— Сдаюсь, — хрипло проговорил он, — отпустите мне руку, вы сломаете ае, черт вас возьми.
— Оскар, обыщи его!
Оскар вытащил из карманов Майера два револьвера.
— Ого, целая артиллерия! Ничего нет больше в карманах, Оскар? Ну, вот теперь можно и руку освободить Все надо делать в свое время. Принимаете наши условия или предпочитаете лечь рядом в маяке с вашим уважаемым конкурентом? — спросил Иоганн.
— При… нимаю, — задыхаясь, ответил Майер.
— Так идем к вам.
В сопровождении Иоганна, Оскара и Роберта Майер поплелся по дороге. Он занимал отдельный домик у края деревни. Рыбаки произвели тщательный обыск и взяли все, как было условлено: тесто и деньги.
Когда наконец они ушли, обещав проводить его на пароход, было уже далеко за полночь.
Майер в изнеможении опустил голову на стол, просидел так несколько минут. Потом вдруг поднял голову, стукнул кулаком по столу и крикнул:
— Так опростоволоситься!
Несколько успокоившись, он начал составлять телеграмму Роденштоку. Работа не ладилась. Вдруг кто-то постучал в дверь. «Неужели опять эти разбойники?» — подумал Майер.
— Кто там?
— Срочная телеграмма.
Убедившись, что пришел действительно почтальон, Майер открыл дверь, получил телеграмму и вскрыл ее. Телеграмма была от Роденштока.
«Игорный дом и увеселительные заведения закрыть точка дела ликвидировать точка выезжайте немедленно».
Майер не мог понять, чем вызвана эта телеграмма, но она пришла весьма кстати. Теперь он может выполнить требование Иоганна, не нарушая интересов хозяев.
Рано утром Майер принялся за работу.
Погасли веселые огни в барах, закрылись кинематограф и танцевальные залы, угрюмо молчало пустое здание казино. Рыбаки, лишенные всех этих удовольствий, волновались и едва не побили Майера, требуя открытия игорного дома. Они даже пытались силой овладеть зданием казино, но оказалось, что душа этого здания, рулетка, была еще ночью вывезена и погружена на пароход. Игроки были несколько утешены тем, что получили от Иоганна проигранные в рулетку деньги. Рыбаки ходили, как после тяжелого похмелья, хмурые, молчаливые. Буйства, драки, пьянство и воровство понемногу прекратились. Люди бесцельно бродили по деревне, глядя друг на друга тупым, бессмысленным взглядом, не зная, что делать, о чем говорить. Иногда они оживлялись, вспоминая веселые, безумные ночи. Но разговор обрывался, и снова тускнели глаза и рот раскрывался в тяжелом зевке. О работе никто не думал. Все ожидали, что вновь начнется золотая горячка, спекуляция, игра и разврат. Но день проходил за днем, а все оставалось по-прежнему. Только весенний, бодрящий ветер весело проносился над деревней, освежая мутные головы.
Майер, прибыв в Берлин, узнал крупную новость. Приглашенному Кригманом химику удалось определить состав «вечного хлеба» и искусственно изготовить «тесто».
— Нам не нужны теперь ни Бройер, ни рыбаки, — сказал Роденшток. — Мы будем сами изготовлять «вечный хлеб».
— Не страшны нам и конкуренты, — добавил Кригман, — пусть они даже скупают по граммам хлеб и растят его. Мы будем изготовлять его тоннами и убьем их конкуренцией.
И акционерное общество по продаже и экспорту «вечного хлеба» начало свои операции.
Глава 6
БОРЬБА ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Крупнейшие капиталисты Германии объединили свои капиталы в этом деле. Весь земной шар был оклеен кричащими рекламами компании:
«ПОКУПАЙТЕ «ВЕЧНЫЙ ХЛЕБ»
Вкусно! Питательно!
Одного килограмма достаточно, чтобы прокормить человека всю жизнь!»
В этой рекламе не было только одного: указания на дешевизну хлеба. Роденшток и Кригман долго спорили о ценах на хлеб. Кригман настаивал на том, чтобы хлеб вначале продавался по дорогой цене, доступной только богачам.
— Мы снимем сливки, а потом пустим хлеб по дешевой цене для массового распространения.
Против этого возражал Роденшток.
— Не забывайте, что каждый килограмм «хлеба» через некоторое время превращается в два. Хлебом будут спекулировать. Не можем же мы обязать купивших не продавать его. Нам необходимо очень быстро повести наши операции, чтобы вернуть капитал с процентами, прежде чем поступивший на рынок хлеб будет использован спекулянтами для снижения цен.
Цены скоро пришлось снизить, но по иной причине: богатые люди отнеслись к хлебу скептически. Они не хотели отказаться от всего разнообразия изысканной кухни и пикантных блюд, чтобы «сесть на кисель», который вызывал у них брезгливое чувство.
Зато беднота, когда хлеб подешевел, набросилась на тесто с жадностью.
Агенты компании проникали в самые отдаленные уголки мира. Тысячи брошюр, кинолент и агитаторов знакомили население с выгодностью и незаменимыми качествами «вечного хлеба». Дела компании шли блестяще. Однако борьба вокруг «хлеба» скоро возгорелась.
На этот раз ее начал профессор Бройер. Когда он узнал о продаже хлеба акционерной компанией, то разослал в редакции газет открытое письмо, в котором протестовал против использования его изобретения. Он настаивал на том, чтобы правительство прекратило деятельность компании.
«Я не для того, — писал профессор, — потратил сорок лет моей жизни, чтобы предоставить возможность обогатиться на моем изобретении кучке спекулянтов. Я протестую против этого. Но еще больше я протестую против того, что мое изобретение получило широкое распространение в то время, когда я еще не закончил моих опытов. Это является не только возмутительным нарушением авторских прав, но и представляет угрозу для общества, поскольку хлеб еще не изучен до конца как новое питательное вещество».
— Он хочет запугать наших покупателей, — сказал Кригман, прочитав это письмо. — Напрасный труд. У нас есть отзывы врачей о полной безвредности хлеба и разрешение врачебного совета. Все, кто ест наш хлеб, находятся в полном здравии, благословляют нас и служат нам лучшей рекламой. Нет, господин профессор, вы опоздали, и вам не удастся испортить нам дело!
Однако письмо профессора произвело большое впечатление на общество. Поднялись горячие споры. Правительство поняло, что совершило ошибку, дав разрешение акционерной компании торговать хлебом Появление на рынке «вечного хлеба» уже сказалось на лихорадочном изменении цен Весь коммерческий и промышленный мир находился в сильнейшем волнении. «Вечный хлеб» был слишком сильным средством воздействия на экономику не только страны, но и всего мира. Такое средство нельзя было оставлять в руках частных лиц.
И правительственные газеты доказывали необходимость объявления государственной монополии на «хлеб».
Рабочие газеты не соглашались с этим. Ссылаясь на волю изобретателя, они настаивали на объявлении «хлеба» общим достоянием и на бесплатной его раздаче.
Пока велись эти горячие споры, в рыбацкой деревне события шли своим чередом.
Ранним весенним утром рыбаки были удивлены необычайным зрелищем. По деревне, размахивая руками, без шляпы, с растрепанными волосами, бежал профессор Бройер, направляясь к новому дому старика Ганса. Ганс только поднялся и наслаждался ароматным кофе со сливками в обществе своей экономки. Увидав профессора, он, по старой привычке, почтительно встал и, указывая на удобное кресло рядом с собой, сказал:
— Прошу садиться, господин профессор. Не угодно ли кофе?
Профессор в изнеможении опустился в кресло. Он так устал от быстрого бега, что не мог выговорить слова и только отрицательно завертел головой. Отдышавшись немного, профессор сказал:
— Ганс, у вас есть еще «тесто», которое я подарил вам?
Ганс насторожился.
— Нет, господин профессор. Виноват. Слабости человеческие. Все продавали, и я продавал. А последнее проиграл в рулетку.
Профессор строго посмотрел в глаза Ганса. Старик не выдержал этого взгляда и отвел глаза в сторону.
— Вы правду говорите, Ганс?
— Сущую правду
Профессор поднялся.
— Я не верю вам, Ганс, вы уже не раз обманули меня. Вы не сдержали своего слова.
— Виноват, господин профессор.
Бройер досадливо махнул рукой.
— Теперь не до извинений. Знаете ли вы, Ганс, что вы сделали? Вы своим непослушанием наделали много вреда, и наделаете еще больше. Слушайте меня внимательно, Ганс. Я сейчас производил опыты над «хлебом». И я убедился, что его есть нельзя. Собачка, которой я дал «хлеб» на неделю раньше вас, издохла в страшных мучениях. И если вы не вернете мне сейчас же тесто до последнего кусочка, вас постигнет ужасная смерть. Вы почернеете, вас будут ломать судороги, пена у вас будет идти изо рта, как у бешеного. И вы умрете.
Ганс побледнел и присел на край кресла. Смерть! Он давно уже не думал о ней, наслаждаясь сытым, спокойным существованием. Умереть теперь! Не пить кофе со сливками, уйти от этих мягких кресел, пуховых перин! Нет, это слишком ужасно. Он смотрел на профессора, и вдруг хитрый огонек вспыхнул в глазах Ганса.
— А вы, господин профессор? Вы говорили, что тоже кушали тесто. Вы тоже умрете?
Бройер смутился, но тотчас овладел собой.
— Да, может быть, и я умру. Но я принял противоядие.
— Тогда, конечно, вы не откажете и мне в противоядии.
— Нет, откажу, — сердито отрезал Бройер. — Пусть это будет преступление, но я не дам вам противоядия. Вы сами накажете себя за ваше преступление. Если же вы хотите жить, то сейчас же несите сюда тесто.
Ганс повеселел:
— Если уж так, делать нечего. Умирать никому не хочется. Сейчас, господин профессор.
Ганс вышел в другую комнату, прикрыл за собой дверь, долго копался там и наконец вышел. С тяжелым вздохом передал он профессору тесто.
Бройер посмотрел в небольшую металлическую банку.
— Это все?
— Неужели же я еще раз обману вас, господин…
— Хорошо. Если обманете, тем хуже будет для вас.
— А противоядие, господин профессор?
— Я принесу вам. Не беспокойтесь.
Когда Бройер вышел из комнаты, Ганс залился веселым старческим смехом и, обращаясь к своей экономке, сказал:
— А я ведь оставил себе маленький кусочек. Самый малюсенький. Сдается мне, что профессор тоже лукавит. Тут не отравление, ему тесто надо на что-нибудь другое.
У дома Ганса уже толпились рыболовы, ожидая услышать свежую новость от Ганса. Но эту новость им пришлось услышать от самого профессора. Он обратился к ним с той же речью, что и к Гансу. Уверял, что все они умрут через неделю, если не примут противоядия. А противоядие он обещал в обмен за тесто. Рыбаки слушали: одни с удивлением, другие с испугом. Но все они уверяли, что теста у них не осталось «ни порошиночки». Расторговались и проигрались.
Профессор кричал, пугал их, топал ногами, ничего не помогало. Теста нет, но противоядие он должен им дать. Только трое обещали принести тесто. Остальные были настроены уже враждебно.
— Обещал всех оделить, а теперь последнее отбираешь!
— Если отравил, так и лечи, — слышались угрожающие выкрики.
— Да поймите вы, несчастные, что я вас жалею, о вас беспокоюсь…
— Видим, как жалеешь…
— Вы сами не знаете, какие несчастья, какой ужас ожидает вас.
Истощив весь запас убеждений, профессор в изнеможении опустился на ступеньки крыльца и закрыл лицо руками.
— Какой ужас, какой ужас! — тихо говорил он, покачивая головой.
Некоторым рыбакам стало жаль его.
— Дадим уж ему по маленькому кусочку, пусть не убивается.
Бройер услышал это. Подняв голову, он сказал:
— Все или ничего! Кусочками тут не поможешь.
— Вот это я уж и не понимаю, — сказал, выступив вперед, старый рыбак. — Почему это так выходит, что если все отдадим, то не отравимся?
— Если все не отдадите, то я не дам вам противоядия.
— Как так не дашь?
Настроение толпы вновь резко изменилось.
— Если не дашь, то раньше нас к бабушке пойдешь. Давай сейчас же!
Толпа окружила Бройера, подхватила под руки и повела к дому, как арестованного. Профессор беспомощно висел на руках рыбаков и только говорил, как в бреду:
— Какой ужас!.. Какое несчастье!..
Придя домой, он шатающейся походкой прошел к себе в лабораторию и вынес оттуда большую склянку с прозрачной жидкостью.
— Вот, отпейте по глотку. Отнесите Гансу. Дайте отпить всем, кто ел тесто.
Рыбаки ушли, обсуждая странное поведение профессора.
— Рехнулся человек.
— Очень просто. Он и раньше был с придурью.
А профессор прошел к себе в кабинет и дрожащей рукой написал телеграмму на имя знакомого депутата.
«Сообщите правительству необходимости немедленного изъятия и уничтожения всех запасов «вечного хлеба» точка сообщите это иностранным державам точка противном случае тире массовое отравление точка Бройер».
Так как вопрос о монополии на «вечный хлеб» решен был государством, то для обсуждения телеграммы Бройера было созвано совещание кабинета министров. Чтобы не возбуждать паники, телеграмма держалась в полном секрете. Министр финансов возлагал большие надежды на «хлеб», чтобы поправить государственные финансы и укрепить курс марки, и потому горячо убеждал членов кабинета не придавать значения телеграмме.
— Это или кунштюк изобретателя, недовольного тем, что ему не досталась роль «благодетеля человечества», или, что скорее, бред сумасшедшего. Наши лучшие профессора производили тщательный анализ «хлеба» и не нашли в нем никаких вредных веществ.
Заседание было очень бурное. Все соглашались только в одном, что нельзя спешить с опубликованием приказа об уничтожении «хлеба», пока это дело не будет всесторонне освещено. Министру здравоохранения спешно поручили произвести еще раз, через специалистов, исследование «хлеба», а также людей, которые питались им. Решено было также отправить двух профессоров: одного — психиатра и другого — химика, личных его знакомых, чтобы они, под видом дружеского посещения, справились о здоровье Бройера и попытались разузнать, какая опасность может угрожать тем, кто ел тесто.
Через несколько дней врачи, которым поручено было исследовать «хлеб» и питавшихся им, сделали доклад; они говорили, что вторичное исследование «хлеба» дало те же результаты. Хлеб питателен, богат витаминами, настолько удобоварим, что прекрасно усваивается желудком больных и даже грудных детей, как дополнительное питание к молоку матери, и совершенно безвреден. Все питающиеся этим хлебом чувствуют себя прекрасно. Малокровные и худосочные поправились в короткий срок. В состоянии здоровья туберкулезных, перешедших на питание «тестом», произошло значительное улучшение.
Министр торговли, услышав этот доклад, вздохнул с облегчением.
— А я, признаться, из любопытства и по долгу службы скушал кусочек злополучного теста. И, прочитав эту телеграмму, все время ощущал, как будто из этой лягушечьей икры у меня в желудке развелись лягушки.
Скоро прибыли и профессора, командированные на остров Фэр.
Они сообщили, что нашли Бройера в очень подавленном состоянии.
— О психозе говорить нельзя, — докладывал психиатр, — но состояние нервной системы Бройера неутешительно. У него замечаются резкие изменения настроения, характерные для сильной степени неврастении. От полного угнетения он вдруг переходит к возбужденному состоянию. Нас встретил не совсем дружелюбно. Сообщить что-либо конкретное о своих опасениях отказался. Говорит: «Сами заварили кашу, сами и расхлебывайте. Я исполнил свой долг и предупредил об опасности. Теперь поступайте как хотите и принимайте ответственность на себя».
Этим докладом министры были несколько смущены. Если бы не государственная монополия! Но брать на правительство ответственность за какую-то грозящую опасность… Однако практические интересы восторжествовали. С телеграммой Бройера решено было не считаться.
Кригман, которому удалось узнать об этой телеграмме, сказал Роденштоку:
— Правительство отнимает у нас «хлеб». Ну что ж! Свой капитал мы успели вернуть, хоть и с небольшими процентами. Если теперь и выйдет что неприятное с этим «хлебом», нас не будут обвинять в отравлении.
Глава 7
НЕНУЖНОЕ БОГАТСТВО
Весна принесла Гансу огорчение: от него ушла экономка, вышедшая замуж за рыбака соседней деревни. Старику трудно было привыкать к жизни холостяка: самому прибирать комнаты, готовить обед, мыть белье. Он ходил по деревне и приглашал к себе в услужение вдов и сирот. Но никто не шел. Женщины, как и мужчины, давно отвыкли от труда. Несмотря на опустошения, произведенные кабачками и рулетками, никто еще не нуждался так, чтобы идти работать у других. Старик должен был примириться со своей участью. Чтобы не готовить себе обед, он опять начал питаться «тестом», которое до сих пор берег на вырост и продажу.
В теплое весеннее утро он открыл буфет, чтобы взять ложкой тесто из банки. К своему удивлению, он увидел, что тесто подросло больше обыкновенного и даже свесилось через край банки, тогда как обычно оно едва доходило до края. Он побежал в погреб, где у него хранились запасы, которые он откладывал в расчете на будущую продажу. Там тесто вело себя обычно, почти не увеличиваясь.
Старик удивился и обрадовался.
«Должно быть, это от тепла оно так быстро пухнет», — решил он. Ганс вычерпнул полбанки и с аппетитом поел теста. Посидел на солнышке, покурил трубочку и в двенадцать часов дня улегся отдохнуть. Проснувшись в два часа, он опять полюбопытствовал заглянуть в буфет. Банка опять была полна до краев.
«Вот так штука! Если бы теперь приехали скупщики, можно было бы поторговать», — думал он, огорчаясь затишьем в торговле тестом.
Вечером он отправился в дом рыбака, который имел большую семью. Поговорил о том о сем и как бы между прочим спросил:
— А не понадобится ли вам тесто?
Рыбак неопределенно пожал плечами:
— У нас почти что хватает своего. Кило, пожалуй, купил бы.
— А сколько дадите?
— Пару марок дам.
Ганс даже обиделся. И, поговорив о ранней весне, распрощался и ушел.
— Пару марок! — ворчал старик, возвращаясь к себе. — Платили люди тысячами, а тут — пару. И куда они запропастились? Не поймешь этих городских. То чуть с руками не оторвут, то и не показываются…
Огорченный неудачей, Ганс рано лег спать.
А когда наутро он проснулся и открыл буфет, то невольно отпрянул в изумлении. Тесто не только вылезло из банки, но и заполнило всю полку.
— Ну и прет! — воскликнул старик. — Этак действительно придется мне по две марки продавать.
Он обошел всю деревню, предлагая тесто. Но ему везде говорили:
— Не нуждаемся.
Через несколько дней уже все были сыты по горло. Правда, неожиданные холода задержали рост теста, но в каждой семье его было вполне достаточно для дневного питания. Отяжелел и Ганс. Если бы не заботы, он располнел бы еще больше. Его мучила мысль, что этакие богатства пропадают даром. Он не мог допустить мысли, чтобы выбросить тесто на улицу. И он пожирал его сам, с появившимся вдруг неистощимым старческим аппетитом. Наконец он почувствовал, что уже не может есть так много. Он еле таскал растолстевшие, как бревна, ноги. Его мучила одышка. С трудом доплелся он до соседнего дома. Муж и двое детей сидели у калитки. Жена выглядывала из открытого окна.
— Добрый день, — любезно сказал Ганс. — Скучно мне одному сидеть. Не изволите ли вы прийти ко мне откушать теста?
Рыбак измерил расстояние между домами. Оно было не более тридцати шагов.
— Далеко идти, — апатично сказал он.
— Ну что там, далеко! Я же дошел, а я старше вас.
— Нет, спасибо, да я уже и сыт. Сегодня раз пять принимался за еду.
— Очень жаль.
И, опустившись рядом с рыбаком на скамью, Ганс откровенно сказал:
— Я уже не то что в гости, а как бы в виде помощи вас прошу. Уж очень быстро расти стало тесто. Три полки в буфете заняло. Ем, ем, а оно все растет. Пособили бы!
Жене рыбака как будто стало жалко Ганса.
— Надо пособить бедному человеку, — сказала она мужу, — в беду всякий попасть может. Нас много, мы еще справляемся, а он один да старый.
— Ну и иди, — равнодушно отозвался муж, — а я не хочу, лень.
Жена рыбака пошла с Гансом, который не переставал благодарить ее.
— Да уж ладно, долг платежом красен. Когда-то, когда у нас теста не было, вы пожалели нашу бедность и с большой скидкой тесто продали.
— Как же, как же, — засуетился Ганс, — нам надо помогать друг другу. Вот, кушайте, пожалуйста, на здоровье.
Женщина зачерпнула ложкой теста и, превозмогая себя, съела большой кусок.
— Вот спасибо вам, выручили старика. Еще кусочек.
Гостья поднесла ко рту вторую ложку, но вдруг быстро отвела ее в сторону и сказала тихо, с каким-то испугом:
— Не могу, с души воротит.
— Ну хоть маленький кусочек, будьте настолько добры, не откажите в просьбе старику.
Ганс клянчил, как будто он умирал с голоду и выпрашивал милостыню.
— Говорю вам, что не могу, чего пристал? — уже грубо ответила женщина. — Не прогневайся.
И она вышла из комнаты.
Ганс кланялся ей вслед и говорил:
— Ну что ж, не смею настаивать. И на том спасибо.
Ночью ему долго не спалось. Он высчитывал, сколько у него было бы денег, если бы он продал все тесто по тысяче марок за кило. Заснул он только под утро, но скоро был разбужен каким-то треском, раздавшимся в комнате. Ганс вскочил с кровати и осмотрелся. В серых сумерках утра он увидел, что разросшееся тесто выдавило дверку буфета и вытекло на пол.
Ганс был охвачен ужасом. Впервые он подумал о той опасности, которой угрожает тесто.
«Что же это будет? — подумал он. — Ведь этак тесто выживет меня из дому».
Он не спал остаток ночи. Ему мерещилось, что тесто, как серый змей, подползает к кровати и душит его… Рано утром он пошел к большой дороге, по которой проходили иногда безработные, бродяги и нищие.
Ему удалось заполучить троих дюжих, но изголодавшихся парней обещанием хорошо накормить их.
Парни, видимо, никогда не ели теста. Они вначале отнеслись к предложенному блюду недоверчиво. Но когда Ганс показал им пример, они попробовали, одобрили и с жадностью набросились на тесто. Оно как будто таяло во рту, и съесть его, не обременяя желудок, можно было много. Желудки же у них были объемистые, а аппетит и того больше. В какие-нибудь двадцать минут гости опустошили две полки теста.
Ганс повеселел.
— Ну что? Хорошо?
— Не худо! — отвечали они, полузакрывая замаслившиеся от сытости глазки.
— То-то. Я человек добрый, сам голодал, знаю, что такое голод. Надо помогать ближнему. Человек я одинокий, есть лишний хлеб — отчего не накормить голодного?
— Спасибо.
— Не за что. Приходите завтра. Если хотите, каждый день приходите. Товарищей с собой приводите. Я добрый, я всех накормлю.
— Спасибо, придем.
Парни ушли. Ганс повеселел еще больше.
— Вот так-то лучше.
Тесто уже не казалось ему страшным змеем, выползающим из буфета и готовым проглотить его.
— Этакие парни сами всякого змея проглотят!
Он с нетерпением ожидал их на следующее утро, но они не пришли. День был теплый. Тесто снова наполнило весь буфет и выползло на пол. Ночью старика опять душили кошмары. Ему казалось, что тесто подползает к нему, лезет все выше и выше, поднимает серые руки… Он просыпался, обливаясь потом. Наконец он заснул и спал, вероятно, очень долго. Его разбудил чей-то крик.
— Хозяин, а хозяин!
Ганс открыл глаза и увидел, что солнце уже довольно высоко поднялось на небе. Ганс подошел к окну и распахнул его. У окна стояли трое. Двух из них он узнал: это были безработные, евшие у него тесто. Третий был нищий в заплатанной одежде.
Ганс очень обрадовался, увидев их, и поспешил открыть дверь.
— Милости просим! Проголодались? Я вас вчера поджидал, приготовил вам вкусненького теста.
Но гости не спешили войти. Один из безработных деловито спросил:
— Потребуется тесто есть?
Ганса несколько удивило его приветствие, но он с прежним радушием сказал:
— Прошу вас.
— А какая ваша цена будет? — с тою же деловитостью спросил безработный. Ганс даже открыл глаза от изумления.
— Цена? Да я же вас бесплатно кормлю!
— Ну да, еще бы того не хватало, чтоб мы вам платили. Я спрашиваю, сколько вы нам заплатите за еду?
— Я — вам? За еду? Да где же это видано?
— Видано или не видано, а бесплатно мы есть не будем. Не хотите платить, не надо. Мы в другом месте работу найдем.
— Какая же это работа? Постойте, да куда же вы уходите? — испугался Ганс. — Ну я могу немножечко дать.
— А сколько?
— Двадцать пфеннигов дам.
— Цена неподходящая. Нам по две марки за килограмм платят в вашей деревне. Нарасхват берут. Только ешь.
У Ганса помутилось в голове. Платить за то, что люди будут есть тесто. То самое тесто, за которое ему платили по тысяче и более за кило. Или эти люди смеются над ним, или он с ума сошел…
— Нет, я не буду платить. Найдутся другие…
— Не найдутся, во всей округе уже знают.
— Сам съем, — упрямо сказал Ганс.
— Твое дело. Если не лопнешь, завтра по четыре марки заплатишь. Идем, ребята!
И они ушли. Ушли, оставив его одного с тестом. А оно серой массой лежало на полу и уже опоясало весь низ у буфета. За ночь оно наполнит всю комнату… На Ганса напал ужас. Он бросился к окну и закричал удаляющимся «едокам»:
— Подождите, эй, вы, вернитесь!
Они вернулись, подсчитали на глаз вес теста и принялись за работу. Они не брезгали даже есть с пола, очистили все выползшее наружу тесто и две нижние полки. Больше они не могли съесть.
Трясущимися руками Ганс расплатился с «рабочими» и опустился в изнеможении в кресло.
Едоки приходили каждый день. С каждым днем они становились толще, ели меньше, за еду брали дороже. Деньги Ганса быстро таяли. Наконец он не выдержал. Однажды после их ухода он пытался сам есть до полного изнеможения. Он ел так много, что утром не мог подняться с кровати. Сердце противно замирало, щемило в груди.
Когда наутро пришли едоки, он сказал им слабым голосом:
— Выбросьте всю эту дрянь на улицу, подальше от дома.
— Давно бы так, — весело ответили бродяги. Им самим уже смертельно надоело есть тесто. — Другие односельчане уже давно выбросили.
Они быстро принялись за работу, и дом был, наконец, очищен от теста. Ганс хотел приподняться, чтобы расплатиться, но вдруг откинулся назад, посинел и захрипел.
— Ну, и этому крышка! — сказал нищий, подходя к Гансу.
— Лопнул от жира! Двое вчера уж померли в этой деревне. Что ж, возьмем себе что-нибудь на память о старичке — да на пристань. Довольно нам здесь проедаться. Где у него деньги-то были?
— Брось, Карл, — сказал безработный, — еще накроют.
— Кто тут накроет? Да в этой деревне никто с места не двинется целый день.
Нищий нашел сундучок с деньгами, набил карманы и ушел со своими спутниками, оставив холодеющий труп.
Глава 8
ХЛЕБНЫЙ ПОТОП
Ужас вселился в деревню. В каждом рыбацком доме оказалась хоть крупица «вечного хлеба». Когда настали летние жары и «хлеб» начал быстро расти, все пережили кратковременную радость о небывалом «урожае». Но следующие же за этим дни убедили всех, что тесто растет с угрожающей быстротой, превращаясь из драгоценного питательного вещества в страшною врага, вырастая в могучий хлебный поток, который грозит всеобщей гибелью.
Общая опасность встряхнула всех. Надо было принимать какие-то меры, чтобы спастись от ужасной смерти.
Рыбаки, как и Ганс, в первое время пытались истребить тесто, поедая его. Они ели с отчаянием, остервенением, наедались до спазм в желудке, до обморока. Во многих из них проснулся какой-то звериный, первобытный эгоизм. Желая спасти себя, старшие и более сильные принуждали есть слабейших и младших. Ничего не помогало. Скоро всем стало очевидно, что «поедом» теста не истребишь. Оно наполняло комнаты, разбивая окна, выползало на улицу и растекалось серым потоком. Сила роста была так велика, что тесто, заполнив камин, поднималось вверх по каминной трубе, вылезало наружу и нарастало на крыше, как снежные сугробы. Многосемейные рыбаки еще кое-как справлялись с тестом. Они вовремя вынесли его из дому и выбросили на улицу. Ночами рыбаки подбрасывали куски теста своим соседям.
Если их застигали на месте преступления, то жестоко избивали.
Один из этих преступников был застигнут Фрицем у своего дома. Взбешенный Фриц свалил «подкидчика» ударом кулака и тело несчастного бросил в хлебный сугроб. К утру тесто совершенно поглотило труп. Так Фриц совершил свое второе убийство. Он даже не скрывал этого, объясняя односельчанам, что это была лишь необходимая оборона. Городские судьи, может быть, и нашли бы в действиях Фрица «превышение пределов необходимой обороны». Но все рыбаки твердо стояли на том, что Фриц действовал как должно, что этот случай послужит уроком для других.
Изгнанные тестом из домов, растерянные, полупомешанные от страха, люди часто собирались на берегу моря и обсуждали свое положение. На этих собраниях рассказывались страшные вещи. Как погибла в тесте вся семья плотника: ночью, когда все спали, тесто завалило дверь и окно, и несчастные были удушены тестом… Как погибали грудные дети и беспомощные больные, оставленные в домах.
Одна мать, потерявшая ребенка, рассказывала:
— Я пошла к соседям просить помощи, чтобы помогли мне хоть вынести вещи из дому. Тесто заполнило у меня только одну комнату до половины, а в другой лежал мой ребенок. Я надеялась скоро вернуться. Но мне пришлось обойти всю деревню, прося помощи, однако никто не шел. У каждого были свои заботы. Не могу сказать, долго ли я была в отлучке. Когда же вернулась, то увидала, что вся комната почти до потолка заполнена тестом и через нее мне не пройти в комнату, где лежал мой ребенок. Я бросилась к окну, но оно было закрыто изнутри. Тогда я решила пройти сквозь тесто. Оно оказалось очень вязким, как густая тина. Я сделала несколько шагов и уже выбилась из сил. Голова моя была еще выше теста, оно достигало плеч. Но скоро тесто начало покрывать мне шею, подошло под подбородок… Еще несколько минут, и оно удушило бы меня… Я тонула в нем, как в вязкой тине болота. Я начала кричать. Спасибо, мимо бежал Фриц. Он услышал мой крик и багром вытащил меня. А ребенка мы так и не могли спасти…