Keywords: Historiology, Psychology, Youth, Teen-Agers, Schoolboys and Schoolgirls, Vital Conditions, Suicide.

ИСТОРИОЛОГИЧЕСКИЙ ПОДХОД К ИЗУЧЕНИЮ ПОДРОСТКОВОГО СУИЦИДА

Масалимов Рияз Ниязович, кандидат исторических наук, доцент, Бирский филиал

Башкирского государственного университета, г. Бирск

Аннотация: В статье рассматриваются причины подросткового, преимущественно школьного, суицида в конце XIX – начале ХХ века. Исторические источники показывают тесную связь тенденции к самоубийствам среди юношества с историческими, жизнеными условиями и психологическими установками общества.

Ключевые слова: историология, психология, молодёжь, подростки, учащиеся, жизненные условия, суицид.

Riyaz N. Masalimov, Candidate of Political History, Associate Professor

Bashkir State University, Birsk, Russia

THE HISTORIOLOGICAL APPROACH TO STUDY TEEN-AGERS’ SUICIDE

Abstract: Author the historiologist considers the motives of teen-agers’ suicide, on the whole of schoolboys and schoolgirls, in the end of the 19^th century – in the beginning of the 20^th century. The historical sources confirm the correlation between teen-agers’ suicide and historical and vital conditions, as well the psychological purposes of a society.

Keywords: Historiology, Psychology, Youth, Teen-Agers, Schoolboys and Schoolgirls, Vital Conditions, Suicide.

И да гласит правило вашей добродетели: «Ты должен убить самого себя! Ты должен сам себя украсть у себя!». – Ф. Ницше.

Вначале необходимо сделать два отступления, ибо связать историологию (историческую науку) и психологию, совершенно разных научных дисциплин, пока удавалось историкам лишь в части характеристики исторических личностей. Первое касается понятий «история» и «историология». Как отмечали проницательные исследователи, употребление одного и того же термина для обозначения, как реального исторического процесса, так и научной дисциплины, изуч ающей этот процесс, создаёт известные неудобства. И чтобы избе жать их, на взгляд исследователей, следует называть историей только сам исторический процесс; для обо значения же специальной науки об историческом прошлом нужно ис пользовать термины «историческая наука» и «историология» [1, c. 3, 24-25, 35; 2, p. 61]. Последнее, - это очевидно, - более подходяще, и поэтому его нужно использовать всегда.

Второе касается проблемы жизни и смерти в человеческой истории, в частности, самоубийств в истории, в ещё более частном – суицидов юношей и девушек. Традиционно изучение суицидов принадлежит психиатрии или медицинской психологии. В них внимание обращается на нарушение психики, пограничные состояния. Однако знать и понимать психологическую подоплёку суицидальной направленности как нарушение поведения или девиации поведения надо знать всем тем, кто с ними работает. более того, это всё необходимо знать именно преподавателю истории и обществознания. Объясню, вот почему.

Смерть для умершего не трагедия. Она трагедия для тех, кто остался без него.

С уверенностью можно сказать, что большинство взрослых людей могут вспомнить, как они в детстве хотели отомстить за обиду со стороны близких (чаще всего, отца или матери), представив, как он (ребёнок) умирает, а близкие (мать и отец, например) льют слёзы по умершему. Ребёнок воспаляет своё воображение, представляя, как убиваются родители, недооценившие такого замечательного чада своего…

Философ-иррационалист Фридрих Ницше писал: «безразлично, как умирать. Как человек в течение всей жизни и преимущественно в расцвете сил думает о смерти, конечно, отлично обрисовывает то, что мы называем его характером; но его смертный час и то, как он проведёт последние минуты на смертном одре, безразличны в этом отношении. Истощение угасающей жизни, когда умирают старые люди, неправильное или недостаточное питание мозга за время, предшествующее смерти, иногда очень сильные страдания, страх неизвестности ввиду смерти – всё это не даёт нам возможности судить о человеке по последним минутам его жизни. Да, вполне несправедливо мнение, будто человек, умирая, искренне и честнее, чем был при жизни; торжественность окружающей обстановки, сдерживаемые или нескрываемые потоки слёз и чувств соблазняют почти каждого умирающего сознательно или бессознательно играть тщеславную роль. Серьёзность, с какой относятся к умирающему, доставила иным жалким и всеми презираемым существам самое изысканное наслаждение, испытанное ими в жизни, и в своём роде вознаграждение за испытанные ими оскорбления и лишения» [3, c. 352].

Суицидальные фантазии и намерения подростков – это отражение экстремальной юношеской антропологии в разные исторические периоды. Подростковое самоубийство – не сиюминутное импульсивное деяние, оно обычно завершает период внутреннего мятежа и внешнего страдания. Суицидальные мысли, намерения, попытки характерны для подростков тех развитых стран, которые переживали глубокий антропологический кризис, например, период индустриализации и технологических революций в США, России, германии в xIx-хх вв. По данным исследователей, от 50 до 80% тех, кто испытывал подобные состояния, пытаются уйти из жизни. Подростковой группе самоубийства занимают третье место среди причин смерти [4, с. 124]. Американские авторы отмечали, что во второй половине хх в. количество суицидальных попыток росли катастрофически. Утверждалось, что каждые 90 минут чья-то жизнь обрывается; за неделю 100 подростков попытались свести счёты с жизнью и 125 эта попытка удавалась [5].

Естественно, периоды потрясений и социальных перемен в разных обществах различны, они отражаются в психике индивидов по-разному. Однако у всех людей страдания при потрясениях похожи совершенно. В этом контексте важен принцип, предложенный С.Л. Рубинштейном в объяснении психически явлений [6], - внешние условия действуют на основе внутренних причин, а затем они меняются местами: то, что было причиной, становится условием, и наоборот.

Рассмотрим случаи с самоубийствами среди учащихся в школах России на рубеже XIX-ХХ веков. Как отмечал Н.С. Ватник, по большей части они фиксировались среди учащихся V-VIII классов, то есть в возрастной группе примерно с 15 по 19 лет. Согласно ему же, Министерство просвещения в 1898 г. учло 19 случаев суицида школьников, в 1899 г. – 12, 1900 г. – 14, 1902 г. – 31, 1903 г. – 27, 1905 г. – 25, 1906 г. – 44, 1907 г. – 74, 1908 г. – 83, 1909 г. – 143, 1911 г. – 242, 1912 г. – 251 [7, c. 96].

Следует отметить, что не только возрастные комплексы подталкивали подростков в начале хх в. к роковой черте. И современники, и исследователи в настоящее время увязывают такое нарастание числа самоубийств, в значительной степени, с состоянием социума, находящегося в стадии перелома и отрицания традиционных ценностей, неясности общественных перспектив, кризиса семьи и школы, духовной катастрофы в целом [8]. В контексте личных переживаний это отражается в ощущении подростком собственной никчемности, одиночества и отсутствия смысла жизни, в обостренной реакции на неудачи в значимых сферах деятельности (учёбе), в нетерпимости к замечаниям взрослых и пр. А ситуация в империи кануна и событий 1905-1907 гг. характерна концентрацией неблагоприятных факторов для психического здоровья и взрослых, и юношества. В послереволюционное время учащаяся молодёжь, разочаровавшись в практике и результатах «освободительного движения», «погрузилась в бездну» пьянства и «упадничества», что привело к нарастанию числа юношеских самоубийств.

Анализ исторических документов показывает, что самоубийства подростков рассматривались в контексте социализации. Напомню, что социализация – это процесс социального развития, при котором личность усваивает все культурные нормы, выработанные человечеством на протяжении истории.

В.г. Казанская приводит таблицу, где информация о семейных и школьных конфликтах как причинах суицидов юношей и девушек достаточно наглядная (табл.

1) [4, c. 131].

Таблица 1.

Суициды учащихся в школах России Показатель причин самоубийств (в %)

Самоубийства среди учащихся (от общего числа)

Таблица 1 показывает, что условия жизни подростка в семье могли приводить к каждому пятому самоубийству. Причин самоубийств одновременно в школе и дома также достаточно много, что видно из данных 1907 и 1908 гг. Заметьте, число самоубийств повышается к 1908 г., особенно в результате семейных конфликтов.

Среди мотивов, подтолкнувших ученика к роковому поступку, основное место занимали трудности в усвоении учебного материала и страхи по поводу неудовлетворительной оценки (текущей или за контрольную работу). Приведем типичное. 30 октября 1906 г. ученик 3-й Московской гимназии Тихомиров повесился, узнав, что инспектор пригласил его мать в гимназию в связи с жалобами учительницы французского языка Степановой на успеваемость сына. По словам одноклассников, Тихомиров просил педагога дать возможность исправить двойку, но получил отказ (двойка за четверть грозила ему, второгоднику, «выходом из гимназии»). 7 марта 1911 г. бросился под поезд четвероклассник Смоленской губернской гимназии 15летний Самуил Караулов. Комментируя факт, директор гимназии указал в донесении попечителю учебного округа, что Караулов был «слаб по успехам, …во 2-й четверти имел «двойки» по шести предметам». В 1-й Нижегородской гимназии 16 декабря 1911 г. отравился раствором карболки Павел Русейкин. Он повторно обучался в IV классе и не успевал по нескольким предметам. По наблюдению преподавателей, ученик «представлял собой натуру замкнутую», к занятиям относился апатично и часто отказывался от ответа на уроках», «скрывал от матери настоящее положение дела, видимо, боясь строгого с её стороны к себе отношения» [7, c. 98].

Но особо велика была тревожность школьников в связи с переводными (выпускными) экзаменами. Они провоцировали нервное напряжение, которое могло сформировать настроение безысходности, особенно, если неудача грозила увольнением или повторным обучением. Поэтому на апрель-июль приходятся множество ученических суицидов. В 1905 г., 3 мая, из-за неперехода в следующий класс отравился 19-летний учащийся лазаревского института И. Мангосаров, а 11 июня в Нижнем Новгороде застрелился ученик 2-го класса А. Тер-Захорянц, оставленный на второй год. 8 мая 1906 г. застрелилась воспитанница гимназии л.Ф. Ржевской в Москве 17-летняя Д. Вишневская, не допущенная к устным испытаниям за VII класс

[7, c. 98].

Тут будет уместно привести пример из художественной литературы о том, как впервые ребёнок (подросток) узнаёт о смерти. Из романа «жан-Кристоф» замечательного французского писателя-реалиста, знатока психологии Ромена Роллана: «Кристоф очень страдал. Мысль о дедушкиной смерти неотступно мучила его. А ведь он уже давно знал что смерть вообще существует, даже думал о ней, даже боялся её. Но он никогда ещё не видел смерти, увидев её впервые, понял, что раньше не знал, совсем ничего не знал ни о смерти, ни о жизни. Всё вдруг разом пошатнулось, рассудок тут бессилен. Считается, что живёшь, считается, что приобрёл какой-то опыт в жизни, и внезапно оказывается, что ничего-то ты не знал, ничего-то ты не видел, что жил доселе за плотной завесой иллюзиями…» [9, с. 147]. Примечательно дальнейшее авторское суждение: «Нет ничего общего между идеей страдания и живым существом, которое страдает и исходит кровью. Нет ничего общего между мыслью о смерти и судорогами тела и души, мятущейся в предсмертной муке. Все людские слова, вся человеческая премудрость – всё это лишь игра деревянных паяцев из театра ужасов в траурном сиянии реальности, где жалкие существа из праха и крови, делая отчаянные и тщетные усилия, цепляются за жизнь, которую подтачивает каждый убывающий час» [9, с. 148].

А какие мысли зарождаются, когда читаешь сцену из произведения Кена Кизи, когда Вождь подушкой душит главного героя Макмэрфи, лоботомированного и превращённого в «овощ»? «большое, крепкое тело упорно цеплялось за жизнь. Оно долго боролось, не хотело её отдавать, оно рвалось и билось, и мне пришлось лечь на него во весь рост, захватить его ноги своими ногами, пока я зажимал лицо подушкой. Мне показалось, что я лежал на этом теле много дней. Потом оно перестало биться. Оно затихло, содрогнулось раз и затихло совсем. Тогда я скатился с него. я поднял подушку и увидел, что пустой, тупиковый взгляд ни капли не изменился, даже от удушья. большими пальцами я закрыл ему веки и держал, пока они не застыли» [10, с. 284].

Конечно, тема «жизнь и смерть» - тема весьма привлекательная, но она необъятна. Применительно к суицидам, как части экстремальной антропологии, очень интересны были взгляды яркой представительницы «неофрейдизма» Карен хорни (1885-1952). Дав блестящую критику концепции Зигмунда Фрейда влечения к смерти, она писала: «Концепция деструктивного влечения опирается прежде всего на распространённость жестокости в истории человечества: в войнах, революциях, религиозных гонениях, в разного рода проявлениях авторитаризма, в преступлениях» [11, с. 204]. Она полагала, что исторические факты создают впечатление, что людям необходимо иметь некоторый выход для враждебности и жестокости и что они ухватываются за малейшую возможность разрядки. Помимо прочего, в нашей европейской культуре мы ежедневно сталкиваемся с проявлениями – утончёнными или непосредственными – жестокости: эксплуатацией, обманом, унижением, угнетением беззащитных, детей, бедняков… Даже в тех взаимоотношениях, в которых должны преобладать любовь или дружба, определяющей зачастую является подспудная враждебность. З. Фрейд полагал, что лишь один род человеческих отношений избавлен от враждебности – отношения между матерью и сыном. На взгляд К. хорни, даже такое исключение выглядит благой иллюзией. В фантазиях проявляется столько же откровенной деструктивности и жестокости, как в действительности. После, казалось бы, незначительной обиды нам может сниться, как обидчика разрывают на части или подвергают смертельному унижению [11].

Наконец, деструктивность бывает направлена не только против других индивидов, зачастую, похоже, жестокость разряжается на самом человеке. Он может покончить собой, психотики могут наносить себе тяжёлые увечья; обычный невротик может быть склонен мучить себя принижать, глумиться над собой, лишать себя удовольствия, требовать от себя невозможного и сурово осуждать себя, если неосуществимые требования не выполняются.

В заключение следует отметить вот что. Описания самоубийств в источниках вызывают несомненный интерес, но в большей степени как просто статистические материалы. Но ведь важно понять другое: каковы были отношения в группе сверстников, каковы семейные отношения, как воспринимался этот самоубийца – как жертва или как герой. К сожалению, об этом остаётся только догадываться на основании предсмертных записок или отчётов с экспертизами. К тому же все материалы до определённого времени были засекречены. В тоталитарных государствах хх столетия (в СССР и Третьем Рейхе) статистику самоубийств ещё более надёжно прятали. Всё же, по косвенным данным, можно было установить примерные цифры, как это делали публицисты в СССР периода перестройки и демократизации. я, в свою очередь, это попытался сделать в отношении гитлеровской германии. Так, в ежегодном докладе югендфюрера германского Рейха от 4 октября 1939 г. говорится о 649 случаях смерти юношей и девушек в гитлерюгенде и приводится таблица 2.

Таблица 2.