Здесь мы жили в квартире и на улице.
Родители переехали на квартиру в дом Богославского Михаила. Хозяин жил в доме выходящем на Источницкую улицу, а наша семья поселилась в флигеле во дворе. Богославский Михаил нигде не работал, дружил с цыганами, семьей жившей через дорогу. Через эту семью Богославский Михаил завел большие знакомства со всеми приезжающими и проезжающими цыганами через город и стал через них заядлым «барышником», как тогда называли занимающихся куплей продажей лошадей. У цыган скупал краденых лошадей, кляч, слепых и продавал. Вспоминаю, как Богославский готовился к конной ярмарке, проводимой в Череповце осенью.
Купил у цыган трех лошадей. Напоил водой, так, что вздулось брюхо, каждой из них влил в рот по пол-бутылке водки, постегал кнутом, разгорячил и повел, на ходу играющих конячек с блестящими глазами, ржущих, рвущихся с поводьев.
Торговался Богославский долго, хлопал по рукам и еще выпивал, божился, что покупатель будет доволен лошадь, не один раз вспомнит его добрым словом. Опять пили, опять хлопали по рукам, а затем пьяному мужичку хваля, уступал в цене, выпивали, передавал повод от уздечки, продавал.
Подвыпивший мужичок приводил играющую, нестоящую на месте лошадку домой, довольный, что дешево купил резвого коня. Но на другой день, с похмелья войдя во двор из избы видел понуро стоящую клячу.
Так жил и барышничал Богославский, много слез приносил, проклятий получал за свою работу. Было у него три сына. Старший Николай кончил железнодорожное училище и работал машинистом на паровозе. Два брата близнецы Мишка и Ванька пошли по стопам отца. Нередко было видно то одного, то другого с кнутом в руке, пьяненького, ходящего вокруг лошадей у стоящего на городском рынке крестьянина с подводой.
Проживала наша семья у Богославского в годы Русско- Японской войны. Призванных вызывали в уездное воинское присутствие к воинскому начальнику. Это то учреждение, куда собирали всех взятых на войну, через него проходили и те, что по каким либо льготам освобождались от воинской службы.
Зачисленные в солдаты сильно пьянствовали, справляли рекрутчину. Жены, ребятишки плакали, провожая мужей, отцов. Душу раздирающий стон стоял кругом. Пьяные же призванные в солдаты пели веселые песни, ругались, матерились, играли в гармошку. Призванные в армию, получивши кожаные белые нечерненые сапоги, в окружении стонущей толпы провожатых, шли на пристань реки Шексны, у которой стояла деревянная баржа. В трюм баржи погрузили призванных и отправили дальше.
Источницкая улица, как и все прочие была не мощеная. Летом в знойные солнечные дни покрывалась толстым налетом дорожной пыли, проезжающие подводы скрывались за облаком таковой. Весной, осенью и в дождливую погоду улица, дорога становилась непроходимой, что бы перейти с одной стороны улицы на другую иногда было совершенно невозможно. Мы с братом Василием частенько наблюдали уличные происшествия. Вот посреди улицы утопая в грязи, вертится мужичок. Вытащит одну ногу, другая еще глубже увязнет, ему кидают старые доски. Плюясь, чертыхаясь, с большим трудом при помощи досок выходит по колено в липкой грязи, сапог не видно, сплошная грязь.
В другой раз смотрим, два мужичка хлопочут вокруг лошадки, выпрягают ее из крестьянской телеги. К ним с кольями пробираются несколько мужчин из соседних дворов. Лошадь среди дороги попала в трясину, видна одна голова и хребет.
Берут за хвост, за уздечку, под брюхо с обеих сторон подсовывают колья, с дубинушкой выволакивают ее, кладут на бок, не обращая внимания на себя, мокрые, в грязи оттаскивают ее подальше от гиблого места. Не говоря ни слова, глазами благодарит худенький мужичок спасителей его богатства, мужичков- участвующих в вытаскивании из трясины его лошадки.
Учусь в 1-ом приходском городском училище.
В марте месяце мне исполнилось восемь лет. Родители задумались. Надо Николая направлять учиться. Отец сходил к учителю 1-го городского приходского училища Оленичеву Александра Леонтьевичу. Поговорил, попросил написать от его имени заявление о принятии меня учеником. Плата за учение 3 рубля в учебный год. Постригли, помыли меня, сшили новую рубашечку, купили грифельную доску для писания на ней грифель, мать сшила сумочку, в которую вложили учебные пособия, тряпочку и с отцом направился в школу. Школа, это дом в три окошечка на улице Петровской. Окно выходящее на улицу, это окно комнаты 1-го городского приходского училища, такая же комната в доме с окнами во двор, эта комната 2-го городского приходского училища, здесь учителем С.А. Коровина. В середине между комнатами прихожая, где зимой на вешалке по сторонам вешают пальто и шапки приходящих учеников, небольшая комнатка учительская. Выходя из училища, отец спросил: «Найдешь ли завтра училище без меня, запомни этот дом. Рядом пожарное депо, через дорогу от него Каланча, вниз полицейское управление, а из дома попадешь мимо квартиры учителя и женской Мариинской гимназии».
Придя на другой день в класс, учитель нас рассадил за парты. В один ряд за парты разселись те, которые в прошлом году учились, первый год, а нас новичков посадил за второй ряд. В училище было два класса в одном ряду 17 человек 2-го класса, в другом ряду нас новичков 16 человек 1-го класса. Занимался с нами учитель так. Если ученики второго класса занимались арифметикой, то в это время мы писали, на другой час мы решали задачи, выходим к доске, а второклассники пишут за партами. Многому не учили. Научат писать, считать, читать, вот и все. Учили еще так называемому закону божьему. Этим предметом занимался священник отец Павел. Нарушения дисциплины в школе, детские шалости пресекались сразу, как замечались. Наш учитель Оленичев Александр Леонтьевич резких, грубых наказаний не применял. Ставил в угол, увольнял с уроков, вызывал родителей. А вот в это же время в других школах существовали наказания, ставили на колени на горох, насыпанный в углу на пол. У нас же законоучитель отец Павел был в применении наказания жесток. Сидит ученик, невнимательно слушает, вертится, заметил отец Павел, подходит и бьет его деревянной линейкой или по рукам или по голове, или же выводил из-за парты за ухо в угол.
Каждый день приходя в училище, прежде чем приступить к урокам, все мы стоя за партами по очереди читали молитву перед учением, а по окончании учебного дня читали благодарственную молитву о окончании учения. Во время чтения молитв обязательно надо было креститься, в великий пост ходить исповедаться в церковь, каяться перед священником в грехах.
В годы первой русской революции я как раз учился в приходском училище. Революционные волнения не обошли и Череповец в 1905году.
С нами занимался учитель Оленичев Александр Леонтьевич, каждый из нас держал грифельную доску, и грифелем под его диктовку писали на ней. Учитель ходил по классу, изредка взглядывая через окно на улицу, и вдруг он крикнул: «А ну, быстро, прячьтесь под парты». Побросав грифельный доски, все мы от неожиданности полезли кто под парты, кто растянулся на полу между партами. За окнами на улице слышался топот ног и пение песен. Через некоторое время – не более получаса, учитель приказал всем вылезти из - под парт и сказал, что занятий больше не будет и что бы никуда не заходя, шли прямо по домам.
Учитель, оказывается, заметил шедших с красными флагами демонстрантов по улице, испугался, что будут стрелять, вот и отправил нас под парты, что бы обезопасить нас.
О первом учителе Оленичеве Александре Леонтьевиче у меня на всю жизнь остались хорошие воспоминания. Как ни как, а он был в то время передовым учителем, воспитателем, давал минимум знаний для нас ребятишек. В семье как видно он жил неважно, у него были две дочки, учащиеся в Череповецкой Мариинской женской гимназии.
Ходил он невеселый на последнем году обучения, оно было трехлетним, мы услыхали, что наш учитель заболел. Несколько дней не выходил на урок. Позднее мы узнали, что он травился уксусной эссенцией, и его спасли, отпоили молоком.
Приходское училище это было мои первые шаги в науку. Проучился я три года, научился писать, считать, решать простенькие задачи, читать книги. Надо сказать, увлечение чтением, как и вообще у молодежи того времени, было бульварной литературой. Читали Нат- Питкертона, Шерлока Холмса, Люиса, не дающих ничего ни уму ни сердцу, и других наводнявших книжный рынок. Живя в доме Юркова В.Ф., в подвальном помещении, я переболел «свинкой», «ветряной оспой», а брат Владимир два раза воспалением легких.
Болея «свинкой», приходилась сидеть дома. Однажды, мать меня позвала к окну и сказала: «Смотри, Коля, вот бунтовщика ведут стражники, Илюху Чумакова». Я подошел к окну, находящемуся чуть ли не в уровне с землей и увидел три пары ног, впереди ноги в сапогах, в середине в ботинках, сзади опять в сапогах, то есть, спереди и сзади идут стражники, а в середине Илья Чумаков, его как бунтовщика арестовали. Мать дружила с сестрой Ильи, Лизой Чумаковой, которая жила в доме рядом с нами.