Архилох же говорит:
...жадно упиваясь неразбавленным вином
И своей не внесши доли...
И никто тебя, как друга, к нам на пир не приглашал.
[b] Но желудок твой в бесстыдство вверг тебе и ум и дух.
У комического поэта Эвбула где-то говорится [Kock.II.206]:
У нас на пире двое приглашенных есть
Неодолимых: Филоктет и Филоктет:
Он хоть один, но стоит двух, по-моему,
И здоровенных, даже трех, не менее.
Однажды, говорят, приятель звал его
На пир, сказав прийти, когда от стрелки тень
Длиною будет в двадцать стоп на гномоне. {60}
{60 Гномон — гномоном (от греч. γι-γνω-σκω — «узнавать», «распознавать») назывались солнечные часы, изобретение которых античная традиция иногда приписывает философам Анаксимандру или Анаксимену (VI в. до н.э.) — см.: Диоген Лаэртский. II. 1, 3; Плиний. II. 187. Вместе с тем, по мнению Геродота, гномон и деление светового дня на 12 частей греки усвоили у вавилонян (II. 109). «Стрелка» гномона представляла собой штырек, стоявший строго отвесно на ровной или сферической поверхности, мраморной или медной. Время определяли сначала по длине тени от стрелки, а потом — по ее направлению. См.: Витрувий. I. 6.6; IX. 7.2. В целом см.: PWRE. Bd. VIII, Horologium.}
[c] А он с утра измерил, и была она
На с лишком две стопы длинней назначенной.
Явившись на рассвете, извинялся он:
Мол, опоздал, дела держали срочные.
Ведь кто на званый пир привык опаздывать,
Тот и в бою оставит пост назначенный, -
говорится у комика Амфида [Kock.II.248]. Хрисипп же утверждает:
[d] Бокалом даровым не вздумай брезговать.
А также:
Выпивки не упускай даровой, но всегда домогайся.
Антифан говорит [Kock.II. 117]:
Да это жизнь богов, когда позволено
Нам поживиться, о цене не думая.
И в другом месте:
И это жизнь блаженная! Приходится
Мне новый способ каждый раз придумывать,
Чтоб челюстям задать работу!
Всё это я захватил на пир из дома, заранее позаботившись, чтобы и я пировал, внеся свою долю.
[e] Ведь мы, аэды, только лишь бездымные
Приносим жертвы. {61}
{61...только лишь бездымные / Приносим жертвы. — т. е. живем за чужой счет (примеч. переводчика).}
[О том,] что древним не было незнакомо принятие пищи в одиночку {62} (μονοφαγει̃ν). Например, у Антифана говорится [Kock.II. 128]:
{62...не было незнакомо принятие пищи в одиночку... — Обычай принимать пищу в одиночестве у греков действительно существовал, но связан он с традицией одного только греческого острова — Эгины, где жители после принесения жертв Посейдону в течение 16 дней пировали дома в полном одиночестве и молчании, не допуская к себе даже рабов. Участников такого пиршества и называли монофагами. Этиологию этого обычая Плутарх объясняет так: «Многие из эгинцев, пошедших войной на Трою, погибли в сражениях, а еще больше — в морских бурях. Родственники немногих спасшихся, видя остальных граждан в скорби и печали, решили, что не подобает открыто поздравлять своих близких с возвращением и приносить богам благодарственные жерт-вы.И вот, таясь, каждый в своем доме принимали они спасенных и устраивали праздничное угощение, за которым сами прислуживали отцам, родичам, братьям и домочадцам, а никого чужого не пускали» («Греческие вопросы, 44 — Кто такие «монофаги» на Эгине?»).
Возможно, для всех остальных греков, кроме эгинцев, «монофагия» была лишь дикостью и поводом для насмешек — не случайно слово «монофаг» (от μόνος — «один» и φαγεΐν — «есть») звучит у Амипсия (Коек. 1.677) как ругательство, сочетаясь с распространенным выражением «к воронам» (ср. рус. «к чертям»).}
Ты ешь один? одним уж этим мне вредишь!
Также у Амипсия [Kock.I.677]:
Проваливай κ воронам, взломщик-монофаг!
Об образе жизни гомеровских героев
15. Гомер видел, что скромность есть добродетель, {63} более всех прочих подобающая юношам, и что она, подобно устроителю хора, гармонично сочетает между собою все хорошие качества. Он хотел привить ее [f] людям с ранних лет на всю жизнь, чтобы они тратили свой досуг и рвение на добрые дела и были щедры и готовы оказать друг другу услугу. Поэтому он всем своим героям приписал умеренность и довольство малым.
{63 Гомер видел, что скромность есть добродетель... — Как сказал Платон: «Гомер воспитал Грецию» («Государство». X. 606е; ср.: «Протагор». 339а). Привычка черпать в гомеровских поэмах уроки практической морали стала складываться, вероятнее всего, уже тогда, когда греки слушали эпических певцов — сначала сочинителей-аэдов, позже исполнителей-рапсодов. Поведение героев, их нравственные принципы служили образцом и объектом подражания. Скорее всего, именно такое безмятежное и некритическое отношение к Гомеру вызвало взрыв критики в VI в. до н.э.: Ксенофан Колофонский нападал на гомеровских богов, страдающих всеми человеческими слабостями (DK. 21. В 10-12, 14-16), Гераклит развенчивал авторитет Гомера как философа (DK. 22. А 22, В 40, 42, 56,57, 106), а Пифагор даже якобы видел, как наказывают Гомера в царстве мертвых за лживые измышления о богах (Иероним Родосский, fr. 42 Wehrli). К концу VI в. у Гомера появился защитник — это был Феаген Регийский. Судя по сохранившимся сведениям, он первым использовал (если не изобрел) метод аллегорического толкования текста. Так, он считал, что битва богов (Ил. XXI-XXII) — это иносказательное описание борьбы физических элементов и т.п. (DK. 8.2, 3).
В V в. до н.э. к Гомеру подходят рационалистически: и Геродот, и Фукидид, и даже поэт Пиндар смотрят на гомеровские тексты с позиции здравого смысла, устанавливая, сколько в них правды, а сколько вымысла (см. об этом: The Iliad: A Commentary / Ed. G.S. Kirk. Cambridge, 1996. Vol. 6. P. 27 — 28, а также: Гринцер ПЛ.., Гринцер Н.Н. Становление литературной теории в Древней Греции и Индии. М., 2001).
Софисты искали в гомеровских текстах подтекст, утверждая, что Гомер (а также Гесиод и Симонид) скрывали подлинную мудрость под покровом поэзии (см.: Платон. «Протагор». 316d-e; «Теэтет». 180с-е). Поиски скрытого в поэтических текстах смысла были не чем иным, как аллегорезой. Вместе с тем софисты прибегали к гомеровским сюжетам и образам как таковым, чтобы с их помощью выразить или подкрепить свои собственные этические тезисы. Так, например, показателен спор о сравнительных достоинствах Ахилла и Одиссея, который ведет софист Гиппий с Сократом в диалоге Платона «Гиппий Меньший» (363b). Для самого Сократа, насколько мы можем судить по Ксенофонту и Платону, Гомер тоже служил источником моральных примеров и образцов. Таким образом, в IV в. до н.э. Гомер продолжал быть для греков учителем жизни, чему в конце концов и воспротивился Платон в X книге «Государства».
Аристотель написал целое сочинение под названием «Гомеровские проблемы» (fr. 142-179 Rose), где не только обобщил весь предшествующий опыт толкования и критики гомеровских поэм, но и объяснил, что абсолютных моральных оценок поведения гомеровских героев быть не может, что нужно непременно учитывать, как бы мы сейчас сказали, историко-культурный контекст (fr. 166 Rose).
В послеаристотелевское время сосуществуют два метода интерпретации Гомера. С одной стороны, остается актуальной аллегореза — это излюбленный метод философов-стоиков; до нас дошло два образца сочинений такого рода — «Гомеровские проблемы» Гераклита и «О жизни и поэзии Гомера» Плутарха (?) (I в. н.э.). С другой стороны, в сочинении Плутарха «О том, как следует слушать поэтов» мы видим уже знакомый нам метод морально-этического толкования гомеровских поэм. Его и предпочитает Афиней. Более подробно о традиции толкования Гомера см.: Richardson N. Homer and his ancient critics // The Iliad: A Commentary. Vol. 6. P. 25 sq.}
Поэт считал, что сильнее всего в людях потребность в пище и питье и получаемое от них удовольствие, так что люди, соблюдающие умеренность в еде, скромны и воздержны также и во всем прочем. И потому жизнь простую и неприхотливую ведут у него все: цари и простолюдины, юноши, старцы [Од.I.138]:
Гладкий потом пододвинула стол; на него положила
Хлеб домовитая ключница...
...на блюдах, подняв их высоко
Мяса различного крайчий принес [Од.I.141], -
мясо было жареное и преимущественно говяжье. Кроме этого даже на (9) праздниках и свадьбах и других трапезах не подается ничего. Даже самим царям не подают у Гомера ни кушаний, запеченных в фиговом листе, ни кандила, {64} ни печенья на меду; они едят только такую пищу, от которой становятся здоровее душой и телом. Сам Агамемнон подносит Аяксу после единоборства {65} хребет быка как почетный дар. И Нестора, уже старца, и Феникса [Ил.IХ.215] угощают жареным мясом. Так поэт отвращает и нас от неумеренных желаний. Менелай, справляя свадьбу детей, {66} подает [b] Телемаху [Од.IV.65]
{64 Кандил — греч. κάνδυλος или κάνδαυλος, лидийское блюдо.}
{65...подносит Аяксу после единоборства... — С Гектором (Ил.VII.200).}
{66 Менелай, справляя свадьбу детей... — У Гомера Менелай действительно справляет свадьбу своих детей, когда к нему прибывает Телемах, чтобы расспросить о судьбе своего отца Одиссея.}
бычатины жареной кус, из почетной
Собственной части его отделивши своею рукою.
И Нестор, когда у моря приносит в жертву Посейдону быков в окружении только самых любимых родных сыновей, то, хотя и был он царем и много имел подданных, отдает повеление {67} [Од.III.421]:
{67...Нестор... отдает повеление... — У Гомера Нестор приносит жертву не Посейдону, а Афине.}
В поле один за телицей беги и т.д.
В самом деле, жертва, принесенная с помощью самых близких и преданных людей, благочестивее и угоднее богам. Даже женихи, уж на что были наглы и неумеренны в наслаждениях, всё же не ели, как показывает Гомер, ни рыбы, ни птицы, ни пирогов на меду. [c] Поэт изо всех сил избегает с говорить об ухищрениях поварского искусства, о кушаньях, которые, по словам Менандра, "распаляют похоть", {68} о блюде, именуемом у многих писателей "горшок для развратников" (как утверждает Хрисипп в сочинении "О благе и наслаждении", его приготовление особенно хлопотно).
{68...о кушаньях, которые, по словам Менандра, «распаляют похоть»... — Kock.II.462. Из комедии «Трофоний». Ср. 132f и 517а.}
16. По рассказу Поэта, Приам упрекает сыновей {69} за то, что они истребляют скот, вопреки обычаю [Ил.ХХIV.262]:
{69...Приам упрекает сыновей... — У Гомера упрек Приама относится не к истреблению скота как таковому, а к праздности и невоинственности многочисленных Приамовых сыновей, которые проводят время в развлечениях, выбирая для своих пиров самых деликатесных животных — ягнят и козлят (в переводе Н. Гнедича — коз и агнцев). Вопреки обычаю сыновья Приама действуют потому, что забивают не чужих ягнят и козлят, что в героическую эпоху было совсем не преступно, но своих собственных, троянских. Нелестную характеристику Приамовых сыновей встречаем и в песни III, ст. 106. В целом же у Гомера пиры и пляски противопоставляются сражениям как праздность — деятельности (см., напр., Ил.III.393 и XV.508).}
Эти презренные хищники коз и агнцев народных.
А Филохор сообщает в своей "Истории" [FHG.I.394], что и в Афинах запрещалось есть еще ни разу не стриженного барана, если в том году приплод [d] овец был недостаточен.
Гомер называет Геллеспонт "богатым рыбой" [Ил.IХ.360], изображает феакийцев отличными мореходами, знает, что на Итаке много гаваней, а у близлежащих островов во множестве водится рыба и дикая птица. Одним из залогов благоденствия он считает обилие рыбы в море. И, однако, никто у него ни рыбы, ни птицы не ест.
Никому не подают и фруктов, хотя было их немало, и поэт с удовольствием о них упоминает {70} и называет "вечно бессмертными" [Од.VII.120]: [е]
{70...поэт с. удовольствием о них упоминает... — Гомер упоминает не об обычных фруктах — у него речь идет о волшебных садах царя Алкиноя, где плоды поспевали круглый год.}
Груша за грушей, за яблоком яблоко...
и так далее. И никого мы не увидим у Гомера ни увенчанным, ни умащенным миррой, {71} ни курящим благовония. Наоборот, его герои чужды всему этому, он выбирает их прежде всего за их невзыскательность и довольство малым. Даже богам он приписывает простую пищу: нектар и амбросию. {72} И люди у него, воздавая богам почести, жертвуют только то, что обычно едят сами, и не прибегают ни к ладану, ни к мирре, ни к венкам, [f] чуждаясь подобной роскоши.
{71 Мирра — см. примеч. 95 к кн. II.}
{72 Нектар и амбросия — нектар — это напиток богов, а амбросия — их пища. См.: Од.V.93; «Гимн к Деметре». 49; «Гимн к Аполлону». 10; Платон. «Федр». 247е. О том, что нектар и амбросия дают бессмертие: Пиндар. Ол.I.60; Ил.V.341. О том, что они делают тело неподвластным какому бы то ни было разрушению: Ил.Х1Х.38-39. О том, что они отбивают все дурные запахи: Од.IV.445-446. Эпитет «амбросийный»: Ил.V.369; Од.ХVIII. 191-193; «нектарный» (об одеждах): Ил.III.385; XVIII.25. См. также: Roscher W. Ausfuhrliches Lexikon der griechen und romischen Mythologie. Leipzig, 1884-1937.1.282 (далее: Roscher).}
Поэт показывает, что и простой пищи герои едят немного: он удерживает их от пресыщения, как лучшие врачи [Од.I.150]:
...когда же
Был удовольствован голод их лакомой пищей...
Одни, утолив голод, тут же обращаются к гимнастическим упражнениям.
(10) Диски и копья доставляют им удовольствие, и, забавляясь, они постигают то, что потом применят в серьезном деле. Другие же слушают кифаредов, {73} которые напевно и мерно повествуют о подвигах героев.
{73 Одни... обращаются к гимнастическим упражнениям... Другие... слушают кифаредов... — Той ситуации, которую описывает Афиней, — когда часть гостей предается физическим упражнениям, а другая в это время слушает певцов, — мы у Гомера не встречаем. Скорее всего, обычный порядок развлечений описан царем Алкиноем в VIII песни «Одиссеи»: «Душу свою насладили довольно мы вкуснообильной // Пищей и звуками лиры, подруги пиров сладкогласной; // Время отсюда пойти нам и в мужеских подвигах крепость // Силы своей оказать, чтоб наш гость, возвратяся, домашним // Мог возвестить, сколь других мы людей превосходим в кулачном // Бое, в борьбе утомительной, в прыганье, в беге проворном» (98 сл.).}
17. Нет поэтому ничего удивительного в том, что воспитанные в таких правилах люди уравновешенны и душой и телом. Доказывая, что умеренность полезна для здоровья, благотворна и доступна всем, Гомер изображает, как мудрейший Нестор подносит вино раненому в правое плечо врачевателю Махаону {74} в качестве наилучшего лекарства от воспаления, - а именно [b] прамнийское, известное нам густотой и питательностью (не для простого "утоления жажды", но ради полного насыщения, ведь когда тот уже выпил, Нестор приглашает его продолжить питье: {75} "Друг, сиди у меня и багряным вином укрепляйся"). Более того, для возбуждения жажды Нестор добавляет в вино натертый козий сыр и в прикуску - лук, хотя в другом месте поэмы Гомер утверждает, что вино обессиливает, {76} отнимая крепость и храбрость. Что касается Гектора, {77} то Гекуба, надеясь, что он проведет остаток дня в городе, склоняет его к удовольствию и приглашает совершить возлияние и выпить; он, однако, отвергает это, собираясь [c] возвратиться в битву. И если одна упорно хвалит вино, то другой, даже тяжело дыша после боя, отказывается; одна призывает выпить, совершив возлияние, другой же считает это нечестивым, поскольку забрызган кровью. Гомер признает полезным умеренное питье вина и утверждает, что хлебать его большими глотками {78} значит вредить самому себе. Известны ему также различные пропорции смешения: {79} Ахилл не приказывал бы: "раствори покрепче", {80} если бы не существовало какой-то другой, повседневной пропорции. Может быть, поэт и не знал, что вино очень легко улетучивается [из тела] через поры, не будучи смешано с твердой пищей (это хорошо [d] знают умелые врачи - когда они лечат сердечные недомогания, то для продления воздействия [снадобий] смешивают вино с мучной пищей). Нестор, тем не менее, дал Махаону вино, смешанное с мучицей и сыром, {81} а Одиссей придерживается полезного соединения вина с хлебом [Ил.ХIХ.167]:
{74...мудрейший Нестор подносит вино раненому в правое плечо... Махаону... — У Гомера не говорится ни о том, что Нестор предлагает Махаону прамнийское вино в качестве наилучшего лекарства от воспаления, ни о том, что он добавляет туда сыр и дает в прикуску лук для возбуждения жажды, — здесь Афиней (или его византийский пересказчик) по своему обыкновению вольно толкует гомеровский текст. У Гомера наложница Нестора готовит для своего господина и его раненного гостя кикеон (от греч. κυκάω — «смешивать») — традиционный напиток, составлявшийся из вина, меда, сыра и муки. В схолиях отмечается, что этот напиток дают раненому в первую очередь для укрепления сил. В прикуску к кикеону действительно подается лук, но не для возбуждения жажды, наоборот, — кикеоном, как сказано у Гомера, герои «утолили палящую жажду» (Ил.ХI.620 сл.). Прамнийское вино — о нем см. 30b.}
{75...Нестор приглашает его продолжить питье... — Ил.ХIV.5 — Махаон уже подкрепился кикеоном и утолил жажду (ср. выше, примеч. 62), но это не означает, что выпивка закончена, поэтому слова Нестора не входят в противоречие с контекстом XI песни.}
{76...вино обессиливает... — Об этом говорит Гектор (Ил.VI.265) — см. примеч. 65.}
{77 Что касается Гектора... — Эпизод передан почти точно — правда, у Гомера ничего не говорится о том, что Гекуба, предлагая Гектору совершить возлияние богам и выпить вина самому, рассчитывает, что он проведет остаток дня в городе (Ил.VI.258 сл.).}
{78...хлебать его большими глотками... — Од.ХХI.294. В гомеровском выражении χανδόν ε̉λει̃ν — «пить с широко открытым ртом», т. е. жадно, Афиней заменяет глагол ε̉λει̃ν (букв, «брать») на однокоренной, но более разговорный и обычно употребляемый в комедиях в значении «жадно пить» — ’ε̉λκειν (букв, «тянуть», «тащить»).}
{79...различные пропорции смешения... — Греки всегда разбавляли вино водой — пить неразбавленное вино было для них признаком дикости и варварства. О том, в какой пропорции следует смешивать вино и воду, подробнейшим образом рассуждают герои «Застольных бесед» Плутарха (кн. III, вопр. 9).}
{80...«раствори покрепче»... — Греч, ζωρότερον δέ κέραιε. Эта просьба Ахилла (Ил.IХ.262) смущала критиков и комментаторов Гомера по меньшей мере с IV в. до н.э., со времен Зоила. Казалось, что просьба Ахилла приготовить напиток покрепче характеризует героя негативно. В «Застольных беседах» Плутарха эта фраза становится предметом специальной дискуссии, в которой много внимания уделяется собственно семантике прилагательного ξωρός и производимого от него наречия ζωρότερον. Судя по разноречивости мнений, уже во времена Плутарха (серед. I в. н.э.) это слово было не вполне прозрачным, но сам Ilnyidpx считает, что не стоит выискивать для ξωρός какое-то специальное значение, потому что просьба Ахилла в действительности не бросает тени на героя. О толковании, предложенном Плутархом, см.: Плутарх. Застольные беседы. Л., 1990 (кн. V, вопр. 4 и примеч. на с. 438-439).}
{81...вино, смешанное с мучицей и сыром... — т. е. кикеон; см. выше, примеч. 62.}
Но человек, укрепяся вином и насытяся пищей...
Для пьяницы же поэт отводит сладкое вино, называя его так в следующем стихе [Од.II.340]:
Куфы из глины с вином многолетним и сладким стояли.
18. Гомер также описывает, как девушки и женщины омывают гостей, {82} ибо он полагает, что людей, живущих в благородной скромности, [e] ничто не может распалять. Обычай этот и впрямь очень древний: ведь и дочери Кокала, как полагалось в те времена, купали {83} прибывшего в Сицилию Миноса [Диодор.IV.76].
{82...как девушки и женщины омывают гостей... — У Гомера это делают рабыни: Телемаха и его спутника, прибывших в Спарту к царю Менелаю, «омыла и чистым елеем натерла рабыня» (Од.VI.49). Вместе с тем волшебница Кирка сама омывает Одиссея (Х.357 сл.).}
{83...дочери Кокала... купали... — Кокал — мифологический царь сицилийцев, у которого искал пристанища спасавшийся от Миноса Дедал. О нем см.: Диодор.IV.77-79. Когда Минос явился на Сицилию, дочери Кокала из любви к Дедалу сварили Миноса заживо. О гибели Миноса Софокл написал трагедию «Камикийцы», а Аристофан — комедию «Кокал» (Kock.I.345-355). Ср.: Гигин. Мифы / Пер. Д.О. Торшилова. СПб., 2000. С. 66-67.}
Обрушиваясь на пьянство, поэт изображает громадного Киклопа, погубленного по этой причине малюсеньким существом [Од. ΙΧ.360 сл.]; подобным же образом [губит он] и кентавра Эвритиона [Од.ХХI. 295]; а гостей Кирки, падких на удовольствия, превращает во львов и волков, {84} но [f] спасает Одиссея, повиновавшегося совету Гермеса [Од.Х.277 сл.] и этим избежавшего опасности. Эльпенор же, предававшийся пьянству и распущенности, {85} ломает себе шею [Од.Х.552]. И Антиной, который хоть и поучал Одиссея: "твой ум отуманен медвяным вином" [Од.ХХI.293], но сам не воздерживался от выпивки, погибает, {86} пронзенный стрелой, так и не оторвавшись от кубка. Гомер также изображает, как эллины отплывают в море пьяными и потому-то они принимаются бунтовать и погибают [Ил.III.139]. Рассказывает он и о том, что Энею, мудрейшему на советах (11) троянцев, из-за пьяной болтливости и хвастливых обещаний, {87} данных им за выпивкой, пришлось выдержать натиск самого Ахилла и едва не поплатиться жизнью {88} [Ил.ХХ.84]. И Агамемнон как-то раз высказывается о себе [Ил.IХ.119]:
{84...гостей Кирки... превращает во львов и волков... — У Гомера Кирка превращает попавших к ней спутников Одиссея в свиней, а не во львов и волков, и причина этого превращения — не их пьянство (они успевают лишь угоститься кикеоном — о нем см. выше, примеч. 62), а киркино зелье. Афиней толкует гомеровский текст аллегорически, усматривая в зелье волшебницы иносказательное обозначение вина. Львы и волки окружают дом Кирки и ведут себя как домашние, укрощенные киркиным «очарованным питьем» (Од.Х.277 сл.). О том, что это люди, превращенные волшебницей в животных, догадывается только Эврилох, ставший свидетелем превращения своих товарищей в свиней (там же, 429 сл.). См. также: Аполлодор. Э.7.14.}
{85 Эльпенор же, предававшийся пьянству и распущенности... — У Гомера юный и неопытный Эльпенор, «крепким вином охмеленный», ушел спать на крышу дома Кирки, а проснувшись, забыл, где находится, упал и сломал позвоночник.}
{86 И Антиной... погибает... — Действительно, Антиной погибает от стрелы Одиссея в тот момент, когда подносит чашу к губам, — так поэт хочет показать, насколько спокоен и беззаботен был Антиной, продолжавший пировать в тот момент, когда Одиссей уже направил на него свой лук. Афиней толкует этот эпизод вольно, приводя читателя к мысли, что смерть Антиноя была карой за его склонность к выпивке.}
{87...Энею... из-за пьяной болтливости и хвастливых обещаний... — В «Илиаде» действительно есть эпизод, где к троянскому герою Энею обращается Аполлон: «Где же угрозы твои, Анхизид, предводитель дарданцев? // Или не ты в Илионе, с царями за чашей пируя, // Гордо грозился, что с сыном Пелеевым станешь на битву?» (Ил.ХХ.80 сл.). Вообще у Гомера герои и боги часто напоминают друг другу о невыполненных смелых обещаниях, но не затем, чтобы упрекнуть в хвастовстве, — для этики героической эпохи было гораздо важнее, чтобы за словами следовали поступки. Так Агамемнон стыдит свое войско: «Там на пирах, поедая рогатых волов неисчетных, // Чаши до дна выпивая, вином через край налитые, // На сто, на двести троян, говорили вы, каждый из наших // Станем смело на бой! а теперь одного мы не стоим // Гектора...» (Ил.VIII.230 сл.). Ахилл напоминает своим воинам об их угрозах в адрес врагов (Ил.ХVI.200 сл.), а Посейдон обращается к Идоменею: «Где же, о критян советник, куда же девались угрозы, // Коими Трои сынам угрожали ахейские чада?» (Ил.ХIII.219 сл.). Ср. также: Ил.I.396 сл.; ΧΧΙ.475 сл. Таким образом, Афиней, толкуя гомеровский текст, переставляет акценты и даже утрирует (в интересах своей концепции) отдельные детали — ведь обещания, данные за чашей на пиру (т. е. в обычной для гомеровских героев обстановке), не являются проявлением пьяной болтливости.}
{88...и едва не поплатиться жизнью. — Действительно, поединок с Ахиллом кончился бы для Энея плачевно, если бы не вмешательство Посейдона: окутав Ахилла темным облаком, он унес Энея подальше от противника (Ил.ХХ.290 сл.).}
Но как уже погрешил, обуявшего сердца послушав, -
В том виновато вино, иль меня провели сами боги, -
ставя опьянение на одну доску с безумием. (Так приводит эти стихи {89} ученик Исократа Диоскорид.) Ахилл же, браня Агамемнона, говорит [b] [Ил.I.225]:
{89 Так приводит эти стихи... — Вторая строчка в дошедших до нас рукописях «Илиады» отсутствует.}
О винопийца со взорами пса.
Так говорит этот фессалийский плут - воплощенная "фессалийская хитрость": {90} здесь Афиней, должно быть, обыгрывает пословицу.
{90...воплощенная «фессалийская хитрость»... — Фессалийской хитростью и фессалийским плутом Афиней именует одного из собеседников — Миртила (ср. 308b). Пересказчик Афинея справедливо замечает, что «фессалийская хитрость» — поговорочное выражение: см.: Еврипид. «Финикиянки». 1407; «Суда»: Θεσσαλόν σόφισμα.}
19. [О том,] что из приемов пищи у героев Гомера прежде всего шел завтрак {91} (α̉κράτισμα), который он называет полдником {92} ('άριστον). Один раз о нем упоминается в "Одиссее" [XVI. 1-2]:
{91...прежде всего шел завтрак... — Словом α̉κράτισμα (или однокоренным α̉κρατισμός) греки обозначали завтрак уже после Гомера — ср.: Аристотель. «История животных». 564 а 20; Этимология, которую Афиней предлагает для этого слова, — самая расхожая и популярная (ср.: Плутарх. «Застольные беседы». VIII.6.726с), хотя у того же Плутарха предлагается и другая версия: «...в старину слишком ранняя трапеза считалась предосудительной, и потому название раннего завтрака объясняют как происшедшее от слова άκρασία “невоздержность”» (там же, 726b).}
{92...который он называет полдником... — Слово άριστον у Гомера действительно употребляется для обозначения завтрака — см.: Ил.XXIV. 124; Од.ХVI.2. В более позднее время этим словом стали обозначать уже не утреннюю, а полуденную трапезу — «ланч» (Фукидид. IV.90; VII.81; Геродот. III.26; VI.78; Аристотель. «История животных». 619а 15; ср. также классификацию Филемона, приведенную ниже).}
...Одиссей с свинопасом божественным рано
Встав и огонь разложив, приготовили полдник.
И один раз в "Илиаде" [XXIV. 124]: [с]
Окрест его суетились друзья и готовили полдник.
Утреннюю трапезу он также называет эмброма {93} ('έμβρωμα), между тем как мы называем ее завтраком ("акратисмон", α̉κρατισμόν), так как за ней едим только куски хлеба, смоченные в несмешанном ('άκρατος) вине. Так об этом говорит, например, Антифан [Kock.II.126], уоторый после стиха
{93 Утреннюю трапезу он также называет эмброма... — Слово ’ε̉μβρωμα (от βι-βρώ-σκω — «есть, поедать») у Гомера вообще не употребляется.}
Пока готовит повар полдник ('άριστον),
продолжает:
А как насчет позавтракать (α̉κρατίξω) со мной?
Также и Кантар [Kock.I.766]:
- Мы здесь не будем завтракать (α̉κρατίξω)?