Так, очевидно, решили те, НАВЕРХУ, КОТОРЫЕ УЖЕ СНЯЛИ КИНО НА ЗЕМЛЕ И КРУТЯТ ЕГО ИЗ БУДУЩЕГО. 29 глава




Ж а д н о с т ь и н о г д а п о з в о л я е т н а к о п и т ь к а к и е – т о д е н ь г и – р а с т р а т и в з а г р о ш и б е с ц е н н у ю ж и з н ь.

Павел родился в 1917 году. Я пишу эти строки в 2005. Павел жив, ему восемьдесят восемь.
Мой неудавшийся в политике и в жизни родственник, Михаил Горбачев, побудил меня сделать – пусть небольшой и весьма специфический – срез пласта времени страны. И Павел, при всей своей ординарности, бездарности и пустоты жизни, весьма органично входит в этот срез, особенно учитывая срок его жизни.
"И жизнь его в яйце..." – кажется так в сказке о Кощее Бессмертном? Павел совсем не Кощей, а наоборот: мощнейшие руки, сорок шестой – обувь, но жизнь его действитель в... гигантских, извиняюсь, семенниках. Всё остальное, которое рядом, весьма среднее, даже посредственное... Но семенники – колоссальные! И в них такое же необыкновенное количество мужского гормона – тестостерона. Именно он не позволяет стареть, образовываться склерозу, охраняет от инфарктов, инсультов и раков.
Есть такая смешная фраза: Глупость – это такой ум.
Для миллиардов человекообразных эта фраза – печальная действительность. /О которой они, на свое счастье, не подозревают!/.
Но даже самых умных из нас первоначально ведет по жизни именно глупость, поскольку наш тончайший слой разума напылен на животную сущность.
И только самым-самым умным и талантливым удается гигантское количество собственной животной глупости переплавить в конце концов в миллиграммы общественно-полезной человеческой гениальности...

Но есть такая глупость, которая действительно превращается в некий своеобразный ум, в хитрость, постепенно перерастая в подлость, негодяйство, подонство, преступления. Подобный "ум" позволяет человекообразному существу выжить, приспособиться, пристроиться и даже, порой, с большим комфортом прожить животно-растительную жизнь. Но жутко наблюдать подобное существо в старости! Когда оно, против своей воли, под воздействием возраста из дурака в конце концов превращается в своеобразного мудреца и оглядываясь на собственное существование, осознаёт его полнейшую бессмысленность.
Очень здоровым, но бездарным людям тяжело жить долго – они не знают, что им делать с собственной жизнью! Но еще хуже тем долгожителям, кто постепенно деградируя – в результате многочисленных компромиссов: с трусостью, с честностью, с порядочностью, – превращается либо в отъявленного негодяя и преступника, либо просто в рядового подлеца. Причем, вполне осознавая всю ничтожность долгой, но мгновенно и незаметно промелькнувшей жизни, после которой не осталось н и ч е г о доброго и полезного для других, а только зло, вред и чужая смерть. Ибо жилось исключительно для себя, для собственного брюха. Но вот выпиты бочки водки, переведены на дерьмо тонны разнообразнейших продуктов... И что?!
Павел – библейское имя. Как известно, библейского Павла сначала звали Савлом, он был жестоким гонителем христиан, ловил их, сажал в тюрьмы, но однажды на него сошла божья благодать, он стал одним из лучших последователей Христа – апостолом Павлом, впоследствии пешком ходил по планете, пропагандировал христианство и мученической смертью погиб за Бога.
В молодости многие из нас – "савлы" в миниатюре. Бурлят юные гормоны, кипит кровь, не вырос еще мозг, мелок ум, пуста память и неймется заполнить ее разнообразнейшими впечатлениями. Но проходят годы, и большинство старается перерасти в "павлов": в добро, полезность, талант. Однако не всем это удается.
Генетика говорит, что некоторые уже рождаются преступниками, их не воспитать ничем, у них неправильный набор хромосом.
Но основная масса превращается в подонков в процессе жизни, как бы наооборот – из павлов в савлы...
Псевдопрокуроры, псевдосудьи, псевдомэры, псевдогубернаторы, псевдопрезиденты – многие из них учились и занимали свои должности с надеждой и мечтой о профессиональном и моральном росте. А превратились в ублюдков-преступников.
А разговоры: такова жизнь, нечестность идет сверху, от одного человека ничего не зависит, из страны выкачивают в несколько карманов фантастические богатства страны, маленькая зарплата,что я один могу сделать..
Да, всё перечисленное имеет место в дикой стране, где

Д е н ь г и в с е г д а в р у к а х у т е х, у к о г о в к а р м а н е в л а с т ь.

Но какими бы стадными существами мы ни являлись, принимая тот или иной статус-кво, каждый не сумасшедший человек обладает собственной волей и умом, распрекрасно понимая как в общественном, так и в личном плане: "что такое хорошо и что такое плохо".
Правда, иногда отдельные нации вдруг впадают в массовое сумасщедствие – гитлеризмы-сталинизмы. Вот тогда-то и возникает ощущение з а п л а н и р о в а н н о с т и-судьбы, в которой правят бал боги или дьяволы, где Земля – лишь экран, на котором, крутится КИНО, где мы – всего лишь куклы...

М ы н е м о ж е м и з м е н и т ь с в о ю с у д ь б у, и б о о н а з а п л а н и р о в а н а Б о г о м, н о п о в л и я т ь н а с о б с т в е н н ы е а м б и ц и и – м ы м о ж е м.

Хай Гитлер, хай Сталин – мы можем орать в толпе и убеждать себя: за всё отвечают наши вожди! Мы можем тешить себя иллюзиями собственной безнаказанности, собственной ничтожности – мы же винтики, мы же исполнители, а вверху власть, которая знает, что творит...

Н и ч т о т а к к а т а с т р о ф и ч е с к и н е в о з д е й с т в у е т н а р е а л ь н о с т ь, к а к н а ш и и л л ю з и и!

Но наедине с собой... О, наедине с собой! Недаром всяческая мразь так боится одиночества и сколачивается в стаи! Но приходит возраст и приходят мгновения "наедине с собой"! Перед собой незачем придуриваться, себе не наврешь.
И если ты трус, то однажды – наедине с собой – ты скажешь сам себе, покрываясь ничтожным липким потом: а я ведь жалкий трус! А если ты вор, то однажды, наедине с собой, ты вдруг покраснеешь – нет, не от стыда, а от осознания собственной сверхничтожности, от того, что сам-то ты ничего не смог в этой единственной жизни, а паразитировал, обворовывая людей, считая их дураками, но в дураках оказался сам!
Ах, эта иллюзия безнаказанности в дикой стране! Действительно, кто же будет судить подонков-судей, берущих взятки у преступников? Или полностью бесконтрольных врачей, творящих что попало, торгующих поддельными лекарствами, делающих ненужные операции, убивающих людей?
Но расплатиться за подонство придется, дамы и господа. Самой страшной платой –П У С Т О Т О Й Ж И 3 Н И!!!

К концу, когда пора подводить итоги, вы оглянитесь – а НИЧЕГО НЕТ! Вдруг выяснится, что деньги – это всего лишь условные, раскрашенные бумажки, коттеджи –это всего лишь квартиры, машины – это всего лишь железяки!
И на Э Т О потрачена жизнь?! В ничтожности, мелочности, крохоборстве, обмане, преступлениях... Не написана гениальная книга, не создана великая музыка, не изобретен "вечный двигатель", не придумали какой-нибудь новый гвоздь, не помогли вы никогда ни ближнему, ни дальнему!
А если кто-то из таких заявит, что ради детей своих он крохоборствовал, подличал и шел на преступления – не верьте! Исключительно для собственного брюха! Ибо детки подобных родителей с малолетства наблюдая ПУСТОТУ ЖИЗНИ, заражаются ею и становятся еще более пустыми ничтожествами или преступниками.
И вот тогда-то и придет н а с т о я щ а я расплата: вместе с ПУСТОТОЙ ЖИЗНИ потекут, потекут ваши слёзки, дамы и господа – и в три ручья, и в десять – НАЕДИНЕ С СОБОЙ. Но поздно будет, поздно дамы и господа. Ваше к и н о закончено: Fenita la commedia…

«Как нельзя обойтись без принуждения к культурной работе, так же нельзя обойтись и без господства меньшинства над массами, потому что массы косны и недальновидны, они не любят отказываться от влечений, не слушают аргументов в пользу неизбежности такого отказа, и индивидуальные представители массы поощряют друг в друге вседозволенность и распущенность. Лишь благодаря влиянию образцовых индивидов, признаваемых ими в качестве своих вождей, они дают склонить себя к напряженному труду и самоотречению, от чего зависит существование культуры. Всё это хорошо, если вождями становятся личности с незаурядным пониманием жизненной необходимости, сумевшие добиться господства над собственными влечениями. Но для них существует опасность, что, не желая утрачивать своего влияния, они начнут уступать массе больше, чем та им, и потому представляется необходимым, чтобы они были независимы от массы как распорядители средства власти. Короче говоря, люди обладают двумя распространенными свойствами, ответственными за то, что институты культуры могут поддерживаться лишь известной мерой насилия, а именно люди, во-первых, не имеют спонтанной любви к труду и, во-вторых, доводы разума бессильны против их страстей».

Это абзац из Зигмунда Фрейда. Давно сказано, но с каждым днем всё актуальней – и по отношению к культуре, и по отношению к власти.
П р и о т с у т с т в и и и д е а л о в и ц и в и л и з о в а н н о й ц е н з у р ы п о г и б а ю т к у л ь т у р а и и с к у с с т в о.

Планету победило ж и в о т н о е. Победили узколобые с интеллектом ниже среднего. Изобретение видеотехники остановило развитие киноискусства, превратив его в порнографию и дебильные боевички.
Компьютерная «музыка» отбросила человечество к дикаризму с шаманскими бубнами, уничтожив гармонию НАСТОЯЩЕЙ музыки, развивавшейся тысячелетиями.
Полное отсутствие литературной компетентной цензуры привело к тому, что любой кретин при наличии средств или таких же узколобых спонсоров публикует макулатуру и это раскупается одебиленным человечеством, проигравшим борьбу за культуру, пошедшим на поводу у своих ничтожнейших, низменных инстинктов.

К о г д а т а л а н т ы п е р е с т а ю т м е т а т ь б и с е р п е р е д с в и н ь я м и – с в и н ь и н а ч и н а ю т м е т а т ь н а в е с ь м и р д е р ь м о.

И Павел – типичный представитель этого безумного безмозглого животного большинства, вновь скатившегося до татуировок, до колец в пупах и носу, до паханов во власти, до козанострости всех «глобализированных» правительств…
Впрочем, каждый из нас мог быть лучше, если бы все вокруг были бы лучше. Но Россия – вечный инкубатор для выращивания узколобого рабского большинства – с бесконечной глупостью и нижайшей подлостью. Здесь нет места талантливым и честным – на куче дерьма хорошо лишь навозным мухам.
Взрослая жизнь Павла началась в десять лет на этой самой навозной российской куче.
Его отец из каких-то народным меньшинств, то ли мордвин, то ли удмурт – Павел так и не раскрыл тайну – не принял правила коммунистов и сбежал за границу, оставив на произвол судьбы статную молодую красавицу жену, чистокровную русачку Марию с тремя детьми.
Но через год в дверь к ним постучал китаец с длинной заплетенной черной косой. И передал Марии следующее: муж ждет ее в Китае, а она в такой-то день и час в таком-то месте должна вместе с детьми перейти границу, там ее будет ждать проводник.
Мария подготовилась, но в такой-то день и час к ней явились энкэвэдэшники, арестовали, потом судили, дали двадцать лет ссылки в Сибирь. Двух старших сестер поместили в детдом, а Павла забрала тётка.
У нее имелась большая пасека в глухой тайге в нескольких километрах от Владивостока. Ориентировочно это 1928 год. Прошла гражданская война, только что Дальний Восток покинули белогвардейцы и японцы. А коммунисты еще лишь вынашивали свои грандиозные каннибальские планы по уничтожению всего живого и растительного.
Но в двадцать восьмом году знаменитая уссурийская тайга еще первобытно цвела и пахла, киша уникальным зверьём, эндемической флорой, речной и морской в ближайших многочисленных бухтах и заливах рыбой.
Тётка, конечно, гнала самогон с медовухой, и пасеку облюбовали Владивостокские чекисты - чернь, только что выползшая из грязи в князи, напялившая на себя блестящие черные куртки, обвешанная наганами и маузерами, получившая неограниченную власть над народом.
Днем они пытали остатки бывшей интеллигенции, не сумевшей убежать за границу, вечером расстреливали обработанный и отработанный человеко-материал, а ночами к у л ь т у р н о отдыхали на пасеке – подальше от посторонних глаз. Здесь они напивались и заставляли танцевать голяком на столах своих девок.
Дом был весьма обширный, уютный и в таком глухом, но довольно близком от города месте, что доблестные чекисты превратили его в подпольный бордель. И всё это на глазах у малолетнего Павла…
Ах, Россия-Россия! Никак не войдет в твою дикую каннибальскую голову эта элементарная истина: з а в с ё х о р о ш е е н а д о п л а т и т ь, з а н е х о р о ш е е – п е р е п л а ч и в а т ь!

… А юный Павел помогал тётке, прислуживал чекистам, копил деньги. В шестнадцатилетнем возрасте у него уже созрели такие способности, которые позволили ему купить поддельный паспорт с вклеенной туда фотографией матери, поехать в Сибирь, выкрасть мать из лагеря-поселения и привезти ее во Владивосток.
Здесь ей быстро нашли мужа – коротышку и выпивоху. Она взяла фамилию нового мужа и получила уже законный паспорт. Чтобы ее никто из старых знакомых не встретил, не узнал, не сообщил в энкэвэдэ, поселилась она далеко за городом, в тайге, прожив там несколько лет, пока пьяница муж ни умер.

Как-то, лет через шестьдесят, я, брат Серега и Павел /который давным-давно превратился в Савла!/ сошли с электрички и пошли по шпалам. На Павлову дачу.
– Вот там матушка жила с пьяницей отчимом, – Павел махнул на поселок. – А вот здесь, – он махнул на ближний барак из тёмного немецкого кирпича, который чрез три океана сто тридцать лет назад завозили на пароходах в юный Владивосток – живут сто лет рыжие…
И на его слова вышли из барака ярко рыжая женщина и такой же пацан.
Мы с Серегой переглянулись, одновременно ощутив иллюзию времени, жизни и еще черт знает чего, что не выразить словами, но что иногда, в некие жуткие мгновения вдруг осознаёшь как глобальное одурачивание нас этим непостижимым пространством-временем, безразличным к нашим тщетным потугам – как самым высоким, так и самым низким.
Тайга под натиском хищников-людей исчезла, застроившись сарайчиками-дачками и военными подземными арсеналами. /Впоследствии, генералы и полковники эти арсеналы разворовали – на цветной металл, на продажу оружия в Чечню, арсеналы подожгли, повзрывали, чтобы всё разворованное списать/.
Своими руками соорудил себе на одной из сопок двухэтажную дачку и Павел. У него была страсть к дереву. Советская власть к комфорту своих граждан относилась индифферентно и много десятилетий мебель не производилась. И в свое время Павел, при жизни с нами, сделал два дивана, кресла, буфет.
Но строительством дачи он занимался в лечебных целях – боролся со смертью. Под семьдесят лет от постоянных запоев у него забарахлили сердце и печень. «Не жилец», – сказали ему врачи.
Возможно, нет уже на свете тех врачей с их диагнозами, а Павел вот он, жив. И выпил еще несколько бочек водки… Правда, незаметно для себя, он действительно давно умер, а вместо него, под его личиной живет Савл. Воистину, иногда

м ы у м и р а е м г о р а з д о р а н ь ш е н а ш е г о т е л а, н о н е з а м е ч а е м э т о г о у ж е у м е р ш и м у м о м.

Есть всемирно известная многовековая итальянская поговорка: Dolce far niente /дольче фар ниэнтэ/ – Сладкое ничегонеделание.
Пожалуй, каждый из нас состоит из двух сознательно-бессознательных половин. Первая: В е ч н а я з а б о т а. Это просто р е а л ь н о е, чувственное ощущение скоротечности жизни, ухода ее сквозь пальцы, невозможности удержать. И тогда мы становимся как бы орудием, стремящимся побороться с иллюзорностью собственного существования.
Тем, кому особо повезло /или не повезло?!?/ – талантливым, сначала в силу молодой наивности кажется, что своей гениальностью, трудом, именно им удастся внедриться в бессмысленный поток сыплющегося в бездну времени и как-то его приостановить, сделать осмысленным, направить на турбины, крутящиеся в пользу человека.
Тех, кому Бог не дал особых талантов, тоже терзает з а б о т а: нужно размножаться, зарабатывать, покупать… ЗАБОТА.
Но чем старше мы становимся – талантливые и не очень, тем чаще нас посещает вторая наша половина: Dolce far niente – желание НИЧЕГО не делать. И с возрастом эти «сладкие» мгновения безумной прострации – смерти при жизни – удлиняются-удлиняются, пытаясь п о л н о с т ь ю вытеснить из нас всяческие з а б о т ы, превращая их уж в совсем ничтожнейшие «заботы» о животном поддерживании жизни.
Действительно, с годами нас всё чаще посещают тяжелые мысли о бесполезности всего вокруг и собственной персоны в том числе.
Всё и все устаревают, забываются, исчезают. Самые-самые прославляемые гении превращаются в конце концов в анахронизм, в историческую пыль, детскими – нелепыми и смешными – становятся их некогда славные достижения. Но это – гении, а основная масса падает в вечность безымянно, бессмысленно, как передаточное звено неведомой нам цепи, сконструированной Кем-то для собственных, но не для наших целей.
В подобные тяжелые минуты пессимизма мы вдруг видим себя со стороны: сумасшедших, надеющихся на будущее, где старость, болезни и смерть, где планета Земля – Кем-то гениально устроенное кладбище…
И тогда мы, каждый по-своему, пытаемся р а з в л е ч ь с я, уйти в какой-нибудь микро-смысл существования, одновременно варясь во всеобщей макро-бессмысленности бытия.
Некоторые, с самых молодых ногтей, сознательно или бессознательно бросают вызов Высшим Силам, уходя на всю жизнь в пьянство, разврат, скотство.
Другие, осознавая ничтожность собственных сил, ума и краткосрочную временность пребывания на Земле, живут тихо, скромно, без претензий, без дум о высоких материях, принимая жизнь так, как ее принимают бараны в загонах или куры на птицефермах. Питательнейшая биомасса для выращивания фашизмов, коммунизмов, капитализмов, наполеонизмов!
И, наконец, творцы – группа, где кроме истинных талантов-гениев, толкаются множество графоманов, параноиков-шизофреников, изобретателей «perpetuum mobile». Своим настоящим или больным творчеством они тоже пытаются прикрыться от смертности, непонятности и необъяснимости замысла божия. Забывая, что всё наше творчество, как настоящее, так и графоманское – весьма условно.
Разве МЫвыдумали гвоздь, колесо, электричество и всё остальное, что мы выдумали? Нет, конечно. Всё это без нас у ж е существовало вечно. Не на Земле, а в законах Вселенной. А нам лишь ПОЗВОЛЯЮТ пользоваться крохами с божьего стола. Но и они, эти крохи, которые мы так самонадеянно присвоили себе как свои открытия, остаются такими же изначально непознанными, хотя мы ими вовсю пользуемся. Простейшее привычное зеркало! Оказывается, не поддается, не понятен до конца истинный принцип его отражения!!!
А кто видел электрон?! А кто может объяснить н а с т о я щ и й принцип действия магнитного поля, радиации, гравитации?! На планете Земля – н и к т о.
Спросите любого опытного врача-хирурга, и он вам расскажет несколько поразительных случаев из собственной практики. Да, есть новейшая медицина, она помогает, спасает, лечит. /Тех, у кого есть деньги!/. Но есть и фантастические необъяснимые эпизоды. Когда здоровый человек умирает от пустяка и почему-то никакая медицина не может его спасти. И наоборот: фактически уже покойник, человек, никаким образом несовместимый с жизнью, вдруг волшебно выздоравливает – без медицинской помощи!
Срабатывает з а п л а н и р о в а н н о с т ь, о которой говорилось в первой главе этого труда?...
Наши Создатели дают нам науку, как механического зайца на собачьих бегах. Чучело зайца несется на штанге впереди, за ним мчатся собаки. Вот-вот, кажется догонят, но скорость зайца увеличивается, и собаки, с высунутыми языками, опять позади…
В общем, как в древней шутке древнего философа: «Чем больше я знаю, тем меньше я знаю». То есть, чем больше площадь круга наших знаний, тем более увеличивается длина окружности этого круга, который окружает со всех сторон б е с к о н е ч н о е непознанное.
Вот так, осознав порой как будто явную бессмысленность своего кратчайшего существования в этом сказочном мире, мы и впадаем в различные фазы, стадии и методы борьбы со страхом перед жизнью, смертью и отсутствием понятного смысла.
Причем, в реальной жизни, а не на бумаге, практически, все мы пробуем все выше описанные методы этой самой «борьбы» с этой самой «бессмысленностью».

К а ж д ы й с х о д и т с у м а п о – с в о е м у, н о в с е п о п а д а ю т в о д и н д у р д о м?

Власть тьмы – порождение нашего неверия в разумность пространства-времени, неверия в нашу значимость, нужность появления на Этот Свет, неверия в свою к о с м и ч н о с т ь, в общность со Вселенной.
И тогда власть тьмы сначала пожирает наши души, мысли, тела, дела. А потом – общества, страны, планету. И вместо того, чтобы из Савлов вырастать в Павлов, мы, наоборот, деградируем, вырождаясь в подонков и преступников.

Итак, высший взлет Павла – в шестнадцать лет, когда он, перехитрив мощную вооруженную кровожадную систему, спасает из сталинского концлагеря свою любимую мать.
А дальше… Дальше умирает ее полуфиктивный муж-пьяница, но Мария Андреевна смертельно боится куда-то идти устраиваться на работу, потому что наступили совсем людоедские времена и уже не концлагеря-поселения, а по всей огромной стране, занимающей шестую часть сухопутной территории планеты – страшные сталинские лагеря с расстрелами десятков миллионов граждан!
И она боится, что проверят ее прошлое, документы, и тогда уже не поселение в Сибири, а расстрел. Ее старшие дочери выросли, покинули детдом, тайком встречались с ней и понимая, что им может грозить, быстро и успешно повыходили замуж, уехали далеко, в другие города.
А Павел опять химичит с паспортом, уже с собственным, убавляет себе два года и не попадает в армию. Весь мир на грани гигантской войны, а Павел лазит по таёжным кедрам, рвет смолистые шишки с орехами, продает их на базаре, содержит мать и себя, пьёт и гуляет. Потом ловко устраивается кочегаром в военно-вспомогательный флот, в гражданскую команду – оттуда не берут в армию.
Начинается самая кровавая на планете война, более пятидесяти миллионов погибших, из них – более двадцати миллионов советских. А Павел делает за эти годы всего несколько рейсов в качестве судового кочегара на Камчатку и обратно – с бомбами, снарядами и продуктами, но под усиленной охраной военных кораблей. В свободное время получает более высшую и легкую профессию моториста, пьёт, гуляет с женщинами, мужья которых на фронтах или уже в безымянных военных могилах. И продолжает содержать мать.
Заканчивается война. Полная разруха. Миллионы погибших. Миллионы инвалидов – без рук, без ног. Все они мгновенно вымирают – их убивает послевоенное расслабление туго закрученной нервной фронтовой пружины и их ненужность в новой мирной жизни. Умирает и мой отец подполковник в возрасте тридцати четырех лет.
А Павел жив, феноменально здоров и на его счету уже несколько официальных и неофициальных жен и детей. Но о своей матери не забывает и как может, на крохотные деньги, продолжает ее содержать.
Пленные японцы по всему Владивостоку строят из шлакоблоков двух-трех этажные дома. Павел к этому времени уже третий механик на паровом буксире. И он получает комнату в таком доме. Веселенькая просторная комната на первом этаже двухэтажного дома. Нет ванны, туалет на улице, только вода в общей раковине в коридоре на трех хозяев. Но это чудо – иметь свою комнату. И Павел тут же переселяет мать из тайги в эту комнату, а сам живет либо с очередной женой, либо на буксире. Но… иногда и всё чаще, он заявляется к матери и пьёт там запойно или притаскивает девку с улицы… И так – годами.
«Не сходим ли с ума мы в смене пёстрой придуманных пространств, причин, времен?» – это поэт Блок. Гениально-провидчески…
Как-то я ехал в троллейбусе, рассеянно смотрел на мелькающий городской бездарно-бессмысленный ландшафт и что-то давнее-давнее всплыло. Я узнавал желтый двухэтажный дом, знакомое окно с уже новой рамой и толстым зеркальным стеклом, ибо там ныне располагается хлебный магазин. В той самой комнате, где когда-то жила Мария Андреевна.
Более сорока лет назад мы раза три приходили сюда с матерью в гости, не подозревая, что вытворял здесь Павел и сколько у него было жён – это выяснилось потом, спустя много-много лет.
Мария Андреевна жила сверхбедно, Павел давал ей тридцать рублей, но встречала нас всегда радушно – чаем и маленькими бубликами, а больше у нее ничего и не бывало.
Вокруг – огороды, сады, частные домики, напротив – заводик, делавший из морских водорослей дефицитный агар-агар со специфическим запахом. Захолустье, как и весь тогдашний Владивосток – кроме нескольких центральных улиц с дореволюционными зданиями, вошедшими во все мировые архитектурные справочники.
Сейчас – вокруг гигантские дурацкие панельные дома, для самых нищих, загазованные мосты-авторазвязки, кишащие импортными авто, вымирающие разбитые троллейбусы…
А домик всё стоит. Меняются его хозяева. Прошла и эра хлебного магазина и в этой комнате какая-то залипушная бандитская фирма. Давным-давно умерли все жильцы этого дома и нет никакого дела новым поколениям до прошлого – выжить бы самим в очередном российском кошмаре…
А домик всё стоит. Интересно, приходит ли сюда хоть иногда на экскурсию Павел? И если приходит – что он чувствует? Ведь что-то чувствовать он еще в состоянии – даже и в личине почти девяностолетнего Савла…
«Не сходим ли с ума мы в смене пёстрой придуманных пространств, причин, времен?»

П р о ш л о е – ф а н т а с т и ч е с к и й с о н, о т к о т о р о г о о с т а ю т с я н е с к о л ь к о н а и в н ы х с т а р ы х в е щ е й…

Канули в небытие миллиарды людей и устаревших вещей, а Павел жив. И не просто кое-как жив – он в свои почти девяносто на пике потребления современных товаров, поскольку последняя жена, которая младше его на двадцать шесть лет, с которой он прожил почти сорок, продолжает усиленно ковать золото – машина по производству денег. И уж здоровье рассыпается и выглядит в свои шестьдесят старше девяностолетнего мужа, но мания обогащения только разгорается – даже в фантастической России, где любой бизнес п о л н о с т ь ю под контролем бандитов, забирающих пятьдесят процентов. А еще нужно платить дань: милиции, налоговой инспекции, торговой инспекции, пожарникам, мэрии – всем, кроме государства, которого в России не существует. Впрочем, все эти спекулятивные запредельные цены оплачивает рядовой потребитель из своих сверхнищих пенсий и зарплат.
С помощью этой главы и ее главного героя по имени Павел, я пытаюсь сделать, наверное, невозможное, я пытаюсь проникнуть в одну нашу извечную краеугольную, но весьма зыбкую истину, которую очень точно выразил писатель Горький: «В человеке всегда борятся два противоположных стремления – быть лучше и жить лучше».
Конечно, далеко не всегда и далеко не в каждом борятся, но…
Когда-то я даже завидовал в какой-то мере Павлу: его мощной фигуре, феноменальному здоровью, его просто фатальному жизненному везению. Десятки миллионов погибли в СССР в борьбе за какие-то там идеи: за честность, за справедливость, за счастье, за науку, за искусство и за просто так – как «враги народа». И каких людей – умных, талантливых, гениальных!
А Павел, с узким лобиком, с нулевым интеллектом, ничтожная посредственность – прожил недурно животную жизнь, неоднократно одурачив гигантскую кровавую систему, которую боялся весь мир и которая сгубила миллионы умных…
Или его мать отмолила у Бога это везение? Действительно,
словно сам Бог устраивал Павлу его успешность до старости! Даже среди многочисленных Павловых детей оказался врач, занимавший большую должность в местной медицинской мафии. Хитрый Павел, конечно же, сблизился с ним, предчувствуя впереди садистские выкрутасы старости. Сын этот впоследствии неоднократно его спасал от смерти. Однажды он зашел к Павлу в гости и увидел, что тот вот-вот погибнет – аденома предстательной железы пережала мочевой канал, а Павел, не соображающий в медицине, молча распухал.
Ему тут же сделали операцию, удалили аденому. Хотя, такая возможность для простых смертных в СССР / и в нынешней России для 90% населения, не имеющих средств!/ была недоступна и люди умирали и умирают от разрыва мочевого пузыря...
Потом, под восемьдесят, от бесконечного пьянства и обжорства у Павла началась аритмия сердца, и опять помог сын-врач – вшили баснословно дорогой /для простых честных смертных!/ водитель сердца. И вновь годы пьянства.
И уже новый, более усовершенствованный аппарат вшивают Павлу. И опять пьянство – литрами, любимый напиток – капитанский ром, сорок восемь градусов, в восемьдесят шесть лет...

Когда-то я в какой-то мере завидовал Павлу. Это было тогда, когда я, молодой, верил в материальное, не понимая всю его фантастическую иллюзорную з а м а н и х у. Но потом пришли годы творчества. Моя собственная литература перекроила мой мозг, мое мышление. И однажды я п о н я л эту известную фразу Н. Островского, которую заболтали, превратив в банальность и анекдот: "Жизнь даётся один раз, и прожить ее нужно так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы..."
Но еще позже я понял, что творчество – тоже как будто иллюзия: все наши искусства, науки, техники. Всё это весьма временно, относительно, преходяще.
Однако, без творчества н е т р а з у м н о й ж и з н и.
А животным быть – неинтересно! Творчество ведет нас с крохотной Земли в Большой Космос. И творчество – всегда не для себя.
Все мы, конечно, не ангелы, ибо созданы на животной основе, а разумного, человеческо-абстрактного в нас – ничтожнейшие проценты! Далеко не ангел и автор этих строк: и бурная дурная молодость, к неоднократные периоды алкоголизма... Наши поколения – безотцовщина, полнейшее отсутствие с детства положительных мужских примеров, а образцы – Павлы-Савлы да еще по радио "великий Сталин" и "бессмертный Ленин"...
И всё-таки, ч ел о в е к р а з у м н ы й, МУЖИК, после тридцати о б я з а н выкарабкаться со дна, из грязи – даже в такой дикой стране, как Россия, и однажды понять: и я, и я д о л ж е н положить на эту бесконечную непознанную гору Вселенной песчинку чего-то ТОЛЬКО СВОЕГО очень-очень полезного, доброго, нужного ВСЕМ!!!



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2017-12-12 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: