Преодолеть земные перспективы.
От видимой к невидимой границе,
Над всей земной молвой, тем паче – славой,
Не демиург, так демон ждет стоглавый
На рыхлой, хоть и гладенькой странице.
Как быть правдивым и хитрить при этом,
Играя с неизвестным адресатом?
Хоть, слава Богу, досконально атом
Не надо знать, когда ты стал поэтом.
Поверхностно, но чутко наблюдая
За всеми жизненными сторонами,
За родами и за похоронами,
Мелькает в нас природа молодая.
Кто обречен на мудрость, кто – на детство.
Нас обжигают угли или иглы,
В нас импульсы звучат, порывы, циклы –
Аморфной ночи древнее наследство.
Под визуальными и смысловыми
Вершинами, точнее – маяками,
Пробиться бы до плача, откровенья.
Оставшись, тем не менее, живыми,
Взять ток тревоги голыми руками,
Что все-таки превыше вдохновенья!
2015, Карельский перешеек
* * *
Голубоглазый март.
На станции Разлив
(Действительно – разлив)
В вагон влетает бард.
Вагон же – молчалив:
Нет дела до певца,
До красного словца.
От легкого винца –
До близкого конца.
Хоть молод ты, хоть стар,
Хоть беден, хоть богат –
Ну, мало ли гитар,
Ну, мало ли цикад?!
Томящий перегон.
Носами все клюют
И на певца плюют.
Опять – не тот вагон!
Собою занята,
Вновь публика не та…
А, может, ты не тот,
И больше слов-пустот
В тебе, чем плотных слов.
Сойдешь ты где-нибудь –
Переиграешь путь,
Неловкий сердцелов.
Ну, что ж ты, Лисий нос,
Такую слякоть внес?!
Ах, спой еще на бис,
Не выпадая из…
2015, Карельский перешеек, Новгород
* * *
Памяти Владимира Венгерского
Напиши человеку – «в контакте», в «фейсбуке», в сети,
Попроси его песню сложить на вчерашние строчки,
Ненароком по ссылке страничку его посети:
Это дом, идеал человека – от точки до точки…
Напиши, не оставь «на потом» и не думай, что впредь
Ты получишь ответы прямые. Послал… В нетерпеньи
Переслал – передать… Ведь не знал, что ему умереть
Суждено в тот же день. И ни слова, ни звука – о пеньи.
Только тешит надежда, что будто бы он прочитал
Твой романс, где от скуки в провинции некуда деться…
И в углу, с непривычки к молчанью, гитарный металл
Задрожал… Не наслушаться вдоволь и не наглядеться.
Год сгорит, и гитара сгорит – деревянной тоской.
Виртуальная встреча с мужчиной, мне мало знакомым,
Обернулась заочной симпатией, дружбой мужской…
Заложило – простудным ли, слезным ли – голос мой комом.
Почему же, хоть мы понимаем, что каждый – умрет,
С этой мыслью в живых обстоятельствах нам не ужиться?
Снова письма пишу, намечаю дела наперед –
Чтоб не вовсе вслепую, чтоб что-то успело сложиться.
2015, Карельский перешеек
ПОЭМА СЕМЬИ
Вечерние воспоминанья:
Сама себя перебивая,
Гудит История живая
И глушит знаки препинанья.
И с гордостью, но не надменно,
Почти не думая о блюде,
За стол собравшиеся люди
Беседуют одновременно.
Рефрен – о юности певучей,
И если не симптом склероза,
То ностальгическая проза…
Воображенье – дар созвучий.
Что пропустили, что забыли,
Что утаили, промолчали? –
От радости, стыда, печали…
Сентиментальны ли, грубы ли?
На днях рожденья, на поминках,
В больницах ли, в очередях ли,
Каким бы дегтем мы ни пахли,
Жизнь – в оговорках и в заминках.
Не всё, что в памяти, – словесно
И зрительно. Лишь атмосферно,
Как тайна полная – безмерно,
Или, как шутка, – легковесно.
В магнитофоне жизни нашей
То голоса, то отголоски,
Порой зажеваны и плоски,
Невнятной делаются кашей.
Как и в войну – разрыв снаряда,
Разрыв петард – пугающ, режущ,
И горки от бомбоубежищ
В дворах остались Ленинграда.
Так многое уйдет в могилы!
И кропотливейший историк
Наш не опишет дом и дворик,
На войны все потратив силы.
Со всеми снами, мелочами,
С теплом на завтрак ли, на ужин
Кому ты, кроме ближних, нужен,
Имея опыт за плечами?
Метет метель в блокадном Ленинграде.
Океанолог в порт везет коллегу
В корыте, как в карете, вверх по снегу,
По наледям горбатым – дружбы ради.
Могла б дойти до булочной – дошла бы,
Но карточек ли меньше отоварят,
Иль пайку выхватят из рук… Где варят,
Где помогают – там лишь телом слабы.
В порту – казарменное положенье:
На хлеб надежда, на тепло надежда.
С покойников сдирается одежда:
Полуживых и мертвецов сближенье.
И, как бы память о тепле ни грела,
Тó леденит, что опыт здесь напрасен.
Стал первобытным город, что прекрасен.
Вдали гроза бушует артобстрела.
Ночь лунная, и грохот от корыта.
Перед «ГОЗНАКом» – битые трамваи.
Кому нужна твоя душа живая,
Твоя дорога, что войной изрыта?
Наедине с тобой весь этот город,
Мир в состояньи замкнутого круга,
А за спиной – безмолвная подруга,
И кажется: метафизичен голод.
Дойдешь, спасешься – и расскажешь детям
И внукам, если будут, – не представить:
Сюжетам в пересказе нет конца ведь!
Совсем чужой пренебрежет всем этим.
Историку куда ценней архивы,
Судьба не человека, но народов.
Ему не вынуть суть из эпизодов,
Где выжил род и мы остались живы.
Вся наша жизнь, казалось бы, случайна:
Кому-то – сгинуть в забытьи убогом,
Кому-то – жить… Оправданная Богом
И дьяволом, любая участь – тайна.
Восьмое сентября. Блокадный круг
Почти сомкнулся. На мешке холщовом
У Иры с Верой выжжено: ЛАПУК.
Они не думают о месте новом.
Отец их – в ополченцы, поезд их
Взорвут… Отца – уберегла наука.
Лишь бы успеть забрать детей своих,
Бронь получив, как мастер каучука!
Погиб Иван, Василий, Стас, Семен…
В блокадной мгле все умерли у Димы…
А тут, меж исторических времен,
Пути Господни – неисповедимы.
В Казань эвакуируют семью –
Их путь земной во множество касаний
Так повлияет на судьбу мою,
Что премию за стих возьму в Казани…
2015, Карельский перешеек
ЖИТЕЙСКИЕ МИНИАТЮРЫ
Всё утро шум стоял невдалеке –
Так грохотали, будто стройка века!
Я вышел посмотреть из любопытства:
Рубили дерево – мешало проводам.
Хоть этим улучшали жизнь мою,
За дерево – и больно, и обидно.
А что умолкли – даже не заметил:
Куда привычней жизнь и тишина!
В вагоне метро весь в драйве мужчина
Достал электронное пианино:
Качал головой и всё такт отбивал,
На станции музыку он оборвал
И выскочил резко, очки роняя.
– Чокнутый?.. – место его охраняя,
Шепнул, садясь, застоявшийся рядом
Мужчина без такта, с угрюмым взглядом.
Одно из грустных впечатлений детства,
Точнее – лет тринадцати: тогда,
Когда я оставался жить один
На день, на два, на три и, редко, дольше
(Работал папа в городе другом,
А мама с ним уже была в разводе
И далеко от нас она жила…) –
Так вот, тот первый час, тот первый день
Разлуки с папой или встречи с домом.
Мой папа уезжал, наверно, в пять,
И если ночь не спал, то спал в дороге.
Сквозь сон я смутно слышал: дверь закрылась,
И смутно думал: я совсем один…
А в восемь я вставал – и шел на кухню,
И вот, тот самый пик смертельной грусти:
Всё вымыто, все вещи – на местах,
Всё чуть ли не стерильно, всё в порядке,
И хоть бы был на стол просыпан кофе
Иль в холодильник был не убран сыр!
Но – ни следа, ни крошки, ни соринки,
Меня смущала папина забота.
Тишь в комнатах такой чистейшей мнилась,
Что я включал у папы телевизор,
Но всё равно тревожило, что в доме
Жизнь замерла, и с нею замер я –
Как мертвый плод во чреве материнском…
Когда на близорукость дальнозоркость
Наложится, и папа без очков
Не только спать, но бодрствовать будет –
Читать, ходить и, говоря со мной,
Смотреть в глаза мне – я впервые жилки
У карих, теплых глаз увижу вдруг
Своими – тоже карими – глазами
(Клинической в них треугольник смерти…),
Сам взгляд его увижу я впервые –
Внимательный ко мне, но чуть в себя
И потому немного отстраненный
И странный, но и, более того,
Лицо его внезапно, всё – в морщинах,
Покажется настолько уязвимым,
Настолько неуверенным и старым,
Как будто я не знал его лица…
Тогда и маму без очков на фото
Я не узнаю – слишком ли устала,
Или грустит, или частенько плачет,
И зренье, хоть плохое, – ни при чем…
Семейные люблю фотоальбомы,
Точней – фотографироваться в праздник,
Когда мы все или почти мы все
Встречаемся под рыжим абажуром,
И стол накрыт, и тост парадоксальный
Рождает папа. Я ж лиричный тост
Хочу произнести, и говорю я,
Не замечая фотоаппарата:
«За наше, не святое, но семейство,
За стол на десять человек, за дом наш!»,
И этим так на маму я похож!
2015–2016, Карельский перешеек, Новгород
БЕЛАЯ ВОРОНА
ЛАБИРИНТЫ
Эти мысли, сплетенные в сети,
Обрываются на полусмысле…
Бесконечные лабиринты,
Из которых – не выйти не выйти!..
С лабиринтов в пустоты срываюсь –
И в другой лабиринт попадаю,
И в который раз пропадаю,
В лабиринтах своих растворяясь!..
Каждый звук откликается эхом –
Многократным эхом, как в замке, –
Только в малом пространстве замкнутом –
Не моим, немым, страшным смехом…
И хотя глаза крепко сомкнуты,
Но кошмар наяву длится,
И без сна – как во сне – сутки
Поверх бреда пытаюсь молиться.
2. «АНТОН ТУТ РЯДОМ»*
Антону Харитонову
Мальчик на грани этого мира
Чертит на тонком песке посланье,
Ходит часами, учится плакать
И говорить членораздельно.
Путь от Онеги до Ладоги – труден.
Будто озёра величья и скорби
Всё понимают без слов, а не люди,
Что одержимы спасением в Боге.
Лишь бы не в камере, в карцере, в клетке!
Чуткая камера, как за артистом,
За аутистом следит осторожно –
Лечит вниманьем, эффектом плацебо.
Больше ему ничего и не надо,
Кроме любви – как императива.
Так я давно горячо не плакал!
«Люди не терпят… люди потерпят…
Люди лохматятся… люди стреляют…
Черные люди… белые люди…
Кожу сдирают… воду глотают…
Люди конечны… люди летают…»
3. * * *
Им Высоцкий поет на облаке,
Им Цветаева дарит свет,
В их почти человечьем облике
Ничего такого страшного нет.
Вероника Долина
Лихорадочно, поздним вечером
Ты выходишь на связь с диспетчером
«Скорой помощи»: «Помогите же!
Тут сошел паренек с ума,
Говорит, что он в граде-Китеже
Голубые возводит дома…
Говорит, что тело – железное,
Что оно – почти бесполезное,
Что не может ни спать, ни есть,
Что, как шарик, он раздувается, –
И при этом он раздевается,
Хоть боится утратить честь…»
Говорит: “От страсти – до похоти
Ночью, в индустриальном грохоте
(Зло гудит вдалеке завод)
Мы – в ловушке земных забот…”
Говорит о непонимании,
О трагедии мировой –
Осознанья бреда и мании
Обездоленной головой.
Сделать шаг – подобно трагедии!
Мы, воспитанные в «Википедии»,
Игнорируем тысячи книг –
Хоть бы кто-то к нам в душу проник!
Говорит: его дело – Богово!
Говорит: “Не ищите логово,
Но ищите Логос во всем –
Лишь его мы сквозь смерть несем,
Мы, непризнанные художники
(Не фанатики, так безбожники!),
Мы, не знающие границ,
Дети тюрем, дети больниц, –
Так на многое отвлекаемся,
Отвлекаемся от себя,
Отрекаемся, редко каемся,
Пресмыкаемся, не любя
Свой удел, – говорит. – Всё – данности.
Душу тут не открыть, как дверь.
В человеке – без срока давности –
Затаился угрюмый зверь…
В человеке – трепет божественный,
Незабвенный Константинополь.
Перед всей красотой торжественной –
Зов Творца и звериный вопль…”
Приезжайте! – кричишь по проводу,
Перекрикивая Творца. –
Не звонили бы вам без повода!
Дом… квартира… подъезд – с торца.
…Жизнь спустя выходит залеченный
И нигде уже не замеченный
Старичок с пустой головой:
Только видимость, что живой!..
Нелюдимый, родными брошенный,
Где бы ни было – гость непрошеный:
Даже «скорая» – не возьмет.
Все поймут – никто не поймет!
4. * * *
Памяти всех пропавших без вести в мирное время
Люди выходят из дома,
Чтоб всё же домой возвратиться:
Эта дорога – знакома.
И перелетная птица
Знает, куда возвращаться,
Ради чего возвращаться,
И снова с землею прощаться
Северной – в память о южной:
Так жизнь не покажется скучной!
Но те, кто уходит из дома, –
Беспамятней, глуше, печальней.
Местность едва им знакома,
Пустынно – в дороге дальней.
Идут они неутомимо,
Чужда им разумная речь,
Быстро проходят мимо –
Боятся случайных встреч.
Блуждая в лесных массивах,
На трассы легко выходя,
Идут, и в чертах некрасивых –
Следы человека дождя.
Своя ли есть логика в этом
Скитаньи? Господь, сохрани!
Не ради ли связи с тем светом
Связь с нашим теряют они?
Без курток они на морозе.
Забыв, что их ищут и ждут,
В отсутствии, в трансе, в гипнозе
Спешат, покаянно бредут
В Москве, в Магадане, в Тамбове,
В мегаполисе или в селе –
Нуждающиеся в любови,
Не ужившиеся на земле…
5. * * *
Опыт околосмертельный.
Крестик плавится нательный.
Я уже лечу, лечу
Над собою на скамейке –
К августовскому лучу.
Медсестра, что в телогрейке,
Не окликнула меня –
Не заметила полета
Моего. В разгаре дня
Расплескалась позолота
По больничному двору.
Сумасшедшие гоняют
Мяч в последнюю жару –
Их медсестры охраняют.
А меня, вдруг упустив,
В небо тысяч перспектив
Отпустили, и по-птичьи
Я лечу, лечу, лечу
К августовскому лучу.
В бесконечном безразличьи
К той команде на траве,
К моему больному телу,
Что в больничном спит дворе,
С высоты – белее мела,
На скамейке запасных.
Но вернуться – или сгинуть,
И его навеки скинуть?
В ритмы книжек записных,
По команде медсестер,
По своей, по высшей воле,
Хоть и крылья распростер –
Страшно без стыда и боли,
Боль и стыд одолевая,
Из полета, чуть живая,
Возвращается душа,
И в палату – не спеша…
АБСАНС
Лёне
В задумчивости полусумасшедшей
На языке неведомом бормочешь
И ноги в луже, не заметив, мочишь
В печальном сквере юности отцветшей…
И копится, но вмиг приходит старость.
На тот ли свет дорогу перешел ты..?
Все те дома – к безумию, что желты,
И осень тем страшна, что в цвете – ярость.
Земля сужается – и, крупным планом,
Ворона тянется к другой вороне.
Не думая о самообороне,
Ты хочешь их разнять, хоть не был пьяным.
Так пусто, жизнь как будто проворонил,
И белою вороною меж черных,
Нахальных, хитрых, злых, скупых, проворных,
Как полное ничто себя ты понял.
Всё – мимо! Спит лицо, не выражая
Ни одномерность сна, ни многогранность.
Вдруг родственница, чуя эту странность,
Окликнет, с виду – женщина чужая.
Кругом спешат, одеты и обуты,
К любому можно подобрать эпитет…
Едва чужой увидит и обидит –
Хоть черный крестик выплюсуй на лбу ты!
Но вот уже один ты на аллее.
Миг, западая, вечности подобен.
Очнешься от удара меж колдобин –
Тревожнее, прозрачнее, светлее…
2007–2016, Новгород, Карельский перешеек, СПб
МРАЧНЫЙ АНЕКДОТ
Владимиру Матросову
Душа – такая тонкая материя,
Не то что психбольницы бухгалтерия!
Врач-психиатр, зная подопечных,
На попеченье их так тесно взяв,
Сошел с ума от их вопросов вечных,
И нехотя, но их вопросам вняв.
И вот теперь, как в мрачном анекдоте,
Врач-психиатр, лечащий его,
На антидепрессанте, антидоте
Уже не понимает ничего…
И, как назло, в палате № 6
На тумбочке – «Палата № 6»!
2015, Новгород
* * *
Просветленный очнулся сентябрь,
Память всех сентябрей вороша.
В электричках мошенничий табор
Разъезжает, на зло ворожа.
Пустоватую ауру рая
Иль грохочущий пиршеством ад
Понарошку, шутя выбирая,
Прячу я на себя компромат.
И как в юности – скуп или щедр,
Так и в старости, только острей,
Так и после – поднявшись из недр
В золотой ореол фонарей,
Разлетевшись на сны и цитаты…
Чем страдал – то и вынесет Суд.
Как, дорога, местами крута ты!
Ноги ватные сами несут.
Я настроен на лад и на ритм –
Слух и взгляд слишком часто предвзят.
Как ни грейся и как ни гори там –
Здесь дома и проспекты сквозят.
Мир бескрайним взошел урожаем.
Если первоисточник – один,
То, копируя, вновь искажаем
Суть его – до последних седин.
А среди назревающей смуты
Жизнь в избытке наивно любя,
В самом деле, доверишь кому ты
Не кого-то в себе, а себя?
Только есть ли без примесей, чистый
В человеке его человек? –
Как сентябрь, необычно лучистый,
Как октябрь, что помнит про снег…
2015, Новгород
* * *
Эх, отвык я ездить в одиночестве!
Вместе – вдвое едется быстрей.
Шлю тебе, как вел себя в отрочестве,
Поцелуй из-за семи морей.
Ты лицо мое заматеревшее
Сохрани – в альбоме, в кошельке.
Вспомнишь время, долго вечеревшее,
От меня невольно вдалеке.
Вспомнишь, как хромала с пяткой стертою,
Шла со мной за ручку босиком;
Как бывала твердою и гордою…
Вспомнишь – и покатится клубком.
Вспомнишь, как я закатил истерику,
Чтобы вышла ты со мной на связь;
Как я плыл, стесняясь выйти к берегу,
Детской красоте твоей дивясь;
Как боялась моего пудового
Слова и обид моих глухих;
Как трясли мы с дерева плодового
Яблоки, не помня встреч плохих;
Как чужие люди неожиданно
Звали нас: «Не брат ли и сестра?»;
Как сто двадцать тыщ нам было выдано
Премии – за песню у костра…
Как в больнице с пропуском, с охранником
Разрешили не бросать тебя…
В городе соседнем чужестранником
Делаюсь, по прошлому скорбя.
Мы теперь друг другом меньше заняты,
Я в тебе уверен: не вини.
Телефон не оставляй в кармане ты –
И, как раньше, первой позвони!
2015, Новгород – Карельский перешеек
* * *
Под фонарями – искры дождевые,
Огнями сумерки засорены…
Мне кажется: мы больше, чем живые,
Когда со всех сторон озарены!
Дождь кончился – и только отголоски,
И только праздничная мишура.
Как ящики огромные, киоски…
Дождь кончился – с ним спáла и жара.
Тебе отдам я куртку: «Не промокла?..».
То серью отдает, то серебром.
Машин запотевающие стекла
Шепнут о легкой смуте под ребром.
Шаг и дыханье делаются песней.
Вдруг «скорая» пронзительно промчит –
И воздух, что тумана легковесней,
Так терпко и неистово горчит.
На низкой ветке лист в лицо целует.
Ни зонтика не надо, ни плаща…
Мне кажется, что жизнь меня балует,
С тобой и со Вселенной сообща!
2015–2016, Карельский перешеек, Новгород
* * *
День – ничего себе, неплох,
По меркам ноября:
Торжественный переполох,
Холодная заря.
На лестницах, меж этажей
(Чем выше, тем верней),
Мгновенно небеса рыжей,
Лиловей и черней…
Иду, немного оглушен, –
Пускаюсь в полутьму.
Своей серьезностью смешон
Себе же самому.
Припомню шутку – и смешок
Стесненно губы жмет.
Закинут за плечо мешок.
Закат – застывший мед.
Километровые мосты
Над Волховом литым.
Глубокомысленно-пусты
Шаги, а в небе – дым.
Подернулись тончайшим льдом
И лужи, и трава.
Но ждет меня мой теплый дом.
В тумане голова.
Небесный ли вулкан изверг
Высокие клубы?
И мир уснул, и день померк:
Сомкнулись две губы…
2015, Карельский перешеек
* * *
Жизнь начинается с распада,
С деленья клеток и частиц.
Душа Земли распасться рада
На голоса зверей и птиц.
А если есть единство где-то,
То, значит, до сих пор оно
Ничьим сознаньем не задето,
Непостижимо и темно.
Да видит Бог, еще в утробе,
Дабы исчислить весь наш род,
Возникли и часы, и дроби –
Так счет запущен в оборот.
Вселенная – математична:
Тем, что продумана точь-в-точь,
Хоть холодна, но симпатична, –
День неспроста сменяет ночь.
И бесконечна фрагментарность,
Когда вдаешься в каждый жест.
И сочетается янтарность
С лиловостью предзимних мест.
Цвета и звуки различаю,
Дороги на шаги делю,
И все оттенки излучаю,
И все противоречья длю.
2015, Карельский перешеек
* * *
Я с чутким ветром чувствую озноб,
И не сказать, что осенью болею.
Вдохнуть мне вдохновенное вино б,
Иначе обомру и околею.
Что я без этой музыки вдали,
Без весточки? Из будущего слово
Потянет запах вековой земли –
И, кажется, не надо мне былого.
Оно уже застыло позади,
Оно уже до боли перерыто,
Его на цепь нейронов посади
Иль выкинь, как разбитое корыто.
На будущее стоит уповать,
И, хоть большие планы, как кометы,
А все-таки ищу, ложась в кровать,
Грядущего особые приметы.
Не то чтобы повторы в полусне
Изъезженного за века пунктира,
Но вечное стремленье к новизне –
В преодоленьи языка и мира.
Быть может, лучше жить одним лишь днем,
Быть может, легче жить одним лишь мигом,
И большего, чем есть, не видеть в нем,
Не доверяя ни творцам, ни книгам?
Отсеется, всплывет ли чепуха,
Пока и плоть, и кровь затвердевает,
Но так душа возвышенно тиха,
Как в августе над водами бывает.
2015, Карельский перешеек
* * *
Всё здесь по-прежнему,
Всё здесь по-здешнему:
Стоит ли строчки сплетать?
Держат ли тяготы?
Что же, бедняга, ты
Вновь разучился летать?
Скуки пронзительной
Груз унизительный
Только бы перенести!
Долгая пауза
Светлого пафоса,
Властная, как «не грусти!»
Было загадочно –
Стало упадочно
Чувство, что в клетке грудной.
Дух переменится,
Облаком вспенится –
Голос вернется родной.
Он возвращается:
Пульс учащается,
Давит не спад, но подъем.
Волнообразное,
Чуть несуразное,
Не обмануться б с чутьем!
2015, Карельский перешеек
* * *
Мне верится, что смерть, скорей, ступень
На восхожденьи в ледяную гору,
А не трухлявый, не засохший пень,
Которому лишь пень соседний впору.
Я жив, но тем ли жив, что я умру?
Всё жду преображенья, а не праха.
Так, что ни день, сбывается к утру,
Пока меня земная будит птаха.
Нет поводов сходить с ума, теперь,
Когда и дом обжит, и страхи скрыты, –
Еще ты на ночь проверяешь дверь,
А сам, быть может, мчишь в тартарары ты.
Слепое осознание конца,
Что в языке рифмуется с началом,
Меня уносит в небо, как птенца,
И я парю над белым покрывалом.
В снах, что в мирах для встреч и для разлук,
Охваченный небесною саванной,
Стремлюсь и я на заповедный луг,
Стремлюсь и я к земле обетованной.
И поднимаюсь к облакам самим,
И мир в одно мгновение объемлю,
Но, силой притяжения томим,
Вновь возвращаюсь на родную землю.
Сон, как и смерть, – преодоленье всех
Известных нам физических законов.
А пробуждаешься – слова и смех
Доносятся до окон и балконов.
2015, Карельский перешеек, Новгород
* * *
Что не вечно, то свежо,
Живо и подвижно.
В малых формах хорошо
Видно мне и слышно.
Держит на земле любовь,
Хоть порой и скучно.
А приподнятая бровь
Смотрит добродушно.
Бесконечный коридор –
Очередь большая.
Держит на земле задор,
Страхи заглушая.
Умер тот, умрут и те,
И, пройдя над бездной,
В океанской темноте
Дрогнет луч небесный.
Где еще нас волшебство
Мира ожидает?
Сновидений вещество
В образах блуждает…
В дымке оживает…
Погибает индивид
Ради жизни рода –
Так продлиться норовит
В письменах природа.
День – то пестрый, то рябой,
Выбирайте сами…
И сидишь ты сам с собой
В сумерках часами.
С улицы проникнет свет.
В форточку влетая,
Бабочка – из детских лет –
Вспыхнет, золотая,
Встрепенется в волосах
И вспорхнет – Бог с нею!
Грустно ли на небесах?
На земле – грустнее…
2015, Карельский перешеек
* * *
Люблю переходное время,
Когда опадают часы,
Когда плодородное семя