Горемыкин не был сумасшедшим. Не был он и впавшим в детство стариком. Расходясь со своими коллегами, он не скрывал, что не даст заставить себя пойти на уступки угрозой возможной революционной вспышки или под давлением того довода, что исключительные обстоятельства, создавшиеся в связи с поражениями на фронте, требуют исключительных мер политического и конституционного характера. Он справедливо считал, что трудное военное положение давало левым возможность дискредитировать монархию и что они решили этой возможностью воспользоваться. «Совершенно очевидно, — сказал он, — что все партии, стоящие за конституционные изменения, пользуются военными поражениями, чтобы увеличить давление на правительство и ограничить власть монарха».
Поддерживавший его А.А. Хвостов высказывался еще более прямо: Призывы, исходящие от Гучкова, левых партий Государственной Думы, от коноваловского съезда и от руководимых участниками этого съезда общественных организаций, явно рассчитаны на государственный переворот. В условиях войны такой переворот неизбежно повлечет за собой полное расстройство государственного управления и гибель отечества»19.
«Коноваловский съезд», о котором упомянул А.А. Хвостов, был заседанием представителей общественных организаций и лидеров думских кадетов, которое состоялось 16 августа в Москве в доме Коновалова. Согласно докладу московской полиции20, съезд избрал центральный комитет, который должен был руководить пропагандой и агитацией по всей стране в поддержку программы Прогрессивного блока. Непосредственно вслед за этим, 18 августа, московская городская Дума во главе с либерально-промышленной фракцией вынесла резолюцию, требовавшую образования «правительства доверия». Они послали эту резолюцию правительству и непосредственно царю.
О начавшемся в Москве политическом брожении сообщил на заседании Совета министров 19 августа князь Щербатов, министр внутренних дел. Совет обсуждал, какой ответ надлежит дать московской городской Думе. Отношение Горемыкина характеризовалось полным презрением к политиканству, которое он считал бестолковой суетой. Проще всего, сказал он, было бы не отвечать этим болтунам и игнорировать их, так как они вмешиваются в дела, которые их не касаются. Обсуждение обращения московской городской Думы дало повод бунтующим министрам излить свои чувства. Поливанов прямо заявил, что в резолюции не было ничего недопустимого или революционного. «Правительство, опирающееся на доверие населения, ведь это нормальный государственный порядок», — казал он21. Кривошеин тоже присоединился к Поливанову, выразив надежду, что царь в корне изменит характер русской внутренней потики22.
Ясно, что по всем спорным вопросам, которые становились предметом обсуждения, — перемена Верховного Главнокомандования, отношение к Прогрессивному блоку, ответ на верноподданническое обращение московской городской Думы и вопрос о роспуске Государственной Думы — большинство министров хотело договоренности с общественными организациями и Государственной Думой. Ввиду того, что главным препятствием был Горемыкин, они решили добиваться назначения нового премьер-министра, угрожая сообща подать в отставку, если Горемыкин останется, и реакционный политический курс не изменится. Согласно Шаховскому, на пост премьер-министра большинство решило выдвинуть кандидатуру Поливанова. В печати часто упоминалось о Поливанове, Кривошеине и Григоровиче, морском министре, как о кандидатах на пост премьера. Либеральная пресса считала всех троих «людьми, пользующимися доверием общественности». По мнению министров, для достижения национального единства требовалось только договориться о программе Прогрессивного блока (которую пришлось бы слегка разбавить).
Сомнительно, чтобы Кривошеин, выдвигавший Поливанова на пост премьер-министра (20 августа он заявил в присутствии государя и своих коллег, что в военное время военный министр должен стоять во главе правительства), был вполне искренен. Он знал, что Поливанов не пользуется доверием государя из-за личных связей с Гучковым. Весьма возможно, что, дебатируя кандидатуру Поливанова, Кривошеин заботился о своей собственной кандидатуре23.
Несомненно, контакты между Поливановым и Гучковым имели место. Они были тесно связаны политически, как выяснилось непосредственно после Февральской революции. Но об этом было известно и раньше, еще в начале июня 1915 года, при назначении Поливанова военным министром. Когда Поливанов в связи с этим явился к царю, его предупредили, что в прошлом он однажды уже потерял доверие государя из-за связей с Гучковым. Поливанов неубедительно оправдывался, объясняя, что отношения носили официальный характер. Однако в августе, когда было открыто Особое Совещание по Обороне (21 августа его открыл сам государь), Гучков, в качестве председателя Центрального военно-промышленного комитета, был снова в официальном контакте с военным министром и даже принял участие в одном из заседаний Совета, на котором обсуждался статут нового Совещания по Обороне.
Не следует забывать, как замечает Яхонтов, что тень Гучкова всегда маячила за Поливановым. Разумеется, Поливанов не мог открыто заявить в Совете министров о своей солидарности с Гучковым. Он, видимо, не выступил в защиту своего друга 9 августа, когда в Совете обсуждался характер Гучкова. В этот день Яхонтов отметил:
В частности, беседа коснулась личности А.И. Гучкова, его авантюристической натуры, непомерного честолюбия, способности на любые средства для достижения цели, ненависти к современному режиму и к государю императору Николаю II и т.п.24
По этому случаю министр юстиции А.А. Хвостов заметил: «Считается, что он (т. е. Гучков) способен, когда представится возможность, взять командование батальоном и маршировать в Царское Село». Однако, когда 26 августа критиковался проект Гучкова о включении в военно-промышленные комитеты рабочих групп, Поливанов выступил в его защиту, заявив, что невозможно организовать военную промышленность, исключив рабочих из представительства в военно-промышленном комитете.
Связи с Гучковым использовались против Поливанова еще до того, как возник союз Кривошеин — Поливанов. 21 августа, в тот самый день, вечером которого было подписано злополучное письмо государю по поводу перемен в Верховном Главнокомандовании и расхождений с Горемыкиным, князь Шаховской был принят государем в Царском Селе25. Шаховской предупредил государя, что Поливанов поддерживает контакты с Гучковым, и выразил удивление, что при этом Кривошеин ратует за назначение Поливанова премьер-министром. О, Византия!
В.И. Гурко, член Государственного Совета и бывший сотрудник Столыпина, хорошо знавший закулисную сторону дела, говорит в своих мемуарах, что союз Кривошеин — Поливанов был для России последней возможностью избежать того раскола между троном и общественностью, который, по его мнению, в конце концов и привел к крушению монархии26. Другие кандидаты на пост премьер-министра, «пользующиеся доверием общественности», принадлежали к либеральной интеллигенции (например, Родзянко или князь Львов), и никто из них не смог бы остановить потока требований о проведении радикальных реформ, ведущих к революции. Гурко считает, что союз Кривошеин — Поливанов мог бы противостоять этому давлению и поддержать порядок до победного окончания войны. Из протокола заседаний Совета министров явствует, что бунтующие министры имели некоторые заверения от думских кругов в смысле поддержки Прогрессивного блока, как только Совет освободится от Горемыкина. Но если принять во внимание, какую роль в этот момент играл Гучков и другие московские заговорщики, то оптимистическая точка зрения Гурко на союз Кривошеий — Поливанов может вызвать сильные сомнения.
Последующие события.
Драматическое заседание 2 сентября положило конец бунту министров. В течение следующих двух недель делалось несколько разрозненных попыток выговорить отмену решения о перерыве занятий Думы. Эти попытки окончились ничем. Настроение взбунтовавшихся министров, должно быть, в этот момент было очень подавленным. Стало очевидно, что решение государя принять на себя Верховное Главнокомандование, решение, которому они так упорно, истерически, можно сказать, противились, было принято армией и страной с надеждой и симпатией, несмотря на агитацию в пользу великого князя, исходившую от общественных организаций и их съездов, которые состоялись в Москве в начале сентября. Первые несколько дней сентября были отмечены забастовками в промышленности, которые, как утверждалось, были протестом против закрытия сессии Думы. Но, вопреки предсказаниям Сазонова, кровь на улицах не лилась, и страна в общем отнеслась к закрытию Думы с обычной невозмутимостью. С другой стороны, земский и городской съезды открыто предъявили требование о замене ими правительственной бюрократии в большей части отраслей управления, имеющих дело со снабжением армии. Это вряд ли было по вкусу даже некоторым из тех министров, которые присоединились к группе Кривошеина — Поливанова.
Когда 16 сентября министры были вызваны в Ставку для окончательного и откровенного обмена мнениями, они отправились туда в угнетенном состоянии. Императрица много раз писала мужу о «вероломстве» министров, которое было ей известно со слов Горемыкина. Она настаивала на том, чтобы муж был максимально строг в разговоре с ними и умоляла его перед заседанием несколько раз расчесать волосы гребнем Распутина. Как ни странно, это оказало магическое действие. Государь со всей строгостью говорил о неудовольствии, испытанном им при получении письма министров от 21 августа, и попросил их изложить, что они имеют против Горемыкина. Князь Щербатов, министр внутренних дел, смутился, а когда пришел в себя, то заговорил в примирительном тоне. Он сказал, что ему так же трудно договориться о ведении государственных дел с Горемыкиным, как было бы трудно управлять имением с собственным отцом. Горемыкин пробормотал в бороду, что он, со своей стороны, предпочел бы иметь дело со старшим князем Щербатовым, и государь объявил, что Горемыкин остается, потому что пользуется его полным доверием. Государь очаровательно заметил, что большая часть нервности в Совете объясняется нездоровой атмосферой столицы. Он сожалел о том, что его министры не имеют возможности воспользоваться спокойной и деловой атмосферой Ставки. Он сам, по его словам, оправляется теперь от напряженности и нездоровой моральной атмосферы Петрограда. Министры, которые, как первоначально предполагалось, должны были быть отпущены после аудиенции, были приглашены поужинать с государем, и мир, после августовского кризиса, был заключен.
Нельзя сказать, что кризис окончился без некоторых последствий, вскоре отразившихся на составе правительства. Щербатов и Самарин ушли в отставку почти сразу, вскоре за ними последовал Кривошеин. Неосторожно было бы приписать последующее увольнение Поливанова и Сазонова исключительно августовским событиям, и все же определенное недоверие, которое испытывал к ним государь, легко могло этому способствовать.
ПРИМЕЧАНИЯ К ГЛАВЕ 7
1 Александр Александрович Риттих был высокопоставленным чиновником. 16 ноября 1916 года он стал и.о. министра земледелия.
2 А.Н. Яхонтов — помощник управляющего делами Совета министров в 1915-1916 гг. Он был протеже Горемыкина. В его обязанности входила запись прений, происходивших на секретных заседаниях Совета. Официальные протоколы секретной части заседаний не велись, и то, что публиковалось в качестве таковых, было согласованной версией принятых решений. Яхонтов ухитрился вывезти свои записки за границу. В начале двадцатых годов он переписал их и разослал членам царского правительства, с которыми ему удалось снестись. Эти отредактированные записки были опубликованы в АРР XVIII. Несомненно, они представляют собой один из наиболее важных, достоверных документов того периода. Оригинальный текст записей, охватывающий гораздо более длительный период, хранится в Архиве русской и восточно-европейской истории и культуры в Колумбийском университете. Там же хранятся письма, написанные в связи с этими записками членами царского правительства, включая письмо Барка.
3 См. последнюю аудиенцию Родзянко у государя. — А. Блок, ук. соч. (см. прим. 4 к Введению), стр. 5–54.
4 См. описание перемещений в Совете летом 1915 года в книге Шаховского «Sic transit gloria mundi» — Париж, 1952, стр. 92.
5 АРР, XVIII, стр. 17.
6 АРР, XVIII, стр. 21.
7 Ранее, в июле, Кривошеий указал на заседании Совета, что порядок управления театром военных действий был выработан в расчете на то, что государь возьмет на себя Верховное Главнокомандование. «Тогда, — сказал Кривошеин, — никаких недоразумений не возникало бы и все вопросы разрешались бы просто: вся полнота власти была бы в одних руках». (АРР, XVIII, стр. 21).
После объявления о решении государя Кривошеин не повторял этого довода. Более всех настаивал на вмешательстве Совета, которое могло бы повлечь за собой изменение решения государя, обер-прокурор св. Синода Самарин. Он подчеркивал, что его позиция отражает общественное мнение Москвы. Сазонов поддержал его самым решительным образом.
8 Намек на слухи о вмешательстве Распутина.
9 АРР, XVIII, стр. 54.
10 Шаховской, ук. соч., стр. 126.
11 Письмо было подписано почти всеми министрами, за исключением самого Горемыкина, А.А. Хвостова и министра транспорта Рухлова. Военный и морской министры не подписали письма по соображениям военной дисциплины, хотя и выразили полное одобрение его содержанию. Об обстоятельствах, при которых письмо было подписано, см., в частности, труд Шаховского (ук. соч., стр. 127 и далее).
12 АРР, X, Берлин, 1923, стр. 213.
13 Головин, ук. соч. (см. прим. 8 к гл. 3), стр. 156.
14 См. выше, гл. 1, § 3 и далее, заявление Милюкова на банкете в Москве 13 марта 1916 года, в котором он изложил и обосновал свою точку зрения на переход от самодержавия к парламентской системе.
15 Т.е. Государственная Дума и Государственный Совет.
16 АРР, XVIII, стр. 107.
17 На заседании был Харитонов (государственный контролер), А.А. Хвостов (министр юстиции), князь Щербатов (министр внутренних дел), Шаховской (министр торговли и промышленности). В числе представителей Думы был ряд лидеров партий, включая Милюкова, Дмитрюкова, Ефремова и Шидлов-ского. — См.: Гурко, ук. соч. (см. прим. 9 к гл. 1), стр. 576.
18 АРР, XVIII, стр. 123.
19 АРР, XVIII, стр. 97.
20 Граве, ук. соч. (см. прим. 6, 7 к гл. 1), стр. 35.
21 АРР, XVIII, стр. 83.
22 Там же, стр. 84.
23 Так советский историк Зайончковский толкует маневры Кривошеина в примечаниях к воспоминаниям Поливанова. Это подтверждается полицейскими докладами о деятельности московских политиков, в которых кандидатура Кривошеина на пост премьер-министра указывается как приемлемая и даже желательная кадетам. См. Граве (ук. соч., стр. 43 и далее) и воспоминания Поливанова «Из дневников и воспоминаний» (Москва, 1924).
Барк тоже пишет, что летом 1915 года совещанием руководил Кривошеий.
24 АРР, XVIII, стр. 59.
25 Шаховской, ук. соч., стр. 127.
26 Гурко, ук. соч., стр. 583 и далее.
Глава 8
ШТУРМ САМОДЕРЖАВИЯ
Начало открытой кампании обличения. — Русское политическое масонство. — Заговор Гучкова. — «Безумный шофер». — Гучков и армия в 1916 году. — Штурмовой сигнал Милюкова. — Убийство Распутина.