Лорд Радклиф послушно, как собака, последовал за Королем.
И вот тут-то начальник полиции дал волю своему негодованию, — он сердился не на Короля и Лорда. О нет — эти были честные бандиты, — а на того неизвестного, который имел дерзость организовать собственную шайку и работать, не признавая ни бандитской, ни полицейской власти и не платя полиции никаких налогов. Это было похоже на революцию, на потрясение незыблемых устоев.
Неизвестный должен был отличаться не только дерзостным непризнанием авторитета власти, но и большой личной храбростью. Бандиты были беспощадны, как самые заправские американские судьи, ко всем, кто нарушал их конституцию, их неписаные законы, устанавливающие порядок ограбления граждан. Ослушнику грозила смерть за каждым углом. Тысячи глаз должны были наблюдать за ним. Он был обречен.
И тем не менее проходил день за днем, а карающий меч
Короля не опускался на голову преступника. Больше того — неизвестный бандит проявил себя необычайным образом. Он, видимо, прекрасно разобрался в ценности захваченных им в сейфе Курца писем. Бандит рассортировал их на две пачки: в одну положил письма и документы, изобличающие в различных преступлениях и неблаговидных проделках крупных чиновников, сановников и политических деятелей, принадлежащих к демократической партии, а в другую — документы, компрометирующие сановников и лидеров республиканской партии. Букет демократических «добродетелей» он отправил в республиканскую газету, а республиканских — в демократическую. Правда, этим поступком он наживал врагов в обеих партиях, но бандит, видимо, не очень-то заботился о приобретении друзей где бы то ни было. Газеты очень обрадовались возможности свести счеты со своими партийными противниками. Поднялась неслыханная газетная полемика. Вслед за этим началась настоящая эпидемия судебных процессов, рожденных газетными статьями: за диффамацию, за клевету, за взяточничество, разглашение служебных тайн, подлоги и тому подобное. Произошло настоящее извержение грязевого вулкана, в котором, казалось, утонули все столпы общества, весь цвет денежной и служилой аристократии.
В конце концов обе стороны ужаснулись, когда увидали, что зашли слишком далеко. Неизвестный спровоцировал их и сыграл с ними злую шутку, заставив их срывать маски друг с друга и обнажаться во всей своей неприглядности.
Курц негодовал, видя, как вся «атомная энергия» украденной у него пачки писем взорвалась впустую, не принося никому материальной выгоды.
Этот поступок неизвестного еще более обеспокоил начальника полиции. Из уголовной фигуры неизвестный превращался в какого-то идейного врага общества, ведь он мог нажить на письмах целое состояние, шантажируя их авторов, но он не стал делать этого. Его неуловимость беспокоила еще более. Лорд Радклиф разводил руками, Король рвал и метал от негодования, а неизвестный продолжал существовать, и, что было совершенно непонятно, даже на следы его шайки не удавалось напасть. Неизвестный бандит не прекращал своей деятельности. Вскоре он со своей шайкой произвел налет на квартиру прокурора, перевернул все вверх дном, сжег в камине уголовные дела и совершил неслыханное по своей странности насилие над прокурором: прокурор был связан по рукам и ногам сообщниками неизвестного, сам неизвестный кончиком ножа раскрыл стиснутые зубы прокурора и влил в рот несколько капель какой-то жидкости, причем не отпускал прокурора до тех пор, пока тот не проглотил жидкость.
Прокурор не сомневался в том, что неизвестный преступник отравил его, и ждал своей кончины. Однако минута проходила за минутой, а отравленный прокурор не чувствовал ни тошноты, ни начинающихся судорог, ни позывов ко сну.
Словом, физически он чувствовал себя вполне здоровым и даже с некоторым любопытством наблюдал за работой бандитов. От внимания прокурора не ускользнуло то обстоятельство, что сам главарь шайки, полный человек среднего роста, не принимал участия в грабеже ценностей, находившихся в квартире. Однако он и не препятствовал делать это своим сообщникам. Отсюда прокурор вывел заключение, что главарь шайки — не простой бандит, грабящий с целью наживы, а бандит с какой-то идейной подкладкой. Судя по тому, что бандит уничтожил уголовные дела, можно было предположить, что сам он уже судился и, быть может, теперь мстит прокурору за прошлое обвинение. Хотя прокурор, имевший очень хорошую зрительную память, не мог вспомнить, чтобы ему приходилось судить или даже когда-нибудь встречаться с главарем шайки. Только одного из соучастников — очень маленького шустрого человечка, обвинявшегося когда-то в контрабандной продаже спиртных напитков, — прокурор узнал. К крайнему удивлению самого прокурора и полиции, прокурор остался не только жив, но и невредим. Врач, прибывший вскоре после ухода бандитов, сделал прокурору промывание желудка и тщательно исследовал его содержимое. Никаких следов отравы в прокурорском желудке найдено не было. Несколько капель неизвестной жидкости, влитой в рот и проглоченной прокурором, всосались желудком без следа и без видимых последствий для организма. Цель этой непонятной операции осталась совершенно невыясненной.
Как бы то ни было, в руках Короля и полиции теперь были некоторые нити для того, чтобы выследить шайку неизвестного. Маленький спиртной контрабандист был известен в уголовном мире. Его удалось разыскать и привести перед грозные очи Короля. Король учинил спиртоносу допрос с таким пристрастием, что спиртонос выболтал вдвое больше того, что знал. А между тем и одной правды было бы довольно, чтобы заставить Короля задуматься и даже удивиться, хотя Король любил повторять, что удивление — чувство дураков. Маленький спиртонос не знал своих сотоварищей по шайке и не знал, где кто живет. Его приглашал на дело «лысый барин», а где он живет, — спиртонос не знает. Во всем этом еще не было ничего удивительного, спиртонос говорил правду, похожую на ложь, или же правдоподобно лгал, — все это было в порядке вещей. Но когда он начал говорить о главаре шайки, то понес такую околесину, что Король схватил щупленького спиртоноса в свои лапищи и, сильно встряхнув, прорычал:
— У тебя в голове мутится. Пусть муть отстоится, и потом начинай сначала. Я забыл, что тебя перед употреблением надо взбалтывать.
Но и это энергичное вмешательство не внесло ясности в мысли и слова спиртоноса. Он клялся, божился и ударял себя в грудь, уверял, что говорит истинную правду, что атаман шайки не иначе как колдун, оборотень и черт его знает что. А если не колдун и не оборотень, то атаман шайки не один, а их несколько. Каждый раз новый и все же один и тот же.
— Переодевается? Гримируется? — спросил Король.
— Нет, совсем не то. Он уходит после дела и говорит: «Смотрите, ребята, я приду к вам другой, но это буду я. Вот вам пароль». И действительно в другой раз приходит как бы не он. То худой, то толстый, то высокий, то как будто ниже.
Король усмехнулся:
— Почему же ты думаешь, что один и тот же, если приходят совсем другие люди?
— А пароль?
— Пароль передать другому нет ничего легче.
— Не только пароль. Он знает все, что может знать один только атаман. Нет, это оборотень!
— Кто бы он ни был, мы поймаем его. Ты должен нам донести, как только тебя пригласит твой лысый барин на новое дело. И смотри у меня: если не донесешь, не ходить тебе больше ни на какое дело! Ты знаешь меня!
Спиртонос затрепетал. В его покорности не приходилось сомневаться.
Король сообщил начальнику полиции, что зверь выслежен и что скоро полиция сможет оповестить мир о своем новом триумфе.
Начальник полиции повеселел. Дело оборачивалось так, что поймать неизвестного нужно скорее. Взаимно оплеванные лидеры политических партий, придя в себя после скандальных разоблачений, обрушили весь свой гнев на неизвестного, выкравшего документы у Курца и пославшего их в газеты. И губернатор, и прокурор, и судья, пострадавшие от газетных разоблачений, и виновники, смещенные со своих постов после того, как некоторые их проделки были оглашены в печати, — словом, все потерпевшие (а их было немало) настоятельно требовали от полиции, чтобы дерзкий преступник был немедленно пойман и передан в руки правосудия.
Несколько дней спустя после того, как Король сообщил начальнику полиции обнадеживающие вести, в кабинете начальника ровно в полночь затрещал звонок и чей-то тонкий голос сказал по телефону:
— Ограбление! Налет на дом. Спешите! Сообщил спиртонос… Передайте об этом Королю.
Полиция была наготове, и большой отряд, вооруженный до зубов, помчался на двух автомобилях к дому судьи. Второй и третий отряды, вызванные по телефону из соседних отделений полиции, также спешили к месту ограбления.
Дом судьи был ярко освещен огнями, как будто там происходил званый ужин. Начальник полиции расставил пикеты вокруг дома и отправился в дом во главе большого отряда по широкой мраморной лестнице. На ее ступенях он заметил валявшийся футляр от колье и еще несколько футляров, в которых обыкновенно помещаются драгоценные вещи: кольца, браслеты, броши. Очевидно, преступники уже бежали, выбрасывая на ходу футляры, чтобы плотнее набить карманы драгоценностями. Начальник поспешил наверх и, пройдя ряд комнат с перевороченной мебелью и открытыми ящиками бюваров и шифоньеров, вошел в кабинет.
Судья, связанный по рукам и ногам, лежал на своем большом письменном столе, как покойник. Но он был живехонек. По крайней мере, мертвые еще никогда не отпускали таких ругательств и проклятий, какими разразился судья* увидав начальника полиции.
— Можно подумать, что вы в стачке с этими бандитами; сначала даете им возможность ограбить и безнаказанно скрыться, а потом являетесь со своими молодцами!.. — закричал он.
Начальник полиции молча выслушал оскорбительное замечание и брань судьи и быстро снял веревки, связывающие судью. И только после того, как гнев судьи несколько утих, начальник объяснил, что он явился немедленно, после того как получено было сообщение о налете.
При нападении на дом судьи повторилась картина налета на квартиру прокурора. Бандиты громили шкафы и столы, набивая карманы драгоценностями, но атаман не брал себе ничего. С помощью нескольких бандитов он связал судью, положил его на «операционный стол» и… влил несколько капель неведомой жидкости.
Судья оказался более мнительным человеком, чем прокурор. Он очень боялся вредных последствий «эликсира сатаны».
— Если я, как и прокурор, до сих пор жив и как будто невредим, то это только доказывает, что никакой ошибки атаман не допустил, потчуя нас своим зельем. Оно безвкусно, ни кисло, ни горько. Проглотив, я не почувствовал никаких неприятных ощущений, не чувствую и теперь, — говорил судья своим знакомым несколько дней спустя после налета. — Но это ничего не доказывает. Есть яды, убивающие чрезвычайно медленно. И кто знает, может быть, через месяц-два… — Судья вздрогнул. — Этому надо положить конец! Преступник должен быть пойман и казнен во что бы то ни стало. И он будет пойман и будет казнен. Теперь у полиции собраны в руках все нити.
Полиция была на верном следу. Поймать шайку на месте преступления не удалось потому, что спиртонос, одинаково боявшийся и атамана шайки, и Короля, избрал средний путь: сообщил полиции о налете, но с таким расчетом, чтобы шайка успела скрыться, прежде чем явится полиция. И тем не менее начальник полиции считал, что атаман шайки находится в его руках. Во-первых, у начальника полиции теперь был портрет атамана шайки. Этим подарком начальник полиции был обязан предусмотрительности судьи. Судья рассудил так: если неизвестный преступник сделал нападение на прокурора, то это, вероятно, один из тех осужденных, которые пытаются мстить своим судьям. Одни из этих мстителей выбирают предметом своей мести прокурора, другие — судью, иные пытаются мстить всем судейским. И после нападения на прокурора судья имел основание ждать подобного же визита и к себе, и он принял свои меры. Правда, многие из этих мер не помогли: электрическая сигнализация по неведомым причинам отказалась действовать в момент нападения, и только потом было обнаружено, что провода кем-то перерезаны. Автоматические револьверы выстрелили, но никому не причинили вреда, разбив только вазу и прострелив картину. Зато скрытый в стене фотографический аппарат с автоматической съемкой сделал свое дело. Приведенный в действие судьей, когда бандиты уже ломились в кабинет, аппарат заснял с десяток бандитов при свете тысячесвечовой лампы, и в том числе был заснят атаман, небольшой человек, худощавый брюнет, с очень бледным лицом и ввалившимися глазами. Портрет этот был клиширован, отпечатан в тысячах экземпляров и разослан по всем полицейским участкам и управлениям. Все газеты также поместили этот портрет. Едва ли в городе остался человек, которому бы не был теперь известен этот портрет. Теперь не только полиция и «верноподданные» Короля, но и все граждане зорко присматривались к каждому подозрительному лицу. Неизвестный бандит не мог ступить шагу без риска быть пойманным.
Но о самом главном полиция умалчивала, приберегая главный эффект для себя. После нападения на дом судьи начальник полиции не терял времени даром. Лучшие сыщики были брошены по горячим следам, и им удалось выследить, куда скрылся автомобиль атамана шайки. Следы автомобильных шин привели к небольшому, на вид жилому дому, стоявшему в четырех милях от города, на пути в Сакраменто. Так как на стук никто не отвечал, то сыщики выломали двери дома и произвели обыск, но, к удивлению, никого не нашли. Между тем не было никакого сомнения, что преступник скрылся в этом доме. У самой двери стоял брошенный автомобиль — тот самый, который видел слуга судьи во время бандитского налета.
Старый сыщик задумался и сказал:
— Дом старинный, с очень запутанным расположением комнат. Очень вероятно, что здесь есть замаскированные комнаты, в которых и прячется преступник. Но, черт возьми, даже я не в состоянии открыть этого потайного логова! В конце концов, это не так уж и важно. Если только из дома не проведен подземный ход, чего я не допускаю, то преступник долго не усидит взаперти. В доме нет никаких запасов пищи. Преступник выйдет, и мы схватим его. Установим наблюдение за домом на приличном расстоянии.
Двери были закрыты, и сыщики «ушли».
Несмотря на то что дом находился под неослабным их наблюдением, сыщикам не удалось в продолжение нескольких дней заметить ни одного человека, выходящего из дома. Нетерпение начальника полиции было так велико, что он готов был сжечь дом, чтобы только покончить с преступником, и, наверно, сделал бы это, если бы только не боялся уничтожить доказательства того, что ему удалось покончить именно с тем, с кем надо.
— Тогда разрушим дом, — подсказал помощник начальника, — или по крайней мере разберем все внутренние перегородки.
Начальник одобрил эту мысль, и на другой день с утра было решено приступить к работам.
В тот же день вечером один из дежуривших у дома рапортовал, что за время его дежурства ничего не случилось. Из дома никто не выходил. Вокруг дома ничего подозрительного замечено не было. Только в восемь часов вечера, при закате солнца, из-за дома вышел какой-то негр среднего роста и прошел мимо сыщика, направляясь к Сан-Франциско.
Этот рапорт ничем не отличался от десятка других, и на него не обратили внимания. На другой день рабочие разобрали в необитаемом доме все внутренние перегородки, причем предположения старого сыщика оправдались: внутри дома оказалась небольшая, хорошо замаскированная комната, имеющая сообщение с другими комнатами через переборку в стене. В комнате был найден запас сухарей, воды и консервов. Но птичка улетела из клетки…
Спиртонос, получивший «хорошее внушение» от Короля за то, что не донес своевременно о покушении на дом судьи, сообщил Королю новые и довольно необычайные сведения. Атаман шайки вернулся, но теперь он — негр. И все же это он, прежний атаман шайки. Спиртонос случайно видел его проходящим по улице с лысым барином. А лысый барин, увидав спиртоноса, подозвал его, спиртоноса, к себе и сказал:
— Сегодня ночью — дом губернатора.
Король протелефонировал начальнику полиции, который немедленно отправил в роскошный особняк губернатора сильный отряд полиции. Хорошо укрытые полицейские разместились во всех комнатах дома.
Точно в двенадцать часов ночи бандиты подъехали на двух больших автомобилях, поставили лесенку у одного окна, быстро выдавили стекло и ввалились в комнату. Полицейские проявили большую выдержку. Только убедившись, что последний из бандитов влез в дом, полицейские, как свора спущенных собак, вдруг выскочили из своих укромных уголков и отрезали путь к отступлению. Произошла неописуемая свалка. Трещали револьверные выстрелы, звенели разбитые стекла, грохотала мебель, которую обе стороны скоро пустили в ход как орудие защиты и нападения в рукопашном бою. Обе стороны проявили большое профессиональное хладнокровие в привычной работе, и людские тела шпиговали пулями, как зайца шпигом. Как во всяком сражении, были герои, павшие смертью храбрых, были трусы, бежавшие с поля сражения, были пленные. Атак как численный перевес был за полицией и победа осталась за нею, то роль пленных выпала на долю оставшихся в живых бандитов.
Атаман шайки, негр, первый прыгнувший через окно в комнату, успел пробежать в кабинет губернатора, прежде чем выжидавшие полицейские появились на сцене, и между атаманом и губернатором, который оказался мужчиной недюжинного десятка, завязалась отчаянная борьба. Конец этой борьбы положил появившийся из-за портьеры начальник полиции. Ему очень хотелось поймать атамана шайки живым. Однако, когда начальник увидел перед глазами дуло револьвера, то поспешил разрядить свой кольт, направив его в голову атамана. Два выстрела прозвучали одновременно, однако губернатор успел ударить по руке атамана, и выстрел его револьвера не причинил начальнику вреда. А пуля начальника пронзила навылет череп атамана с такой легкостью, как будто это был арбуз.
Начальник полиции и губернатор нагнулись над убитым.
— Как жалко, что человека можно убить только один раз! — прочувствованно сказал губернатор. И, осмотрев лицо убитого, прибавил: — Негр!
Утверждение спиртоноса о том, что атаман был один и тот же человек, но принимавший разные внешние образы, было отвергнуто как противное здравому смыслу. Правда, некоторые из арестованных также утверждали, что атаман являлся на новое дело в новом виде, — то худой, то толстый, то бледный, то загоревший, но их словам вообще мало верили. Возможно, что все они были в заговоре, заметали следы. Так или иначе, после разгрома шайки и убийства бандита необычайные нападения на крупных чиновников прекратились, равно как и «отравления» неизвестным «ядом», который по-прежнему не проявлял себя. Личность убитого бандита, несмотря на все усилия, установить не удалось. В деле осталось много невыясненного. Публика осуждала действия начальника полиции, который не сумел захватить зверя живым и тем лишил толпу удовольствия наслаждаться судом и казнью преступника.
Общество осталось разочарованным и неудовлетворенным, как будто последний, самый интересный акт, раскрывающий тайные интриги, не состоялся «по не зависящим от дирекции театра обстоятельствам».
Дни идут за днями, каждый день несет что-нибудь новое, заставляя забыть то, что волновало людей еще только вчера. Забыт Тонио Престо, забыты бандитские нападения и безвредные отравления судьи и прокурора. Жизнь течет своим чередом. На смену неоконченного фильма «Любовь и смерть» мистер Питч ставит новый фильм «Торжество любви», с Лоренцо Марром и Геддой Люкс в главных ролях. Мистер Питч деятельно готовится к новой постановке. В его кабинете с утра совещаются главные персонажи, режиссеры, операторы, архитекторы.
Мисс Люкс только что приехала. Она вошла в кабинет, прошла к столу мистера Питча и, протягивая ему руку через стол, сказала:
— Здравствуйте, мистер. Вы все полнеете!
— Чертовски полнею, — ответил мистер Питч.
С ним действительно творилось что-то необычайное. Каждый день он прибавлял в весе несколько фунтов и теперь выглядел настоящим ожиревшим боровом.
— А вы, кажется, перещеголяли моду? — спросил Питч, оглядывая короткую юбку мисс Люкс. А юбка была действительно слишком коротка, — не прикрывала колен пальца да четыре. Гедда смущенно посмотрела на свою юбку.
— Я не укорачивала ее, — ответила она. — Я сама не понимаю, что случилось с моими платьями. Они как будто села, укоротились.
— Да, или вы выросли, — шутя сказал Питч. — А вы, Лоренцо, худеете не по дням, а по часам!
Лоренцо тяжело вздохнул и развел руками. Он выглядел очень плохо, похудел так, что костюм висел на нем мешком. Красавец Марр даже как будто меньше стал ростом, брюки его удлинились и ложились буфами на ботинки.
— Я уже обращался к врачу. Прописал усиленное питание.
— Да, у вас щеки провалились. Если так пойдет дальше, вы не в состоянии будете сниматься. Никакой грим не поможет! Вам придется взять отпуск и полечиться.
Поговорив еще о делах и ролях, они отправились в ателье.
Оператор Гофман хлопотал около аппарата. Он попросил Люкс стать у отмеченной черты на полу, посмотрел в визирку и заявил:
— Вы режетесь!
Люкс посмотрела на аппарат и на пол вокруг себя. Этого не могло быть. Она стояла почти в центре фокуса.
— Ваша голова не видна в таком крупном плане. Вы выросли, мисс Люкс!
В ателье послышался смех.
— Я не шучу, — ответил Гофман. — В пятницу я снимал вас на этом самом месте; вот черта, аппарат стоит неподвижно. Тогда вы входили в кадр, а теперь режетесь вверху почти до половины лба.
Люкс побледнела. Она с испугом посмотрела на свою короткую юбку. Неужели она, Гедда, начала расти? Но ведь это немыслимо! Она не девочка. И тем не менее не только юбка, но и укоротившиеся рукава говорили о том, что она вырастает из своего платья, как подросток.
Наметанный глаз Гофмана сделал еще одно открытие. Гофман заявил, что Лоренцо не только похудел, но что он стал меньше сантиметра на три. Это уже было совершенно невероятным, и тем не менее Гофман доказал, что это так
Все с недоумением переглянулись. Артисты на вторые роли, бывшие на ужине у Престо, осмелились заявить, что с ними также происходит что-то непонятное. Одни из них пополнели с такою же быстротою, как и мистер Питч, другие худели, иные начинали расти, другие уменьшаться. Всех «пострадавших» охватил панический ужас. Люкс упала в обморок. Лоренцо хныкал, сидя на кресле с резными ручками
Срочно был вызван врач, и все стали в очередь — по рангу: впереди Питч (он даже Гедде не уступил свою очередь), за ним Гедда, приведенная в чувство, Лоренцо, за ним прочие артисты.
Врач внимательно осмотрел своих пациентов, но не нашел никаких органических заболеваний. Он неопределенно кивал головой и разводил руками. Все органы здоровы. Как будто все в порядке.
Только у мистера Питча доктор нашел ожирение сердца, что неизбежно при такой полноте.
— Надо лечиться от ожирения. Диета, гимнастика, прогулки…
— Пробовал. Не помогает, — безнадежно отвечал Питч. — Уж не отравил ли меня чем-нибудь на ужине Престо? — Доктор протестующе махнул рукой. — Ничего нет удивительного! — продолжал Питч. — Обратите внимание — заболели полнотой или худобой все, кто был на ужине у Престо.
— Но медицине неизвестны такие яды, — ответил доктор
Мистер Питч не удовлетворился советами врача и через несколько дней созвал консилиум. Но и консилиум немногим больше утешил Питча. Ему посоветовали уехать на воды и лечь в специальную лечебницу, где лечат от ожирения.
Мистер Питч интересовался, как чувствуют себя Гедда Люкс и Лоренцо, и позвонил им. Гедда Люкс голосом, прерывающимся от слез, ответила, что она растет, растет неудержимо и не знает, чем это кончится. Она не успевает переделывать платья. В конце концов она приспособила что-то вроде тоги, которую каждый день надшивает.
— О съемках нечего и думать, — говорила она, всхлипывая. Меня теперь только на ярмарках показывать. Вы не можете себе представить, как я изменилась!..
— Вы тоже не можете представить, как я изменился, — хрипел мистер Питч. — Я уже не могу сесть в кресло и сижу на трех стульях. Тело мое напоминает студень. Нос свисает на губы, губы — на подбородок, подбородок — на живот, живот сползает с колен. Я засыпаю во время разговора, меня душит жир.
Голоса Лоренцо мистер Питч по телефону не узнал. Лоренцо говорил таким пронзительным тонким голосом, что Питч два раза переспросил, кто говорит с ним. У Лоренцо было свое горе. Он сделался настоящим карликом. И что хуже всего — его лицо изменилось: переносица впала, кончик носа сделался широким и приподнялся, уши оттопырились, рот сделался широким.
— Я похож на жабу! — пищал Лоренцо. — Это Престо заколдовал меня.
— Я о том же говорю. Но как он мог это сделать?
— Может быть, ему помогал доктор Сорокин, у которого Престо лечился!
— Сорокин! — закричал Питч. — Помогал ли он Престо околдовывать нас, я не знаю, но Сорокин может помочь нам! И никто, кроме Сорокина. Я сейчас же позвоню ему по телефону. Едем к нему.
Глава 12
Странный кортеж приближался к лечебнице доктора Сорокина. Целая вереница автомобилей ввозила необычайных уродцев, как будто переезжал бродячий цирк. Мистер Питч едва вмещал свое разбухшее шарообразное тело в кузове огромного автомобиля. Мисс Люкс была видна за милю, как жираф с высоко вытянутой шеей. Зато Лоренцо, потерявшего все свое великолепие, совсем не было видно. Он сделался так мал, что голова его не поднималась над краем открытого автомобиля. В одном автомобиле ехало страшное чудовище — подававший виды молодой актер с признаками акромегалии.
Новые пациенты были быстро размещены в домиках.
Как и всюду, мистер Питч был первым на приеме Сорокина. Врач сообщил мистеру Питчу очень интересную новость. Накануне злополучного вечера кто-то похитил из его лаборатории банки, в которых хранились вытяжки из различных желез. Эти вытяжки, подмешанные в вино, и могли произвести все метаморфозы с участниками ужина. Теперь ни мистер Питч, ни доктор Сорокин не сомневались в том, что все злоключения мистера Питча и его киноартистов — дело рук Престо, который, очевидно, хотел отомстить таким своеобразным способом тем, кто легкомысленно отвернулся от него.
— Но есть надежда на излечение? — спросил мистер Питч.
— Полная, — уверенно ответил Сорокин. — Довольно будет воздействовать на ваш мозговой придаток, как вы быстро станете сбавлять в весе.
И доктор оказался прав. В три недели Питч потерял треть своего веса, причем Сорокин заявил, что «до жира мы еще не добрались, а спустили только воду».
Вообще с мистером Питчем было меньше всего хлопот. Болезнь его легко поддавалась лечению. Более сложною была болезнь Лоренцо и Гедды Люкс. Доктор Сорокин измерил их рост и в удивлении опустил сантиметр на землю. Лоренцо был ростом всего в сто двенадцать сантиметров. Это еще не так удивительно. Но Гедда! Сорокин, не доверяя себе и глазам, измерил ее дважды. Ошибки не было. Люкс имела рост двести восемьдесят семь сантиметров.
Она могла бы свободно сесть верхом на слона или верблюда, не прибегая ни к каким подставкам.
— Это изумительно! — воскликнул Сорокин. — Совершенно небывалый в практике случай. Наибольший рост, известный науке, — двести пятьдесят пять сантиметров. Правда, русский великан Махнов, говорят, был еще выше и достигал двухсот восьмидесяти пяти сантиметров. Но цифра эта считалась явно преувеличенной. А вы, мисс, имеете рост выше, чем у мифического великана Махнова.
И, задрав голову вверх так, что у него упала бы шляпа с головы, если бы она была надета, Сорокин продолжал, обращаясь к голове мисс Люкс, раскачивающейся где-то вверху, как на телеграфном столбе:
— Не правда ли, мисс, высокий рост имеет свои преимущества? Для вас открываются новые, обширные горизонты.
— Увы, очень печальные! — услышал Сорокин голос с неба.
— Но почему же? В толпе вам никто не будет мешать видеть, что делается вокруг. Вы нигде не затеряетесь. Вас очень удобно встречать на вокзале…
— Я буду счастлива только тогда, когда мне вернут мой рост.
— Постараемся, — успокоил ее Сорокин.
Похудевший мистер Питч уговаривал Лоренцо и Люкс остаться такими, какими их сделали «яды», влитые Престо в вино.
— Вы будете производить фурор не меньше, чем производил старый Престо. — Питч сулил им миллионы, и Лоренцо уже начал колебаться. Но, посмотрев на Люкс, отказался от заманчивого предложения.
Прошло еще две недели, и все начали понемногу приходить в свой прежний вид. Гедда Люкс уменьшилась в росте, малыш Лоренцо заметно подрастал, а Питч уже почти дошел до своей обычной полноты. Все поговаривали уже о скором отъезде.
За несколько дней до выписки в лечебницу прибыли новые больные: судья, прокурор и губернатор. Но в каком виде! Прокурор сделался малышом наподобие Лоренцо, судья растолстел, как мистер Питч, а губернатор выглядел настоящим негром. А быть негром в Америке совсем не весело, в особенности губернатору. Он перенес кучу всяких неприятностей, прежде чем добрался до Сорокина.
Губернатору пришлось познакомиться со всеми прелестями джимкроуизма[5].
Возмущенные дерзостью «негра», пассажиры едва не выбросили губернатора в окно, когда он явился в вагон-ресторан. На вокзале также произошел ряд столкновений.
Губернатор ужасно боялся того, как бы ему не остаться негром на всю жизнь. Он не отпускал от себя двух преданных слуг, на глазах которых он постепенно превращался в негра, и во всех столкновениях и недоразумениях они свидетельствовали, что губернатор не негр. Да, Престо сделал большую неприятность губернатору, заставив его побыть в шкуре негра! Губернатор заставлял мыть себя, опрокидывать целые бочки воды и горы мыла, но кожа его не белела. Приглашенный врач нашел, что кожа губернатора не окрашена сверху, а имеет темную пигментную окраску, как у негров.