Приложение 8: Письмо о. Дмитрия Кузьмина-Караваева к кн. П. М. Волконскому, 1943 г.




 

Глубокоуважаемый Петр Михайлович,

Отец Павел Майё[286] познакомил меня с некоторыми Вашими архивными материалами, относящимися к столкновениям между о. д’Эрбиньии о. Вл. Абрикосовым. Может быть Вы позволите в интересах будущего и ради всестороннего освещения этой весьма печальной страницы в истории русского католичества сообщить Вам для того же архива мои дополнения.

В Рим я приехал в 23-м году, на год позже о. Владимира, и пробыл там в Коллегии св. Афанасия[287] до 27-го года, когда о. Абрикосовуже был в Париже. О том, что он не ладит с о. д’Эрбиньи, я не мог; не догадываться, но должен сказать, что о причинах и тем более о тех подробностях отношений, о которых говорится в Ваших материалах, не был осведомлен. О. Владимир, навещал меня также как и других русских семинаристов в коллегии св. Афанасия, но о своей работе предпочитал говорить в самых общих выражениях. Я со своей стороны, в качестве семинариста, не считал себя в праве расспрашивать и теперь должен сказать, что жаловаться на сдержанность о. Владимира мне не приходилось. Напротив того, я ему глубоко благодарен за то, что он не втянул меня в эти столкновения, которые впоследствии могли бы мне повредить. Поэтому все, что я пишу, основывается исключительно на наблюдениях и некоторых уже позднейших домыслах и соображениях.

Здесь я должен сказать, что к обеим сторонам, и к о. Вл. Абрикосову и к о. д’Эрбиньи, я отношусь с одинаковым уважением и глубоко ценю заслуги обоих в деле русского апостолата. Но именно по этой причине я не могу скрыть о Вас, что и у того и у другого были свои недостатки и, в психологическом смысле столкновение между ними мне, увы, представляется неизбежным.

О. Владимира я знаю давно и достаточно близко для того, чтобы сказать, что он принадлежит к числу тех людей, которые не мирятся с тем, чтобы в деле, считаемом ими собственным делом, рядом с ними и тем более выше их, работал бы кто-либо другой. Если в Москве о. Владимир уживался с о. Леонидом, то это надо объяснить исключительной тактичностью о. Леонида и тем, что в Москве о. Владимиру была предоставлена полная самостоятельность. Но это отнюдь не значило, что он всегда и во всем был готов также точно подчиняться своему начальству, как он это требовал от других для себя. Дабы не быть голословным, сошлюсь на один эпизод, имевший место в Риме, который меня тогда же весьма смутил и поразил.

Надо указать, что в Москве о. Владимир перед причастьем поднимал на лжице Агнца и держал его в приподнятом положении во время чтения предпричастной молитвы И[оанна] Златоустого. Также точно стал поступать и о. Николай Александров. Ничего худого в этом обычае, конечно, не было, и, напротив, причащающимся было отрадно читать молитву И[оанна] Златоустого, взирая на Агнца. но, увы; нельзя было возражать против совпадения этого обряда с латинским обычаем и противоречия между тем же обычаем и восточным опасением смотреть прямо на Св. Дары. По этим соображениям о. Леонид, уже после отъезда о. Абрикосова из Московской тюрьмы, где он тогда находился, передал о. Николаю запрещение приподнимать Агнца над Чашей. По существу с этим распоряжением можно было не соглашаться, тем более, что и о. Владимир всегда говорил, что он ввел свой обычай не из подражания латинянам, а для того, чтобы опровергнуть клевету некоторых православных, уверявших, что восточные католики не дают мирянам приобщаться от Агнца и преподают им к Причастию только меньшие частицы, так называемые маргариты[288]; но все же, в каноническом смысле, распоряжение Экзарха было безупречно и подлежало безусловному выполнению. Тем не менее, матушка Абрикосова написала об этом о. Владимиру в Рим с нескрываемым негодованием. О. Владимир читал мне это письмо с большим возмущением и меньше всего быль расположен преподать о. Николаю совет послушания.

О. д’Эрбиньия знаю значительно меньше. Лично ко мне он относился всегда с сердечным вниманием, но по тому, что мне приходилось слышать о нем от других, я вполне допускаю, что он также принадлежал к числу людей, предпочитающих действовать единолично и не считаться с теми, кто, так или иначе, становился ему поперек дороги.

Тем не менее, имея в виду, что Ваши материалы направлены с исключительной силой против о. д’Эрбиньи, в интересах справедливости, я должен сказать Вам, что в них содержится ряд, по моему разумению, незаслуженных обвинений, и самое столкновение во всяком случае не может быть понимаемо в качестве спора между русским патриотом и иностранцем, собиравшемся забрать русское дело в чужие руки.

В этом смысле я должен прежде всего отметить, что с русско-национальной точки зрения, занятая о. Владимиром позиция далеко не всегда представляется безупречной. Предположенная Временным Правительством легализация восточного обряда вызвала, конечно, необходимость соответствующих канонических мероприятий. Но делать отсюда вывод, что в будущем латинский клир в России должен будет существовать исключительно для иностранцев, как это предполагал о. Владимир, было невозможно. Латинское католичество насчитывает в России сотни тысяч верующих, которые независимо от своего немецкого, польского, чешского, латышского и другого происхождения русским государством в качестве иностранцев не рассматривались и рассматриваться не будут.

При таких условиях совместное существование на русской территории, как восточной, так и латинской иерархии даже с русской государственной, и следовательно национальной точки зрения должно было найти какое-то более гибкое и более отвечающее действительному положению вещей, выражение, чем то изъятие из русской государственно-правовой жизни «латинян», на котором по-видимому настаивал о. Владимир.

В Ваших материалах есть указание, что это изъятие было одобрено в бытность о. Владимира в Кобурге покойным В. К. Кириллом Владимировичем. Ссылка на это одобрение, которое, конечно, решающим быть не могло, в свою очередь характерна. Она говорить о том, что в основание своих притязаний о. Владимир полагал чересчур упрощенные политические предпосылки. Подразделяя политических деятелей эмиграции на 4 главные группы: монархистов, выдвигавших на престол В[еликого] Кн[язя] Николая Николаевича; республиканцев - социал революционеров; старых «кадет» и легитимистов, - он был убежден, что русское католическое дело может встретить сочувствие только последних. Между тем, не говоря уже о том, что в левой республиканской половине русской эмиграции было немало верующих, глубоко и искренне преданных делу церковного единства, приписывать монархистам старорежимное отношение к католичеству было так несправедливым.

В общем, отношение обоих правых течений к католичеству было одинаковым. И то и другое рассчитывали на римскую помощь в деле борьбы с большевизмом и ради этой помощи были готовы отчасти из расчета, отчасти вполне искренне, на отказ от старых предубеждений. Но, к сожалению, эти течения враждовали между собой и в пылу вражды нередко обвиняли друг-друга в скрытых симпатиях к большевикам. Об этих взаимных обвинениях, также как о прямой невозможности для постороннего человека в них разобраться, мне лично перед моим отъездом в Берлин откровенно говорил Mgr. Pizzardo, настойчиво подчеркивая, что дело русского апостолата, нельзя связывать ни с одной из русских политических партий. Против этого, казалось бы несомненного, правила, о. Владимир значительно погрешил, сблизившись с бывшим тогда представителем В[еликого] Кн[язя] Кирилла Владимировича бароном К. К. Врангелем. Сам Врангель, утративший впоследствии доверие В[еликого] Князя, был человеком далеко не безупречным, и полагаться на его обещания, было по меньшей мере неосмотрительно.

При таких условиях вывод, я думаю, ясен. Политические предпосылки о. Владимира были непрочны; связанные с ними предположения о будущем устройстве Католической церкви в России неосуществимыми, и, значит, о. д’Эрбиньи, противодействуя о. Владимиру, еще тем самым не совершал преступления против русских национальных интересов.

Дальше я хотел бы также отметить, что о. д’Эрбиньине был единственным противником о. Владимира. Вскоре по приезде в Рим произошло крупное столкновение с о. Сергием Веригиным. Справедливо или нет, но о. Абрикосовсчитал себя уполномоченным на наблюдение за русскими церквами за границей и в этом качестве сделал о. Сергию несколько замечаний по поводу того состояния, в котором он застал церковь св. Лаврентия. О. Сергий с таким отношением не примирился и не замедлил восстановить против о. Владимира своих близких друзей, и в первую очередь о. Плакиду де Местра. Взаимную вражду о. Плакиды и о. Владимира, который со своей стороны обвинял его в безнравственном поведении, мне, увы, пришлось лично наблюдать в бытность мою в Коллегии св. Афанасия.

С другой стороны надо отметить, что о. д’Эрбиньибыл крайне непопулярен и в среде русско-латинского (в частности немецкого) клира. По крайней мере, в бытность мою в Берлине, мне нередко приходилось слышать отрицательные отзывы о его деятельности со стороны близкого к бывшему епископу Тираспольскому Кесслеру отца Майера. Иначе говоря, каноническая реформа о. д'Эрбиньи, упразднившая вместе с экзархатом ранее существовавшие русско-латинские епископства, вызвала возражения как с восточной, так и с латинской стороны. Прав или не прав быль о. д'Эрбиньи, вводя эту реформу, судить не мне, но, во всяком случае приписывать, как это делается в разбираемых материалах, фантастически - макиавеллистические планы, направленные на разрушение в союзе с советами русской национальной церкви в целях расчистки свободного поля для будущей работы отцов Иезуитов, попросту невозможно; тем более, невозможно видеть в удалении о. Владимира из Рима одно из звеньев этого плана.

Когда-нибудь будущий историк русского католичества разберется во всей этой печальной истории, но я думаю, что уже сейчас можно сказать, что дело сводилось гораздо больше к борьбе личных страстей, чем к столкновению двух точек зрения, из которых одну, защищавшуюся о. Владимиром, надо считать совпадавшей с русскими национальными интересами, а другую, осуществлявшуюся отцом д'Эрбиньи, - этим интересам противоречившей.

Но, само собой разумеется, не соглашаясь с тем, чтобы у о. д'Эрбиньибыло какое-либо, хотя и молчаливое соглашение с советским правительством, я не могу допустить и мысли о том, чтобы о. Владимир мог быть большевицким агентом. Мне в достаточной мере известно, что у него были за границей собственные деньги, и, кроме того, его личная честность исключает возможность подозрений.

Прошу Вас принять уверение в моем глубоком уважении и преданности,

(подпись) Свящ. Д. Кузьмин-Караваев

Париж, 14.V.43

 

АПВ, док. б/н, машинописная копия.



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2017-04-03 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: