Потоки эмигрантов из России направлялись в Берлин, Прагу, Париж и другие города Западной Европы. Их положение было крайне тяжелым из-за последствий Мировой войны. Тем не менее, русские эмигранты создавали православные приходы в местах нахождения.
Увидев воочию многостороннюю деятельность Католической церкви, большинство эмигрантов, естественно, испытали к ней глубокое уважение и искренний интерес. Властители дум русской интеллигенции прот. Сергий Булгаков и Николай Бердяев, считывшие себя учениками Владимира Словьева, в своих статьях призывали к открытости к Западному христианству. Большинство православного епископата, даже изоляционистского направления, высказалось за сотрудничество с Римским престолом в деле сопротивления большевизму. Сложилась уникальная возможность достижения взаимопонимания между двумя великими христианскими традициями, которая не могла быть реализована из-за господствующего богословия конфессиональной исключительности.
Главную роль в духовной жизни эмигрантов пытался играть митрополит Евлогий Георгиевский. Он сумел установить контроль над бывшими посольскими церквями и устроить при них священников. Евлогий пытался найти контакт с католическими епископами, главным образом, чтобы попросить помещения для богослужений. Ему удалось снискать расположение многих прелатов. Посещая базилику в Бари, владыка Евлогий обратился к местному епископу с просьбой разрешить совершить богослужение в базилике у мощей Св. Николая. Просьба была передана в Рим. После двухдневного ожидания Евлогий пережил сильное унижение и потерял всякий интерес к общению с ватиканской бюрократией[126].
Центром притяжения духовенства консервативного направления стал митрополит Антоний Храповицкий[127] в Сремских Карловцах (Югословия). В России Храповицкий и его последователи считали Католическую церковь еретической и безблагодатной. Оказавшись на Западе, они пытались установить контакты с католиками[128]. Юрисдикции митрополитов Евлогия и Антония взаимно не признавали друг друга. В дальнейшем число независимых православных иерархий в русской эмиграции возросло. Это привело к каноническому беспорядку, взаимным анафемам и частому переходу приходов и священнослужителей из одной юрисдикции в другую. На этом фоне Католическая церковь выглядела каменным утесом в бушующем море страстей.
Эксперты КВЦ насчитывали в Европе около полусотни русских православных епископов и несколько сотен священников. Ожидалось, что в условиях потери социального статуса и средств существования, эмигрантское духовенство будет обречено на поиск сближения с католической иерархией. В католической периодике появились статьи, в которых русским православным предлагался союз с Римской церковью, как гарантом канонического порядка. Православная интеллигенция сразу поняла, что предлагается новая уния. С гимназической скамьи в России преподавалась банальная мифологема: враги России, пользуясь слабостью православной церкви в Украине, навязали ей унию, чтобы оторвать от русского народа его неделимую часть. Поэтому само слово «уния» вызывало подсознательную негативную реакцию у любого русского. В 1923 г. группа интеллигенции, принадлежавшая к течению «евразийцев», издала в Берлине сборник «Россия и латинство», который быстро разошелся по всему православному миру, попав в т.ч. и в СССР. Эта была последняя книга, которую прочитал патриарх Тихон. Петр Струве[129] назвал ее «актом необходимой религиозной самообороны». Он писал о невозможности примирения православия и католичества в условиях навязывания новой унии: «Католик не может и не хочет дать православному то, что обещает (волевую силу религиозного бытия), а православный не может взять у католика то, чего ищет, ибо искомое он может найти только в самом себе, только извлечь из самого себя. Зато католик непременно постарается сообщить православному все вековые недуги своей религиозности (для того и замышляет и унию), а православный актом унии предаст всю глубину и чистоту своих древних достижений».
Благодаря сотрудничеству с Англиканской церковью и другими протестантскими организациями русским православным общинам удалось получить большую финансовую помощь на приобретение помещений для богослужений и издательскую деятельность. В 1925 г. на средства протестантской организации YMCA (Young Men Christian Association) в Париже был учрежден Православный богословский институт Св. Сергия. Протестанты не требовали от православных заключать с ними союза или поступаться вероучительными принципами. В результате этого православная эмиграция получили возможность свободно развивать свою деятельность в Европе и перестала искать поддержки Католической церкви.
В 1920 г. по инициативе Мишеля д'Эрбиньи в Париже был создан фонд помощи русским эмигрантам, куда вошли как французские католики, так и русские православные. Помощь фонду оказывал Русский департамент Министерства иностранных дел Франции. В 1922 г. глава фонда викарный епископ Эммануил Шапталь, ассистент Парижской епархии по иностранным приходам, издал специальный циркуляр об уважении к византийскому обряду русских эмигрантов. Он категорически запретил использовать слово «схизматики» по отношению к православным. В случае обращения русских в католичество по брачным делам, он рекомендовал сообщать им о необходимости сохранения родного обряда. Помощником Шапталя по делам русских беженцев стал аббат Шарль Кенэ, который кроме раздачи пособий активно занимался религиозной публицистикой. Он убеждал русских эмигрантов поверить искренности Католической церкви. В 1924 г. епископ Шапталь отправил папе Пию XI конфиденциальный доклад об успехах своей деятельности в Париже, где сообщал о том, что все больше русских эмигрантов приходят к мысли об интеллектуальном и моральном(! – С.Г.) превосходстве католического духовенства[130].
В Париж из Лиона приехал Станислав Тышкевич и, поселившись в иезуитском доме на рю Франклин, начал энергичную издательскую деятельность и распространение брошюр среди русских эмигрантов. Он основал униональное «Общество Св. Иоанна Златоуста» и журнал «Вера и Родина», где помещал свои статьи и открытые письма под псевдонимом «Сергей Босфоров». Они содержали критику современного ему православия и восхваление католичества. Тышкевич сильно раздражался, что благодаря помощи протестантов и масонов православные издают большое количества журналов и богословской литературы. В своей литературной деятельности он использовал банальные полемические приемы, более характерные для бульварной прессы, чем для религиозной журналистики: подмену тезиса, переход на личности, обвинения оппонентов в порочащих связях.
Тышкевич несколько раз вывозил студентов православного института за счет иезуитского ордена на летний отдых в качестве жеста доброй воли. Ректор Свято-Сергиевского института протоиерей Булгаков сердечно благодарил Тышкевича за его благодеяния[131]. После того, как его попытки пропагандировать католичество стали чересчур навязчивыми, православные отказались от его приглашений.
В 1926 г. из-за неоднократных обвинения со стороны православных журналистов в прозелитизме, аббат Кенэ опубликовал открытое письмо митрополиту Евлогию Георгиевскому, в котором заявил о прекращении вообще любой материальной помощи русской эмиграции во Франции. Это вызвало бурю публикаций в русской прессе, в результате чего епископ Шапталь был вынужден продолжить дела благотворительности[132].
В 1927 г. для духовного окормления русских католиков в Париже был создан приход Св. Троицы во главе с бывшим секретарем нунциатуры прелатом Александром Евреиновым. Ранее Евреинов служил только по латинскому обряду, а среди его знакомых было больше французов, чем русских. В 1928 г. он был удостоен сана апостольского протонотария, что было квалифицировано как архимандрит в византийском обряде. Первоначально приход помещался в подвале латинской церкви Св. Марии Магдалины, затем переведен в здание на кэ Сёр-Розали, позже для него было куплено большое помещение на рю Франсуа Жерар в квартале Отой на средства епископа Шапталя. Большая часть прихожан этой церкви были французами, вступившими в брак с русскими, и воспринимали этот приход как нечто среднее между католичеством и православием. Иногда при приходе происходили совместные собрания с православными на тему соединения церквей. Отец Александр советовал русским прихожанам изучать латинскую духовность. Часто на приходе служил отец Дмитрий Кузьмин-Караваев, благодаря проповедям которого в церковь стали приходить русские православные.
Со временем к приходу присоединились видные деятели русской эмиграции: барон Таубе, писательница Лаппо-Данилевская, профессора Пузина и Маклаков. В 1936 г. после переезда Евреинова в Рим, настоятелем был назначен аббат Христофор Дюмон ОР, который ввел новый стиль, что привело к недовольству и жалобам. В помощь к нему был послан первый выпускник Русской коллегии отец Михаил Недточин, который чувствовал себя среди французских священников лишним. В приход стало ходить множество французов, почитателей личности аббата Дюмона и доминиканской духовности.
16 июня 1939 года в церкви на рю Франсуа Жерар отец Михаил Недточин отпевал писателя Ходасевича[133], римо-католика по рождению. На отпевание присутствовали все видные представители русской эмиграции, включая православное духовенство.[134]
В 1932 г. в Лилль переехала Юлия Данзас. Ее монашеские обеты, которые она дала перед экзархом Федоровым не были признаны. Она работала в доминиканском центре под руководством аббата Дюмона. Она обнаружила, что в своей деятельности доминиканцы прибегают к отсеиванию невыгодной для себя информации, например, затушевывают конфликт между латинянами и русскими в России, вместо того, чтобы пытаться его изучить.[135]
Аббат Дюмон по заданию КВЦ изучал состояние русской эмиграции во Франции и отсылал свои наблюдения в Рим. Он писал о том, что в Париже проживает, главным образом, русская богема и творческая интеллигенция Серебряного века. Для них, по мнению Дюмона, характерен нездоровый мистицизм, многократные браки и беспорядочные беззаконные сожительства, что делает невозможным интеграцию этих людей в Католическую церковь. В других городах проживали бывшие офицеры, участники Белого движения, которые ожидали скорого падения большевизма и возвращения в Россию. Совершенно непостижимым для Дюмона был тот факт, что с началом гражданской войны в Испании несколько десятков русских офицеров поехали воевать на стороне республиканцев. Дюмон оправдывал неудачи католической миссии среди русских их ветреностью, аморализмом и непредсказуемым поведением[136].
В результате католической агитации среди русской эмиграции резко возрос интерес к родному православию. Посещение литургии по воскресеньям, празднование праздников по русскому календарю стало демонстрацией русской идентичности.
В 1924 г. по приглашению епископа-емерита ван Калуна OSB[137], проживавшего на Лазурном берегу и безвозмездно помогавшего русским эмигрантам, приехал болгарский священник в созданную католическую церковь византийско-славянского обряда. Вскоре по указанию Мишеля д'Эрбиньи туда был назначен русский священник Александр Дейбнер, сын священника экзархата Иоанна Дейбнера. В 1928 году к нему приехал иеромонах Лев Жилле и уговорил перейти в православие. Они приехали в Париж и перешли в юрисдикцию митрополита Евлогия. При приеме митрополит Евлогий не требовал от них отречения от католической веры. Они были сразу допущены на сослужение Литургии. На службе присутствовал протоиерей Сергий Булгаков, Николай Бердяев и другие. Это вызвало воодушевление среди русских эмигрантов, которые увидели в этом провал политики «восточного обряда». Митрополит Евлогий поручил им создать франкоязычный православный приход в помещении, предоставленным реформатской церковью. Епископа ван Калуна известие об этом повергло в глубокий шок, от которого он уже не оправился и вскоре скончался.
На юге Франции осело множество русских, эвакуировавшихся из России через Константинополь и Средиземное море. В 1923 г. в Лионе работал отец Станислав Тышкевич, но не нашел для себя должной аудитории и переехал в Париж. Для помощи русским беженцам в Лионе в 1924 г. была создана организация «L’union française d’aide aux russes»[138], в работе которой активно участвовали иезуиты во главе с Филиппом де Режисом. В Лионе жило несколько тысяч русских беженцев, преимущественно бывших белогвардейцев. Многие вступили в брак с француженками и интегрировались во французское общество. В 1930 г. в Лион прибыл для основания русского католического прихода отец Лев Жеденов. Лионские иезуиты занимались только распределением материальной помощи среди русских и не хотели обструкции с православными из-за создания униатского прихода. Жеденов пожаловался епископу д'Эрбиньи, который распорядился, несмотря ни на что, основать приход в Лионе для тех русских, которые конвертировались в католичество в Константинополе.
Весной 1923 г. в Намюр, по приглашению примаса Бельгии кардинала Жозефа-Дезире Мерсье прибыли воспитанники Интерната Св. Георгия из Константинополя во главе с директором Александром Сипягиным. Содержание приюта производилось, главным образом, за счет Общества Иисуса. В Бельгии количество детей, принимаемых в приют, возросло. Создание интернатов было одной из стратегических задач, поощряемых Восточной конгрегацией. Интернаты позволяли наиболее безболезненно войти в контакт с русским эмигрантским обществом для распространения католичества. Родители обычно запрещали своим детям ходить на «чужие» католические службы. Поэтому, особый интерес представляли сироты как наиболее вероятные кандидаты в католическое духовенство. Однако, чем более католическая сторона декларировала чистоту намерений, тем больше это вызывало подозрений у эмигрантов.
Одновременно с организацией учебного процесса, директор приюта Сипягин пытался открыто проповедовать католичество среди учащихся и способствовать их формальной конверсии. Сипягин действовал грубо и топорно, но по-русски! В связи с тем, что родители, как правило, за обучение не платили, то протесты и жалобы были весьма вялыми. Родители ориентировали своих детей на потребительское отношение к католикам: воспользоваться их средствами и помощью, после чего уйти и забыть. Такая черная неблагодарность, естественно, выглядела некрасиво. Поэтому некорректное навязывание католичества считалось достаточным моральным оправданием для разрыва. Сипягин зарекомендовал себя одиозной личностью среди русских эмигрантов. Его деятельность, по мнению митрополита Евлогия, представляла такое же препятствие для диалога Рима и Православия, как и притеснение православных польским правительством. В 1923 г. Сипягин, будучи восторженным латиноманом, по указанию КВЦ стал служить по византийскому обряду в домовой церкви, переоборудованной из латинской капеллы. Ему был дарован титул прелата, который приблизительно соответствовал протоиерею в православии. Сипягин отрастил бороду и переоделся в рясу. Эмигранты насторожились и восприняли переодевание Сипягина новым тактическим приемом против православия. В 1929 г. прелат Сипягин, к его неудовольствию, был смещен с должности директора и отозван в Рим. На его место был назначен бельгийский иезуит Поль Кюипер SJ, который по-русски совсем не говорил, но хорошо разбирался в финансах и вывел приют из состояния перманентной нужды. Интернат предоставлял воспитанникам бесплатный летний отдых в живописных местах Бельгии.
В начале 20-х гг. в Бельгии была создана организация «Oeuvre de Secours Enfants russes en Belgique[139]», поддерживаемая либералами и социалистами[140]. Организация поставила задачей обеспечить доступ русских детей в бельгийские школы, многие из которых находились под контролем Католической церкви. Архиепископ Брюссельско-Малинский кардинал Мерсье немедленно создал организацию «Aide Belge aux Russes[141]» с целью сохранить контроль над католическими школами, которые либеральное правительство хотело национализировать. Мерсье по совету Мишеля д'Эрбиньи занялся проблемой русских беженцев и сделал доступными для них католические учебные заведения, чтобы интегрировать русских в бельгийской общество. Д'Эрбиньи считал, что тем самым будет взято под контроль воспитание будущей русской элиты. По его замыслу, русские дети через несколько лет обучения в католических школах, придут в восторг от западной культуры, конвертируются в католичество и после падения большевиков вернуться в Россию, где составят русскую католическую общину.
В Лувенский католический университет приняли много русских студентов, для них выделили отдельное общежитие и место под домовый православный храм. Русские жили закрытой группой и показывали полное равнодушие к католичеству. Тогда по совету д’Эрбиньи в общежитие направили священников братьев Дарсей, которые должны были пропагандировать ценности западного христианства. Узнав об этом, для противодействия католической пропаганде православный священник Петр Извольский[142] основал «Comité de Patronage des Enfants russes en Belgique[143]». В результате идеологической атаки католиков у русских студентов вспыхнул интерес к родному православию. Извольский был вхож к кардиналу Мерсье и просил его не досаждать русским студентам с пропагандой католичества. Вскоре после своего посвящения в сан в Лувен был направлен католический священник византийского обряда Дмитрий Кузьмин-Караваев, который основал небольшую церковь византийского обряда при университете. Любопытно, что там же находилась его бывшая супруга – мать Мария Скобцова[144], которая содержала большой детский приют в помещении, предоставленном иезуитами.
Священники Синодальной юрисдикции (Русская Православная церковь за границей во главе с митрополитом Антонием Храповицким) обвиняли евлогиан в попустительстве католической пропаганде среди студентов, измене Православию и инфильтрации приходов советскими агентами. Поэтому, когда настоятель православного прихода в Лувене Цебриков конвертировался в католичество, злорадству карловчан не было предела.
Многие русские православные могли приезжать в бенедиктинский монастырь в Аме-сюр-Мез, а позже в Шевтонь, где могли присутствовать на уставных богослужениях византийско-славянского обряда и общаться с бенедиктинцами, которые были крайне осторожны в своих суждениях. Несколько русских поступили в общину послушниками.
Несмотря на то, что кардинал Мерсье и Мишель д'Эрбиньи действовали сообща, в православной историографии существует противопоставление доброго кардинала Мерсье коварному иезуиту д'Эрбиньи. Благодаря большой материальной помощи, Мерсье вызвал бурный восторг у русских эмигрантов, особенно у митрополита Евлогия. Тем не менее, это не привело к поиску сближения на религиозном уровне между католичеством и православием.
В Берлине русской миссией занимался священник д-р Людвиг Берг, который ограничивался благотворительной деятельностью и не строил миссионерских иллюзий относительно эмигрантов.
Ангажированная католическая пропаганда воспитала во многих русских эмигрантах потребительское отношение к религиозным вопросам. Они рассматривали русско-католические приходы в качестве порталов, ведущих к материальным и духовным благам: благотворительной помощи, образованию и трудоустройству. Эмигранты посещали католические пропагандистские мероприятия и терпеливо ожидали раздачи материальной помощи. По мере обустройства на новом месте, интерес к католичеству падал, пока не сводился к нулю.
С 1929 г. в Вене начал работать священник Дмитрий Артемьев. О методах его работы писал Н.С.Трубецкой Г.В.Вернадскому в 1930 г.: «Из католических источников я узнал, что он (Артемьев – С.Г.) имеет задание вести униатскую пропаганду среди русских эмигрантов. Свою задачу он осуществляет как-то мало симпатично. Старается использовать распри русской колонии, путем сплетней и науськиваний восстанавливает прихожан против настоятеля, углубляет раскол между антониевцами и евлогианами и т.д. По крайней мере, у меня создалось такое впечатление по рассказам людей, с ним общающихся. Я лично совсем его не знаю, раз только с ним говорил, причем он мне очень не понравился»[145].
В 1931 г. к католичеству присоединился протоиерей Павел Гречишкин, принадлежавший к Константинопольскому патриархату. Гречишкин происходил из потомственного священнического рода Харьковской епархии и был учеником митрополита Антония Храповицкого. Гречишкин получил назначение в Вену, где ему был выделен подвал в латинском храме. Он сделал иконостас своими руками, создал церковный хор. В самом начале своего служения он вынудил покинуть приход большинство конвертитов, ранее присоединенных его предшественником священником Дмитрием Артемьевым, и создал общину из новых людей.
Миссия в Китае
По окончании Гражданской войны в Китае оказалось множество русских беженцев. Только в Манчжурии проживало около 150 тысяч русских, из них половина в Харбине, который выглядел практически как русский город. В 1923 г. в Харбине к Католической церкви присоединился через апостольского делегата Кельсио Константини[146] один из священников Харбинской православной епархии Константин Коронин и часть его прихожан[147]. Коронин был тяжело больным и вскоре скончался от рака желудка. Через некоторое время за ним последовал его отец, зашатанный протоиерей Иоанн Коронин, вместе с группой прихожан, который тоже вскоре скончался. Присоединившиеся священники служили некоторое время в местном костеле, где им позволил латинский настоятель. На литургии они поминали патриарха Тихона и папу Пия XI, что шокировало латинян. После смерти священников прихожане остались без попечения. Они обратились к харбинскому игумену Николаю Алексееву с просьбой служить для них православную литургию с поминовением имени папы Пия XI. Алексеев обратился к епархиальному архиерею о возможности подобной практики. Епископ Нестор Анисимов[148] немедленно перевел Алексеева в Пекин и возвел в сан архимандрита. В Пекине Алексеев пришел к Апостольскому делегату Кельсио Константини и заявил о желании присоединиться к Риму. Константини отправил его в миссию немецких францисканцев для изучения католического богословия. В 1928 г. Алексеев был принят «в сущем сане» в католичество и отправлен в портовый город Шанхай, находившийся далеко от Харбина для основания там католического прихода. Под влиянием Алексеева к католичеству присоединились его знакомые: священник Захария Ковалев и диакон Георгий Гиц. В Шанхае Алексееву удалось найти небольшое помещение, где он создал церковь византийского обряда. Численность его последователей составляла до 200 человек.
Для духовного окормления русских верных в Китае Апостольский престол 20 марта 1928 г. учредил Ординариат (епархию) византийского обряда с центром в Харбине. 31 марта 1928 г. был назначен ординарий (иерарх). Им стал священник марианской конгрегации архимандрит Фавиан Абрантович. Руководящую роль были призваны играть польско-белорусские мариане, изначально римские католики. Для работы в Харбине мариане приняли византийско-славянский обряд и объявили себя русскими патриотами. В Харбине мариане создали курию (епархиальное управление), храм Св. князя Владимира и свой монастырь.
Кроме религиозной деятельности мариане немедленно начали заниматься воспитанием и образованием. В Харбин они открыли лицей Св. Николая, аналогичный интернату Св. Георгия в Намюре. Кроме того, были создана школа для русских девочек, где работали польские монахини из ордена францисканок и урсулинок. Деятельность финансировалась комиссией Pro Russia и Восточной конгрегацией.
В средине 30-х гг. в клире епархии состояло: 5 священников, 1 иеродиакон, 4 монаха, 12 монахинь ордена урсулинок, 14 монахинь ордена францисканок. Количество мирян католиков исчислялось в 150 человек, которые были в большинстве своем бывшими прихожанами Корониных и Алексеева.
Дальнейшая католическая миссия среди русской колонии шла главным образом через сферу образования. Выпускники лицея Аполлон Катков и Георгий Брянчанинов конвертировались в католичество и вступили в конгрегацию мариан.
В 1929 г. в Харбин прибыл Диодор Колпинский из Польши. Он преподавал в Лицее св. Николая. Затем переехал для пастырской работы в Шанхай, где неожиданно скончался в 1932 г. Панихиды по нему служились в т.ч. и в православных храмах.
После того, как Николаю Алексееву удалось создать приход в Шанхае, туда приехали иезуиты византийского обряда, которые, опираясь на ресурсы своего ордена, стали развивать традиционные образовательные программы. В 1939 г. руководство миссией в Шанхае официально перешло в руки иезуитов во главе с Венделином Яворкой SJ.[149] Благодаря энергичной деятельности иеромонаха Феодора Вилькока SJ в Шанхае была создана гимназия Св. Михаила, которая собрала свыше сотни русских учеников.