картина нагромождения большого числа промежуточных переменных, связи между которыми оказывались очень запутанными.
В этой ситуации спасательным якорем показалась идея вероятностного детерминизма, согласно которой связь между причиной и следствием является не жесткой и однозначной, а вероятностной. Воздействие события А (причина) может вызвать ответ (следствие) либо В, либо С, либо Вит.д.; при этом вероятности каждого из ответов могут быть различными. Конечно, это был некоторый шаг вперед. Реализация принципа вероятностного детерминизма в исследованиях поведения позволила получить новые ценные для психологии результаты (в частности, в психофизике и исследовании реакций).
И все же определение вероятностей возможных вариантов поведенческого акта в разных ситуациях дает лишь внешнюю, формальную картину, но не раскрывает характер детерминации содержательно. Остается вопрос: почему? Почему, казалось бы, одно и то же воздействие вызывает то один, то другой, то третий и т. д. ответ?
В общем виде, можно сказать, что это зависит от условий, в которых происходит поведенческий акт. Или иначе, связь причины и следствия опосредствуется внешними и внутренними условиями, в которых она осуществляется. Здесь мы снова возвращаемся к идее опосредствования. В самой этой идее, конечно, ничего дурного нет. Туман и неопределенность возникают тогда, когда просто утверждается факт опосредствования, но не раскрывается, что и как опосредствует связи между изучаемыми явлениями. Понятие «про межуточные переменные» в этом плане мало что объясняет. Оно, как уже отмечалось, констатирует, что есть «нечто» (гипотетический конструкт) между внешним воздействием и поведенческим актом и это «нечто» — переменное. Но что представляет собой это «нечто», как оно включено в причинно-следственные связи и необходимо ли это включение? Эти вопросы в концепции промежуточных переменных не раскрываются.
Чтобы понять причинно-следственные связи в сложных системных объектах, мало сказать, что они являются опосредствованными. Необходимо раскрыть реальные функции тех звеньев системы, которые выступают в роли опосредствующих. Если эти функции не раскрыты, то мы попадем в «трясину неопределенности»[1].
Именно в связи с задачей изучения реальных функций психики в поведении сформировалась и развивается та линия психологических исследований, которая заложена трудами основоположника отечественной психологии И. М. Сеченова, твердо стоявшего на позициях материалистического детерминизма. Сеченов писал, что «действия человека... безусловно подчинены закону причинности» [437, с. 439]. Вместе с тем, сравнивая человека с автоматом, он отмечал, что человек отличается от автомата чрезвычайным разнообразием действий «при одинаковых с виду условиях» [437, с. 437]. За человеком всегда остается возможность поступать «на много разных ладов при одинаковых условиях» [437, с. 431].
Анализируя поведение, Сеченов утверждал, что внешние условия действуют не иначе, как через посредство психологических характеристик и свойств человека. Именно психика является тем звеном, которое необходимым образом опосредствует связь внешних воздействий и поведенческих актов. Тем самым психическое было поставлено в единый ряд причинно-следственных связей материального мира. Из рефлекторной теории Сеченова вытекает, что мы не можем понять психическое иначе, как через изучение поведения, и что вместе с тем анализ поведения предполагает необходимым образом изучение психического. Раскрывая основные функции психики в поведении, Сеченов показал, что она является отражением окружающих условии и поэтому — регулятором движений и действий. Учение об отражательной и регулирующей функциях психики позднее было развито в работах советских психологов (см. главу третью).
Еще раз подчеркнем, что именно благодаря этим функциям психика необходимым образом включена в деятельность и поведение, поэтому и попытки их изолированного рассмотрения не могут привести к пониманию управляющих ими законов. Как бы детально нам ни удалось описать так называемую внешнюю картину поведения, мы не поймем его детерминант, если не раскроем ту роль, которую играет психика в единстве ее отражательной и регулятивной функций в организации поведения. Точно так же попытки изучения психических процессов самих по себе, вне поведения, неизбежно приводят к отказу от научных методов познания,
Когда говорится о том, что связь внешних воздействий и ответных актов опосредствуется психикой, то естественно может возникнуть мысль о том, чтобы разложить эту сложную связь на составляющие. Можно рассуждать, например, так: если связь А и В опосредствуется С, то вполне разумно и достаточно изучить отдельные непосредственные связи А и С, С и В, чтобы понять суть опосредствованной связи А и В, т. е. представить связь А я В как простую сумму связей А я С, С я В. Однако на деле оказывается, что как только мы пытаемся вырвать отдельные «непосредственные» связи из системы, в которой они только и существуют и вне которой они существовать не могут, мы неизбежно получаем неточную, искаженную картину. Такая «вивисекция» не продвигает нас по пути понимания действительной детерминации поведения[2].
Если бы психика не осуществляла функций отражения окружающей среды и регуляции поведения, то она была бы просто ненужной; если бы поведение не включало необходимым образом этих функций, то оно не могло бы быть адекватным окружающей среде.
Отсюда вытекает необходимость рассмотрения поведенческого акта и включенных в него психических процессов как единой системы.
Поскольку представить человеческое поведение без желаний, намерений, мотивов и т. п. невозможно, парадокс (антиномия), о котором шла речь в предыдущем параграфе, приобретает особенно заостренную форму. Здесь он выступает как кажущееся неразрешимым противоречие между сознательными, волевыми (произвольными) действиями человека и объективными законами действительности, в которой этот человек живет (независимыми от его сознания и воли).
Одной из попыток разрешения этого парадокса, получившей довольно широкое распространение, явился фрейдизм и другие, связанные с ним направления. Основной объяснительной категорией в них стало понятие бессознательного. Казалось бы, выход из парадокса найден: определено нечто, существующее вне сознания и независящее от него, т. е. объективное, и вместе с тем бессознательное, конечно же, является субъективным[3]. Однако — это только кажущееся разрешение парадокса. Дело в том, что бессознательное характеризуется через противопоставление сознательному, сознанию. В поисках же объективных законов самого бессознательного фрейдизм не выходит «за рамки субъекта», т. е. пытается вывести эти законы изнутри субъекта, взятого как таковой; психическое рассматривается вне связей с другими явлениями объективного мира, т. е. как некоторая замкнутая в себе реальность. Поэтому вместо формулировок действительных, хотя пока еще и слабо изученных законов предлагаются метафорические описания (порой весьма интересные, содержащие «зерно» объективной истины). Иногда утверждается, что самая возможность подхода к изучению объективных законов психики определяется тем или, по крайней мере, зависит от того, какую позицию занять в отношении бессознательного (см., например: [69]).
Высказываются утверждения о том, что то или иное решение этой проблемы является обязательным требованием к любому психологическому исследованию. Но с этим вряд ли можно согласиться. Исследователь, разрабатывающий какую-либо определенную проблему, имеет право абстрагироваться от других, и это не закрывает ему путь к познанию объективных законов психики.
В свое время в советской психологии проблема бессознательного (подсознательного, неосознаваемого) была фактически снята, что сказалось и на разработке проблемы сознания. Но сейчас вряд ли кто-нибудь подвергнет сомнению реальность неосознаваемых компонентов психики. Проблема соотношения неосознаваемого (подсознательного, бессознательного — между этими понятиями есть тонкие различия, которые здесь не обсуждаются) и осознаваемого является в психологии одной из важнейших. Весь вопрос в том, как подойти к ее решению. Вряд ли она может быть понята, если исходить только «изнутри субъекта». С нашей точки зрения, и неосознаваемое и осознаваемое являются разными уровнями субъективного, психического отражения и как таковые подчиняются объективным законам. Исследовательская задача состоит в том, чтобы вскрыть эти объективные законы, т. е. выявить, когда, как и при каких условиях возникает каждый из уровней и изменяются соотношения между ними.
Однако динамика сознательного и бессознательного (осознаваемого и неосознаваемого) является лишь одним из моментов в структуре поведения человека — важным, но не единственным.
Эта динамика должна рассматриваться в плане более общей, принципиальной проблемы объективной детерминации поведения.
Марксизм никогда не противопоставлял друг другу объектив ные законы и сознательную деятельность человека (в каких бы формах она ни проявлялась). Напротив, из марксистской методологии вытекает требование исследовать диалектику их взаимосвязей: раскрыть самые детерминанты сознательных, волевых действий человека, рассмотреть их в контексте других объективных процессов и вместе с тем понять, как объективные законы жизни людей реализуются в этих действиях.
Одним из основных требований, вытекающих из теории отражения, является требование: рассматривать психические явления в системе других явлений материального мира. Их детерминация не может быть понята вне этой системы.
Здесь мы должны снова обратиться к тому толкованию детерминизма, который вытекает из принципов системного подхода, развивающегося на основе материалистической диалектики.
Прежде всего, напомним, что системный подход требует несколько иначе (чем это иногда принято) рассматривать те события или внешние воздействия, которые обычно оцениваются как причины поведенческих актов. В лабораторных исследованиях в качестве таковых обычно берутся некоторые отдельные элементы реальной ситуации (например, оптический, акустический или какой-либо иной сигнал). Между тем даже в самом тщательном организованном эксперименте очень трудно исключить из этой ситуации все остальное, оставив только данный элемент как единственное воздействие. Более того, даже если и удается как-то элиминировать (или сбалансировать) все внешние воздействия, кроме одного — изучаемого, то и в этом случае далеко не всегда можно быть уверенным в том, что именно он-то и является причиной полученного следствия.
Когда речь идет об исследовании поведенческих актов (даже самых простых), то нужно иметь в виду, что мы всегда имеем дело не с отдельными изолированно существующими воздействиями, а с системой воздействий. В качестве причин того или иного поведенческого акта выступает, как правило, не отдельное событие, а система событий, или ситуация[4]. При этом ситуация должна рассматриваться соотносительно со свойствами и особенностями того, кто в этой ситуации действует, и с самой его деятельностью. Дело в том, что ситуация, в которой осуществляется поведение, не сохраняется в неизменном виде. Напротив, она изменяется под влиянием поведения (деятельности), благодаря чему возникают новые воздействия на субъекта. Здесь важно подчеркнуть, что влияние человека на свое собственное развитие и на свои состояния выступает не как непосредственное «внутреннее духовное самоусовершенствование», оно опосредствуется реальным изменением той ситуации, в которой человек живет, осуществляемым в процессе его материальной деятельности. Это хорошо отмечено И. Ф. Иващенко: «Вовлекая в свою деятельность все новые и новые обстоятельства, условия, он (человек. — Б. Л.) тем самым создает новые связи, «взаимосцепления событий», следовательно, и новые причины своего поведения. Индивид, например, становится активнее или пассивнее, поступает более избирательно или менее избирательно под влиянием создаваемых им же самим результатов, под влиянием следствий, вытекающих из его поступков» [189, с. 17—18]. Иначе говоря, связь между причинами и следствиями в деятельности (в поведении в целом) человека (да и не только человека) является диалектической. То, что в одних условиях и при одних обстоятельствах выступает в качестве причины, в других — оказывается следствием Раскрыть, каким образом в процессе реального поведения субъекта происходит взаимопревращение причин и следствий, и найти способы конкретно-научного анализа таких взаимопревращений — это, конечно, одна из сложнейших задач.
С не меньшими трудностями мы сталкиваемся, когда от анализа ситуации обращаемся к анализу самого поведенческого акта (или действия), либо более широко — поведения.
В современной психологии и смежных с нею науках в этой области разработано немало концепций и теоретических моделей. Не рассматривая их подробно (это могло бы составить задачу специального исследования), отметим только, что во всех концепциях и моделях поведение (и деятельность) рассматривается как система, имеющая сложное строение.
Любая деятельность (как и поведение в целом) исходит из определенных мотивов и направлена на достижение определенной цели. Ее «психологическими составляющими» являются процессы антиципации, планирования, восприятия и переработки текущей информации, принятия решения и контроля результатов (о структуре деятельности см. главу четвертую).
В любой конкретной деятельности каждая из этих составляющих, так же как и их соотношения, обладают определенной спецификой. Так, в одних видах деятельности ведущим уровнем антиципации является сенсомоторный, в других — перцептивный, в третьих — речемыслительный. Динамика процессов антиципации в разных видах деятельности также оказывается различной[5]. Это же можно сказать и обо всех других составляющих деятельности.
Внешне деятельность выступает как реализация некоторой программы, определяемой целью. Здесь сразу возникает вопрос: не противоречит ли признание этого принципу детерминизма. Известно, что понятие «цель» очень часто связывается с телеологическими представлениями, противопоставляемыми детерминистическим. Материалистическая диалектика преодолевает это противопоставление, обеспечивая возможность рассматривать самый процесс целеобразования и целеполагания как детерминируемый. Цель и связанная с ней программа формируются на основе отражения той действительности, в которой человек живет. Вместе с тем она регулирует его деятельность. Таким образом, она органически вклю чается в общую систему причинно-следственных связей, более широко: всех форм связей, характеризующих детерминацию[6].
Весьма трудным моментом в анализе детерминации деятельности (и поведении в целом) является тот факт, что она представляет собой систему саморегулирующуюся, а потому и чрезвычайно динамичную. Саморегуляция выступает не как некоторое выражение свободы человека, независящей от объективных законов. Напротив, она является формой проявления самодетерминации, возможность которой закономерно возникает на определенной ступени развития человека. Когда и как именно она возникает, это вопрос специального исследования.
В психологии уже накоплено немало данных, связанных с проблемой саморегуляции[7]. Так, в исследованиях Ковача показано, что саморегуляция оказывает определенное влияние на результаты пространственного различения, а также заучивания чисел и конфигураций линий [216]. Г. С. Никифоров выявил аналогичное влияние в исследованиях работы человека-оператора с приборной информацией. Он показал также, что саморегуляция деятельности человека-оператора является важнейшим фактором, определяющим надежность системы «человек—машина» [346].
Наиболее полно проблема саморегуляции деятельности исследована О. А. Конопкиным [222]. Он показал, что возможность психического отражения предмета, средств и условий деятельности позволяет человеку регулировать процессы приема и переработки информации, скорость ответных действий, темп работы и более широко — расходование собственных резервов.
Как отмечает Ковач, саморегуляция личности дает возможность в некотором смысле «преодолевать» действие внешних факторов. Это, конечно, очень сильно затрудняет анализ причинно-следственных связей в поведении человека. В самом деле, допустим, проводится простейший психологический эксперимент, в котором испытуемый должен при появлении некоторого сигнала выполнить какое-то движение. Исходя из известных законов обнаружения, различения, опознания и т. п., ожидаются определенные характеристики этого движения. Но вдруг оказывается, что испытуемый действует совсем не так, как ожидалось. Нередко данные, не соответствующие общей тенденции (некоторому предполагаемому закону), рассматриваются как артефакты: их просто не принимают в расчет как случайные.
Однако далеко не всегда они являются делом случая. Очень часто (а может быть, даже в своем большинстве) подобные факты возникают как результат саморегуляции и являются вполне закономерными. Значит, изучая поведение, необходимо всегда. Иметь в виду их сложное строение и большие возможности человека в плане саморегуляции[8]. Это, конечно, создает значительные трудности в познании объективных законов психики.
Дело осложняется еще и тем, что в психологических исследованиях мы очень часто сталкиваемся с разделенностыо причины и следствия во времени. При этом «отдаленность» причины от следствия во времени может быть весьма большой. Если не учитывать это обстоятельство, то может возникнуть (и на самом деле нередко возникает) иллюзия: за причину интересующего события принимается то, что произошло непосредственно перед ним, а на самом деле реальная причина наблюдаемого события отделена от него значительным интервалом времени. В анализе поведения и деятельности, пожалуй, как нигде, часто совершается ошибка post hoc, ergo propter hoc, приводящая к тому, что действительная причина заменяется псевдопричиной.
В связи с вопросом об отношении причин и следствий во времени отметим еще один важный момент. Анализируя поведенческие акты, мы нередко стремимся рассматривать в качестве причины интересующего акта некоторое единственное предшествующее ему событие. Между тем действительной причиной оказывается целый ряд событий, предшествующих изучаемому поведенческому акту. Каждое из них само по себе не вызывает эффекта — эффект дает лишь их накопление (и сохранение информации об этих событиях в памяти). Как отмечал Сеченов, «всякое душевное движение, как бы просто оно ни было, представляет собой результат всего предшествующего и настоящего развития человека» [437, с. 430], т. е. в психологических исследованиях мы нередко имеем дело с причинно-следственными связями, которые можно было бы назвать кумулятивными. К этому нужно добавить, что для психического развития человека (а также процесса формирования его деятельности) характерна гетерохронность (Ананьев [37], Шадриков [516]), поэтому одна ита же причина в отношении одних «составляющих» приводит к одним результатам, в отношении других — к иным.
Вообще вопрос о соотношении причин и следствий во времени имеет для психологического исследования исключительно большое значение и требует специального методологического рассмотрения[9]. Изучая поведение, мы сталкиваемся с фактами, свидетельствующими о широком спектре этих соотношений. Можно полагать, что особенности детерминации психики во временном плане существенно связаны с ее отражательной природой.
В любом поведенческом акте (действии) настоящее связано с прошлым и будущим специфическим образом. Его цель — более или менее определенная — формируется, конечно, до того как этот акт
будет совершен. Но относится цель к будущему; это становится возможным только благодаря тому, что формируется она на основе отражения общих или частных тенденций развития событий, закономерных связей между событиями и т. д. При этом дальность прогнозирования (и соответственно отдаленность цели во времени от момента ее формирования) может быть различной.
В поведенческий акт, совершаемый в настоящем, включаются навыки, знания, умения, сформированные в прошлом, т. е. «аккумулированное прошлое». При этом интервалы между моментами их приобретения и использования также могут быть различны. Наконец, поведенческий акт зависит от конкретных условий в данный момент времени (настоящее).
При этом, надо полагать, соотношение всех перечисленных моментов складывается в различных видах поведенческих актов (действий) по-разному.
Детерминанты поведенческого акта выступают не просто в роли некоего «первого толчка», только инициирующего его начало. Самая реализация детерминации представляет собой развернутый во времени процесс, осуществляемый в ходе выполнения этого акта; при этом может изменяться ее состав и структура. Иначе говоря, в систему детерминации так или иначе включается и самый поведенческий акт с его прошлым, настоящим и будущим.
Когда обращаются к изучению поведенческих актов, то их вариативность, определяемая их целенаправленностью, саморегуляцией, различной степенью накопления и интеграции прошлого опыта и другими факторами, обстоятельствами, условиями и т. п., создает подчас внешнее впечатление господства случайностей, якобы проявлений «абсолютной свободы» и т. д. Но на самом деле эти акты также объективно детерминированы, как и любые другие явления. Более того, их вариативность закономерна. Она вытекает из системного характера детерминации.
Мы описали те трудности (далеко не все и неполностью), с которыми сталкивается психолог, стремящийся раскрыть объективные законы поведения и психики. Все эти трудности для линейного детерминизма непреодолимы. Их можно преодолеть только на пути системного подхода, требующего рассматривать изучаемые явления как сложные, многомерные, многоуровневые, динамические. Такой подход позволяет рассматривать накапливаемые в психологии разноречивые (а часто и противоречащие друг Другу) данные в единой логике, объяснить их действием одних и тех же закономерностей.
И все же остается вопрос: почему один и тот же человек в аналогичных условиях действует различным образом? Вряд ли кого-либо удовлетворит такое объяснение, которое полагает, что в одних случаях действует один закон, в других — другой. Это объяснение не снимает вопроса: почему? Почему в одних условиях действует один закон, в других — другой?
Представляется, что очень важным для раскрытия причинно- следственных связей в поведенческом акте является понятие «системообразующий фактор». Именно этот фактор определяет в каждом конкретном случае особенности психического отражения предмета, средств и условий деятельности, а также уровень и динамику ее регуляции. В зависимости от него одна и та же закономерность может проявляться и неизбежно проявляется по-разному. Системообразующий фактор как бы задает «направление действия» закона. Причины, воздействующие на систему, могут быть сходны или даже идентичны, но следствия — различны, даже противоположны, и наоборот. Но тем не менее в их связях может проявляться один и тот же закон. Какое следствие будет закономерно получено при воздействии данной причины, зависит от того, каков системообразующий фактор.
В поведении человека в качестве системообразующего фактора могут выступать мотивы, цели, задачи, установки, субъективно-личностные отношения, эмоциональные состояния и т. д.[10]
Естественно возникают вопросы: а откуда берется, чем детерминируется, как формируется системообразующий фактор? Кратко можно сказать, что он формируется и развивается в процессе жизни индивида в обществе. Чтобы понять закономерности формирования системообразующего фактора, мы должны выйти за пределы анализа отдельных поведенческих актов и обратиться к другому уровню и к другому масштабу рассмотрения жизнедеятельности человека, исследовать эту жизнедеятельность в контексте развития общества, т. е. перейти к анализу макросистемы. Но здесь уже возникает новая задача, требующая специального исследования.
В исследовании детерминации поведения (и отдельных поведенческих актов) психология сталкивается с детерминантами разного порядка: единичными, особенными и общими. Иногда при этом на первый план выдвигаются единичные детерминанты, с которыми связывается уникальность индивидуальных проявлений психики. В своем предельном варианте такой подход потребовал бы исследования всей жизни одного отдельного индивида во всех деталях. Вряд ли этот подход может дать много ценного для науки, да и едва ли он осуществим. Однако это не исключает целесообразности и полезности для психологии исследовать специфические единичные случаи (например, жизнь выдающихся людей), но даже и в этих исследованиях единичное неизбежно рассматривается в связи с особенным и общим.
В марксизме уже давно дано принципиальное решение проблемы этих связей. К сожалению, однако, в конкретных психологических исследованиях оно не всегда реализуется достаточно последовательно. Иногда, как только что отмечалось, упор делается на единичные детерминанты, при этом затушевываются особенные и общие; иногда, наоборот, при изучении общих и особенных детерминант игнорируются единичные: характеризующие их данные просто отбрасываются. Это, конечно, сильно обедняет действительную картину.
Во втором параграфе этой главы уже говорилось, что формы детерминации не сводятся только к каузальным отношениям. Они многообразны. В реальном человеческом поведении (да и поведении животных) так или иначе проявляются все эти формы. Когда речь идет о законах поведения, то важно выявить не только его причины (единичную, особенную и общую), но также условия, в которых оно осуществляется, общие и специальные предпосылки, объективные основания свойств индивида, факторы, влияющие на него. В сложную систему детерминации включаются и сами действия индивида, и уровень саморегуляции.
Соответственно и формулировка законов поведения не может ограничиваться констатацией только какого-либо одного вида существенных связей (хотя в специальных исследованиях это и допустимо). Раскрывая причинно-следственную связь, как ведущее звено закона, она вместе с тем должна включать также условия, в которых эта связь реализуется, внешние и внутренние факторы, которые на нее влияют, общие и специальные предпосылки, основания, действия индивида и особенности саморегуляции. Понятно, что в реальном поведении между всеми этими формами детерминации соотношения складываются по-разному. Но каждый раз они являются определенными.
Что именно в данном конкретном акте поведения выступает в качестве причины, что — фактора, что — условия и т. д.? На эти вопросы, если известны законы поведения, можно ответить определенно; также определенно можно и предсказать возможное поведение человека (но при этом надо знать, как будут развиваться условия, какие факторы могут возникнуть и т. д.).
В формулировках законов поведения, таким образом, детерминация должна раскрываться как сложная система.
Мы попытались показать трудности, с которыми сталкивается психология в изучении объективных законов поведения и психики. а также наметить некоторые пути их преодоления. Вопросы, которые здесь затронуты, безусловно, требуют дальнейшей разработки.
В предыдущем параграфе были перечислены некоторые группы относительно простых законов. Как показано в этом параграфе, ни один из них не может претендовать на исчерпывающее объяснение детерминации поведения. Оно оказывается значительно более сложным, чем те связи и отношения между явлениями, которые фиксируются перечисленными законами.
Но значит ли это, что эти законы не включены никаким образом в сложную структуру детерминации поведенческого акта? Большинство из них получено в лабораторных, т. е. искусственно созданных, условиях[11]. Но проявляются ли они в реальной жизни?
Конечно, проявляются. Однако эти проявления осложнены действием такого множества факторов, обстоятельств, условий, что выявить их не всегда легко. Однако такая задача перед психологической наукой стоит. Для ее дальнейшего развития необходимо разобраться в том, как связаны между собой, например, законы, характеризующие «простые» механизмы и динамику восприятия, памяти, мышления и других психических процессов со «сложными» законами поведения, что важно для понимания детерминации самого этого поведения. Вряд ли без решения этих (и других подобных) вопросов можно разобраться в механизмах целеобразова-ния, планирования деятельности, процессов корректировки действий и других ее составляющих.
С другой стороны, вопрос о соотношении «простых» законов требует рассмотрения их в структуре сложного целого. Можно надеяться, что именно это позволит решить задачу их классификации в соответствии с объективной логикой реальной жизни человека.
Проблема «элементарного» и «сложного» в психологии весьма непроста. Как и в любой другой науке, изучение сложного в ней требует выявления элементарного (но при этом, конечно, многое теряется); с другой стороны, в изучении элементарного возникает необходимость соотнесения его со сложным.
В разработке этой проблемы существуют разные точки зрения. Так, например, анализируя эволюцию представлений о законах, Ф. В. Бассин пришел к выводу, что она пошла по линии «видения...элементарного сквозь призму сложного» [69, с. 147]. Вряд ли это — единственная линия развития психологической науки. Истр-рия показывает, что в нем есть и другая линия— изучение сложного сквозь «призму» простого. По мнению Бассина, репрезант простого —■ это преимущественно психофизиологическое, репрезант сложного — социально-психологическое. Конечно, психофизиологическое и личностное (а также социально-психологическое) — это разные уровни. Как отмечалось, первое относится к микроуровню анализа, второе — к макроуровню. Но в каждом из них есть свое «простое» и свое «сложное».
Представляется, что в психологии постановка вопроса «простое»—«сложное» не отличается ничем от постановки этого вопроса в любой другой науке. В каждой из них можно выявить диалектическое сочетание путей «от простого к сложному» и «от сложного к простому». По существу, здесь возникает общеметодологическая проблема: как происходит движение знания от конкретного к абстрактному и от абстрактного к конкретному. Это вместе с тем и вопрос о мере абстракции. Анализируя то или иное явление, мы выделяем в нем «простые» составляющие и изучаем их, абстрагируясь от тех или иных связей и отношений, т. е. переходим от сложного к простому. Но далее нужно рассмотреть абстрактно выделенное «простое» в системе «сложного». При этом в изучаемом явлении раскрываются такие свойства, признаки, стороны, которые не были обнаружены на первоначальной стадии исследования. В ходе движения познания «от простого к сложному» и «от сложного к простому» формируется и развивается идеальный объект науки, теоретическая модель объектов реальных, которая выступает в качестве базы для рационального решения практических задач.
Вопрос о соотношениях законов разного уровня и разного порядка в реальной жизни человека выходит за пределы психологической науки. И это требуется самим объектом ее изучения. В исследованиях связей между психологическими законами неизбежно возникает необходимость соотнести их с законами тех систем, в которых живет человек.
Выше отмечалось, что ведущая роль в детерминации поведения принадлежит системообразующему фактору. Но какой именно фактор выступает в роли системообразующего, определяется не только (и даже, пожалуй, не столько) «внутренними» законами развития субъекта, но и законами развития систем, которым он принадлежит. Формируемые ими факторы в известном смысле выступают как «вн