И все же я считал все это каплей в море по сравнению с тем, что я мог бы получать в «Стив Мэдден Шуз», которая стремительно двигалась к небывалому успеху. Это напоминало мне ранние годы существования «Стрэттон»… те давние славные дни головокружительного успеха в конце восьмидесятых – начале девяностых годов. Дни, когда первый призыв стрэттонцев уже сел на телефоны, но то безумие, которое стало определяющим фактором моей жизни в дальнейшем, еще не началось по-настоящему. «Стрэттон» был моим прошлым, а «Стив Мэдден Шуз» – будущим.
И вот я сидел напротив Стива, откинувшегося на спинку кресла в оборонительно-обиженной позе, а Джон обильно обрызгивал его слюной. Время от времени Стив поглядывал на меня, словно хотел сказать: «Его просто не удержать, когда речь заходит о заказах на сапоги, особенно когда сезон сапог уже почти закончился!»
Гэри Делука тоже был здесь и не упускал случая вынести нам мозг. Но сейчас на трибуне был Джон.
– Что за проблема, черт побери, с заказом на эти сапоги? – орал он, плюясь больше обычного. Произнося звук «т», он испускал особенно обильные фонтаны слюны, и каждый раз при этом звуке Сапожник особенно заметно морщился.
– Послушай, Джей Би! – Джон повернулся ко мне. О боже! – Эта модель сапог, черт бы ее побрал, сейчас идет нарасхват, и мы никак не сможем проиграть! Ты должен верить мне. Говорю тебе, ни одна пара не будет уценена!
Я покачал головой в знак несогласия:
– Никаких сапог, Джон. Мы закончили с этими чертовыми сапогами. И не имеет значения, будут они уцениваться или нет. Суть в том, что бизнес нужно вести упорядоченно. Мы одновременно работаем в полутора десятках разных направлений, так тем более мы должны строго придерживаться нашего бизнес-плана. Мы открываем три новых обувных отдела, десяток собственных фирменных магазинов, мы вот-вот запустим новые линии продуктов. На все это нужно много наличных денег. Именно теперь мы должны экономить каждый цент. Под конец сезона мы не можем позволить себе риски – особенно ради каких-то дурацких леопардовых сапог.
– Совершенно согласен, – перехватил инициативу Гэри Делука. – Именно поэтому имеет смысл перевести наш транспортный отдел во Фло…
– Да это же абсурд, твою мать! – грубо оборвал его Джон. – Идиотская затея! У меня нет времени на эту чушь! Нужно производить товар, иначе все мы вылетим из этого бизнеса!
И с этими словами Джон выскочил из кабинета, громко хлопнув дверью.
Тут же заговорил интерком:
– Тодд Гаррет на первой линии, – прозвучал голос Джанет.
Я посмотрел на Стива, закатил глаза и сказал:
– Джанет, скажи ему, я на совещании. Перезвоню потом.
– Разумеется, я уже сказала, что вы на совещании, – слегка обиделась Джанет, – но он говорит, это очень срочно.
Я вздохнул и недовольно покачал головой. Что такого уж важного могло случиться у Тодда Гаррета? Разве что он где-то раздобыл дважды настоящие колеса! Взяв телефонную трубку, я сказал приветливым, но чуть недовольным тоном:
– Привет, Тодд! Что стряслось, дружище?
– Не люблю приносить дурные вести, – проворчал дилер, – но у меня в гостях только что был некий агент Коулмэн. Он сказал, что Кэролайн грозит тюрьма.
У меня сердце ушло в пятки.
– За что? Что такого сделала Кэролайн?
– А ты знаешь, что твой швейцарский банкир в тюрьме и дает показания против тебя?
Просто гром среди ясного неба!
– Буду через час, – коротко сказал я, сжав зубы.
Двухкомнатная квартира Тодда выглядела так же убого, как и ее хозяин. Все вокруг, сверху донизу, было черным, нигде ни капли другого цвета. Мы сидели в гостиной, начисто лишенной не только комнатных растений, но и прочих признаков жизни. Повсюду только хром и черная кожа.
Тодд сидел напротив меня, а швейцарская секс-бомба Кэролайн ходила взад-вперед по черному жесткому ковру, спотыкаясь на очень высоких каблуках.
– Само собой, мы с Кэролайн не будем давать против тебя никаких показаний, – сказал мне Тодд, – так что ты об этом даже не думай. – Он взглянул на мелькавшую перед глазами жену. – Так ведь, Кэролайн?
Та нервно кивнула и продолжала ходить взад-вперед. Тодда это явно раздражало.
– Прекрати суетиться, прошу тебя! – рявкнул он. – Ты действуешь мне на нервы. Сядь! Не то заработаешь…
– Да пошель ты! – с сильным акцентом хрипло сказала Бомба. – Шутка в сторону! У меня двое детей, ти забыль! И все это из-за твой пистолэ!
Даже теперь, когда для меня настал день Страшного суда, эти два маньяка были готовы убить друг друга.
– Прекратите оба! – сказал я и попытался улыбнуться. – Я не понимаю, какое отношение имеет пистолет Тодда к аресту Сореля.
– Да не слушай ты ее, – пробормотал Тодд. – Она же полная идиотка. Она хочет сказать, что этот Коулмэн узнал о том, что произошло на парковке торгового центра, и теперь просит окружного прокурора, чтобы тот не соглашался на сделку, даже если я признаю вину. Несколько месяцев назад они обещали мне максимум условное, если я все расскажу, а теперь говорят, что мне грозит минимум три года тюрьмы, если я не стану сотрудничать с ФБР. Лично мне на это наплевать – в тюрьму так в тюрьму. Вся проблема в моей идиотке-жене, которая решила завязать дружбу с твоим швейцарским банкиром, вместо того чтобы просто возить деньги и не болтать языком, как мы и договаривались. Так нет же, она не могла отказаться от соблазна пообедать с этим хреном, а потом еще и обменялась с ним телефонами. Не удивлюсь, если она еще и трахнула его.
– Ты, сам кобёль какой! – гневно сказала секс-бомба, топнув белой кожаной лодочкой на каблуке, но вид у нее при этом был несколько виноватый. – Кто ты, чтоб камень в огоротт бросать? Ты думаль, я не знаю про девка-танцорка из «Рио»?
С этими словами швейцарская секс-бомба посмотрела мне в глаза и спросила:
– Ты тоже верить ревнивец? Скажи ему, Жан-Жак совсем не такой! Он банкье респектабль, solide, не бонвиван. И он старый! Так, Жордбн?
И она уставилась на меня сверлящим взглядом ледяных синих глаз, сжав зубы.
Старый? Жан-Жак? Боже мой! Какой ужас! Неужели эта швейцарская секс-бомба правда трахнула моего швейцарского банкира? Невероятно! Если бы она просто доставила деньги, как мы договаривались, то Сорель даже не знал бы, кто она такая! Так нет же! И в результате Коулмэн теперь начинает догадываться, что арест Тодда в торговом центре не имел никакого отношения к торговле наркотиками – но зато связан с контрабандой миллионов долларов в Швейцарию!
– Ну, я бы не стал говорить, что Сорель совсем уж старик, – примирительным тоном сказал я, – но он не из тех, кто станет завязывать интрижку с чужой женой. Я хочу сказать, он сам женатый человек и никогда не производил на меня впечатления искателя приключений.
Они оба явно остались довольны моим ответом, и каждый воспринял его как свою победу.
– Вот видишь, больван, – заорала Кэролайн, – он не такой! Он…
Тодд не дал ей договорить:
– Почему же ты, лживая тварь, сказала, что он старый? Зачем врать, если нечего скрывать, а? Почему, я тебя спрашиваю…
И пока Тодд и Кэролайн снова орали друг на друга, я отключился и стал размышлять, как из всего этого выбраться. Настало время чрезвычайных мер. Настало время позвать на помощь моего верного бухгалтера Денниса Гаито по прозвищу Шеф. Я принесу ему нижайшие извинения за то, что провернул все это за его спиной. Собственно, я никогда не говорил Шефу о том, что у меня есть счета в Швейцарии. Теперь не оставалось иного выхода, кроме как во всем признаться и просить его совета.
– …Как мы теперь будем жить? – сокрушенно говорила тем временем Кэролайн. – Этот агент Коулмэн смотреть на тебя, как… как птица теперь…
Она хотела сказать, «как коршун»?
– … и ты не сможешь продавать свой narcotique. О, мы будем голодать!
С этими словами Бомба, будущая голодающая в шмотках на пять штук баксов, с «Патек Филипп» за сорок штук на запястье и с бриллиантово-рубиновым ожерельем еще за двадцать пять на шее, рухнула в черное кожаное кресло, обхватила голову руками и залилась слезами.
Какая ирония судьбы! Именно эта глупая швейцарская секс-бомба, с ее ужасным английским и восхитительными сиськами, в этот момент высветила самую суть проблемы – нужно купить их молчание, ее и Тодда. Я не имел ничего против, равно как и они не будут против. Теперь они оба окажутся в самом выгодном положении, им гарантирована спокойная, обеспеченная жизнь на много лет вперед. А если когда-нибудь что-нибудь пойдет не так, они всегда смогут обратиться в нью-йоркский офис ФБР, где агент Коулмэн будет ожидать их с распростертыми объятиями и широкой улыбкой на лице.
В тот же вечер мы с Шефом сидели на длинной кушетке в подвале моего дома в Бруксвилле и играли в известную игру под названием «Кто соврет правдоподобнее». Правила простые: один из участников рассказывает завиральную историю, которая выглядит как стопроцентная правда. Другой участник пытается найти в ней слабые места. Чтобы победить, рассказчик должен выдумывать настолько правдоподобно, чтобы слушатель не мог найти в ней ни одного уязвимого места. Поскольку мы с Шефом были, так сказать, настоящими джедаями вранья, было совершенно ясно, что если один из нас сможет обмануть другого, то он и агента Коулмэна тоже обведет вокруг пальца.
Шеф был откровенно красив, эдакая улучшенная версия мистера Клина из рекламы чистящих средств. Ему было пятьдесят с небольшим. Он начал фабриковать бухгалтерскую отчетность, когда я еще учился в школе. Я смотрел на него как на своего рода старого и опытного политического деятеля, голос здравого смысла. Он был настоящим мужчиной с заразительной улыбкой и потрясающей харизмой общения. Шеф жил ради своего первоклассного гольф-клуба, своих кубинских сигар, тонких вин и просвещенных бесед, особенно если речь в них шла о том, как обвести вокруг пальца Внутреннюю налоговую службу или Комиссию по ценным бумагам и биржам. Казалось, это составляло главный интерес в его жизни.
В тот вечер я во всем ему признался, обнажив душу и многократно извинившись за то, что сделал это за его спиной. А потом стал врать дальше, не дожидаясь официального начала игры. Я объяснил ему, что не стал втягивать его в свои швейцарские аферы, потому что не хотел им рисковать. Слава богу, он не стал придираться к моему вранью, а, напротив, дружески улыбнулся и лишь пожал плечами.
Пока я рассказывал ему свою печальную повесть, настроение у меня становилось все хуже и хуже. Но Шеф оставался невозмутимым. Когда я закончил, он лишь равнодушно повел плечами и сказал:
– Ну, я знаю случаи похуже.
– Да? Неужели бывает еще хуже?
Он пренебрежительно махнул рукой и добавил:
– Я и не из таких передряг выбирался.
Эти слова принесли мне значительное облегчение, хотя я почти был уверен в том, что так он просто пытается успокоить мои вскипающие мозги. Так или иначе, мы начали игру и спустя полчаса сделали по три раунда чистейшего вранья. Победитель пока что не определился, но с каждым раундом наши истории становились все более изощренными, все более правдоподобными и неуязвимыми. Оставалось придумать ответы всего на два основных вопроса: во-первых, откуда тетушка Патриция нашла три миллиона долларов, чтобы открыть счет? И во-вторых, если деньги действительно принадлежали Патриции, почему банк до сих пор не связался с ее наследниками? У Патриции остались две дочери, обеим было уже за тридцать. Они были ее законными наследницами, если завещание не предусматривало иного.
– Я думаю, реальная проблема – в исходных нарушениях валютного законодательства, – сказал Шеф. – Предположим, этот самый Сорель выложил все, что знал. Тогда федералы думают, что деньги поступали в Швейцарию в несколько приемов в разные дни. Значит, нам нужен документ, который опровергает это. Документ, который подтверждает, что ты отдал все деньги Патриции, когда она была еще в Штатах. Нам нужны письменные показания под присягой от кого-нибудь, кто своими глазами видел, как ты передавал деньги Патриции на территории США. Тогда, если правительство захочет доказать, что все было иначе, мы достанем нашу бумажку и скажем: «Вот! Полюбуйтесь! У нас тоже есть свидетели!»
Немного подумав, он добавил:
– И все-таки мне не нравится этот вопрос с завещанием. От него дурно пахнет. Как все-таки жаль, что Патриции нет в живых. Было бы просто отлично, если бы мы могли привезти ее в суд и она сказала несколько нужных слов этим федералам.
– Ну, я не могу воскресить Патрицию из мертвых, – пожал я плечами. – Но, держу пари: я смогу уговорить мать Надин поставить свою подпись на показаниях, в которых она подтвердит, что она своими глазами видела, как я передавал деньги Патриции на территории Соединенных Штатов. Сьюзен ненавидит правительство, к тому же я всегда был к ней очень добр. Да и терять ей нечего, так ведь?
Шеф согласно кивнул:
– Да, было бы очень хорошо, если бы она согласилась на это.
– Согласится, – уверенно сказал я, стараясь не думать о том, как отреагирует на все это Герцогиня. – Завтра же поговорю с ней. Мне сначала нужно все обсудить с Герцогиней. Но даже если у меня тут все получится, остается вопрос с завещанием. Было бы странно, если бы она не захотела оставить деньги своим дочерям…
Неожиданно меня осенило.
– А что, если мы сами свяжемся с ними и расскажем о наследстве? Что, если мы отправим за ними самолет и привезем их в Швейцарию, чтобы они заявили права на наследство? Для них это будет все равно что сорвать джекпот в лотерее. Я могу попросить Роланда составить новое завещание, в котором будет сказано, что деньги, которые одолжил Патриции я, должны ко мне и вернуться, но все проценты по вкладам принадлежат ее детям. Если они, вернувшись домой, задекларируют деньги в Британии, то каким образом правительство США сможет обвинить меня в том, что эти деньги мои?
– Вот теперь твоя башка снова начала варить! – одобрительно улыбнулся Шеф. – Считай, ты уже выиграл. Если нам удастся все провернуть как надо, ты будешь чист. У меня в Лондоне есть дочерняя фирма, через которую мы сможем вернуть деньги, так что все будет под нашим контролем. Ты получишь обратно свои первоначальные вложения, на детей Патриции прольется неожиданный золотой дождь в пять миллионов долларов, и мы сможем спокойно жить дальше.
Я улыбнулся и сказал:
– Этому Коулмэну придется утереться, когда он узнает, что дети Патриции заявили права на наследство. А то, держу пари, он уже чувствует вкус нашей крови на губах.
– Вот тут ты прав, – кивнул Шеф.
Пятнадцать минут спустя я поднялся в спальню и увидел там Герцогиню. Она сидела возле столика, листая каталог, но по ней было видно, что одежда ее сейчас не интересует. Она выглядела роскошно. Идеально уложенные волосы, коротенькая белая шелковая сорочка, такая тонкая, что окутывала ее тело, словно утренний туман. На ней были белые туфли-лодочки с открытым мыском на высоком тонком каблуке и с сексуальным тонким ремешком вокруг щиколотки. И больше ничего. Свет в спальне был приглушен, лишь дюжина горящих свечей отбрасывала мягкий оранжевый отсвет.
Увидев меня, Герцогиня подбежала ко мне и осыпала горячими поцелуями.
– Ты сейчас такая красивая, – сказал я, долго целуя Герцогиню и вдыхая ее запах. – Нет, ты всегда красивая, но сегодня вечером просто невероятно хороша. Сказочно хороша!
– Ну, спасибо! – игриво промурлыкала Герцогиня. – Я рада, что ты так думаешь, потому что я только что измеряла температуру… в общем, у меня овуляция. Надеюсь, ты готов, потому что сегодня тебе предстоит поработать, мой господин…
Гм… но у этой медали, в общем-то, две стороны. С одной стороны, насколько может рассердиться на своего мужа женщина, готовая зачать от него ребенка? Я хочу сказать, Герцогиня действительно хотела второго ребенка, поэтому могла отложить свой гнев ради продолжения рода. Но, с другой стороны, может и взбеситься, наденет халат и уйдет в свою спальню. И что мне тогда делать? После наших бурных и страстных поцелуев в моих чреслах бушевало настоящее цунами.
Упав на колени, я прижался к ее бедрам, обнюхивая их, словно кобель суку во время течки.
– Мне нужно кое-что тебе рассказать, – пробормотал я.
– Так идем в постель, – хихикнула она. – Там и поговорим.
Секунду я размышлял над ее словами, и постель показалась мне вполне подходящим местом. По правде говоря, Герцогиня была не сильнее меня, просто она умело пользовалась разными рычагами давления, но в постели это не имело большого значения.
В постели я лег прямо на Герцогиню, завел руки под ее шею и стал страстно целовать в губы, жадно вбирая в себя всю ее, без остатка. В этот момент я любил ее так сильно, как просто не бывает.
А она, запустив пальцы в мои волосы, нежно перебирала их, ласково оттягивая назад.
– Что случилось, малыш? – тихо спросила она. – Зачем к нам приходил Дэннис?
Как же она отреагирует? Спокойно или гневно? И тут меня осенило: зачем ей вообще говорить об этом? Ну конечно, я просто подкуплю ее мать! Какая замечательная идея! Волк снова атакует! Сьюзен давно намекала, что ей нужна новая машина. Значит, завтра мы с ней поедем покупать новую машину, а потом я незаметно заведу речь о фальшивых показаниях за ее подписью:
«Послушай, Сюзанна, ты замечательно выглядишь в этом новом кабриолете. Кстати, не могла бы ты поставить вот на этой бумажке свою подпись? Да-да, вот тут, внизу. И еще здесь.
Что значит фраза «осведомлена о наказании за лжесвидетельство»? Ну, это просто такая юридическая формальность, не стоит даже обращать внимания. Просто поставь свою подпись… Хорошо-хорошо, если тебе вдруг все же предъявят обвинение, вот тогда все и обсудим… Ага, спасибо тебе большое!»
Потом я заставлю Сьюзен поклясться, что она сохранит все в тайне, и тогда мне останется только молиться, чтобы она не проболталась дочери.
Улыбнувшись своей прелестной Герцогине, я ответил:
– Ничего особенного. Дэннис будет аудитором у Стива Мэддена, вот мы и обсуждали кое-какие дела. Да бог с ним! Я хочу сказать тебе, что я так же сильно хочу еще одного ребенка, как и ты. Ты лучшая мать на свете, Надин, и лучшая жена. Я так счастлив быть твоим мужем!
– Ах, как это хорошо, как приятно, – сладким голосом пропела она. – Я тоже люблю тебя. Давай же скорей займемся любовью, милый!
Так мы и сделали.
Часть IV
Глава 30
Прибавление в семействе
15 августа 1995
(9 месяцами ранее)
– Ах ты, ублюдок! – вопила Герцогиня, распростертая на родильном столе Еврейской больницы Лонг-Айленда. – Твоих ведь рук дело! Наш сын вот-вот появится на свет, а ты стоишь, точно столб бесчувственный! Ну, я из тебя душу вытрясу, дай только со стола слезть!
Во сколько это случилось, в десять? Или в одиннадцать? Кто знает?
Как бы там ни было, именно в этот момент я вырубился – потерял сознание в самый разгар родов. Забавно, но я остался стоять, правда, согнулся практически вдвое, уронив голову между ее ляжками, которые в настоящий момент покоились на специальных подставках. Очнулся я, когда кто-то грубо потряс меня за плечо.
– С вами все в порядке? – Голос доктора Бруно донесся до меня как будто с другого конца света.
«Господи», – хотел прошептать я, но не смог. На меня вдруг навалилась свинцовая усталость. Из-за кваалюда я с утра чувствовал себя как выжатый лимон, хотя, сказать по правде, я бы и без него вырубился. В конце концов, роды – чертовски изматывающая процедура, и не только для жены, но и для мужа – но женщины как-то умудряются справляться с такими делами гораздо лучше нас, мужчин.
С того памятного вечера при свечах прошло три триместра – жизнь Богатых и Никчемных шла своим чередом, Сьюзен все так же пользовалась полным моим доверием, а дети тетушки Патриции перебрались в Швейцарию и продолжали требовать свое наследство. Как я сильно подозревал, за всем этим стоял агент Коулмэн – последнее, что я о нем слышал, это как он в одно прекрасное утро заявился к Кэрри Чодош и стал грозить, что подаст на нее в суд и отберет у нее сынишку, если она не согласится сотрудничать. Но сказать подобное мог только человек, дошедший до последней степени отчаяния. Кэрри, как и следовало ожидать, оказалась на высоте – велела агенту Коулмэну поцеловать себя… ну, вы поняли куда.
К тому времени, как первый триместр плавно перешел во второй, «Стрэттон» уже шла ко дну – отстегивать мне по миллиону в месяц им было уже не под силу. Правда, я этого ожидал, поэтому отреагировал довольно спокойно. Кроме того, оставались ведь еще «Билтмор» и «Монро Паркер», а они обе выложили мне по миллиону за сделку. К тому же «Стив Мэдден Шуз» должна была смягчить удар. Мы со Стивом едва-едва справлялись с заказами от крупных универмагов, а разработанная Эллиотом программа работала как зверь. В нашем распоряжении уже было пять магазинов, и мы рассчитывали в течение следующего года открыть еще пять. Помимо этого мы зарегистрировали название в качестве торговой марки – сначала на ремнях и сумках, а скоро она должна была появиться и на спортивной одежде. И, что самое главное, Стив постепенно научился делегировать полномочия, и мы с ним были уже на полпути к тому, чтобы создать команду первоклассных менеджеров. Полгода назад Гэри Делука уговорил нас перенести склад в Южную Флориду и оказался прав. Идея себя оправдала. Джон Базиле был занят по уши, разгребая поступавшие к нам от универмагов заказы, так что приступы ругани, которым он и был обязан своему прозвищу, больше напоминали добродушное ворчание.
Дела у Сапожника шли в гору – хоть и без помощи «Стив Мэдден Шуз». Он крутился как белка в колесе, и в этой бешеной погоне за богатством «Стив Мэдден Шуз» была символом его будущего. Меня это не особо волновало. Мы со Стивом давно уже стали не разлей вода, даже тусовались вместе. Зато Эллиот все крепче подсаживался на наркоту – скатывался все ниже и ниже в бездну долгов и отчаяния.
В самом начале третьего триместра Герцогини мне прооперировали позвоночник, но снова неудачно – в результате стало даже хуже, чем было. Может, я это заслужил, поскольку, проигнорировав советы доктора Грина, предпочел довериться местному костоправу с весьма сомнительной репутацией, который убедил меня ограничиться «минимально инвазивной» процедурой под названием «чрескожное удаление межпозвонкового диска». В конце концов боль в левой ноге стала не просто мучительной, но еще и непрерывной. Единственным моим спасением, как и следовало ожидать, стал кваалюд – беда только в том, что от него у меня заплетался язык, и я то и дело отключался, что все сильнее раздражало Герцогиню.
Однако к этому времени она уже настолько привыкла к положению жены, которая полностью зависит от мужа, что не знала, как из этого положения выбраться. А со всеми этими деньгами, которые сыпались на нас со всех сторон, особняками, яхтой, со всеобщим заискиванием и безудержной лестью, которыми сопровождалось любое наше появление в универмаге, ресторане да и вообще везде, было совсем несложно убедить себя, что все отлично.
И вдруг… ужасное жжение у меня под носом. Нюхательные соли!
Вздрогнув, я резко дернулся, вскинул голову и… прямо у меня перед глазами снова была рожающая Герцогиня – ощущение было такое, словно ее гигантская «киска» с презрением взирает на меня.
– С вами все в порядке? – осведомился доктор Бруно.
– Да, доктор Бруно, все нормально, – я сделал глубокий вдох. – Просто при виде крови слегка закружилась голова. Сейчас плесну в лицо водой и приду в себя, – кое-как ворочая языком, невнятно пробормотал я. Извинившись, я кинулся в ванную, поспешно нюхнул кокса и бегом вернулся в родильную палату, чувствуя себя заново родившимся.
– Ну, все в порядке, – объявил я, радуясь, что язык у меня больше не заплетается. – Давай, Надин! Не сдавайся!
– Я с тобой после поговорю! – прорычала она.
И она начала тужиться – закричала, потом еще поднатужилась, скрипя зубами, и вдруг произошло чудо: ее влагалище расширилось до таких размеров, что туда смог бы протиснуться средних размеров «фольксваген», и хлоп! – появилась головка, к моему изумлению покрытая легким пушком влажных темных волос. Вслед за нею потоком хлынули воды, и через мгновение я увидел крошечное плечико. Доктор Бруно, отпихнув меня в сторону, ухватил тельце моего сына, легонько повернул его, и малыш выскользнул наружу.
– Уаааааааааа! – услышал я.
– Десять пальчиков на ногах, десять на руках! – улыбаясь до ушей, объявил доктор Бруно, положив новорожденного на живот Герцогини. – Имя ему уже придумали?
– Да, – с сияющим видом объявила Герцогиня. – Картер. Картер Джеймс Белфорт.
– Замечательное имя, – закивал доктор Бруно.
Доктор Бруно был настолько любезен, что великодушно забыл о моей позорной слабости и позволил мне перерезать пуповину. Смею надеяться, я неплохо справился. Видимо, этим я снова завоевал его доверие, потому что доктор, кашлянув, объявил:
– Ладно, а теперь самое время папаше подержать на ручках своего сыночка, пока я займусь его мамочкой, – и с этими словами он протянул мне моего новорожденного сына.
К глазам подступили слезы. У меня сын. Мальчик! Волчонок с Уолл-стрит! Чэндлер была очаровательной крошкой, и вот теперь судьба подарила мне шанс полюбоваться очаровательным личиком моего сына. Затаив дыхание, я опустил глаза и… какого дьявола?! Он выглядел ужасно! Крошечный, весь какой-то сморщенный, с заплывшими глазками. Ну, вылитый цыпленок, только какой-то тощий, словно недокормленный.
Должно быть, Герцогиня заметила выражение ужаса у меня на лице, потому что кинулась меня успокаивать.
– Не волнуйся, дорогой. Не все дети появляются на свет такими же ангелочками, как Чэндлер. Наш сынок просто немного недоношенный. Ты глазом не успеешь моргнуть, как он станет таким же красавчиком, как его папочка.
– Ну, надеюсь, что со временем он станет похож на свою мамочку, – хмыкнул я, ничуть не покривив при этом душой. – Если честно, меня не волнует, на кого он будет похож. Знаешь я уже сейчас люблю его так сильно, что мне плевать, если у него будет нос размером с банан, – Любуясь сморщенным, но от этого ничуть не менее совершенным личиком моего сына, я вдруг поймал себя на мысли, что Бог, наверное, все-таки есть, потому что подобное чудо не могло произойти случайно. А то, что плодом нашей любви стало появление на свет этого совершенного крошечного живого существа, было настоящим чудом.
Наверное, я таращился на него довольно долго, потому что очнулся я только услышав, как доктор Бруно охнул.
– Господи, помилуй, у нее кровотечение! Быстро готовьте операционную! Анестезиолога сюда! – медсестру после этих слов будто ветром сдуло.
Взяв себя в руки, доктор Бруно уже более спокойным тоном продолжал, обращаясь к Герцогине:
– Ладно, Надин, у нас небольшая проблема. У вас, по-видимому, не отделилась плацента. Что означает, дорогая, что ваша плацента, скорее всего, вросла в стенки матки. Если немедленно ее не извлечь, вы можете потерять много крови. Ну, а теперь, не волнуйтесь, я собираюсь вас почистить. Не бойтесь, я осторожно… – доктор умолк, словно стараясь подобрать подходящее слово, – но если ничего не получится, у меня не останется другого выхода, кроме как прибегнуть к гистероэктомии.
Я открыл было рот, чтобы сказать жене, что люблю ее, но не успел – в родильную палату ворвались две медсестры, переложили ее на каталку и куда-то покатили. Доктор Бруно рысцой бросился за ними. Уже взявшись за ручку двери, он, видимо, вспомнил обо мне.
– Не волнуйтесь, я сделаю все возможное, чтобы сохранить вашей жене матку, – торопливо сказал он. И пулей вылетел за дверь, оставив нас с Картером вдвоем.
Опустив глаза, я посмотрел на своего новорожденного сына и заплакал. Что с нами будет, если я потеряю Герцогиню? Как я смогу без ее помощи поднять двух детей? Ведь она для меня все. Даже хаос, который я называл жизнью, целиком и полностью зависел от нее, поскольку у Герцогини был дар все улаживать. Я глубоко вздохнул и попытался взять себя в руки. Нужно было держаться – ради сына, ради Картера Джеймса Белфорта. Я вдруг поймал себя на том, что расхаживаю по комнате, машинально укачивая на руках малыша и умоляя Всевышнего спасти Герцогиню, вернуть ее мне живой и здоровой.
Не прошло и десяти минут, как вошел доктор Бруно. Улыбаясь во весь рот, он прямо с порога объявил:
– Ну, нам удалось удалить плаценту. Держу пари, вы никогда не догадаетесь, как.
– И как же? – спросил я, ухмыляясь, как последний дурак.
– Позвали одну из наших девушек-интернов, у которой ручки как у десятилетней девочки. Ей удалось ввести руку в матку вашей жены и аккуратно извлечь плаценту по частям. Настоящее чудо, Джордан. Благополучно извлечь плаценту удается крайне редко, и эта процедура очень опасна для роженицы. Но сейчас уже все позади. Поздравляю вас – скоро получите совершенно здоровую жену и совершенно здорового сына.
Так сказал мне на прощанье доктор Бруно, Король Сглаза.
Глава 31
Радости отцовства
На следующее утро мы с Чэндлер, уединившись в спальне, погрузились в жаркие дебаты. Говорил в основном я, а она сидела на полу, играя с разноцветными кубиками. Я пытался убедить ее, что прибавление, случившееся в нашем семействе, пойдет ей на пользу, что наша жизнь станет еще лучше, чем раньше.
Глядя на своего маленького ангела, я улыбнулся.
– Послушай, тыковка, у тебя такой очаровательный маленький братик, ты сразу его полюбишь. Только подумай, как тебе будет весело играть с ним, когда он немного подрастет. Ты ведь старшая, так что станешь им командовать. Здорово, верно?