В начала 20-гг. Париж был центром русской эмиграции. В городе и окрестностях насчитывалось свыше 30 русских православных общин. Среди них находился русский католический приход Св. Троицы, который возглавлял аббат Христофор Дюмон ОР. Приход имел официальный статус «Русской католической миссии». Богослужения совершались по григорианскому календарю. Во время Великого поста по средам и пятницам служилась обычная литургия Иоанна Златоуста вопреки православным канонам. Подобная манера служения резко выделяла приход на фоне остальных русских приходов и вызвала справедливые нарекания со стороны прихожан. Один из активных членов прихода Юрий Маклаков назвал манеру служения Дюмона «салатом оливье[187]». Кроме Дюмона в Париже проживал отец Владимир Абрикосов, который ходил в церковь на правах обычного прихожанина. Его попытки добиться разрешения на священнослужение в приходе были безрезультатными.
Вокруг Абрикосова, проживавшего на квартире профессора Гаврилова, собирался кружок последователей идеи русского экзархата: супруги Гавриловы, князь Петр Волконский, Маклаков, Пузина и другие. Они видели свою задачу в сохранении идеи русского экзархата и защите русской духовности от влияния Римской курии и священников-иностранцев. Абрикосов рассказывал русским прихожанам о духовном завещании экзарха Федорова и ориентировал их на продолжении его дела. Абрикосов вел активную переписку с представителями русского православного духовенства. В 1946 г. к кружку примкнул приехавший из Рима священник Сергий Оболенский, а в 1947 г. - протоиерей Павел Гречишкин.
Русские кафолики приветствовали избрание Алексия Симанского Патриархом Московским и всея Руси и видели ключ решения проблемы единства в личной встрече Папы Римского и Патриарха Московского. В глазах иностранных членов апостольства это выглядело, естественно, неосуществимой мечтой. Признание легитимности Московского патриархата считалось проявлением нелояльности к католической церковной власти.
Небольшую часть прихода Св. Троицы составляли французы, почитателей личности аббата Дюмона. Дюмон ставил задачу проявить католическую идентичность в литургическом служении и приблизить русскую духовность к пониманию французов. Он, как и большинство иностранных священников в апостолате, считал, что вся богатая византийская литургика может быть сведена к служению одной Литургии Иоанна Златоуста. В этом его поддерживал директор Интерната Св. Георгия отец Поль Майё SJ.
Отец Александр Кулик, начавший служить помощником в приходе, несмотря на польско-белорусское происхождение проникся любовью к Православию и встал на сторону русских прихожан. Он написал письмо митрополиту Николаю Автономову, проживавшему в Мюнхене в иезуитской миссии, в котором разъяснял цели русских кафоликов, защищавших интересы своей поместной церкви от посягательств латинских священников, «внешне принявших восточный обряд», которые считают русских некультурными людьми. Кулик прошел все необходимые круги латинской формации, поэтому его переход на позиции Абрикосова и «иже с ним», был воспринят в верхах с большой досадой.
Во время II Мировой войны КВЦ начала рассылку в русские приходы первых богослужебных книг римской печати. В результате десятилетней работы русской литургической комиссии в составе Швайгля, де Режиса и Королевского (Шарона) был выпущен служебник и иерейский молитвослов. Месяцеслов, приложенный к изданию содержал имена русских святых, прославленных только до Ферраро-Флорентийского собора (XV в.). Там не было ни Московских святителей, ни Серафима Саровского, зато был вписан Франциск Ассизский под именем «Франкиск Асисийский». Парижские прихожане немедленно заявили коллективный протест в КВЦ.
Кирилл Королевский (Шарон) наблюдавший за религиозной жизнью в Париже отправил конфиденциальное письмо в КВЦ, в котором предупреждал о существовании в Париже кружка Абрикосова, члены которого нелояльны к политике Римской курии и противодействуют литургическим реформам[188].
После длительного изучения вопроса о времени пресуществления Св. Даров Конгрегация Святого Официума опубликовала в 1950 г. декрет, где временем пресуществления было предписано считать момент произнесения священником тайноустановительных слов и совершать великий поклон после слов «Тебе поем, Тебе благословим...», а не после эпиклезиса, как это было принято в русской православной традиции[189]. Это было существенным отходом от принципа «Не больше, ни меньше, ни иначе», провозглашенного папой Пием X для русских католиков.
В 1945 г. протоиерей Павел Гречишкин бежал из Вены, которая была занята Советской армией. В 1946 г. он приехал в Нанси, где встретился с кардиналом Эженом Тиссераном[190]. Тиссеран решил назначить его настоятелем в Париж. Гречишкин вначале отказался, зная о разделениях в приходе, но потом согласился. Аббат Дюмон был официально отозван с должности ректора Русской католической миссии, а на его место назначен протоиерей Гречишкин. Он немедленно отменил григорианский календарь, вывесил в церкви на рю Франсуа-Жерар табличку «Русский православно-вселенский (каθолический) приход» и установил распорядок служб, идентичный православному кафедральному собору на рю Дарю. Это вызвало неудовольствие не только французов, но и русских православных изоляционистов из Зарубежной церкви, которые сокрушались, что службы в приходе перестали отличаться от православных. Гречишкин был неординарной личностью. Он часто посещал прихожан на дому, говорил вдохновенные проповеди и был, вероятно, одним из самых блестящих публицистов русской католической эмиграции. При нем количество прихожан возросло, появились дети и молодежь. В 1947 г. миссии был предан статус прихода (paroisse). Значительную часть молящихся составляли члены других православных приходов. Гречишкин отказался от обязательной практики формальной конверсии в католичество и по примеру экзарха Леонида Федорова, допускал до исповеди и причастия членов православных приходов. Квартира Гречишкина стала местом встреч священников разных православных юрисдикций.
Протоиерей Гречишкин несколько десятилетий издавал неофициальный журнал «Наш приход», который он размножал на гектографе и рассылал русским кафоликам.