ДОМ И ДВОР. Было бы ошибочно полагать, что качество и облик жилища определяются только самим домом. Большое значение имеет и то, каким образом этот дом размещается в пространстве. Причем два эти вопроса самым тесным образом взаимосвязаны, составляют две стороны одной медали, того, что принято называть жилой средой. Значит, было бы неправильно весь негативный эффект пресловутого однообразия современной жилой застройки «списать» исключительно на индустриальное строительство по типовым проектам. Следует поинтересоваться и свойствами тех пространств, которые расположены между домами. Точнее, той пространственной среды, которая формируется в современных жилых кварталах, причем отнюдь не только в связи с требованиями строительной технологии.
Слово «квартал» применяется по отношению к современной жилой застройке скорее по традиции, чем по существу. Нынешний микрорайон, даже если он официально именуется кварталом, имеет очень мало общего со своим прямым предшественником. Кварталом называли участок городской территории, расположенный между проезжими улицами и, как правило, сплошь обстроенный домами по всему периметру. Городские кварталы прошли долгий путь эволюции, прежде чем приобрели к концу XIX века тот традиционный облик каменных островков жилья, прорезанных реками и ручейками улиц, который и сейчас еще можно видеть в некоторых характерных участках центров исторических городов. Изучение этой эволюции надолго увело бы нас в дебри градостроительной истории. Это путешествие еще предстоит нам в другом томе книги, а пока заметим, что именно старый городской квартал послужил отправной точкой для критического переосмысления жилой среды в архитектуре XX столетия.
Действительно, к этому времени жилые кварталы городов представляли собой, как правило, удручающее зрелище. Антисанитарные скопления плохо приспособленных для жизни домов, лишенных пространств для отдыха, зелени. Квартиры, которые не имели удобств и в которые часто не проникал солнечный свет. Эта неблагоприятная картина довершалась неудобствами и опасностями, связанными с быстрым развитием городского транспорта.
В подобных условиях наиболее неотложной казалась задача улучшения санитарно-гигиенических условий застройки. В этом направлении и двинулась прежде всего современная архитектура. Были разработаны научно обоснованные параметры и нормативы проектирования жилья. Было признано необходимым ставить дома на расстоянии не менее двойной высоты здания друг от друга — при этом обеспечивается прямое попадание солнечных лучей в жилые помещения квартиры. Наиболее эффективным при этом оказывается параллельное расположение домов, так чтобы окна квартир были обращены не на улицу, а в озелененные пространства между домами. Дома развернулись к улице глухими торцами, и этот прием стали называть строчной застройкой, поскольку однотипное расположение домов напоминало строчку. Это окончательно упрочило главенствующую роль многоэтажного дома-пластины в практике массового жилищного строительства. Романтический образ высоких домов, свободно расставленных в зелени, омываемых пространством, стал одним из символов современного, как его назвал Корбюзье, «лучезарного» города.
Постепенно подобный прием жилой застройки обрел силу канона. Его развернутое обоснование было зафиксировано в специальном документе, принятом международным конгрессом архитекторов «современного» направления. Этот документ получил звучное название «Афинской хартии», но дело не только в названии — он стал действительно негласным сводом правил современной архитектуры в области градостроительства и жилищного строительства.
Советские архитекторы внесли большой вклад в разработку принципов пространственной организации современной жилой застройки. Действующие в нашей стране строительные нормы и правила регламентируют не только санитарные и противопожарные разрывы между зданиями, но и количество свободной от застройки, озелененной территории, приходящееся на каждого человека, наличие всех видов инженерного оборудования и благоустройства территории, коммунально-бытового обслуживания и т. п. В социалистическом городе ушли в прошлое затесненные, лишенные света и зелени, неблагоустроенные жилые кварталы.
Однако при всех очевидных достижениях современной архитектуры жилища, особенно в условиях социалистического общества, жизнь ставит перед ней все новые и новые задачи.
Мы недаром завели разговор о качестве жилой среды. Ведь оно не исчерпывается санитарно-гигиеническими характеристиками застройки, оно включает еще и недостаточно полно изученные социально-психологические потребности человека. И если посмотреть на дело с этой точки зрения (для чего надо всего-навсего выглянуть из окна своей новой квартиры), то серьезный конфликт между свойствами среды и потребностями ее обитателей становится очевиден.
Обширные и бесформенные внутриквартальные территории принадлежат одновременно всем домам и в то же время ни одному из них. Человеку трудно визуально соотнести и отождествить в своем сознании какую-либо часть этого нерасчлененного аморфного пространства с собственным местом жительства. В итоге такие пространства часто становятся ничьими, а значит, и плохо осваиваются. Парадоксальная ситуация — места много, но оно нам не нужно. Оно организовано таким образом, что мы не можем признать его «своим». Кажется, и деревьям здесь неуютно, они словно подчеркивают несоразмерный, нечеловеческий характер междомовых пространств. Такая картина назойливо повторяется в разных районах, в разных городах, наконец, в разных странах, порождая самый распространенный и угнетающий порок современного города — синдром однообразия.
Помимо того, что подобная планировочная организация жилой застройки часто оборачивается безхозяйственным использованием драгоценной городской земли, она не формирует у человека (и что особенно важно, у человека, только вступающего в жизнь) устойчивой привязанности к конкретному месту, где он живет, где он родился и вырос. Наш Дом (я не случайно пишу это слово с большой буквы) не продолжается в пространстве города, а значит, и в пространстве нашей культуры — он обрывается на пороге собственной квартиры. Что же упущено, в чем ошибка? В поисках ответа естественно обратиться к опыту недавнего прошлого.
Всегда был двор, и всегда была улица. Веками они существовали рядом, дополняя друг друга, цементируя жилую среду в одно неразрывное целое. Случайно ли это?
Двор был не только эксплуатационно-хозяйственной единицей городской застройки (вспомним: был двор — был и дворник), он составлял своего рода элементарную порцию городского пространства, относящуюся к определенному дому или группе домов. Четко фиксированное, замкнутое пространство городского двора было соразмерно человеку — его легко было пересечь из конца в конец и окинуть одним взглядом. Может быть, в этом проявляется своего рода «атавизм», подспудное воспоминание о далеком прошлом человечества. Ведь двор, интимное, сомасштабное человеку пространство, ограниченное со всех сторон стенами, всегда был значимым пространственным символом не только семейной общины, но часто и более широкого социального коллектива. Этруски называли внутренний двор своего дома атриумом, греки — перистилем, итальянцы — патио. Двор всегда играл заметную роль в русском деревенском доме и в городской усадьбе. Были еще и монастырский двор и университетский.
Но сейчас речь о том непритязательном, часто тесном и даже неприглядном дворе, который составлял основу квартальной застройки до того, как современная архитектура лишила его права на существование.
Теперь на расстоянии нескольких десятилетий хорошо видно, что именно пространственная обособленность замкнутого двора, являясь мерой человеческого масштаба, чем-то вроде естественного модуля застройки, одновременно выполняла важную социальную функцию. Двор был местом общения и — это знает каждый, кто жил в старых городских кварталах, — великой школой социального опыта. Это было отгороженное от внешнего мира, интимное, наполненное конкретным социальным содержанием и поэтому индивидуализированное, «свое» пространство. Оно имело свою историю, свои мифы и легенды, а в чем-то диктовало свои правила поведения. Здесь больше, чем где-либо, ощущалось чувство безопасности, уюта — своего рода «чувство дома», возникающее, однако, не на почве личной собственности («мой дом — моя крепость»), а на почве коллективной принадлежности к определенному месту. Двор, таким образом, становился для горожанина первой ступенью перехода от «я» к «мы», от собственной квартиры к необъятному пространству города, от семьи как элементрной социальной ячейки к сложно организованной человеческой общности.
В совсем иное пространственное измерение человек попадал, выходя на улицу. Протяженное, ориентированное на движение пространство улицы контрастировало с замкнутым, интимным мирком двора, выводило человека во внешний мир. Здесь он получал возможность увидеть со стороны, в ряду других свой дом, который со двора воспринимался им изнутри. Не случайно один фасад был рассчитан на восприятие с улицы и совсем иной — со двора. Два взгляда с разных позиций, два отношения — с лица (мы так и говорим — улица, около лица) и с изнанки обнажали двуединую сущность жилой среды, создавали своего рода стереоэффект ее пространственного восприятия.
Современные градостроительные принципы сводят на нет эти веками устоявшиеся различия. Дом в современной застройке полностью избавился от противоречия между обращенным к улице парадным (то есть г в чем-то ложном) и скромным дворовым фасадами. Нет больше у дома никакой изнанки — он весь открыт наружу, мы узнаем его сразу и целиком, таким, какой он есть, без всякого обмана, но и без всяких прикрас. Но вот парадокс: избавившись от изнанки, мы тем самым избавляемся и от лица. А вслед за тем — и от улицы, потому что без лица не может быть и того, что находится «около» него.
Пожарная лестница
Итак, нет улицы и нет двора. В результате сегодня оказалась разомкнутой традиционная цепочка вкладывающихся друг в друга, постепенно усложняющихся социально-пространственных единиц, «шлюзов», обеспечивающих плавный, естественный переход от индивидуального пространства к общественному: квартира — двор — улица — город — страна. Необходимо восстановить утраченные звенья.
Это, разумеется, не означает призыва двинуться вспять. Мы не должны дать увлечь себя ностальгии по прошлому. И хотя сейчас нередко можно встретить элегические воспоминания о старом дворе — в песнях, в литературе, в фильмах, — дело, конечно, не в воспоминаниях. Речь идет о преемственности по существу, а не о копировании изжившей себя формы. Не о буквальном воспроизведении старой квартальной застройки со всеми ее недостатками — затесненными, непроветриваемыми дворами-колодцами, неоправданно высокой скученностью жилого фонда, узкими, неудобными для проезда улицами и т. д.
Задача состоит в другом — надо внести в массовую застройку новых жилых районов более четкую структурную дифференциацию и индивидуальную обособленность внутренних пространств, сделать их соразмерными человеку, соотнести их с реальными потребностями и уже сложившимися или набирающими силу формами повседневной социальной активности населения (работа с детьми и подростками, спорт, деятельность ветеранов и др.). А проще говоря — сделать внутриквартальные пространства более уютными, человечными.
Вид на внутренний двор палаццо эпохи Возрождения
Наша архитектура уже имеет примеры удачного решения этой задачи. В их числе отмеченный Ленинской премией микрорайон Лаздинай в Вильнюсе, уже упоминавшиеся в этой главе микрорайоны Минска и Ленинграда, квартал Кальнечяй-3 в Каунасе. Но все это, к сожалению, пока только единичные примеры, скорее исключения из общего правила. Как же добиться того, чтобы уровень этих лучших образцов стал обязательной для всех нормой? Что тормозит широкое и повсеместное внедрение прогрессивных приемов формирования жилой среды?
ЕЩЕ РАЗ К ВОПРОСУ ОБ ЭТАЖНОСТИ. Очень многое, как выясняется, зависит от этажности жилой застройки. Здесь самое время вернуться к тому, о чем шла речь в начале главы. Да, многоэтажный дом, дом-пластина, дом-этажерка стал одним из символов новой архитектуры. Поначалу он ассоциировался с высоким уровнем инженерного оборудования и комфортабельности жилища. Да так оно в действительности и было. Малометражные квартиры в первом поколении пятиэтажных панельных домов уступили место квартирам с более просторными кухнями, передними, раздельными санитарными узлами в 9—12-этажной застройке 60-х — начала 70-х годов. В следующем десятилетии вошли в строй еще более высокие, 16- и 25-этажные дома третьего поколения с квартирами улучшенной планировки. Однако причина, разумеется, не в количестве этажей, а в неуклонном повышении качества жилищного строительства, которое просто совпало по времени с переходом ко все более высокой этажности застройке.
Между тем по мере повсеместного распространения многоэтажной застройки стали заметны и ее недостатки. Из окна шестнадцатого этажа не приглядишь за ребенком, играющим во дворе. Не случайно при опросе общественного мнения, проведенном в Чехословакии, выяснилось, что женщины — матери малолетних детей предпочитают квартиру не выше шестого этажа. Солнца на верхних этажах хватает, а вот зеленая крона дерева уже не заглянет в раскрытое окно такой квартиры. Да и на лоджию выйти не всякий захочет — больно свистит ветер.
Но главное — высокая этажность требует больших разрывов между домами по соображениям освещенности и инсоляции. При 16-этажной застройке они достигают 100 метров и более. Это не только разобщает людей, искусственно изолирует их друг от друга, но автоматически ведет к завышению размеров и эффекту «разомкнутости» внутриквартальных пространств. Выходит, при застройке высотой в 16 этажей и более просто невозможно получить достаточно мелко расчлененную структуру этих пространств и добиться тем самым ощущения гуманной, соразмерной человеку жилой среды.
Конечно, у многоэтажной застройки есть многие важные преимущества, главное из которых — высокая плотность жилого фонда, а значит, экономия на освоении территории. Но и это несомненное достоинство не является безоговорочным. Во-первых, плотность растет с увеличением этажности небеспредельно. Расчеты показывают, что при переходе от 9—12 этажей к 16 этот рост практически прекращается: необходимость увеличивать разрывы между зданиями сводит на нет выигрыш от наращивания числа этажей. Между тем технические сложности, связанные со строительством и эксплуатацией здания, с увеличением этажности растут.
В то же время застройка малой и средней этажности может обеспечить достаточно высокие плотности освоения территории, если и не такие же, как многоэтажная, то, во всяком случае, сопоставимые с ними при определенных условиях, когда необходима высокая градостроительная маневренность домов. Это относится, например, к затесненным участкам сложившейся части города, к территориям со сложным рельефом и большой лесистостью. Одним словом, ко всем ситуациям, когда высоким зданиям не хватает места «развернуться».
Японский жилой дом с легкими раздвижными перегородками, взаимным проникновением внутреннего и внешнего пространства может служить прототипом гибкого, свободного плана
Вот и возникает мысль: а нельзя ли сочетать высокую этажность с малой и средней — они могли бы во многих отношениях помочь друг другу. С одной стороны, низкая застройка могла бы заполнить часть тех свободных территорий, которые не используются в разрывах между высокими зданиями — ведь четырехэтажные дома могут отстоять друг от друга всего на 25—30 метров, а двухэтажные и вовсе на 12—15. Естественно, что плотность такой смешанной застройки будет больше, чем у высокой и низкой, взятых в отдельности.
С другой стороны, застройка малой и средней этажности позволит без труда организовать уютные, человечные архитектурные пространства — небольшие замкнутые и полузамкнутые дворы, в том числе и у подножия высоких 16-этажных домов, возродить неширокие пешеходные улицы, обстроенные с двух сторон домами, создать интимные внутриквартальные площади. Ну и конечно, сочетание домов разной этажности позволит создать живописный, запоминающийся силуэт застройки, да и вообще сделает ее гораздо более разнообразной.
Есть и еще одно важное обстоятельство. Не все люди, вынужденные жить в многоэтажном доме, как безусловно доминирующем типе городского жилья, могут смириться с «отрывом от земли». Они чувствуют себя неуютно в бетонном ящике квартиры, подвешенном на высоте десятого этажа. И неистребимое, вечно дремлющее в человеке желание «покопаться» в земле, просто увидеть траву или дерево у порога своего дома властно гонит их на природу, за город, туда, где они могут иметь маленький домик на садовом участке. Крупные города уже сейчас окружили себя плотными скоплениями этих странных городов-садов, в которых куда больше мечты о природе, чем самой природы. Поневоле думаешь, как неуютно должен чувствовать себя человек в своем основном, городском жилище, чтобы стремиться в этот унылый «рай». Как знать, если бы в черте города можно было поселиться в сблокированном двухэтажном доме с палисадником, то, глядишь, и такая нужда отпала бы сама по себе. За таким решением есть и немалая экономическая выгода: один дом всегда дешевле, чем два дома. Да и ценная пригородная земля, которая в больших количествах идет под садовые участки, могла бы быть использована с большей пользой для города.
Качество жилой среды — это не только архитектура жилых домов, но и архитектура земли, благоустройство придомовых территорий
Одним словом, идея сочетать «лучезарный город» с «городом-садом» кажется сегодня многообещающей и вполне реалистичной. Тем более что обратное вторжение малоэтажной застройки в современный город уже началось и идет полным ходом. В странах Западной Европы строительство сплошь многоэтажных жилых районов за последние 10 лет стало редкостью. В социалистических странах малоэтажное строительство составляет около 50 процентов от общего объема городского жилищного строительства. Такая тенденция получает распространение и в нашей стране. Она связана с размещением жилищного строительства на уже освоенных городских территориях, неудобных землях, с уплотнением сложившейся городской застройки, то есть в экономическом плане в полной мере отвечает общему курсу на интенсивное развитие народного хозяйства.
Нет, это не нарочитая «одноэтажная Америка» пригорода. И вовсе не только традиционные два этажа индивидуального дома. Это и три, четыре, и шесть этажей в сочетании с еще более высокой застройкой. Но включение в палитру градостроителя домов малой и средней этажности — это не прихоть, а необходимое условие создания полноценной жилой среды, отвечающей реальным потребностям человека. Богатая история архитектуры жилища убеждает в том, что решение важных социальных проблем и прогресс техники часто идут рука об руку, словно подстегивая друг друга. В этом отношении ориентация на застройку домами смешанной этажности может оказать благотворное влияние на дальнейшее развитие индустриального домостроения, стимулирует освоение более гибкой строительной технологии. Такой, о которой уже говорилось выше и которая позволит лучше реагировать на все многообразие насущных потребностей человека и на специфические условия конкретного места.
ЧТО ВИДНО НА ГОРИЗОНТЕ. Тема жилища поистине неисчерпаема. Но ею не исчерпывается все многообразие окружающего нас мира архитектуры. Подошло время двинуться дальше, и, прежде чем сделать это, окинем взглядом получившуюся картину и попытаемся разглядеть то, что прячется в дымке нашего сегодняшнего горизонта.
Похоже, жилой дом теряет четкие геометрические очертания дома-пластины. Он словно рассыпается на те ячейки, из которых так старательно и долго собирала его современная архитектура. К этому ведет смешанная застройка домами разной этажности. К этому ведут поиски соразмерной человеку, гармоничной жилой среды с уютными, замкнутыми внутриквартальными пространствами, которые служили бы естественным продолжением жилища. К этому ведет логика развития индустриального домостроения, которая проявляется в уменьшении модуля типизации и создании гибкой технологии. Все это заставляет представить дом, не имеющий заранее определенных границ, а возможно, и меняющий время от времени эти границы. Дом-муравейник, мини-город со своими внутренними улицами, площадями, дворами.
Такой образ сформировался не сразу, но начало дороги, которая к нему ведет, теряется в глубине веков. Кажущийся хаос первобытных поселений человека, живописные нагромождения домов средневекового города, прилепившиеся к скалам дагестанские сакли... Последний, более близкий к нам отрезок этого пути виден лучше. Он начинается яркой вспышкой архитектурного предвидения 20-х годов. Дом-коммуна предлагал законченную модель дома-города. Жесткую и социально не всегда оправданную, мало реальную, но вполне последовательную и внутренне завершенную. Это не один дом, а развитая в пространстве целостная система домов — корпуса спальных ячеек, блок общественного обслуживания, соединительные галереи, придомовый участок-сад. Коммунальный дом Гинзбурга воспроизводит эту модель в более осторожной и реалистичной форме. Но главное остается: тесное переплетение жилых и общественных функций в единой структуре пространственно развитого сооружения. С тех пор модель дома-коммуны, повторенная на разные лады, под видом дома с обслуживанием или дома гостиничного типа все время существует параллельно с моделью микрорайона, то есть соседской общины, состоящей из отдельных жилых домов и отдельных объектов обслуживания. Очередная попытка создания такого дома-города была предпринята при строительстве Дома нового быта на Юго-Западе Москвы в 60-е годы под руководством архитектора Н. Остермана. Другой московский пример: жилой комплекс «Лебедь» на Ленинградском шоссе — многоэтажные жилые корпуса с развитым обслуживанием в первых этажах, — построенный по проекту архитекторов А. Меерсона, Е. Подольской и др.
«Образцовый» жилой дом для городского строительства в России XIX в.
Пока что модель микрорайона доминирует, но она далеко не во всем удовлетворяет жителей, а значит, и наиболее мыслящих архитекторов. Поиски решения продолжаются и у нас, и за рубежом. Еще в конце 40-х годов на тему дома-города высказался Корбюзье — он строит в Марселе ставший знаменитым жилой дом с обслуживанием. Со свойственной ему категоричностью он придает своей жилой единице форму гигантского параллелепипеда, поднятого на мощные бетонные опоры. Однако марсельский дом не похож на традиционный дом-пластину. Его фасад наглядно демонстрирует всю сложность внутреннего устройства — вертикали лестниц и горизонтальные ленты общественных улиц-этажей, причудливые очертания эксплуатируемой кровли с детскими игровыми площадками, скульптурная пластика монолитного основания дома. И что самое примечательное — каждая квартира выходит на фасад отдельной бетонной ячейкой. Словно отдельный ящичек, вставленный в гигантский шкаф-картотеку. Кажется, еще одно движение — и дом рассыплется, настолько четко выявлены все составляющие его элементы. Но Корбюзье именно этого последнего движения не делает. Он находит зыбкое, единственно возможное равновесие рассыпающихся частей, словно оставляя на память о своем чудодейственном мастерстве эту сложную структуру, искусно «упакованную» в компактный объем.
В крупном современном городе жилая застройка непосредственно соседствует с транспортными артериями. Центральный автовокзал в Нью-Йорке
Распакуют ее уже другие. Последователи идут разными путями. В начале 60-х годов в английском городе Шеффилде строится совершенно необычный дом, в котором несколько разноэтажных корпусов соединены в одну жилую структуру сквозными улицами-галереями. По размерам это микрорайон, по архитектурному решению — единый дом. По сравнению с марсельским домом движение очевидно — структура получает свободное развитие в пространстве. Однако сохраняется компактная упаковка ячеек, не нарушающая традиционной формы дома-пластины в каждом сечении структуры.
В 1967 году в канадском городе Монреале архитектор М. Сафди строит жилой комплекс «Хабитат», напоминающий гору рассыпанных бетонных кубиков-квартир. Ячейки наконец вынуты из «шкафа», и оказалось, что они могут обходиться без него. Опыты с жилыми структурами продолжаются. Дом-город становится реальностью. Один из таких опытов — экспериментальный жилой район Северное Чертаново в Москве.
Может быть, многое еще не найдено в облике дома-города, может быть, дает о себе знать ненужная гигантомания и наивное увлечение футорологией. Может быть, в поисках образа такой структуры правильнее отталкиваться от живописной панорамы средиземноморского города, чем от мостовых конструкций и индустриального ландшафта. Может быть, не следует доходить до самой крайности в этом разрушении дома и так настойчиво растаскивать его на ячейки. Может быть, стоит в некоторых случаях поискать что-то похожее на дом внутри этого дома-города, точно так же как мы ищем нечто похожее на двор или улицу. Может быть, пространственная форма этого дома-города станет гораздо более правильной и геометрически упорядоченной, чем это кажется нам сейчас. Но так или иначе главное совершилось, и совершилось необратимо — жилой дом перестает быть домом в смысле отдельно стоящего объема-пластины. Он превращается в объемно-пространственную структуру, включающую в себя объекты общественного обслуживания, открытые пространства общего пользования и жилые ячейки-квартиры.
Проект жилого комплекса нового быта в Москве. Между жилыми корпусами — блок общественного обслуживания
Какими они будут, эти ячейки? Очень хочется заглянуть внутрь. Похожими на современную квартиру или на традиционное народное жилище с внутренним двориком? Или будут больше напоминать внутренность кабины современного космического корабля? На Западе попыткам представить себе такое электронно-компьютерное жилище нет числа. Использование легких конструкционных материалов типа пластмасс. Совершенное инженерное оборудование, роботы, аудиовизуальные системы. Гибкая трансформация внутренней планировки и оборудования, вплоть до полной замены всей ячейки. За каждым из этих предложений — целое техническое направление. Но что из этих новшеств войдет в жилище человека и каким именно образом?
Японский архитектор Кишо Курокава построил в Токио жилой дом, состоящий из стальных жилых капсул, которые крепятся на мощные железобетонные шахты. Каждая капсула оборудована сложной системой жизнеобеспечения, в том числе и компьютером. Любопытный факт: капсулы используются богатыми арендаторами (другим это просто недоступно) в качестве второго жилища. Выходит, даже в самом модном исполнении «машина для жилья» все-таки отпугивает.
В чем дело? Ответ заключен в словах Корбюзье, с легкой руки которого по миру пошла крылатая фраза о доме как машине для жилья. Но если уж цитировать, то надо вспомнить, что это не фраза, а всего лишь обрывок фразы: «Дом имеет два назначения. Во-первых, это машина для обитания, работы, удобства жизни... но кроме того, это — место для наших дум, размышлений и, наконец, это — место для обиталища красоты, приносящее нашему уму столь необходимое ему успокоение». И дальше: «Архитектура начинается там, где кончается машина».
Если взглянуть на жилые капсулы с такой позиции, то их будущее представляется проблематичным. Может быть, они найдут применение в строительстве гостиниц, временных или мобильных жилищ. Может быть, отработанные в них методы организации и оборудования жилого пространства будут со временем проникать в массовое жилище. Но только постепенно и с большой оглядкой. Дом консервативен, ибо неотделим от устоев и воспитания самой человеческой личности, а в их основе лежит традиция.
Так архитекторы представляют себе вертикальное зонирование многоэтажного жилого дома. Снизу вверх: гараж, магазин, учреждение, жилые кварталы, сад на крыше
Конечно, транзисторный приемник мало похож на круглый черный репродуктор моего детства, а электронный калькулятор выглядит совсем иначе, чем деревянные счеты, хотя размеры и назначение помещений квартиры, в которой я живу, не очень сильно отличаются от той, в которой я вырос. И все-таки люди слишком часто имели возможность смеяться над собственными представлениями о будущем. Поэтому давайте предоставим возможность дописать эту главу тому, кто будет жить хотя бы четверть века спустя уже в двадцать первом веке. Пускай в назначенный час ОН (вполне возможно, что это будешь как раз ТЫ, читатель), отдав очередное распоряжение домашнему роботу, возьмет в руки эту книгу и неторопливо подойдет к окну. Раскроет его и отключит шумозащиту, чтобы звуки вечернего города вошли в помещение. Вдохнет полной грудью чистый воздух будущего и опишет на этой странице дом напротив — мерцающий огоньками, как встречный корабль, с которым мы разминулись на волнах времени.
Главная мысль. Долгая эволюция архитектуры жилища демонстрирует великое множество разнообразных форм, от традиционного крестьянского дома до представительной дворцовой резиденции. XX век стремится к органическому, функционально целесообразному предметно-пространственному окружению человека, использованию новых строительных материалов и конструкций. Это приводит современную архитектуру к компактной концентрации жилых ячеек-квартир в простом геометрическом объеме дома-пластины, свободно стоящего в пространстве. Решение жилищной проблемы заставляет тиражировать такие дома в массовом порядке.
На первый план выдвигается новая социальная задача создания полноценной, разнообразной, человечной жилой среды. Создание гибких, открытых систем индустриализации позволит широко применять жилые дома разной этажности и разной конфигурации, отвечающие конкретным условиям места. Будущее — за домом-структурой, объединяющим жилые ячейки с элементами обслуживания и открытыми пространствами в одно архитектурное целое.