Пещеры Эгадских островов демонстрируют преемственность в течение тысячелетий и позволяют проследить не только палеолитический рацион, но и изменения в системе питания вызванные переходом к мезолиту (14-7.5 тыс. лет назад). Этому была посвящена статья группы исследователей под руководством Марчело Маннино. Для сравнения были выбрана эгадские пещеры Grotta d’Oriente, Grotta dell’Ucceria (остров Фавиньяна) Grotta di Punta Capperi, Grotta di Cala dei Genovesi, Grotta Schiacciata, Grotta di Cala Calcara (остров Леванцо) и сицилийские Grotta Maiorana, Riparo San Francesco, Grotta Martogna, Grotta Emiliana и Grotta Maltese. Выделение этих двух групп значимо ещё и тем, что на Эгадских островах зафиксирован погребальный ритуал, отличавшийся от сицилийского: покойников здесь хоронили в бусах, подвесках и ожерельях, чего не наблюдается в сицилийских погребениях.
В конце палеолита рацион и на Сицилии, и на Эгадских островах (составлявших тогда единое целое) основывался на мясе крупных копытных, а морепродукты и растения не имели практического значения. В мезолите роль морепродуктов возрастает (до 1/5 всего рациона). Верхнепалеолитическое меню составляли красный олень (Cervus elaphus), тур (Bos primigenius), кабан (Sus scrofa) и европейский осёл (Equus hydruntinus), тогда как в мезолитическом появляются моллюски родов Patella и Osilinus и достаточно ограниченное число морских рыб (преимущественно – тёмный окунь и Epinephelus marginatus), рептилий, птиц и ракообразных. Как отмечается в статье, весьма незначителен процент и наземных моллюсков (таких как Eobania vermiculata). Другим фактором, отразившимся на жизни мезолитического Фавиньяно, стала изоляция от Сицилии, которая привела к депопуляции, а сами костные останки последней, островной стадии Фавиньяно (после 7000 г. до н.э.), демонстрируют даже гипотрофию местных жителей. Низкий уровень потребления морепродуктов отмечается также и на мезолитических памятниках Испании (Эль-Колладо), Хорватии (Вела Спилья и Вела Лука), а также Корсики. Все эти изменения означают кардинальную трансформацию стратегий выживания эпипалеолитических и мезолитических племен и попытку адаптироваться к новым климатическим условиям прежде всего в пищевом аспекте. Это исследование делает невозможным теоретическую модель мезолитической адаптации предложенную Льюисом Бинфордом. Она предполагала, что эпипалеолитические охотники смогли овладеть рыболовством, а, значит, перестроить свой рацион питания, заменив крупную мясную дичь морской рыбой и морепродуктами.
Исследование Маннино означает, что основной преградой для освоения новых сфер питания для мезолитического населения Западного Средиземноморья были культурные нормы, консервировавшие неадаптивный уклад жизни и приводившие к депопуляции. В общесредиземноморском масштабе это также означает значительные этнодемографические изменения на рубеже неолита: охотники-мясоеды не смогли адаптироваться к климатическим и пищевым изменениям и были вынуждены отступить вслед за копытной фауной на север, а на их место пришли собиратели и рыбаки. Таким образом можно сказать, что распространение неолита в Западном Средиземноморье происходило на фоне депопуляции прежних этнических групп, генетически восходивших к верхнему палеолиту, и не было войной за территорию, а заполнением пустого пространства. Археологи неоднократно отмечали скудность мезолитических памятников во многих регионах Европы, что ярче всего проявлялось в сравнении с палеолитическими или неолитическими памятниками, но часто это объяснялось недостаточной изученностью мезолита. Вполне вероятно, что традиции употребления морепродуктов были принесены на Сицилию именно неолитическими племенами, тем более, что исследования Жоао Зильяо отмечают морской, а не сухопутный характер распространения западносредиземноморского неолита, а археологи отмечают, что неолит в Испании, Италии и других регионах Западного Средиземноморья (иберийская культура пещер, культуры кардиальной керамики) был принесен «готовым пакетом», без промежуточных фаз, таких как докерамический неолит.
Иллюстрацией миграционного поведения палеолитического населения Европы может служить раскопанная в Камбрии (Англия) стоянка. Кости человека и животных (лося, дикой лошади и собаки), обнаруженные здесь, были датированы зооархеологом Дэйвом Уилкинсоном временем последнего палеолитического потепления – Аллерёда (XIII-XII тыс. до н.э.). Поскольку лоси появлялись в Англии только в периоды потеплений, это позволяет описать пищевое поведение первых обитателей Британии, которые мигрировали из более южных регионов Европы вслед за расселением лосей. Это самая северная стоянка палеолита. Ранее в пещерах Соммерсета, были обнаружены стоянки охотников на диких лошадей того же времени. Археологи отмечают аналогии между культами этих двух групп. Однако стоянка в Камбрии демонстрирует более теплую фазу Аллерёда, в которой лоси смогли продвинуться дальше на север.
Опубликованное Лизой Бонд на научном портале «HeritageDaily» исследование ставит вопрос о соотношении половых ролей в охоте. На основании того, что на костях палеолитических мужчин часто встречаются следы травм, отсутствующие на женских костяках, обычно считается, что охота была исключительно мужским занятием. Захоронения женщин с охотничьими атрибутами, такие как женщина с копьем, найденная на стоянке Сунгирь, встречаются намного реже. Примером участия женщины в охоте могут служить индейцы Северной Америки. Коллективная охота на винторога, в которой принимали участие и мужчины и женщины, известна у индейцев запада США.
Этнографы зафиксировали у индейцев прерий наличие особого класса охотников на бизонов, которые, надевая на себя бизонью шкуру, имитировали поведение бизона-вожака и направляли стадо к отвесной скале. После соответствующих испытаний и ритуалов в число таких охотников допускались как женщины, так и мужчины. У ряда индейских племен женщины-охотницы выделялись в класс «бердаче» («двоедушных»), то есть таких, в чьем теле живут и мужская, и женская душа. Археологи считают, что такие охоты, получившие название «бизоньи прыжки» практиковались и в верхнепалеолитической культуре Кловис (30000?-11000 г. до н.э.), поскольку найдено много скоплений бизоньих костей, которые располагаются в нижней части утеса или мыса. Свидетельства подобной охоты в европейском палеолите известны на стоянках кроманьонца в Восточной Европе (Пушкари и Костёнки), а в Западной Европе относятся к неандертальскому времени (ле Праделль, Моран, ла Кот де Сен-Брелад). Таким образом выделение охоты как чисто мужского занятия следует отнести к мезолитическим инновациям.
Зооархеологи Витцке Пруммель и Шарлотта Ледюк исследовали традиции охоты на крупных копытных в мезолитической культуре Маглемозе (Х-VII тыс. до н.э.). Эта культура была распространена в Северной Европе от Англии до Литвы. Предметом исследования стали кости лосей, оленей, кабанов и зубров, обнаруженные на стоянке Лундбю Мос (Дания). Грунт обеспечил хорошую сохранность костей, что позволяет делать выводы со значительной степенью точности. Первым делом охотники отрезали голову животного и снимали с него шкуру. Из шкуры делали мешок для переноски добычи. Там же на месте добычи ели лапы и раскалывали трубчатые кости, чтобы добыть костный мозг. Поскольку следов воздействия огня на костях обнаружено не было, исследователи предполагают, что мясо употребляли сырым. Удовлетворив голод, охотники обрезали и обваливали тушу для того, чтобы было удобно транспортировать в селение – удаляли рога и крупные кости. Некоторые кости (например, плечевые и лопаточные), приносили в селение и из них изготовляли орудия (ножи для разделки рыбы). Кости и другие отходы заворачивали в шкуру и после некоего ритуала выбрасывали в озеро. Историки Келд Мёллер Хансен и Кристофер Бак Педерсен находят в этом ритуале прямые аналогии с верованиями эскимосов о союзе между людьми и животными, который предписывает людям совершать ритуалы воскрешения съеденных ими животных. Передние зубы практически полностью отсутствуют на поселении, что свидетельствует о том, что они служили предметом особой гордости охотника. Как отмечает Марсель Ньекус из университета Гронингена подобные обычаи были распространены ещё 45 тыс. лет назад у неандертальцев. По мнению Фернандо Рамиреса Росси, другим примером почтения зубам добытого животного служит ожерелье, найденное в погребении неандертальского ребенка. Это может свидетельствовать о преемственности охотничьих традиций между неандертальцами и кроманьонцами.