Елена Петровна е щ ё ничего не понимала. И Горе решила ускорить процесс экономического образования своего завуча. Сразу же после её похода к заврайоно директорша вызвала Елену Петровну в кабинет и сказала обыденно и просто: – Мне завуч с чистыми руками не нужен.
Елена Петровна написала заявление в районный ОБХСС и уже на следующий день была вызвана к третьему секретарю райкома. Там же присутствовала заврайоно.
– Вы клеветница!! Клеветница!! – орали они на неё в два голоса. – Заберите назад свое заявление! – и бросили ей едва ни в лицо. Заявление, отосланное в ОБХСС ей бросили в райкоме...
Закусывая валидолом, Елена Петровна написала ещё одно заявление – в краевой ОБХСС. Её вызвали. С ней беседовал майор, заместитель начальника.
– Да, конечно. Но это всё сложно. Нужны факты. Мы, конечно, займёмся. Но может быть, вам все-таки перейти в другую школу? Или лучше – в другой район?
Через несколько дней майор оказался в обеденный перерыв в их школьной столовой. Он подошл к ней и зашептал горячо на ухо: – Вы в Москву, в Москву пишите! Я здесь никто, пешка! Я ничего не могу...
Елена Петровна не стала писать в Москву. Она не пошла в тот день давать уроки, а отправилась домой. Разобрала постелъ, разделась и легла. И больше не вставала. Вернее, первое время еще были силы, чтобы раз в день, ползком по стене пройти в туалет и обратно. А потом... Как ни стыдно, но сын носил горшок... Раза два-три в неделю случались страшные сердечные приступы. Сердце с огромной силой трепыхалось в груди, словно колотя в дверь и желая выскочить на свет. И тогда у неё появлялось единственное живое чувство – страх смерти. Сын вызывал «скорую». «Скорая» приезжала и уезжала. Сын вызывал участкового врача. Врач приходила, выписывала трехкопеечные таблетки и уходила. Через несколько лет она встретит Елену Петровну, узнает и невольно вскрикнет: «Вы?! Вы живы?!»
Сын, старшеклассник, сам стирал, убирал, готовил. Но Елена Петровна почти ничего не ела. Она больше н и ч е г о не хотела. Она только боялась сердечных приступов.
Приходили ученики с яблоками и цветами, рассказывали: «Нам пообещали, турпоездки, если мы соберём много стеклопосуды и макулатуры. Собрали на три с половиной тысячи, и ни денег, ни поездок...» Елена Петровна молчала. И голос у неё был слишком слаб, едва слышен...
Потом кто-то из влиятельных родителей посочувствовал, ее положили на несколько дней в ведомственную больницу. Там ничего у неё, кроме плохого сердца, не смогли определить. Взялся её лечить психиатр. Он заскакивал в палату, зыркал вытаращенными глазами и орал: – Встать'!!
Но Елена Петровна могла лишь приподнять голову и руки. Её
вернули домой.
А через год она начала потихоньку вставать. И через год произошли большие изменения... Не все завучи – из других школ, уволились или слегли вот так, как она. Кто-то написал всё-таки, в Москву. А поскольку школ в стране не десять и даже не тысяча, и у каждой есть шефы, то насквозь проржавевший механизм каким-то чудом всё-таки сработал. Хотя и несколько своеобразно...
Начались проверки. В бухгалтерии шефов – «Океанскрыбпрома», подняли журналы, в которых регистрировались суммы, переведенные на счёт школы. Но листы с этими суммами отсутствовали – их кто-то вырвал.
Оригинально сняли и директора Горе. Пришла городская комиссия на выпускной вечер. «На лестничных площадках у вас темно. Вы нас, как директор, – не устраиваете», – заявили ей. И перевели в рядовые учителя. Не судить же её, слишком много знающую... Она и сейчас там работает, как говорят в народе, «с оловянными глазами». Впрочем, ей легче, поскольку один глаз у неё действительно вставной, стеклянный.
Второй секретарь, тот самый красавец-мужчина Максимцев, всегда улыбавшийся, симпатизировавший Елене Петровне, давший ей квартиру, зашёл в свой гараж, закрыл двери, сел в машину и включил мотор...
На него все финансовые дела по району и списали. А на кого еще? Ведь некоторые люди из райкома успели подняться в горком и даже в крайком. И даже...
А как обстояли дела в других районах и городах – Елене Петровне не доложили.
Через год к ней пришли персонально на квартиру и персонально извинились. И предложили директорствовать всё в той же школе. Елена Петровна персонально отказалась. Она уволилась и уехала учительствовать в глухую деревню, оставив закончившего школу сына хозяйничать в городской квартире.
Завела она в деревне огород, кур, уток и даже... кабанчика. Учительствовала. Но от собственного характера не убежишь. И в деревенской школе нашлись недостатки, которые она взялась исправлять. И предложило ей местное районо директорствовать. Согласилась на этот раз. Несколько лет проработала, а потом деревня превратилась в неперспективную – леспромхоз вырубил на ближайшие сотни километров все хвойные деревья под корешок. И она вернулась в город, к сыну, который успел наделать ошибок в личной жизни и сильно изменился...
Пошла она всё в то же районо с заявлением, надеясь устроиться в свою школу. И начертала новая заврайоно на заявлении визу: «Для неё в нашем районе работы нет и никогда не будет».
Не ведала новоиспеченная начальница, что когда-то, когда Елена Петровна пользовалась, как парторг и завуч, уважением и авторитетом, её попросили дать письменную рекомендацию на эту самую, теперь начальствующую, не знающую страха и упрека даму – достойна ли вот такая-то ваша учительница трудиться в доблестных райкомовских партийных рядах? И Елена Петровна дала вполне справедливую и очень положительную рекомендацию...
Она все-таки устроилась в школу, в другую, новую, рядом с домом и для неё это было даже много удобней. Только вот коллектив не свой, не родной...
«Почему же вы не заявили?» – всё жжёт её немой вопрос следователя.
Почему...
«Вы член партии?» – спросил её милиционер.
Да, она член партии. Она каждый месяц исправно платит партийные взносы. Но неужели, неужели она должна сейчас заплатить…. заплатить за те «сочинения» самую страшную цену?! Неужели ее единственный сын, ее Андрей?!...
Побег.
Алла Юрьевна в сотый раз прощупывала собственные плащ, кофту, юбку, листала паспорт, разглядывала железнодорожный билет. Ничего! Где, где же её деньги, её ещё два чемодана?! Кое-какая память к ней вернулась, но э т и два чемодана... Существуют ли они, вообще?
А сегодня у них в палате дважды убирал санитар, мужик. Не понравился он ей, ох как не понравился! Слишком подозрительно глядел на неё. И в тумбочку к ней полез – якобы пустые бутылки искал. Нет, что-то надо делать, что-то надо делать!
Незаметно от сопалатниц она свернула юбку и сунула в полиэтиленовый мешок. Поверх халата натянула кофту. Холодно – на всякий случай объяснила соседкам. Она ждала приближающегося вечера, ждала темноты... И когда, после ужина, её соседи пошли смотреть телевизор, Алла Юрьевна скинула тапочки, обула туфли, набросила плащ, свёрток с юбкой сунула под мышку и прошла в туалет. Там она со всей возможной поспешностью переоделась, сунув больничный халат за канализационную трубу, подошла к зеркалу, смотала с головы бинт, достала предварительно заготовленный флакончик духов, смочила ими бинт и торопливо стала стирать с лица зелёнку. Зелёнка стиралась плохо, размазывалась. «А, чёрт с ней!» – она слегка причесалась. В двери уже настойчиво постукивали. Она торопливо подошла к окну, открыла его, залезла на подоконник и спрыгнула. Она бы могла выйти на улицу и через центральные двери, но там было слишком светло, там стояли какие-то легковые машины, а подозрительный санитар не выходил из её разбитой головы...
В тот вечер граждане, по каким-либо причинам присутствовавшие на железнодорожном вокзале города Океанска, могли наблюдать несколько странную даму, блуждающую с отсутствующим, но вместе с тем блистающим необъяснимым лихорадочным блеском взглядом, меж рядами кресел – из одного зала в другой. И что удивительно, дама эта имела некоторые данные вполне респектабельней дамы. Например, добротный, явно дорогой и, конечно, явно импортный плащ и не менее истеблишментские кожанные туфли создавали имидж вполне и вполне. А не какой-нибудь там бомжихи, ночующей на вокзале и разыгрывающей из себя каждый вечер загадочную пассажирку, отъезжающую через несколько минут в дальние страны. Но опять же, с другой стороны – всклокоченные, торчащие в разные стороны волосы и даже! даже какие-то белые нитки в них, ободранный, с коростой нос и пятна зелёнки на лице создавали некоторый, противоположный первому, имидж...
Алла Юрьевна и сама понимала, что ей не следует слишком часто проходить мимо зала с автоматическими камерами хранения. Нет, не следует привлекать внимания этого бдительного дежурного милиционера. Разве что вот так, незаметно скосить глаза и пробежать по ним взглядом, по этим тайным ящикам.
Ну почему, почему её тянет к ним?! Как магнитом. Нет, надо сесть. Сесть вот здесь, напротив. Вот так, сесть, прикрыть глаза рукой и как будто дремать. А самой смотреть, смотреть из-под руки туда, на эти прекрасные ящики с номерами... Какие они замечательные! Эх, вспомнить бы, хотя бы приблизительно... Ей кажется, что была она здесь недавно, была!
Была – или кажется? Дура! Ай, какая дура! Да не могла она не записать, не могла! Еще раз – вот паспорт, вот билет, вот кошелёк. В нем деньги. Пятьсот. Пятьсот. А что, если... Может, какой номер на купюре?... Десять по пятьдесят. Сейчас, сейчас посмотрим. Нет, ничего нигде не отмечено. Ничего! Ещё раз – паспорт. Ну сколько его можно разглядывать! Фамилия, имя, отчество. Серия. Номер. А это что... А это что?!
Каждая клетка тела Аллы Юрьевны начинает вибрировать, излучая одновременно тепло и холод. Каждая клетка Аллы Юрьевны одновременно кричит от счастья и успокаивает сама себя – подожди-подожди, может, это не то...
Да в чём же дело? А дело в том, что номер паспорта у Аллы Юрьевны 233442. И лучше этого номера нигде во Вселенной не существует! Потому что первые три цифирки чуть-чуть, эдак совсем слегка подчёркнуты совершенно обыкновенным, самым простым карандашиком. А потом идёт небольшой интервальчик и следующая за последней тройкой, первая четверка – тоже подчеркнута! Нет, она совсем не помнит – когда она подчеркивала и зачем. Ну и что! Но отчего же не попробовать?! Если первые три – номер ящика, а плюс четвёрка и первые три – код?!...
Только спокойно. Спокойно, спокойно и ещё раз спокойно. Так, где расческа. Так. Фу, нитки от бинта. Так. Спокойно и уверенно. Выше голову. Этот милиционер... Так. Сто, сто... Двести... 233. Так. Что там написано?»... чтобы получить кладь, нужно опустить в щель две монеты по 15 коп».
В другой бы обстановке Алла Юрьевна возмутилась, сказала бы мысленно или вспух: «Сволочи! Грабители! Раньше одной пятнашки хватало, а сейчас бросаешь пятнадцать «до» и тридцать «после»...»
Но сейчас Алла Юрьевна без мыслей, с замирающим сердцем и желудком рванулась в карман, брякнула мелочью. Есть! Одну, вторую. Код... Щлк! Стоят! Два!! Её? Не помнит, новые, здесь тоже провал в памяти?. Надо вытаскивать. Без замков, ременные затяжки. Почему? Наверное, других в продаже не было. Тяжёлые.
– Вам помочь?
Милиционер бдительный. Улыбаюсь. Нет-нет, спасибо большое, они не очень тяжёлые. Скотина. Так. Вон туда, туда, в угол. Никого. Фу. Спокойно. Сесть и сидеть. Просто. Как будто. И всё. Достать из кофты. Платком протереть. Запылился. Как будто. Расстегнуть один. Что-то ищу. Может, там у меня колбаса. Так. Встать и наклониться. Плащом.
Липкими руками Алла Юрьевна расстёгивает ремни, разводит замки-молнии, наклоняется, прикрывая плащом, зыркает незаметно по сторонам – никого, поднимает крышку, и... узнает некоторые свои личные вещи, лежащие сверху! А в боковом кармане – её трудовая книжка, обменный ордер. Еще раз зыркает и отгибает белье. Есть!!! Всё! Значит, и во втором... Шестьсот. Всё. Ей хватит.
Жизнь возвращается в ослабленный организм Аллы Юрьевны и будущее подмигивает ей весёлыми огоньками светофоров. Алла Юрьевна едет в уютном мягком купе фирменного поезда...
Кто есть кто?
Петю перевели на другой объект, а Арику он так был сейчас необходим! Опять приходил следователь, беседовал с матерью, составил протокол. На вопросы матери Арик отвечать не стал. Да и что он мог ответить? Ему срочно надо поговорить с Петей. В общаге он опять не застал приятеля. Пацаны по комнате сказали, что Петя, возможно, подался во Дворец молодежи.
Арик обнаружил Петю на дискотеке в Зеркальном зале Дворца. И сразу заметил в лице приятеля какое-то беспокойство. Обычно Петя, осознававший свою бычью силу и возможности собственных страшных кулаков, выглядел довольно самоуверенно, особенно, когда находился в мужской компании. Сейчас же, увидя Арика, он без причины раскраснелся до бордовости, глазки отчего-то виновато бегали.
– Беспредела убили, – сообщил Петя.
Эта кличка ничего не говорила Арику. Не знал он никакого Беспредела.
– И Бичуган исчез… – добавил Петя.
Это уже было горячее. – А ты знаешь, что Алке гоп-стоп прямо в подъезде сделали? – спросил Арик, в упор глядя Пете в глаза.
– Вот оно что… – в зрачках у Пети как будто промелькнул целый калейдоскоп каких-то одному ему видимых картин… – Вот же сука, а, ну гад, ну свинья! …
– Кто?
– Бичуган, кто же еще.
– Петя, давай ближе к телу. От меня милиция не вылазит.
– У нас тоже шмон в общаге. Понимаешь, в чём дело, понимаешь… Я недавно как-то с Бичуганом к тебе рулил, вот. А Бичуган затащил меня на одну блатхату, там, рядом с тобой. Тёмного знаешь?
– Нет.
– Мужик в годах, хата ничтяк. Видео у него. Угостил коньячком с шампанским. Ну, ты ж знаешь, как я пью… Короче, забалдел. Заходит девочка. Ноги – отпад! И остальное тоже. Тёмный видео включил, я такой порнухи ещё никогда не видел. Чуть в штаны не сделал… Девочка рядом сидит… Два часа глядел. А тут слово за слово, под коньячок, разговор о деньгах. Бичуг, сука, специально навёл! Короче, я разбазарился, понимаешь, и выдал им… что тебе мамаша рассказывала. Про мильён. Как она видела…
– Молодец, Петро, молодец. Так надо было и в «дело» войти, Арик зло смотрит на Петю и уже ничему не верит. Кто его знает, этого Петю, может, он и вошёл в «дело»...
– Да ты чё? Я сам не врублюсь. Сёдня подходит один Игорек, да ты знаешь его, москвич, и говорит, что его разыскал этот самый Тёмный. Спрашивал, где может быть Бичуг. Говорит, что ему опасность грозит. Ну, Игорёк его и отвез к одной Ленке. Бичуг с ней гулял...
– Что-то я ничего не пойму, – Арик всё ещё изучает Петину красную физиономию – не врёт ли?
– Так вот какие дела. Слушай, я знаю, где эта Ленка живёт. Давай, мотор возьмём и сгоняем? Выясним, если он там. Я ему, суке, морду набью!
– Ладно, погнали. Только уж я заходить не буду – ещё мне не хватало на мордобитье твоё смотреть. Наша цель не морду бить, а выяснить...
Скорпионы в банке.
Тёмный сидел в машине. Вот уже два часа он пытался «проиграть» всю ситуацию – что он будет делать и к а к? Он осматривал пистолет, доставал и вертел в руках финку. Нет, не сможет, не сможет... Тем более, там и девка будет... Но что делать, что делать?! Позвонить э т и м? Или предупредить Бичуга и... забрать деньги? Что делать? А место идеальное, глухое.
Тёмный ждал. Чего? Удачи. Он пристально всматривался в дверь подъезда двухэтажного дома, которая в надвигающемся вечернем сумраке начинала растворяться и ускользать. Вдруг он заметил знакомую фигуру. Снизу, на сопку, по корявой улочке поднимался... Бичуг! Один! Темный схватил бинокль. Точно, Бичуг. В плаще, ссутулился, но это он! Ну что ж, вот она, удача. Один. Свет в квартире не горит. Один. Это уже лучше.
Тёмный газанул и загнал машину за соседний дом. Выскочил, быстро зашёл в пустой подъезд и поднялся на второй этаж. «Только б никто не вылез из квартир»... – сердце колотилось, как у семнадцатилетнего мальчишки, он сжимал рукоятку пушки и переглядывался с перетрусившей рыжей кошкой, соображавшей – бежать ей или сидеть подле родной двери, ждать, когда откроют.
Бичуг зашёл в подъезд, подошёл к двери, достал ключ, открыл, зашел в квартиру, прикрыл дверь... Сильный удар и Бичуг отлетает от отбросившей его двери. Перед ним... Тёмный и дуло пистолета. Тёмный левой рукой нашаривает крючок, накидывает.
– В комнату, – приказывает хрипло Тёмный. Бичуг пятится.
– Макли! – говорит Темный и ведет дулом.
– К-какие м-макли? Всё забрали, – Бичуг пытается понять – всерьёз ли?
– Макли, твою мать! Быстро! – Тёмный окидывает комнату взглядом. Если деньги здесь, он и сам найдёт. – Где баба?
– С-сейчас придет, – говорит Бичуг. Но он врёт. Ленка на дежурстве.
– Ты будешь платить или тебя хлопнуть?!
– Ну всё забрали, ты же знаешь, Темный...
Тёмный подходит ближе, нажимает курок. Бичуг лупает глазами, открывает рот, дергает руками и падает.
Сумку с деньгами Тёмный находит под кроватью. Перебирает пачки. Неплохо! Что дальше?
Звонок в дверь. Чёрт. Пушку в карман. В окно?! Две рамы, зашпаклевано... Подходит к двери, снимает крючок.
– Петруччио! Сколько зим... Заходи, заходи, дорогой.
– А... А где Бичуг? – спрашивает Петя, что-то предчувствуя.
– Здесь, здесь наш лучший друг. Проходи.
Петя проходит, видит лежащего на полу, лицом вниз, Бичугана. Петя оборачивается – на него наставлено дуло пистолета.
– До свидания, Петруччио, – ухмыляется Темный и нажимает курок. Струя жидкого газа бьёт Пете в лицо. Он ничего не понимает. Дыхание перехватило, комната поплыла в круговерть.
– Т-ты ч-ч-чего? – говорит Петя, слыша свой голос откуда-то издалека.
– Н-у т-ы и-и-и к-о-м-о-д!-!-! Н-а т-е-б-я в-с-е п-а-т-р-о-н-ы и-с-т-р-а-т-и-ш-ь, – звуки голоса Тёмного доходят до Пети медленно-медленно из какого-то безвоздушного пространства. Также медленно-долго расплывается-расплывается кривая ухмылка...
Тёмный поднимает дуло и стреляет еще раз. И одновременно с летящей в лицо струей парализующего газа Петя неимоверным усилием поднимает бесконечно тяжёлую руку и выбрасывает её вперед. Тёмный делает сальто в воздухе и тяжело брякается на спину. Из разбитого носа льётся кровь. Петя оседает, оседает и валится рядом с Бичугом...
– Жора, извини, конечно, но зачем было убирать Беспредела? Сейчас не было бы никаких забот. Главный же не давал ЦУ?
– А ты его знаешь, Главного? Может, это я? Шутю. Я, Славик, не люблю, когда наших бьют. Беспредел этот... Борзота, ссыкун сопливый. Им, щенкам, только дай волю... А нам с тобой на пенсию ещё рано.
Двое мужчин, в плащах и широкополых шляпах стоят в сгуща ющемся сумраке под деревьями старого заброшенного парка. Весь день они пасли Тёмного, этого дурака Тёмного, прилепив ему под задний бампер электронную магнитную коробочку – радио-маячок. Свою машину они оставили внизу и сейчас уже довольно продрогли.
– Не мандражируй, Славик. С предохранителя снял? Пошли.
– А если соседи?...
– Бей всё живое. Самая большая сложность жизни, Славик, состоит в её простоте. Одна маленькая пулька из твоего мелкокалиберного автоматика – и никаких проблем. Как говаривал наш Отец народов, помнишь? «Есть человек – есть проблемы, нет человека – нет проблем». Вот гений, вот у кого нам учиться и учиться. Пошли.
Арику надоело торчать на скамейке и было прохладно. Он решил зайти, посмотреть на Бичугана, на эту рожу. Неужели все-таки он?.. В какой квартире? На первом этаже – сказал Петя. Найдёт... Он вошёл в подъезд, стал подниматься по цокольной лестнице.
– Назад! – услышал он сзади громкий шёпот. Арик оглянулся и опешил – в проеме дверей стояли люди в милицейской форме и... с автоматами наизготовку!
– Назад, на... – и вдруг что-то непонятное, бухающее, бабахающее заглушило слова людей внизу и наполнило весь дом.
И жуткий человеческий крик: – А-а-а!!! – вплёлся в грохающую кананаду. Последний в этой жизни крик Германа Темнова.
Арик попятился, сделал шаг по ступеньке назад, и ещё шаг. Ему бы рвануть вниз, но Арик не был спортсменом с мгновенной реакцией, он только интуитивно начал прижиматься к стене, опускаясь на ватных ногах по ступенькам, вниз, к людям с автоматами...
Дверь слева распахнулась, из неё вырвались двое в шляпах, и Арик, при тусклом свете коридорной лампочки, успел посмотреть в глаза ближнего к нему. Это были глаза СМЕРТИ. И эти глаза стали выплевывать в него огненные струи. Удар, ещё удар – в плечо, в руку! И страшная боль в животе. Арик хватается руками за эту рвущую боль, перегибается пополам и падает, а те двое перепрыгивают через него, но Арик этого уже не видит...
Главный.
– Витенька, я готова. А ты... Мы опоздаем.
– О-о, великолепно выглядишь. Ну, подойди, подойди... И почему женские ноги... особенно в чёрных чулках... У «армянского радио» спрашивают: в чём сходство женской ноги с телевышкой? Отвечает: чем выше лезешь, тем больше дух захватывает, ха-ха. Может, не пойдем?...
– Ну-у, ну не сейчас... Не сейчас. Я собиралась, готовилась, а ты... Ты нарушаешь права человека.
– Ай, Ларонька, детка! Права человека подобны мыльному пузырю – они расширяются и расширяются, сверкают всеми цветами радуги до тех пор, пока не лопнут в очередной раз.
– И всё-таки... Одевайся. Опоздаем.
Он подходит к зеркалу. «Виктор Петрович. Директор «Экспортимпортторга». Эх-хе-хе. Уважаемый человек... Жизнь – иллюзия. Однако, всё-таки лучше, когда это красивая иллюзия. Выигрывает в этой игре-иллюзии тот, кто придумывает правила. А иначе, иначе останешься статистом, мальчиком в кордебалете... А что нужно-то? Всего-навсего понять, что всё вокруг условно до элементарной пошлости! Жёны, дети, законы, выдуманные дураками, границы, государства... Статисты вы статисты! И получайте своё, нюхайте свои пыльные бутафорские плакатики...»
Виктор Петрович смотрит на собственный мощный торс, на волосатую грудь, на крепкие руки. Отражение из зеркала возвращается к нему и, вливается в какое-то физическое сознание, усиливая крепостью здоровья, силой и энергией. «Сорок два года. Что ж. Через неделю, через неделю! он сменит одну иллюзию на другую. Тур и виза лежат, и баксы уже там, за океаном, тоже лежат. И еще камешки привезёт... Да, ещё одна иллюзия. А почему – нет? Посуществовать в другом измерении...» –тревожный холодок пробегает по его спине. Тревожный и радостный.
«Законы нужно нарушать на законном основании. Ученье свет, а дипломов - тьма. Ты обязан влиться в эту тьму, принять их правила. Учись!» – так наставлял его батя. Великий человек. Жаль, жаль старика, дал дуба в лагере. Но башли оставил. И связи. За это... Пусть земля ему будет пухом.
Виктор Петрович, стоя перед зеркалом, натягивает брюки, которые подала ему Лариса. «Что ж, он прошёл полный цикл стадий. Четырежды был, к примеру, женат. Бабы все одинаковы. Одни совсем дуры и животные, другие чуть умнее – настолько, насколько может быть умной баба. Но это – редкость. А чем отличались все его жёны хотя бы от этой вот двадцатисемилетней шлюхи журналистки? Ничем. Им тоже нужно было платить. За всё хорошее в жизни нужно платить, за нехорошее – переплачивать. Хе-хе. Через неделю он заведёт себе шикарную американочку... И француженку. И итальяночку нужно попробовать. Да, з д е с ь он прошел всё, что здесь можно пройти. А там... Там свобода! Свобода капитала, не прячась, не живя двойной, а то и тройной жизнью! Как много ушло, отмерло от его сущности, а сейчас он подобрался к пределу и его надо преодолеть. Да, здесь он протопал всю меру собственной глупости и глупости общества. Много ролей, сыграно, всегда он пытался выскочить из личины «артиста» и стать «режиссёром». Но каждый раз оказывалось, что он лишь учится, что он всё тот же фигляр, а режиссёры где-то выше.
Как наивен он был когда-то! В двадцать лет ему казалось, что у него есть всё – деньги, студенческий билет престижного экономического столичного института. И чтобы самоутвердиться, обрести власть над людьми, ему не хватало одного – побороть свой патологический страх перед дракой, перед мордобитием. Ну чтж, он принял правильное решение. И простое. Он уже тогда начал понимать, что всё вокруг – придуманная кем-то иллюзия, и сам он – тоже иллюзия, изображение на необъяснимом экране. Своё изображение он, конечно, ценил – правильно питался, занимался спортом, выращивал и лелеял каждую мышцу тела. Но эти нищие толпы, это быдло, биомасса... Что они? Зачем? Генофонд дураков.
... Тогда он принял правильное решение. Он нанял ребятишек, повёл в кабак. Наметил жертву – здорового парня. Ребятишки били, а он... Он подскочил и ударил финкой в живот, раз, выдернул, навсегда запоминая, как лопается под рукой человеческая ткань, и, преодолевая отвращение и тошноту от густой чужой крови – ещё раз.
Больше он никогда э т о г о не повторял. Зачем? Он перешагнул глупую границу условностей – и достаточно. Он знает, что всегда может повторить...
Впрочем, что за мысли? Ах, да, маленькая неприятность. Ох, это дебильное быдло! С кем ему приходилось работать! Вчера пристрелили двух его боевиков. Козлы, ни хрена не умеют! Хорошо, это хорошо. Славик его не знал, а Жорик... Это хорошо».
– Ларонька, я готов.
– Ах ты мой котичек! Пошли, пошли, как-никак, столичный балет, грех пропустить.
Виктор Петрович спокоен. Три жука-телохранителя будут сопровождать его в отдельной машине, а потом и в театре. Да, кое-чего он достиг и в этой стране. Но... всё-таки не стал Главным Режиссером. Не стал. На съезде в Сочи его вызвали на закрытое Бюро и назначили сюда – взамен посаженных дилетантов-пацанов. Упорядочить, организовать, собрать... Ну что ж, пусть. Он поработал, кое-что сделал. Через неделю – свобода!
«Поскольку жизнь – игра в игру и даже когда любил сначала в молодости и в детстве влюблялся а это было хотя и смешно и глупо и наивно да но было было. Но всегда! всегда наблюдал себя со стороны как за. Чужим. Потому что ложь всё невидимая материя из каких-то чертовых кварков. Всё состоит из ничего значит нет ничего. Значит убить – просто всадить нож в пустоту в условность в иллюзию. Остается получать удовольствия в меру – глоток коньяка ложечка икры много вредно – как в сексе не до конца чтобы жить дольше. Игра в чувства – для положительных эмоций но чувств не существует и вечная истина состоит в том, что вечных истин тоже не существует.
Как много кретинов не дающих себе труда. Взглянуть. На. Проклятую бездонную банку – Вселенную. И. Понять свое призрачное ничто. В конце концов смысл - в бессмысленности. Чтобы в ней суметь позволить себе самое большое удовольствие – не подчиняться условностям дураков. Однако. Всё было. Уже. Жаль что не Бог и не могу нового. И хрен с ним...»
Элегантный мужчина под руку с ещё более элегантной интересной молодой женщиной вышли из подъезда ухоженного дома. Они подошли к красивому заграничному автомобилю, мужчина достал ключи и открыл дверцу, боковым зрением проверил – на месте ли машина телохранителей. На месте. Можно ехать. Но элегантность нужно выдерживать – первой садится дама. Виктор Петрович наклоняется, чтобы нажать кнопку противоположной двери, и в это мгновение руки его оказываются завернутыми назад и щёлкают замки «браслетов». Рядом вдруг появляется множество народу с очень серьезными лицами.
– Подполковник Комитета Государственной Безопасности Ковальчук, – говорит Виктору Петровичу один из присутствующих, показывая открытое удостоверение и еще какую-то бумажку.
– Вот постановление на ваш арест...
………………………………………………………………………………………
За несколько часов до обширного инфаркта и за двое суток до похорон сына, Елена Петровна успела написать заявление.
Алла Юрьевна и её чемоданы были встречены на Ярославском вокзале города Москвы и в специальной машине доставлены по адресу: Петровка, 38.
РЕАЛЬНАЯ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ – ТАКОВА, КАКАЯ ОНА ЕСТЬ.
А через некоторое, совсем небольшое время, произошли два незначительных события, которые, конечно, не потрясли мир.
Событие первое. В одном из южных городов, на территории, ещё совсем недавно принадлежащей России, состоялось открытие частной, в три этажа, с баром, бассейном и гаражом в подвале, гостиницы. Владелица – моложавая представительная дама, с элегантной укладкой из тёмных жёстких волос, лично принимала первых постояльцев – бизнесменов из сопредельных стран. Да-да, конечно же, это была Алла Юрьевна, отпущенная со своими чемоданами на все четыре стороны... За недостаточностью улик и т.д.
Событие второе. В аэропорту Шереметьево-2 был встречен глава некоего совместного предприятия, иностранный подданный. Из «боинга» он пересел в «вольво-940» и отправился в бывшую столицу бывшего СССР. По делам. Деятельность его состояла в том, что из страны дура... бывших советов он вывозил цветной металл, нефть, алмазы, лес и кое-что из антиквариата. Взамен завозил бусы из цветного стекла, зеркала, зажигалки, технический для поддельной водки спирт и синтетическую материю – преимущественно красного цвета...
Иностранный подданный прекрасно владел туземным и звали его Виктором Петровичем. Да-да, тот самый. За недостаточностью улик и т. д.
Эксперимент
Александр Самойленко
Э К С П Е Р И М Е Н Т. (В этом практически документальном романе есть главы о моём весьма близком родственнике М.С. Горбачёве. Из них читателю откроется великая тайна - почему этот придурок уничтожил СССР).
Художественно-документальный роман.
Содержание.
Либидо.
Ларисик.
Пучина (I)
Крутой секс (II)
Секс – это животное предательство человеческих чувств
Пучина – 2
Медитация – 1
Одиночество
Медитация – 2
Какая встреча!
Красно-голубые
Продается президент СССР
Анекдот