– Я ничего не поняла, Данаш. Что видеть и что чувствовать?
– Просто мне будет больно, – равнодушно так сообщил хаш-эд, глядя куда-то в сторону. – Вообще-то, мне будет очень больно. Но другого варианта я не вижу.
Сердце ведуньи, только что грозящее порвать горло, ухнуло в пятки.
***
Тихо скрипнула дверь, как ворох осенних листьев зашуршал подол платья. Или, может, это был фартук? Вроде бы их обычно крахмалили? Да без разницы.
– Мне передали, что со вчерашнего дня вы не съели ни кусочка.
Ирраш молчал, таращась в потолок. В смысле, он надеялся, что смотрит именно в потолок. Что ещё могло быть над ним? Хотя, у кровати вполне мог иметься полог.
Разговаривать он ни с кем не желал. Просто боялся, что не выдержит и сорвётся-таки на истерику в духе: «Дайте мне нож – мне жизнь не мила!». А такие выступления выглядят уж вовсе жалко. Впрочем, сложно придумать нечто более убогое, чем он сам. Поэтому лучше закончить со всем по-тихому. Конечно, сдохнуть от жажды – это в духе романтичных барышень. Но ему выбор предоставить забыли.
Правда, вытерпеть и не сорваться, не потребовать воды оказалось невероятно сложно. Восстанавливающее и здоровое,в общем-то, тело настоятельно требовало подпитки. Вопли и судороги пустого желудка и пересохшего горла игнорированию поддавались хуже, чем боль. Но упрямство пока побеждало. И, насколько шавер помнил чужие рассказы, в конце концов, должно наступить отупение и равнодушие. Значит, нужно просто дождаться этого счастливого момента.
– Я понимаю, вам сейчас нелегко. Но отчаиваться рано. Вполне возможно, что зрение ваше восстановится. И даже если этого не случится, жизнь не заканчивается… – унылой волынкой загудела сиделка.
Слушать её курлыканье, пожалуй, было сложнее, чем терпеть стоны желудка, нежно обнявшего позвоночник.
– Сделай доброе дело, отвали! – без энтузиазма огрызнулся демон.
– Вот как раз это и будет злым делом, – отозвалась блаженная. – А зла и без меня в этом мире хватает. Всё же, попробуйте услышать. Потерять зрение не значит, что вы больше ни на что не способны. Тьма вам дала много возможностей…
– Знаешь, что делают с искалеченными животными?
Ирраш и сам не слишком хорошо понимал, зачем он девице отвечает. И ёжику понятно, что в данной ситуации дешевле отмолчаться, даже не огрызаться. Рано или поздно, но ей надоест проповедовать и она слиняет. Но вот отвечал же. Хотя это тоже смотрелось жалко.
– Подозреваю, что вы имеете в виду, – спокойно ответила настырная девица. – Но у меня был пёс. Ему в драке перебили ногу, и с тех пор Арч ходил на трёх лапах. Но это нисколько не мешало ему быть самым надёжным и преданным защитником, какого представить себе можно. И эффективным. Однажды он меня от волка спас.
– Я шавер, а не собака! – рыкнул демон.
– Имеете в виду, что вы кот, а не пёс? – может и показалось, но в её голосе появилось здоровое ехидство.
Подмётки мягких башмачков прошелестели по каменному полу, негромко скрипнуло кресло, снова зашуршали юбки или Тьма знает что ещё. Тихо зажурчала жидкость, наливаемая в бокал. От этого звука у демона внизу живота всё в узел завязалось.
– Знаете, я читала одну забавную книгу. «Жизнеописание шаверов, их нравов и обычаев». Метра Краша, если я не ошибаюсь. Слышали о такой?
Ирраш промолчал. Библиографические изыскания в данный момент его интересовали мало. Хотя упомянутый труд был интересен. Прежде всего, тем, как он в руки его сиделки попал. Совет родов сделал всё возможное, чтобы эту книженцию никто и никогда не только не читал, но и в глаза не видел. Слишком много в ней правды понаписал больной на всю голову Краш.
– Так вот. Сопоставив почерпнутую оттуда информацию, нежелание сообщать кому-либо о вашем местонахождении и отказ от еды, я делаю вывод, что вы банальный трус, – спокойно закончила девица и отхлебнула из бокала.
Демону показалось, что ему и слух начал изменять. В этой жизни его по-разному именовали, бывало, что даже и заслужено. Но вот слышать в свой адрес обвинения в трусости ещё не доводилось. До такого никто недодумывался.
– Нет, вы не ослышались. Я сказала, что вы просто трус. Причём боитесь вы собственного страха. Я не возьмусь судить о первопричине. Возможно, вас пугает то, что ваш хаш-эд отвергнет калеку. Возможно, напротив – примет из жалости. Но благодаря именно этому страху вы боитесь даже встретиться с ним. Поэтому решили просто сбежать. И, конечно, Тьма – самое надёжное укрытие. Там вас точно никто не найдёт.
– Ты ничего не понимаешь…
– Вполне может быть, что я действительно ничего не понимаю, – спокойно перебила его девчонка, – ни в вас, ни в ваших отношениях с лордом, кем бы он ни был. Ни в отношениях шаверов и хаш-эдов вообще. Мне самой кажется, что эта теория импринтинга и обязательного поиска своего «хозяина» притянута за уши. Сколько не сильны в нас инстинкты предков, всё же от животных ушли мы достаточно далеко. Могу перефразировать: вы боитесь стать ненужным, бесполезным и вызывающим жалость существом.
– Да пошла ты…
– Я-то пойду, – бокал деликатно звякнул о деревянную поверхность стола, – только вы от этого смелее не станете.
– Я шавер! Воин! Мужчина! Я не могу быть ни на что не способным калекой! Слабым не место в этой грёбанной…
Ирраш, в порыве страсти даже приподнявшись на кровати, орал едва ли не с пеной у рта. И тихо удивлялся сам себе: чего орёт, зачем? Просто натуральная истерика в стиле всё тех же нежных барышень. Ещё одна составляющая его новой реальности?
– Ну, пока я не вижу ни одного, ни второго, ни третьего, – спокойно ответила сиделка, дождавшись, пока он проорётся и обессиленно откинется на подушку. – В данный момент вы просто больной, который оказался в совершенно неожиданных условиях. Поверьте, таких я повидала немало. И ничего нового вы мне не продемонстрировали.
– Ты тоже ведунья,что ли? – спросил шавер, в общем-то, ответом особо не интересуясь.
– Нет,к сожалению. Даже и не лекарь. Просто я одна во всей округе хоть как-то могу лечить. Спасибо прадеду, от него осталась очень большая библиотека. Он как раз лекарем был.
– Ну и что ты предлагаешь, не лекарь?
Ответ и на этот вопрос Ирраша не слишком интересовал. Просто очень хотелось от девчонки избавиться. А вопли и угрозы на неё не действовали. Пусть уж выложит всё, что собиралась – и уматывает.
– Научится жить по новым условиям. Ещё раз говорю: Тьма вам от рождения дала не только зрение, но и множество других чувств. И вам повезло, вы не родились слепым. Значит, научиться ориентироваться будет гораздо проще. Вы же знаете, как всё выглядит.
Снова скрипнуло кресло, зашуршали юбки, и девушка присела на край кровати, натянув одеяло. И сунула в его руки что-то довольно тяжёлое и прохладное.
– Попробуйте догадаться, что это.
Для определения шаверу и пяти секунд не понадобилось.
– Груша, – фыркнул он.
– Точно, груша. Вы это даже на ощупь поняли. Но ведь есть ещё запах, вкус. Попробуйте- попробуйте!
Узкая ладошка подтолкнули его пальцы с зажатой грушей к лицу. Ирраш, чувствуя себя полным идиотом, послушно понюхал и кусанул гладкий бок, задумчиво жуя. Вкус действительно ощущался как-то по-иному. Острее, что ли?
Глотнув, демон едва не подавился. И расхохотался. Желудок, в который ухнул несчастный кусочек, взбунтовался и взвыл дурниной, активно демонстрируя, что его может успокоить только полноценный обед. А на все решения хозяина ему глубоко начхать.
Шавер не без удовольствия откусил от груши ещё один кусок.
– Хитрости лекарского дела и выхаживания больных? – ехидно поинтересовался он.
– Не без этого, – спокойно согласилась девушка. – Как говорит наш мельник: «Без обмана барыша не получишь!». Но до обеда придётся потрудиться. Это вам в наказание. А теперь попробуйте определить, где дверь. Тут сквозняк, поэтому найти её несложно.
– Там, – почти сразу указал демон, дожёвывая остатки фрукта.
О наличии двери ему сообщил не только сквозняк, но и тихое поскрипывание плохо смазанных петель. Оказывается, он этот звук всё время слышал, только внимания на него не обращал.
Глава седьмая
Глава седьмая
«Не понимаю я тех, кто не может признать собственные ошибки.
Вот я бы легко мог признать свои ошибки. Конечно,
если бы их когда-нибудь делал»
(Из наблюдений императора Нахшона II)
– Я не понимаю, зачем это всё… – простонала ведунья.
Несмотря на жару и духоту, её колотил озноб. Пот тёк по спине едва не ручьями, но влажные дорожки тут же в лёд превращались, и дрожь пробирала до позвоночника. Хотя в помещении вполне реально дышать было нечем. В крохотный квадратный зальчик со стенами едва ли в пятнадцать шагов длинной, набилось слишком много народа: жрец, его помощники числом в пять шаверов, семь членов совета старейшин, Дан, Арха, и Адин с Шаем. А помещение освещало десять светильников, невыносимо воняющих горелым маслом и нагретой медью.
Впрочем, пахло тут вообще отнюдь не розами. И к запаху светильником примешивалась едва уловимая, но дико раздражающая вонь плохо замытой и успевшей разложится крови. А чёрные стены, потолок и пол, выложенные отполированными до зеркального отражения базальтовыми плитами, давили. Когда кто-то двигался, создавалось полное ощущение, что и стены шевелятся.
Впрочем, здесь всё было чёрным и зеркальным. Каменные кресла старейшин, статуя Тьмы, в нарушении всех канонов изображающая не абстрактный провал, а женщину, закутанную в покрывала и с закрытым лицом. И алтарь отражал тёмным зеркалом. От простого куба в рост взрослого демона несло почти ощутимой жутью.
– Арха, я понимаю, для тебе это тяжело. Но, поверь, если бы существовал другой способ отыскать Ирраша…
Адин, стоявший за спиной девушки, в этой черноте казался настоящим привидением. И дело не только в его светлых волосах. Лицо демона запросто могло поспорить цветом с простыней. Правда, и Шай, вроде бы небрежно привалившийся к стене, выглядел ничуть не румянее. Вряд ли гвардейцев донимала духота. Скорее уж они гораздо лучше Архи понимали, что тут происходить будет.
– Я не об этом говорю. Честно, для того чтобы ушастого найти, сама сделаю что угодно. Но это дичь какая-то!
– Не дичь, – отозвался Шай непривычно резко. Кстати, от его вечной улыбки тоже ни следа не осталось. – Это как раз и есть «всё что угодно».
– Просто шаверы придерживаются начального канона, – пояснил Адин, искоса глянув на блондина и, кажется, послав ему какой-то только им двум понятный сигнал. – И именно благодаря своим традициям, они могут практически общаться с Тьмой.
– Но хаш-эды же тоже могут? – голос у ведуньи не только дрожал – она ещё и гласные жалобно тянула.
И ничего с этим поделать не могла. Хотя стоило бы и собраться. Ради Дана – точно стоило. Не хватало только чтобы он за неё переживал.
– Нет, не могут, – поморщился синеглазик, – она им даёт определённые силы и умения, но не ответы.
– Да какие каноны стоят того, чтобы мучить?! Неужели нельзя по-другому?
– Десять раз сказано, что нельзя! – рыкнул Шай, которого ведунья, кажется, всерьёз раздражала.
– Арха, такое поклонение Тьме, как у шаверов, требует жертв – крови и боли. Именно их и никак иначе.
– Ну, так давайте барана зарежем! – проскулила ведунья, глядя на голого по пояс Дана, с деловитым видом обсуждающего что-то со жрецом. – Будет и кровь, и боль. Да ещё мясо пожарить можно.
– Это не жертва, а откуп, – терпеливо пояснил Адин. – Тьма же требует именно жертвы. И для поиска нужен тот, кто сильнее всего связан с Иррашем. Почему это так, я сказать не могу, не жрец. Но условия именно таковы.
Шай открыл было рот, видимо, собираясь что-то возразить, но Адин его перебил.
– Я сказал «связан». То есть, связь должна работать в обе стороны! – рявкнул ивтор так, что ведунья даже шарахнулась от него.
Рявкающий синеглазик для и без того вибрирующих нервов был слишком болезненным впечатлением.
– Да заканчивай цыклиться, – рыкнул в ответ Шай. Лекарка заметила, что его ладони, сунутые подмышки, сжаты в кулаки. Оба демона выглядели готовыми вцепиться друг в друга, – я вообще этот вопрос трогать не собирался! Прекращайте воду толочь. Все так, а не иначе. И закроем тему. А Арху я серьёзно предлагаю просто вырубить и не устраивать пляски с бубнами.
– Понимаешь ли, девочка, – зашелестел над ухом какой-то потусторонний голос, – тут мы сталкиваемся с исконно демоническим понятием «моё».
Ведунья отпрянула, налетев на Адина.
– Не пугайся. Я тебе зла не причиню.
Говорящий оказался не призраком и не воплощением Тьмы, а всего лишь шавером. Наверное, одним из старейшин. Но выглядел он так, словно мог лично наблюдать Великий Исход.
Старик усмехнулся, продемонстрировав розовые и гладкие, без единого намёка на зубы, дёсны. Несмотря на его слова, испуг лекарки этому допотопному монстру явно пришёлся по душе. Арха, несколько резковато, выдернула плечо, за которое её придержал Адин, и выпрямилась.
– Я и не боюсь, – ответила ведунья, вытирая вспотевшие ладони о платье.
Хорошо, что под покрывалами это можно было сделать незаметно.
– Люблю смелых девочек, – мерзко хихикнул старикан. – Но мы говорили о том, что демоны вкладывают в понятие «моё». Поверь, для них это значит очень и очень многое. Они же жуткие собственники, демоны-то. Как дети с погремушками, честное слово. Никогда не пробовала у младенца его игрушку отобрать? Такую истерику учинит! Вот и эти так же. «Моя вещь», «мой друг», «моя женщина». Всё, что они называют «ближним кругом». А, по сути, это просто то, что они своим считают. То есть, принадлежащим лично им.
– Вы так говорите, как будто сами к демонам не принадлежите, – буркнула Арха, не найдя более подходящего ответа.
Ценности в этой лекции о демоническом понятии собственности она не видела. Особенно сейчас.
– Я настолько стар, дитя, что меня и к живым-то причислить сложно! – снова хихикнул старик. – Но обо мне неинтересно. Гораздо интереснее казус, который мы с тобой в данный момент наблюдаем. Хаш-эд считает, что наш господин принадлежит ему. Значит, он и отвечает за Ирраша. А тут – незадача какая! – недоглядел. Поэтому он костьми ляжет, сделает что угодно, но вернёт себе погремушку. Причём чем болезненнее будет возврат, тем лучше. Наказание такое за невнимательность. И никому он не позволит встать между собой, своей собственностью и этим самым наказанием.
– Странная какая-то логика…
Лекарка, сама того не замечая, придвинулась к Адину. И совсем не протестовала, когда он её за плечи приобнял.
– Так-то не у меня, а вот у этих вот юношей! – шавер снова продемонстрировал свои пустые дёсны. – Но всё ещё интереснее. Потому что вот эти двое светлоголовых полагают, будто и наш господин, и этот благородный хашэд также принадлежат им. Эдакая круговая принадлежность, сказал бы я. То есть, честь спасти Ирраша должна принадлежать этим благородным воинам, а не твоему мужчине. Но поскольку они подчиняются ему, то и мявкнуть не решаются. А с другой стороны, то, что он приносит себя в жертву, им как ножом по… уязвимому месту. Как же! Погремушку ломают! Вот и злимся, вот и шипим друг на друга. А Тьма-то наслаждается, глядючи, как они на сковородке жарятся. Тут не одна, а сразу четыре жертвы. Думаю, твои мучения ей тоже по вкусу придутся. Так что, ответит она, даже и не сомневайся.
– Не может быть Тьма такой жестокой, – пробормотала ведунья.
Нет, конечно, Та, Из Которой Вышли – не нянька любимая, булки с вареньем не подаст. Да и обижена она на детей своих за то, что Её покинули. Потому и встречает неласково. Но наслаждаться бессмысленными мучениями даже Она не способна.
– Так, а где ты тут, дитя моё, жестокость видишь? – удивился старикан, вздёрнув лохматые, похожие на гусениц брови едва не на морщинистую макушку. – Знаешь, в чём главная сложность, что Света, что Тьмы? Скука – бесконечная и такая же вечная, как и они сами. Одно и есть развлечение – играться своими созданиями, как ребятёнок куклами. И Тьма ещё по совести поступает. Она всегда выбор оставляет и цену озвучивает чётко. Хочешь – плати, не хочешь – не плати, никто тебя не неволит. Вот Свет, тот и вовсе не знает, что такое свобода выбора.
Арха промолчала, не зная, что и ответить. Да она уже всерьёз начала сомневаться, так ли ценны ответы. Хоть какие-нибудь.
***
Ритмичные звуки барабанов, на которых помощники жреца начали выстукивать ритм, странно походили на стук двух сердец. Одно большое, гулкое, бьющееся спокойно и размеренно. Второе – поменьше – напряжённое, нервное всё ускоряло свой ритм. Это биение действительно наполнило крохотное помещение, как горох коробку – плотно, до самых краёв, не оставляя пустого пространства. Звуки отдавались внутри, в костях, под черепом, заставляли вибрировать мышцы. И вынуждая собственное сердце стучать в унисон с маленьким барабаном. От этого начинала кружиться голова, зрение переставало фокусироваться, а дым от масляных светильников и зажжённых лампад с фимиамом принимал гротескные, пугающие формы.
Арху буквально колотило от озноба. Не помогал даже Адин, крепко почти до боли, обхвативший её плечи. И при этом снизу живота горячей волной поднималось дикое, безумное возбуждение. Лекарка едва сдерживалась, чтобы не оскалиться и не начать утробно рычать, угрожая кому-то. Как будто на неё надвигалась опасность и неведомого врага необходимо отпугнуть, отогнать. Мужчины, находившиеся в зале, себя не сдерживали. И гулкий, низкий, нутряной рык резонировал от стен и потолка: «Прочь! Не подходи!».
Спокойными, по крайней мере, внешне, остались только Адин, Шай и жрец. А ещё Дан.
Он подошёл к алтарю, улёгся на него, повозился, как будто устраиваясь поудобнее. Сам сунул растянутые крестом руки в оковы, что-то сказал служителю Тьмы. На Арху он не смотрел – их глаза даже не встретились ни разу. Но так остро ведунья его ещё никогда не чувствовала. Она словно раздвоилась: одна осталась стоять, трясясь, как будто на неё лихорадка напала. А вторая была близко-близко к Дану. Может, даже прильнула, прилипла к его слегка поблёскивающей от испарины коже.
– Арха, закрой глаза, – перекрывая рокот барабанов, почти крикнул ей в ухо Адин.
Лекарка только головой упрямо мотнула. Ей было глубоко плевать на собственные чувства и ощущения. Но Дан раз десять сказал: ему станет легче, если девушка не почувствует боль хаш-эда. А раз ему легче, то она должна выдержать, чтобы там не происходило. Не так многое от неё и требовалось. Просто показать, будто с ней полный порядок и ничего особенного не происходит.
Но реальность, как обычно, ткнула, посмеиваясь, носом в собственные заблуждения. Старательно так ткнула, до кровавых соплей.
Ритм маленького барабана всё ускорялся и ускорялся, превращаясь в настоящую тахикардию дроби. А вот «большое» сердце по-прежнему билось размеренно и спокойно, словно даже удовлетворённо. Жрец обходил алтарь с распятым на нём Даном по кругу, медленно, вычерчивая в воздухе символы, поднимая и опуская бронзовый, тускло отблёскивающий в свете масляных ламп кинжал, похожий на большой коготь. Служитель приговаривал, то ли урча, то ли мурлыкая, изредка срываясь на рык. На жертву он как будто и внимания не обращал.
Только в какой-то миг метнулся тенью в сторону, запрыгивая на алтарь – и резанул демона по груди. И тут же спрыгнул, замер, пригнувшись, сторожко, посверкивая глазами из-под распущенных волос глядя на хаш-эда.
Дан вздрогнул, но скорее от неожиданности, чем от боли. Руки его напряглись, вены вздулись, пальцы сжались в кулаки. Но в следующее мгновение демон расслабился, лёг спокойно.
Арха, глядя на порез, стремительно набухающий бахромой ярких капель, не чувствовала вообще ничего. Её по-прежнему было две – и обе как замороженные. Словно бы от ведуньи только кожа осталась, а внутри – ледяная статуя.
Но и это продлилось недолго. Чем больше на Дане появлялось крови и новых ран, тем настойчивее пробивались наружу собственные эмоции лекарки. Они как будто долбили изнутри ледяную корку, оказываясь все ближе и ближе. А жрец уже и не спрыгивал с алтаря. Он навис над жертвой не раня, а терзая хаш-эда: расковыривая, срезая, отрывая по кусочку.
Когда Дан наконец закричал, не выдержала и ведунья. Она рванулась вперёд, не понимая, что орёт – только бы прекратить всё это. Адин не позволил ей вырваться, стиснул плечи, как клещами. Вот тут-то лекарку разум и покинул окончательно. Она боролась с демоном так, словно от этого её собственная жизнь зависела. Ведунья извивалась, пытаясь вырваться, лягалась и кусалась.
– Я же говорил, что её надо вырубить, – прохрипел Шай, скручивая руки за спиной девушки и спутывая запястья краем феридже.
– Арха, уймись! – Адин совсем не нежно тряхнул ведунью так, что у неё зубы клацнули, а на язык из прокушенной губы потекло.
– Пусти! – прорычала ведунья.
– Да очнись же ты! – заорал ивтор. Его всегда такое спокойное лицо перекосилось в дикой маске, глаза налились красным, верхняя губа морщилась, обнажая клыки по самые дёсны. – Не делай это бесполезным!
– Плевать! Пусти
– Подумай хотя бы об Ирраше! – Адин приподнял ведунью над полом, едва носом ей в лицо не ткнувшись. – По-другому мы его не отыщем!
– Плевать! – завопила Арха, брызжа слюной прямо в алые глаза. – Катись ты со своим Иррашем во Тьму.
– И мне плевать! – рыкнул демон почти шёпотом. Но таким шёпотом, что у ведуньи уши поджались. – Пусть Дан хоть сдохнет, поняла? Помешать я тебе всё равно не дам!
И тут хаш-эд всё-таки закричал. Арха захлебнулась собственный воплем, сжавшись и ткнувшись закостеневшему Адину в плечо. А Дан продолжал выть – длинно, на одной ноте. Этот звук, не понижаясь и не усиливаясь, бился в стены, как обезумевшая птица о клетку.
Что надо сделать с демоном, чтобы он так кричал?!
Краем глаза ведунья заметила, как статуя за алтарём шевельнулась. Она действительно пошевелилась – это невозможно было списать на галлюцинации или дым от ламп. Вокруг фигуры родился ореол, но не света, а темноты, первозданного мрака. Он поглощал, жадно заглатывал всё: пространство, свет, воздух. Дыра, разрастаясь, пожирала зал. Который наполнил низкий, вибрирующий рёв. Он не был оглушающим. Даже просто громким его никто бы не назвал. Только вот он мгновенно оказался везде – внутри каждой поры и клетки. Лекарка не понимала, а скорее угадывала в этом рыке слова. Непонятные, рокочущие и оттого ещё более страшные.
Тьма говорила и говорила, а пульсирующий мрак вокруг статуи мерцал. Лекарке он казался клопом, сосущим крик Дана с удовольствием смакуя. Чернота была довольна, она наслаждалась.
Что-то коснулось головы ведуньи, но не по волосам погладило, а как будто прошлось пёрышком под черепом, сразу по разуму. От этого прикосновения внутри опять все заледенело в испуганной анестетической заморозке. А ещё показалось, что у статуи под покрывалом на мгновение проявилось лицо. Оно не было узнаваемым, но в нём девушке померещились черты императрицы, Адаши и монахини, которая за лекаркой в тюрьме инквизиции присматривала. Тьма недовольно и даже брезгливо поморщилась.
И тёмный ореол с громким хлопком, вытягивающим остатки воздуха, схлопнулся, пропал, моментально превратившись в точку. Остались лишь испуганно колеблющиеся отблески светильников на стенах, да свербящая нос вонь свежей крови.
***
Шай поймал девушку за руку, останавливая её.
– Прекрати реветь, – попросил – действительно попросил, а не приказал – блондин. – Ему сейчас и без твоих слёз непросто.
Ведунья послушно кивнула и вытерла мокрый нос о плечо. Руки у неё тазом заняты были. И, между прочим, воду она третий раз меняла. Лекарке уже начинало казаться, что хаш-эд просто обязан умереть от кровопотери. Опыт-то говорил, что ничего смертельного с рогатым не случилось. Но сердце всё равно болезненно сжималось. Ну, ни одно же существо не может выжить, если ему такое кровопускание устроить!
А он ещё шутить пытался, успокаивая Арху.
– Я очень постараюсь, – пообещала ведунья, всхлипнув невпопад, – просто…
Что было просто, она и сама сообразить не могла. Потому что как раз просто нечего не было. После того как Тьма исчезла из храма шаверов, жрец свалился в самом натуральном эпилептическом припадке, что-то ещё и вещая при этом.
Оказывается, ничего полезного служитель Тьмы не сказал. Он не разглядел Ирраша и, придя в себя, только твердил: «Белый занавес, он за стеной Света. Стёртые в кровь лапы бегут…». Объяснить, что это могло значить, жрец сам не брался. Оставалось надеяться на то, что господин Нашкас очутился в плену у светлых. Вряд ли бы он, умерев, оказался где-нибудь, кроме Бездны. А уж прояснить бред про бегущие куда-то лапы и вовсе никто не смог.
В общем, с чего начали - к тому и пришли. Где Ирраш – неизвестно, про Шхара вообще ничего не сказано. Хотя – нет. Пожалуй, можно было считать, что ситуация ухудшилась. После этого драного ритуала Дану предстояло восстанавливаться минимум несколько дней. А Арха… Она просто чувствовала себя пустой. Бессмысленность сделанного высушила её, выпила, не хуже мрака вокруг статуи.
– Это нужно было сделать, – сообщил ей Шай, глядя куда-то в сторону.
– Я понимаю, – кивнула ведунья.
– Серьёзно, другого способа найти Ирраша не существовало.
– Я понимаю, – словно попугай, повторила лекарка.
– Мы должны использовать любую возможность…
Арха мягко, но настойчиво высвободила свою руку из пальцев красавчика.
– Шай, я всё понимаю, правда. Прости, мне идти надо – воды свежей набрать.
– А в тазу у тебя что? – мрачно буркнул блондин.
– Эта уже степлилась, нужна холодная. На компрессы, – терпеливо объяснила Арха.
Развернулась и действительно пошла во внутренний дворик, где был глубокий колодец с холодной, как настоящий лёд, водой. Все местные традиции и обычаи в доме Ирраша временно отменили. И лекарке разрешили разгуливать там, где она хочет и в том виде, в каком считает нужным.
Легче от этого не стало.
Ведунья опустила ведро в колодец, потянулась, наклоняя плечо журавля, да так и застыла, как заворожённая таращась на ртутно переливающуюся воду далеко внизу.
– Ну, всё вышло не так уж плохо, – прошамкали сбоку от девушки.
Арха даже не вздрогнула, хотя, наверное, ей следовало испугаться. От древнего старейшины и так жутью несло. А уж когда подобное пугало неожиданно появляется рядом с тобой… Вот только даже бояться никаких сил не осталось.
– Если вы это называете «неплохо», то я даже знать не хочу, что вы считаете плохим, – равнодушно отозвалась ведунья, вытягивая бадью наверх. – Кстати, вы обещали, что тьма ответит.
– А она ответила. Разве её вина, что вы смысла ответа не разобрали? Да и где ты видишь плохое, дитя моё? – скрипуче хихикнул старик. – Любой урок бесценен.
– И чему лично я должна научиться?
Лекарке было что добавить по поводу полученных знаний. Например, о кровожадности Тьмы, которая, оказывается, просто глумливая сука. Или о методах и шансах. Или о том, что она уговаривает себя: ей должно быть стыдно. Она едва не сорвала ритуал, наплевав на Ирраша. Только вот стыдно не было ни капли. Обида – да, имелась. Даже не обида, а злость. Стоило раньше истерику устроить и не доводить до полученного в итоге.
– Ну, это тебе решать, – старейшина прищурился на белый мячик солнца, висящий над макушками деревьев. – Как ты думаешь, что такое Тьма и Свет?
Арха пожала плечами, переливая воду в таз. Она никогда не была сильна в теологии. А уж сейчас беседовать на подобные темы настроение напрочь отсутствовало. Но, кажется, старик в собеседниках и не нуждался.
– Живущие привыкли о них думать, как о всесильных, всеобъемлющих. Но что такое всесильность? Ты можешь ответить, дитя? Скажем, кто-то способен поднять дом и свернуть гору. Но означает ли это, что он же сможет вылечить или, скажем, штаны пошить?
– Если вы к тому, что надо не на Тьму полагаться, а самостоятельно лапами бить, то не трудитесь. Я эту истину давно поняла. Подзабыла просто, – огрызнулась Арха. – Слова-то хороши, только бывает, что от тебя ничего не зависит.
– Да? Не приведёшь мне пример таких безвыходных ситуаций?
– Легко! – ведунья с трудом сдерживала желание вылить набранную воду старцу на голову. – Смерть, например. Или поиски того, кто непонятно где находиться.
– Ну, не тебе, почитательнице Жизни и Равновесия говорить о необратимости смерти или о её трагичности, – хмыкнул старик. – Что же касается поисков нашего господина… А что вы сделали? Изначальная связь шавера и его хозяина не сработала? Сканирование через Тьму результатов не дало? А вы-то что сделали?
Странно он изъяснялся, то сбиваясь почти на деревенский говор, то молвил, как столичный учёный муж. Впрочем, у ведуньи не было ни малейшего желания его слушать, как бы он не выражался.
– Спасибо за науку, – поблагодарила вежливая лекарка. – Я обязательно обдумаю ваши слова. На досуге.
Но оказалось, что разговаривает девушка сама с собой. Ненормальный дедок исчез с такой же таинственностью, как и появился. Арха ещё раз пожала плечами, поймав себя на том, что этот жест у неё становится самым популярным, подхватила таз и отправилась в дом.
Дан, как ни странно, нашёлся там, где ведунья его и оставила – лежал в кровати, мужественно делая вид, что ему совсем не больно и в целом наплевать на все. За неуместный героизм лекарка готова была его треснуть. Только, наверное, это всё равно бы не помогло справиться с внутренностями, скручивающимися в узел, стоило Архе посмотреть на демона.