Не могу не привести еще одного описанiя разстрeлов в московской Ч. К., помeщеннаго в No. 4 нелегальнаго бюллетеня лeвых с.-р..84 Относится это описанiе к тому времени, когда «велись пренiя о правах и прерогативах Ч.К. и Рев. Трибуналов», т. е. о правe Ч.К. выносить смертные приговоры. Тeм характернeе картина, нарисованная пером очевидцев: «Каждую ночь, рeдко когда с перерывом, водили и водят смертников «отправлять в Иркутск». Это {226} ходкое словечко у современной опричнины. Везли их прежде на Ходынку. Теперь ведут сначала в No. 11, а потом из него в No. 7 по Варсонофьевскому переулку. Там вводят осужденных -- 30 -- 12 -- 8 -- 4 человeка (как придется) -- на 4-й этаж. Есть спецiальная комната, гдe раздeвают до нижняго бeлья, и потом раздeтых ведут вниз по лeстницам. Раздeтых ведут по снeжному двору, в заднiй конец, к штабелям дров и там убивают в затылок из ногана.
Иногда стрeльба неудачна. С одного выстрeла человeк падает, но не умирает. Тогда выпускают в него ряд пуль; наступая на лежащаго, бьют в упор в голову или грудь.
10-11 марта Р. Олеховскую, приговоренную к смерти за пустяковый поступок, который смeшно карать даже тюрьмой, никак не могли убить. 7 пуль попало в нее, в голову и грудь. Тeло трепетало. Тогда Кудрявцев (чрезвычайник из прапорщиков, очень усердствовавшiй, недавно ставшiй «коммунистом») взял ее за горло, разорвал кофточку и стал крутить и мять шейные хрящи. Дeвушкe не было 19 лeт.
Снeг на дворe весь красный и бурый. Все забрызгано кругом кровью. Устроили снeготаялку, благо -- дров много, жгут их на дворe и улицe в кострах полсаженями. Снeготаялка дала жуткiе кровавые ручьи. Ручей крови перелился через двор и пошел на улицу, перетек в сосeднiя мeста. Спeшно стали закрывать слeды. Открыли какой-то люк и туда спускают этот темный страшный снeг, живую кровь только что живших людей!...»
Большевики гордо заявляют: «у нас гильотины нeт». Не знаю что лучше: казнь явная или казнь в тайниках, в подвалах, казнь под звук моторов, чтобы заглушить выстрeлы... Пусть отвeтят на это другiе... Но мы отмeчали уже и казни публичныя.
Не вездe разстрeливают ночью... В Архангельскe {227} разстрeливали днем на площадкe завода Клафтона и на разстрeл «смотрeть собиралась масса окрестной дeтворы».85 Днем подчас убивали и в Одессe. Почти на глазах у родственников разстрeливают и в Могилевe. «К ревтрибуналу 16 армiи – разсказывает очевидец86 -- около 5-7 час. вечера подается грузовик, на который молодцевато вскакивает десяток вооруженных палачей, вооруженных до зубов и с двумя лопатами! На грузовик усаживают смертников и уeзжают. Ровно через час грузовик возвращается. Палачи также молодцевато соскакивают, волоча мeшки с оставшимися от смертников сапогами, гимнастерками, фуражками и пр... Вся эта процедура происходит днем (часовая стрeлка передвинута на 3 часа вперед) на глазах родных и близких, женщин и дeтей».
Только человeк, находящейся во власти совершенно исключительнаго политическаго изувeрства, потерявшiй всe человeческiя чувства, может не отвернуться с отвращенiем от тeх форм, при которых произошло убiйство царской семьи в Екатеринбургe. Родители и дeти были сведены ночью в одну комнату и всe перебиты на глазах друг у друга. Как описывает красноармеец Медвeдев, один из очевидцев «казни», в своих показанiях, данных слeдствiю в февралe 1919 г., приготовленiя к казни шли медленно и «видимо всe догадывались о предстоящей им участи». Исторiя не знает другой картины убiйства, подобной той, которой ознаменовалась екатеринбургская ночь с 16 на 17 iюля 1918 г.87
Смертники
Смертная казнь в Россiи дeйствительно стала «бытовым явленiем». Мы знаем, что когда то люди {228} всходили на гильотину с пeнiем марсельезы... В Россiи присужденные к смерти лeвые с.-р. в Одессe, положенные связанными на грузовик под тяжестью 35 тeл, нагруженных поверх, поют свою марсельезу. Может быть, в самой тюрьмe эта обыденность смерти ощущается наиболeе остро.
В сборникe «Че-Ка» есть яркiя страницы, описывающiя переживанiя заключеннаго, попавшаго в камеру смертников.88
«В страшную камеру под сильным конвоем нас привели часов в 7 вечера. Не успeли мы оглядeться, как лязгнул засов, заскрипeла желeзная дверь, вошло тюремное начальство, в сопровожденiи тюремных надзирателей.
– Сколько вас здeсь? -- окидывая взором камеру -- обратилось к старостe начальство.
- Шестьдесят семь человeк.
– Как шестьдесят семь? Могилу вырыли на девяносто человeк, -- недоумeвающе, но совершенно спокойно, эпически, даже как бы нехотя, протянуло начальство.
Камера замерла, ощущая дыханiе смерти. Всe как бы оцeпенeли.
– Ах, да, -- спохватилось начальство, -- я забыл, тридцать человeк будут разстрeливать из Особаго Отдeла.
Потянулись кошмарные, безконечные, длинные {229} часы ожиданiя смерти. Бывшiй в камерe священник каким-то чудом сохранил нагрудный крест, надeл его, упал на колeни и начал молиться. Многiе, в том числe один коммунист, послeдовали его примeру. Кое-гдe послышались рыданiя. В камеру доносились звуки разстроеннаго рояля, слышны были избитые вальсы, временами смeнявшiеся разухабисто веселыми русскими пeснями, раздирая и без того больную душу смертников – это репетировали культ-просвeтчики в помeщенiи бывшей тюремной церкви, находящейся рядом с нашей камерой. Так по злой иронiи судьбы переплеталась жизнь со смертью».89
«В камеру доносились звуки разстроеннаго рояля»... Дeйствительно жутко в «преддверiи могилы». И эту «психическую пытку» испытывает всякiй, на глазах у кого открыто готовят разстрeл. Я помню один вечер в iюлe 1920 г. в Бутырской тюрьмe. Я был в числe «привиллегированных» заключенных. Поздно вечером на тюремном дворe, когда он был уже пуст, случайно мнe пришлось наблюдать картину -- не знаю жуткую или страшную, но по своему неестественному контрасту врeзавшуюся в память, как острая игла.
В тюремном корридорe, гдe были заключенные коммунисты, шло разухабистое веселье -- рояль, цыганскiя пeсни, разсказчик анекдотов. Это был вечер с артистами, устроенный администрацiей для преступников в «домe лишенiя свободы». Пeсни и музыка неслись по тюремному двору. Я молча сидeл, и нечаянно глаза обратились на «комнату душ». Здeсь у рeшетки я увидал исковерканный судорогами облик, прильнувшiй к окну и жадно хватавшiй воздух губами. То была одна из жертв, намeченных к разстрeлу в эту ночь. Было их нeсколько, больше 20, и ждали онe своего череда. «Комиссар смерти» увозил их небольшими группами... {230}
Я не помню дальнeйшаго. Но впредь я боялся выходить в неуказанное время на тюремный двор... Мнe вспомнились соотвeтствующiя строки из «Бытового явленiя» В. Г. Короленко, гдe автор приводит письмо, полученное им от заключеннаго, присутствовавшаго в тюрьмe в момент, когда в стeнах ея должна была совершиться смертная казнь. Тюрьма затихла. Словно она умерла, и никто не смeл нарушить этого гробового молчанiя. Очерствeло ли человeческое сердце от того, что стало слишком уже повседневным, или слишком уже малоцeнной стала человeческая жизнь, но только и к казни стали привыкать. Вот ужас нашего психическаго бытiя. Я не могу не привести картины, набросанной тeм же корреспондентом «Послeдних Новостей»90 из Могилева: «Наканунe засeданiя Гомельской выeздной сессiи на всeх углах были расклеены объявленiя о публичном судe дезертиров в зданiи театра. Я пошел. Сидит тройка и судит сотню дезертиров. Предсeдатель кричит на подсудимаго и присуждает к разстрeлу. Я выбeжал из залы. У входа в фойэ наткнулся на публику, преспокойно покупающую билеты на вечернiй спектакль»...
А сами смертники? -- Одни молчаливо идут на убой, без борьбы и протеста в глубокой апатiи дают себя связывать проволокой. «Если бы вы видeли этих людей, приговоренных и ведомых на казнь, -- пишет сестра Медвeдева – они были уже мертвы»... Другiе унизительно, безуспeшно молят палачей; третья активно борятся и избитые насильно влекутся в подвал, гдe ждет их рука палача. Надо ли приводить соотвeтствующую вереницу фактов. «Жутко становилось, за сердце захватывало, -- пишет Т. Г. Куракина в своих воспоминанiях про Кiев91 -- когда приходили вечером за приговоренными к разстрeлу несчастными жертвами. Глубокое {231} молчанiе, тишина воцарялись в комнатe, эти несчастные обреченные умeли умирать: они шли на смерть молча, с удивительным спокойствiем -- лишь по блeдным лицам и в одухотворенном взглядe чувствовалось, что то уже не от мiра сего. Но еще болeе тяжелое впечатлeнiе производили тe несчастные, которые не хотeли умирать. Это было ужасно. Они сопротивлялись до послeдней минуты, цeплялись руками за нары, за стeны, за двери; конвоиры грубо толкали их в спины, а они плакали, кричали обезумeвшим от отчаянiя голосом, -- но палачи безжалостно тащили их, да еще глумились над ними, приговаривая: что, не хочешь к стeнкe стать? не хочешь, -- а придется». Очевидно не из-за страха смерти, а в ужасe перед палачеством многiе пытаются покончить с собой самоубiйством перед разстрeлом. Я помню в Бутырках татарина, мучительно перерeзавшаго себe горло кусочком стекла в минуты ожиданiя увода на разстрeл. Сколько таких фактов самоубiйств, вплоть до самосожженiя, зарегистрировано уже, в том числe в сборникe «Че-Ка», в матерiалах Деникинской комиссiи. Палачи всегда стремятся вернуть к жизни самоубiйцу. Для чего? Только для того, чтобы самим его добить. «Коммунистическая» тюрьма слeдит за тeм, чтобы жертва не ушла от «революцiоннаго правосудiя»...
В матерiалах Деникинской комиссiи зарегистрированы потрясающiе факты в этой области. Привезли в морг в Одессe трупы разстрeленных. Извозчик замeтил, что одна из женщин «кликает» глазами и сообщил служителю. В моргe женщина очнулась и стала, несмотря на уговоры служителя, в полусознанiи кричать: «мнe холодно», «гдe мой крест?» (Другой очевидец говорит, что она стала кричать, так как рядом увидала труп мужа). Убiйцы услышали и... добили. Другой свидeтель разсказывает об очнувшемся в гробу -- также добили. Третiй случай. Крышка одного из гробов при зарытии поднялась и раздался {232} крик: «Товарищи! я жив». Телефонировали в Ч.К.; получили отвeт: прикончите кирпичем. Звонят в высшую инстанцiю -- самому Вихману. Отвeт смeшливый: «Будет реквизирован и прислан лучшiй хирург в Одессe». Шлется чекист, который убивает из револьвера недобитаго.
Процитирую еще раз строки, которыми закончил свои очерк автор статьи «Корабль смерти».92
«Карающiй меч преслeдует не только прямых врагов большевицкаго государства. Леденящее дыханiе террора настигает и тeх, чьи отцы и мужья лежат уже в братских могилах. Потрясенныя нависшим несчастьем и ждущiя томительными мeсяцами катастрофы, матери, жены и дeти узнают о ней лишь много спустя, по случайным косвенным признакам, и начинают метаться по чекистским застeнкам, обезумeвшiя от горя и неувeренныя в том, что все уже кончено...
Мнe извeстен цeлый ряд случаев, когда М.Ч.К. для того, чтобы отдeлаться, -- выдавала родным ордера на свиданiе с тeми, кто завeдомо для нея находился уже в Лефортовском моргe.
Жены и дeти приходили с «передачами» в тюрьмы, но, вмeсто свиданiй, им давался стереотипный отвeт: В нашей тюрьмe не значится. Или загадочное и туманное: Уeхал с вещами по городу...
Ни оффицiальнаго увeдомленiя о смерти, ни прощальнаго свиданiя, ни хотя бы мертваго уже тeла для бережнаго семейнаго погребенiя...
Террор большевизма безжалостен. Он не знает пощады ни к врагам, ни к дeтям, оплакивающим своих отцов».
И когда в таких условiях поднимается рука мстителя, может ли общественная совeсть вынести {233} осужденiе акту мщенiя по отношенiю тeх, кто явился творцом всего сказаннаго? Мнe вспоминаются слова великаго русскаго публициста Герцена, написанныя болeе 50 лeт тому назад. Вот эти строки: «Вечером 26-го iюня мы услышали послe побeды Нацiонала под Парижем, правильные залпы с небольшими разстановками... Мы всe глянули друг на друга; у всeх лица были зеленыя... «Вeдь это разстрeливают», сказали мы в один голос и отвернулись друг от друга. Я прижал лоб к стеклу окна. За такiя минуты ненавидят десятки лeт, мстят всю жизнь. Горе тeм, кто прощает такiя минуты».93
То были безоружные враги, a здeсь... самые близкiе родные...
В воспоминанiях С. М. Устинова94 есть описанiе жуткой сцены: «на главной улицe, впереди добровольческаго отряда крутилась в безумной, дикой пляскe растерзанная, босая женщина... Большевики, уходя в эту ночь, разстрeляли ея мужа»...
Издeвательства над женщинами.
Прочтите сообщенiя о насилiях, творимых над женщинами, и удивитесь ли вы неизбeжной, почти естественной мести.
В той изумительной книгe, которую мы так часто цитируем, и в этом отношенiи мы найдем не мало конкретнаго матерiала. Не достаточно ли сами по себe говорят нижеслeдующiя строки о том, что вынуждены терпeть женщины в Холмогорском концентрацiонном лагерe.95 {234}
«... Кухарки, прачки, прислуга берутся в администрацiю из числа заключенных, а притом нерeдко выбирают интеллигентных женщин. Под предлогом уборки квартиры помощники коменданта (так поступал, напр., Окрен) вызывают к себe дeвушек, которыя им приглянулись, даже в ночное время... И у коменданта и у помощников любовницы из заключенных. Отказаться от каких-либо работ, ослушаться администрацiю -- вещь недопустимая: заключенныя настолько запуганы, что безропотно выносят всe издeвательства и грубости. Бывали случаи протеста -- одна из таких протестанток, открыто выражавшая свое негодованiе, была разстрeлена (при Бачулисe). Раз пришли требовать к помощнику коменданта интеллигентную дeвушку, курсистку, в три часа ночи; она рeзко отказалась итти и что же -- ея же товарки стали умолять ея не отказываться, иначе и ей и им – всeм будет плохо».
В Особом Отдeлe Кубанской Чеки, «когда женщин водят в баню, караул устанавливается не только в раздeвальнe, но и в самой банe»... Припомните учительницу Домбровскую, изнасилованную перед разстрeлом... Одну молодую женщину, приговоренную к разстрeлу за спекуляцiю, начальник контр-развeдки Кисловодской Ч.К. «изнасиловал, затeм зарубил и глумился над ея обнаженным трупом».96 В черниговской сатрапiи, как разсказывает достовeрный свидeтель в своих ненапечатанных еще воспоминанiях – при разстрeлe жены ген. Ч. и его двадцатилeтней дочери, послeдняя предварительно была изнасилована. Так разсказывали свидeтелю шофферы, возившiе их на мeсто убiйства...
Вокруг женщин, бившихся в истерикe на полу, толпились их палачи. Пьяный смeх и матерщина. Грязныя шутки, разстегиванiе платья, обыск... «Не троньте их» -- говорил дрожащим от испуга {235} голосом старшiй по тюрьмe, не чекист, а простой тюремный служащiй. «Я вeдь знаю, что вам нельзя довeрять женщин перед разстрeлом...» Это из описанiя ночи разстрeла в Саратовe 17-го ноября 1919 года. Об изнасилованiи двух соцiалисток в Астрахани мы читаем сообщенiе в «Революцiонной Россiи».97
Так повсемeстно. Недавно в выходящем в Берлинe «Анархическом Вeстникe»98 одна из высланных анархисток разсказывала о вологодской пересыльной тюрьмe: «Уходя надзрительница предупреждала нас, чтобы мы были на сторожe: ночью к нам может придти с извeстными цeлями надзиратель или сам завeдующiй. Такой уже был обычай. Почти всeх приходящих сюда с этапами женщин использовывают. При этом почти всe служащiе больны и заражают женщин... Предупрежденiе оказалось не напрасным»...
Я помню в Бутырках в мужском одиночном корпусe на верхнем этажe, гдe было отдeленiе строгой тюрьмы Особаго Отдeла, произошел случай изнасилованiя заключенной. Конвой объяснил, что арестованная добровольно отдалась за ½ фунта хлeба. Пусть будет так. За пол фунта плохого чернаго хлeба! Неужели нужны какiе нибудь комментарiи к этому факту? Об изнасилованiях в Петербургe говорит Синовари в своих показанiях на процессe Конради.
Но вот матерiал иного рода из дeятельности той же Кубанской Чрезвычайной Комиссiи.
«Этот маленькiй станичный царек, в руках котораго была власть над жизнью и смертью населенiя, который совершенно безнаказанно производил конфискацiи, реквизицiи и разстрeлы граждан, был пресыщен прелестями жизни и находил удовольствiе в удовлетворенiи своей похоти. Не было женщины, {236} интересной по своей внeшности, попавшейся случайно на глаза Сараеву, и не изнасилованной им. Методы насилiя весьма просты и примитивны по своей дикости и жестокости. Арестовываются ближайшiе родственники намeченной жертвы – брат, муж или отец, а иногда и всe вмeстe, приговариваются к разстрeлу. Само собой разумeется, начинаются хлопоты, обиванiе порогов «сильных мiра». Этим ловко пользуется Сараев, дeлая гнусное предложенiе в ультимативной формe: или отдаться ему за свободу близкаго человeка, или послeднiй будет разстрeлен. В борьбe между смертью близкаго и собственным паденiем, в большинствe случаев жертва выбирает послeднее. Если Сараеву женщина особенно понравилась, то он «дeло» затягивает, заставляя жертву удовлетворить его похоть и в слeдующую ночь и т. д. И все это проходило безнаказанно в средe терроризованнаго населенiя, лишеннаго самых элементарных прав защиты своих интересов».
«В станицe Пашковской предсeдателю исполкома понравилась жена одного казака, бывшаго офицера Н. Начались притeсненiя послeдняго. Сначала начальство реквизировало половину жилого помeщенiя Н., поселившись в нем само. Однако, близкое сосeдство не расположило сердца красавицы к начальству. Тогда принимаются мeры к устраненiю помeхи – мужа, и послeднiй, как бывшiй офицер, значит контр-революцiонер, отправляется в тюрьму, гдe разстрeливается.
Фактов эротическаго характера можно привести без конца. Всe они шаблонны и всe свидeтельствуют об одном -- безправiи населенiя и полном, совершенно безотвeтственном произволe большевицких властей...»
«-- Вы очень интересная, ваш муж недостоин вас, -- заявил г-жe Г. слeдователь чекист, и при этом совершенно спокойно добавил, -- вас я освобожу, а мужа вашего, как контр-революцiонера, разстрeляю; впрочем, освобожу, если вы, освободившись, {237} будете со мною знакомы... Взволнованная, близкая к помeшательству разсказала Г. подругам по камерe характер допроса, получила совeт во что бы то ни было спасти мужа, вскорe была освобождена из Чеки, нeсколько раз в ея квартиру заeзжал слeдователь, но... муж ея все-таки был разстрeлен.
Сидeвшей в Особом Отдeлe женe офицера M. чекист предложил освобожденiе при условiи сожительства с ним. М. согласилась и была освобождена, и чекист поселился у нея, в ея домe.
– Я его ненавижу, -- разсказывала М. своей знакомой госпожe Т., -- но что подeлаете, когда мужа нeт, на руках трое малолeтних дeтей... Впрочем, я сейчас покойна, ни обысков не боишься, не мучаешься, что каждую минуту к тебe ворвутся и потащат в Чеку».
Я мог бы пополнить этот перечень аналогичными случаями из практики московских учрежденiй, и не только московских. Из авторитетнаго источника я знаю о фактe, который свидeтельствует, что один из самых крупных чекистов повинен в таком убiйствe... Не имeя права в данный момент указать источник, не называю и фамилiи.
«Каждый матрос имeл 4-5 любовниц, главным образом из жен разстрeленных и уeхавших офицеров» – разсказывает цитированный нами выше свидeтель на лозаннском процессe о крымской эпопей. «Не пойти, не согласиться -- значит быть разстрeленной. Сильныя кончали самоубiйством. Этот выход был распространен». И дальше: «пьяные, осатанeвшiе от крови, вечером, во время оргiй, в которых невольно участвовали сестры милосердiя, жены арестованных и уeхавших офицеров и другiя заложницы – брали список и ставили крест против непонравившихся им фамилiй. «Крестники» ночью разстрeливались»... В Николаевских Ч.К. и Трибунал -- показывает один из свидeтелей в Ден. комиссiи, -- происходили систематическiя оргiи. В {238} них заставляли принимать участiе и женщин, приходивших с ходатайством об участи родственников, -- за участiе арестованные получали свободу. В показанiях кiевской сестры милосердiя Медвeдевой той же комиссiи зафиксирована рeдкая по своему откровенному цинизму сцена. «У чекистов была масса женщин», -- говорит Медвeдева. -- «Они подходили к женщинe только с точки зрeнiя безобразiй. Прямо страшно было. Сорин любил оргiи. В страстную субботу в большом залe бывш. Демченко происходило слeдующее. Помост. Входят двe просительницы с письмами. На помостe в это время при них открывается занавeс и там три совершенно голыя женщины играют на роялe. В присутствiи их он принимает просительниц, которыя мнe это и разсказали».
Тщетны в условiях россiйскаго быта объявленiя каких-то «двухнедeльников уваженiя к женщинe», которые пропагандировала недавно «Рабочая газета» и «Пролетарская правда»! Вeдь пресловутая «соцiализацiя женщин» и так называемые «дни свободной любви», которые вызвали столько насмeшки и в большевицкой и в небольшевицкой печати, как факты проявленiя произвола на мeстах, несомнeнно существовали. Это установлено даже документами.
«Ущемленiе буржуазiи»
«Террор – это убiйство, пролитiе крови, смертная казнь. Но террор не только смертная казнь, которая ярче всего потрясает мысль и воображенiе современника... Формы террора безчисленны и разнообразны, как безчисленны и разнообразны в своих проявленiях гнет и издeвательство... Террор это -- смертная казнь вездe, во всем, во всeх его закоулках»... Так пишет в своей новой книгe «Нравственный лик революцiи»99 один из дeятелей {239} октябрьских дней, один из созидателей того государственнаго зданiя, той системы, в которой «смертная казнь лишь кровавое увeнчанiе, мрачный апофеоз системы», «упорно день за днем» убивающей «душу народа». Как жаль, что г. Штейнберг написал это в Берлинe в октябрe 1923 г., а не в октябрe 1917 г.
Поздно уже говорить о «великом грeхe нашей революцiи» теперь, в атмосферe «неисчерпаемой душевной упадочности», которую мы наблюдаем. Но несомнeнно, чтобы объять всю совокупность явленiй, именуемых «красным террором», надо было бы набросать картины проявленiя террора и во всeх остальных многообразных областях жизни, гдe произвол и насилье прiобрeли небывалое и невиданное еще мeсто в государственной жизни страны. Этот произвол ставил на карту человeческую жизнь. Повсюду не только заглушено было «вольное слово», не только «тяжкiя цензурныя оковы легли на самую мысль человeческую», но и не мало русских писателей погибло под разстрeлами в казематах и подвалах «органов революцiоннаго правосудiя». Припомним хотя бы А. П. Лурье, гуманнeйшаго нар. соц., разстрeленнаго в Крыму за участiе в «Южных Вeдомостях», с.-р. Жилкина, редактора архангельскаго «Возрожденiя Сeвера», Леонова -- редактора «Сeвернаго Утра», Элiасберга -- сотрудника одесских газет «Современное Слово» и «Южное Слово», виновнаго в том, что «дискредитировал совeтскую власть в глазах западнаго пролетарiата», плехановца Бахметьева, разстрeленнаго в Николаевe за сотрудничество в «Свободном Словe»; с.-д. Мацкевича -- редактора «Вeстника Временнаго Правительства»; А. С. Пругавина, погибшаго в Ново-Николаевской тюрьмe, В. В. Волк-Карачевскаго, умершаго от тифа в Бутырках, Душечкина – там же. Это случайно взятыя нами имена. А сколько их! Сколько дeятелей науки! Тe списки, которые были недавно опубликованы за границей союзом {240} академических дeятелей, неизбeжно страдают большой неполнотой.
Оставим пока эти тяжелыя воспоминанiя в сторонe. Мы хотим остановиться лишь еще на одной формe терроризированiя населенiя, в своей грубости и безсмысленности превосходящей все возможное. Мы говорим о так называемом «ущемленiи буржуазiи». Этим «ущемленiем буржуазiи», распространявшимся на всю интеллигенцiю, отличался в особенности юг.100 Здeсь были спецiально назначаемые дни, когда происходили поголовные обыски и отбиралось даже почти все носильное платье и бeлье – оставлялось лишь «по нормe»: одна простыня, два носовых платка и т. д. Вот, напримeр, описанiе такого дня в Екатеринодарe в 1921 г., объявленнаго в годовщину парижской коммуны:101 «Ночью во всe квартиры, населенныя лицами, имeвшими несчастье до революцiи числиться дворянами, купцами, почетными гражданами, адвокатами, офицерами, а в данное время врачами, профессорами, инженерами, словом «буржуями», врывались вооруженные с ног до головы большевики с отрядом красноармейцев, производили тщательный обыск, отбирая деньги и цeнныя вещи, вытаскивали в одном носильном платьe жильцов, не разбирая ни пола, ни возраста, ни даже состоянiя здоровья, иногда почти умирающих тифозных, сажали под конвоем в приготовленныя подводы и вывозили за город в находившiяся там различныя постройки. Часть «буржуев» была заперта в концентрацiонный лагерь, часть отправлена в город Петровок на принудительныя работы (!!) на рыбных промыслах Каспiйскаго моря. В продолженiи полутора суток продолжалась кошмарная картина выселенiя нeскольких сот семей... Имущество выселенных конфисковалось {241} для раздачи рабочим. Мы не знаем, попало ли оно в руки рабочих, но хорошо знаем, что на рынок оно попало и покупалось своими бывшими владeльцами у спекулянтов, a угадыванiе своих костюмов у комиссаров, на их женах и родственниках сдeлалось обычным явленiем».
Мы должны были бы нарисовать и картины произвольных контрибуцiй, особенно в первые годы большевицкаго властвованiя, доходивших до гиперболических размeров. Невнесенiе этих контрибуцiй означало арест, тюрьму, а, может быть, и разстрeл, при случаe, как заложников.
Я думаю, что для характеристики этих контрибуцiй -- «лепты на дeло революцiи» -- достаточно привести рeчь прославленнаго большевицкаго командующаго Муравьева при захватe в февралe 1918 г. Одессы, произнесенную им перед собранiем «буржуазiи».102
«Я прieхал поздно -- враг уж стучится в ворота Одессы... Вы, может быть, рады этому, но не радуйтесь. Я Одессы не отдам... в случаe нужды от ваших дворцов, от ваших жизней ничего не останется... В три дня вы должны внести мнe десять миллiонов рублей... Горе вам, если вы денег не внесете... С камнем я вас в водe утоплю, а семьи ваши отдам на растерзанiе».
Может быть, все это и дeйствительно не так было страшно. Это пытается доказать А. В. Пeшехонов в своей брошюрe: «Почему я не эмигрировал?» Теорiя от практики отличалась, и Муравьев не утопил представителей одесской буржуазiи и общественности. Но по описанiю того, что было, напр., в Екатеринодарe, подтверждаемое многими разсказами очевидцев, мною в свое время записанными, ясно, что так называемое «ущемленiе буржуазiи» или «святое дeло возстановленiя прав пролетарiев {242} города и деревни» не такое уже явленiе, над которым можно было лишь скептически подсмeиваться. У Пeшехонова дeло идет об объявленном большевиками в Одессe через год послe экспериментов Муравьева (13-го мая 1919 г.) «днe мирнаго возстанiя», во время котораго спецiально сформированными отрядами (до 60) должны были быть отобраны у «имущих классов» излишки продовольствiя, обуви, платья, бeлья, денег и пр. В книгe Маргулiеса «Огненные годы» мы найдем обильный матерiал для характеристики методов осуществленiя «дня мирнаго возстанiя», согласно приказу Совeта Рабочих Депутатов, который заканчивался угрозой ареста неисполнивших постановленiя и разстрeла сопротивляющихся. Мeстный исполком выработал детальнeйшую инструкцiю с указанiем вещей, подлежащих конфискацiи -- оставлялось по 3 рубахи, кальсон, носков и пр. на человeка.
«Иной черт «вовсе не так страшен, как малюют», -- пишет по этому поводу А. В. Пeшехонов.
«Обыватели пришли в неописуемое смятенiе и в ужасe метались, не зная, что дeлать, куда спрятать хотя бы самыя дорогiя для них вещи. А я только посмeивался: да вeдь это же явная нелeпица! Развe можно обобрать в один день нeсколько сот тысяч людей и еще так, чтобы отыскать запрятанныя ими по разным щелям деньги?! Неизбeжно произойдет одно из двух: либо большевицкiе отряды застрянут в первых же домах, либо организованный грабеж превратится в неорганизованный, в нем примет участiе уличная толпа, и большевикам самим придется усмирять «возставших». Дeйствительно, отряды застряли в первых же квартирах, а тут произошла еще неожиданность: в рабочих кварталах их встрeтили руганью, a затeм дeло очень скоро дошло и до выстрeлов. Большевикам пришлось спeшно прекратить свое «мирное возстанiе», чтобы не вызвать вооруженнаго возстанiя пролетарiата... {243}
В 1920 г. им, кажется, удалось осуществить «изъятiе излишков» в Одессe, но меня уже там не было и, как оно было организовано, я не знаю. Вeроятно, многим так или иначе удалось уклониться от него. В Харьковe же и в 1920 году отобранiе излишков не было доведено до конца. Сначала шли по всeм квартирам сплошь, на слeдующую ночь обходили уже по выбору, отыскивая наиболeе буржуазныя квартиры, a затeм – в виду влiятельных протестов и безчисленных жалоб на хищенiя -- и вовсе обход прекратили. До квартиры, гдe я жил, так и не дошли» (стр. 15).
Не вышло в дeйствительности и в Одессe. «Дeло в том, -- пишет Маргулiес – что большевики сдeлали огромную тактическую ошибку, не освободив от обысков квартир рабочих, мелких совeтских служащих и т. д.»... «когда о мирном возстанiи стало извeстным во всем городe – началась страшная паника. Я не говорю о буржуазiи, а именно о рабочих... Большинство заводов прекратило работу, и «коммунисты» разбeжались по своим домам защищать свою собственность от незаконнаго посягательства. Разыгрывались дикiя сцены; комиссiи, состоявшiя по преимуществу из мальчишек и подозрительных дeвиц, встрeчались проклятьями, бранью, а во многих случаях дeло доходило даже до примeненiя физическаго воздeйствiя и кипятка... Страсти разгорeлись... Ничего другого не оставалось, как с болью в сердцe реквизицiи прiостановить; иначе отдeльные случаи сопротивленiя могли вылиться в подлинный народный бунт.