Автор: С. П. Пожарская
Взаимоотношения России и Испании в 1808 - 1812 гг. неоднократно привлекали внимание отечественной историографии 1. И это не случайно, поскольку отношения между этими странами в те годы оставили заметный след не только в истории дипломатии и внешней политики, но и в истории общественной мысли. Недаром академик М. П. Алексеев первую волну испанофильства в России связывает с тем резонансом, который вызвала национально- освободительная война испанского народа в российском обществе.
В отечественной историографии неоднократно отмечалось, что "тильзитский курс" С. -Петербургского кабинета встретил оппозицию в российском обществе. С началом вторжения французских войск в Испанию эта оппозиция усилилась: практически весь спектр российского общественного мнения - от его консервативного крыла ("старый двор" во главе с вдовствующей императрицей Марией Федоровной, адмирал А. С. Шишков и его окружение, граф Ростопчин и др.) до тех слоев дворянской интеллигенции, из которых впоследствии вышли декабристы, выражал недовольство "испанской" политикой Александра I.
стр. 63
26 июня 1808 г. князь А. А. Чарторыйский, доверенное лицо и близкий друг царя, в тревоге за возможное повторение "байоннского плена" в конфиденциальной записке Александру I писал: "Что станет тогда с Россией? Какова будет участь Вашего Величества и всей Вашей семьи? Вспомните, что произошло в Испании" 2.
Будущего декабриста Г. С. Волконского волновало другое. В 1808 г. он оставил следующую запись: "Корсиканцу нахальство даром не проходит. Испанцы, португальцы режут, бьют, давят бесштанных" 3.
В анонимных записках, ходивших по Санкт-Петербургу, Александра I упрекали в том, что он оставил Испанию без поддержки. И царю приходилось оправдываться перед своим ближайшим окружением в первую очередь: "В силу отдаленности Испании Россия не могла послать войска на помощь повстанцам" 4. Однако уже тогда, когда писались эти строки (в конце 1808 г.), помимо официальных национальных русско-испанских дипломатических отношений существовали и иные, тайные.
27 июля 1808 г. Севильская Верховная Хунта обратилась к Александру I с призывом прийти на помощь Испании: "Един был глас и всеобщее движение в Испании и во всех ея провинциях сражаются ныне против французов... Чувства Вашего императорского величества толико известны в пользу человечества и прав народов... Не сомневаемся ни на мгновение, чтобы не защитили Испанию и не удостоили содействием оной всеми средствами, кои Ваше благородие может Вам внушить". Под обращением 20 подписей, оно скреплено большой круглой печатью с гербом и короной 5. 25 октября того же года Председатель Верховной Хунты граф Флоридабланка предложил заключить русско- испанский союз. В письме А. Коломби 25 октября 1808 г. он писал: "Нация, объединенная Центральной Верховной Хунтой, состоящей из депутатов всех провинций, и президентом которой я являюсь, полна решимости скорее погибнуть под руинами, чем допустить на свою землю хотя бы одного француза. Пусть августейший император Всея Руси предостережется от союза и дружбы с императором французов. Наполеон не способен быть другом кого- либо" 6.
Просьбу о помощи в борьбе против французского нашествия император мог слышать и от Августина де Бетанкура, выдающегося испанского ученого, инженера и архитектора, поступившего на русскую службу после встречи с Александром I в Эрфурте.
21 декабря 1808 г. Бетанкур писал своему другу: "Будучи разлучен с семьей и не желая служить ни Наполеону, ни Жозефу, я принял решение поступить на службу к российскому императору, который обращается со мной самым почтительным образом, какой Вы только можете себе представить. Я обедаю с ним один - два раза в неделю, решаю дела непосредственно с Его Величеством, он мне положил 20 тыс. рублей годовых, оплачивает мои апартаменты, которые стоят 7 тыс. рублей".
стр. 64
По-видимому, Бетанкур не всегда находил желаемый отклик в ответ на свои просьбы оказать помощь Испании: "Коломби обрисует вам политическую ситуацию при российском дворе, которая в настоящий момент не может быть охарактеризована как благоприятная для нас. Но очень возможно, что со дня на день она изменится, особенно если наше оружие станет победоносным, и тогда мы не упустим ни малейшей возможности, чтобы заставить внять разуму. Сейчас же необходимо использовать косвенные пути, действуя очень осторожно и предусмотрительно" 7.
Бетанкур едва ли был осведомлен, что в декабре 1808 г. члену государственного совета, обергофмейстеру Р. А. Кошелеву было поручено вступить в переговоры с представителями повстанцев.
Но это был тот "косвенный" путь, о котором он писал своему другу и который ему представлялся единственно возможным.
И. Звавич, один из первых отечественных историков, кто посвятил свои исследования "испанскому" направлению секретной дипломатии Александра I, отмечал: "Переговоры были тайными как по своей теме (речь шла о совместных усилиях в борьбе против Наполеона), так и по своей организации... Участники всячески стремились скрыть от постороннего взора эти переговоры. Даже канцлер Румянцев, официальный руководитель внешней политики России, не был уведомлен об этих переговорах" 8.
Переговоры, которые Кошелев с полным соблюдением конспирации вел по личной договоренности Александра I с агентами повстанцев - с А. Коломби, проживающим в С. -Петербурге, и с Зеа Бермудесом, дважды приезжавшим в Россию под предлогом торговых дел, долго не давали практического результата. Но и российская миссия в Мадриде практически бездействовала, ее существование было эфемерным.
Посланник в Испании Г. А. Строганов, назначенный в Мадрид еще в 1805 г. и оставшийся там представлять Россию после признания Александром I Жозефа "королем Испании", после неоднократных обращений в Министерство иностранных дел со ссылкой на состояние здоровья и получивший, наконец, разрешение покинуть Испанию, писал из Парижа Александру 1(13) февраля 1808 г.: "Я оказался свидетелем несчастий, потрясших эту древнюю монархию, видел ужасные преступления, ускорившие ее падение, и не мог не увидеть, чья рука, стремясь поработить ее, сеяла повсюду беспорядок и разложение... Я видел, наконец, потоки крови и слез, пролитые ненасытной жаждой завоевания и господства. И я должен представлять Вас, государь, при порабощенном народе, сам будучи в окружении его тиранов и угнетателей?... Какими средствами смог бы я убедить тех, кому стремился бы внушить уважение, что Ваше Императорское Величество были непричастны ко всем возмутительным несправедливостям?" 9.
стр. 65
Нам неизвестна непосредственная реакция Александра на послание Строганова, но косвенно о его позиции можно судить на основании ряда официальных документов. В инструкции Ф. П. Па-лену незадолго до его назначения посланником в США от 27 декабря 1809 г. (8 января 1810 г.) говорилось: "Помните, что я признал короля Жозефа... лишь ради восстановления спокойствия Европы, но не проявляйте никакого особого пристрастия в политических отношениях с Испанией" 10. "Этот государь (речь шла о Жозефе) имеет посланника при моем дворе; в порядке взаимности я тоже назначил своего посланника в Мадрид, но пламя восстания, охватившего Испанию, не позволило ему выехать туда", -разъяснял Александр в инструкции от 21 января (2 февраля) 1811 г. Г. Д. Моцениго в связи с его назначением посланником в Сицилию, настоятельно поручая ему "постараться быть в курсе всего, что происходит в Сицилии и Испании и сообщать об этом моему министерству; Вы должны приложить особые старания в этом отношении" 11.
Назначенный посланником в Мадрид Н. Г. Репнин, действительно, доехал лишь до Парижа и в феврале 1811 г. с согласия Александра I возвратился в Петербург "для устройства личных дел".
Как следует из донесения барона Моренгейма канцлеру Румянцеву от 8(20 февраля) 1811 г., новая отсрочка прибытия российского посланника в Мадрид вызвала удивление герцога М. дель Кампо Алонго, в то время министра иностранных дел правительства Жозефа, с неудовольствием заметившего... "но ведь князь Репнин не назначает Вас поверенным в делах, что, по крайней мере, указывало бы на существование российской миссии в Мадриде... Задержка русского посланника, - продолжал Моренгейм, - вызвала тем большее недовольство министерства, что повстанцы уже давно используют это обстоятельство, чтобы распространить слухи об охлаждении в отношениях между Россией и Францией" 12.
Однако российский посланник так и не прибыл в Мадрид. 30 (13) июля 1811 г. во время аудиенции у герцога Санта-Фе, председателя Совета министров, по случаю вручения Моренгеймом письма Румянцева, где речь шла о его аккредитации в качестве поверенного в делах, российскому дипломату было заявлено: "Не могу не повторить, что мы хотели бы видеть в Испании посланника России. Революционное правительство всегда использовало это обстоятельство, чтобы убедить повстанцев, что Его Величество император Александр готов поддержать их дело; газеты и прокламации этой партии и поныне, обращаясь к испанцам, продолжают писать в этом духе и даже выдают это за неоспоримый факт" 13.
Моренгейм заверил герцога, что Репнин, как только позволят обстоятельства, поспешит отправиться в Мадрид. Однако российский посланник так и не появился при дворе Жозефа, и это не было простой случайностью.
стр. 66
Вторая половина 1810 - начало 1811 г. знаменовала собой важный рубеж в русско-испанских отношениях: неотвратимость войны с Францией почти не вызывала сомнений у руководителей внешней политики России. Вопрос лишь стоял - когда? И ответ на этот вопрос, как полагали многие российские дипломаты, зависел от "испанских обстоятельств". Генерал П. А. Шувалов, находившийся с особой миссией в Вене, писал министру иностранных дел П. Н. Румянцеву 20 августа (1 сентября) 1810 г.: "В случае отрицательного ответа Австрии на эти предложения... нам остается принять лишь одно решение и принять его безотлагательно, а именно: готовиться к кровавой войне с Францией, которая начнется, как только последняя закончит свои дела с Испанией" 14. Советник посольства в Париже К. В. Нессельроде сообщил И (23) октября государственному секретарю М. М. Сперанскому: "В последние дни в Париже снова стараются задобрить русских. Это объясняется 1) неудачами французских войск в Испании"... 2) Александр I в письме от 31 января (12 февраля) 1811 г. А. А. Чарторыйскому, своему другу и доверенному лицу, анализируя ближайшие перспективы возможного развития событий, писал: "А вот результаты вероятные:... весьма заметное уменьшение боевых сил Наполеона, а следовательно, увеличение для нас шансов на успех, ибо ему будет очень трудно отозвать свои войска из Испании, имея там дело с разъяренным против него народом. Испанцы не удовольствуются его отступлением, а проникнут во Францию, воспользовавшись новой войной, которая свяжет руки Наполеону" 15.
О высокой степени осведомленности С. -Петербурга относительно "испанских обстоятельств" Наполеона свидетельствуют многие документы и, в частности, донесение полковника А. И. Чернышева, находившегося в то время в Париже в качестве доверенного лица Александра, Н. П. Румянцеву от 9 (20 февраля) 1811 г.: "В продолжении этих четырех лет вышло через Перпиньян в Каталонию и в Арагон 150 000 человек, что вместе с другими, вошедшими в Испанию войсками, составляет 618 960 человек. По последним сведениям положительно известно, что из них осталось в Испании и Португалии не более 252 000 человек... Признаки враждебных намерений императора Наполеона в отношении к нам... с каждым днем увеличиваются и становятся очевиднее. Военные приготовления продолжаются непрерывно..." 16
С конца 1810 г. более интенсивными становятся и контакты с Регентским Советом, через тайный канал осуществляемые через Р. А. Кошелева. 24 сентября (6 октября) последний направляет Александру депеши, полученные Коломби из Кадиса, сопроводив их своим замечанием, что предложения Регентского Совета вступить в переговоры с Россией заслуживают внимания 17. Речь шла о письме и выдержках из инструкции первого государственного секретаря Регентского Совета Испании Бардахи-и-Азара, направленные Антонио
стр. 67
Коломби, неофициальному представителю Центральной хунты в С. - Петербурге. В письме от 3 июля 1810 г. Коломби предписывалось при всяком удобном случае заверять "здравомыслящих и проявляющих интерес к нашему делу русских придворных в том, что какие бы бедствия и несчастья ни выпали на долю Испании, она никогда не откажется от поставленной перед ней благородной задачи укрепления своей свободы и независимости... Учитывая это, а также то, что правильно понятые интересы России должны совпадать с интересами Испании, несмотря на большую удаленность этих двух наций друг от друга, Вашему правительству надлежит дать заверения в том, что Испанское правительство с готовностью соединит свои устремления с устремлениями санкт-петербургского кабинета и примет любое предложение, с которым русский двор сочтет возможным к нему обратиться..." В инструкции от 11 июля 1810 г. на имя Коломби говорилось: "Нет сомнения в том, что если Россия решится изменить систему своих союзов, то это будет весьма выгодно для Испании. Даже не вступив в войну против Франции, Россия заставит последнюю держать большую армию на севере Германии; для нас это было бы только полезно, и мы бы удовлетворились достижением этого результата, отвечающего также интересам России" 18.
О том, какое значение Регентский Совет придавал союзу с Россией, свидетельствует также и то, что в конце 1810 г. с секретной миссией в Санкт- Петербург под видом торгового агента прибыл сам Бардахи-и-Азара, о чем Кошелев уведомил Александра, советуя ему встретиться с Бардахи 19. Но Александр I уклонился от этой встречи, равно как и от контакта с Зеа Бермудесом, прибывшим в Санкт-Петербург несколькими днями позже, хотя Р. А. Кошелев в письме от 9 (21) февраля 1811 г. сообщал, что "нашел способ не представляющий каких либо неудобств", чтобы Александр I увидел и выслушал его 20. После смерти Коломби в феврале 1811 г. неофициальным представителем Регентского Совета стал Зеа Бермудес, но и его усилия (при посредничестве Кошелева) вплоть до конца 1811 г. не были результативны - об этом свидетельствует полное пессимизма письмо Кошелева Александру от 3 (15) октября 1811 г.
Некоторый сдвиг произошел лишь в ноябре того же года. 12 (24) ноября 1811 г. Зеа Бермудес в письме к Р. А. Кошелеву, сообщив о желании Регентского Совета Испании и правительства Англии заключить с Россией договор о мире и дружбе и о том, что ему даны полномочия на заключение такого договора - с участием Англии или без нее, если Россия сочтет это наиболее целесообразным, доводил до сведения, что Совет рассматривает союз с Россией как наиболее соответствующий интересам Испании и выражает свое удовлетворение в связи с военными приготовлениями, осуществляемыми Россией на западных границах. Тайный посланец пояснял, что Регентский Совет не намерен толкать Россию на преждевременный разрыв с Францией, выразив пожелание, чтобы Россия делала бы
стр. 68
вид, что щадит властелина Франции, выигрывая время 21. Два месяца Зеа пребывал в состоянии крайнего пессимизма, не получая никакого определенного ответа, пока Р. А. Кошелев не ознакомил его с "Памятной запиской" Александра I от 26 января (7 февраля) 1812 г., в которой, возможно, более определенно и четко, чем когда-либо (эту ясность придавала приближавшаяся опасность войны с Наполеоном) отразилась его позиция относительно Испании и возможных перспектив русско-испанских отношений: "Благодаря своим вооруженным приготовлениям и занимаемой ею позиции Россия оказывает реальную помощь Испании, отвлекая к северу значительные силы французов, которые могли бы быть направлены против Испании. Не будучи связаны союзными договорами, эти две державы тем не менее следуют образу действий, который выгоден для них обоих. Если на севере начнется война, то для того, чтобы она имела благоприятный для обеих держав исход, необходимо, чтобы Испания предприняла усилия в целях перенесения театра военных действий на территорию самой Франции, воспользовавшись моментом, когда внимание и силы Франции будут направлены на север" 22. Во время личной аудиенции, данной Александром I Зеа Бермудесу 6 (18) марта 1812 г., посланец Регентского Совета вновь попытался убедить Александра в необходимости заключения союзного договора: "Испания, повторяю, увеличит вдвое свои усилия, видя, что Россия вступила в союз с ней". Это было тем более необходимо и для России, поскольку нападение Наполеона на нее было лишь вопросом времени: если он и не напал еще на Россию, - уверял Зеа, - то лишь потому, что он страшится обнаружить слабость своих сил и средств, используя их преждевременно... Испания, которая без устали мстит за неслыханные оскорбления, которые ей пришлось вынести от Наполеона, никогда не покинет великодушной России, которая протягивает ей руку помощи в борьбе" 23.
18 апреля 1812 г., когда до начала вторжения Наполеона в Россию остались считанные недели, в инструкции Зеа Бермудесу, представлявшему Регентский Совет в России, предлагалось сосредоточить свое внимание на следующем пункте: "Последовательно придерживаясь решений императора Александра, в случае если будут начаты военные действия в нашу пользу и он признает полный суверенитет Испании над полуостровом и ее заморскими территориями, так и изгнание Жозефа Наполеона, то Вы должны отозвать русского посланника в Мадриде и выдворить Пардо Фигероу из Санкт-Петербурга. Однако, к этой мере Вы должны прибегнуть лишь в случае войны" 24.
Союзный договор тогда, однако, не был заключен, хотя Зеа Бермудес и имел полномочия от Регентского Совета заключить его. Вплоть до начала войны с Наполеоном договор так и не был подписан. Успешное завершение длительных тайных переговоров оказалось возможным именно в годы совместной борьбы с Наполеоном
стр. 69
испанского и русского народов: в послании Александру I от 4(16) июля 1812 г. Румянцев так аргументировал "пользу" договора, с подписанием которого торопил Зеа: "она будет состоять в том воздействии, которое этот договор окажет на Испанию и которое не подлежит сомнению: он вдохнет мужество в смельчаков, воюющих против императора Наполеона; он вызовет еще большее презрение к приверженцам короля Жозефа; а все это причинит вред Вашему врагу и нанесет чувствительный удар по его интересам" 25. Но несмотря на то что договор вплоть до июля 1812 г. не был подписан, Испания неизменно привлекала пристальное внимание руководителей внешней политики России, что дало с полным основанием И. Звавичу прийти к выводу, что "русская дипломатия... весьма серьезно считалась с "испанскими обстоятельствами" Наполеона и внимательно изучала испанский вопрос" 26.
С началом национально-освободительной борьбы русского народа против наполеоновского нашествия эти "обстоятельства" приобрели особое значение. Борьба испанского народа за независимость, которая продолжалась четыре года, не только служила доказательством, что наполеоновские войска можно победить, но указывала на то, как следует с ними бороться.
Денис Давыдов, инициатор и один из руководителей армейского партизанского движения, тот кто, говоря словами Льва Толстого, "своим русским чутьем первым понял значение этого страшного орудия", безусловно, как считал отечественный историк Вл. Орлов, - учитывал богатый опыт партизанской борьбы в Испании, где "маршалы Наполеона оказались бессильными перед грозной стихией народа, поднявшегося на защиту своей национальной независимости" 27. Во вступительной части своего "Опыта теории партизанского действия" Денис Давыдов, излагая историю партизанства, начиная с Тридцатилетней войны, высоко оценивая смелость и настойчивость испанских "гверильясов" (так в традициях того времени в России называли герильерос. - С. П.), особое внимание акцентировал именно на формах их борьбы, как на примере, достойном для повторения в сходных условиях: "Их подвиги будут всегда служить примером для начальника партии (имеется в виду партизанской партии. - С. П.); он увидит, как должно пользоваться местностью той земли, на которой ведется брань, и гневом народа, восставшего для мщения" 28. Свою знаменитую статью "Мороз ли истребил французскую армию в 1812 г.?" Денис Давыдов начинает словами: "Два отшиба (т.е. отпора) потрясли до основания власть и господство Наполеона, казавшиеся непоколебимыми. Отшибы эти произведены были двумя народами, обитающими на двух оконечностях завоеванной и порабощенной Наполеоном Европы: Испанией и Россией" 29.
В отечественной историографии (в исследованиях академика М. П. Алексеева, И. С. Звавича, М. А. Додолева и др.) отмечалось, что русские периодические издания 1812 г. "переполнены материа-
стр. 70
Рис. 5. "Какое мужество". Офорт Ф. Гойя
лом об испано-французской войне, испанской конституции, кортесах, характеристиками испанских политических и военных деятелей" 30. К примерам, приводимым М. П. Алексеевым (Ответ генерала Палафонса французскому маршалу Лефевру // Сын Отечества. 1812 г. Ч. 2. С. 194; Изображение важнейших причин, побудивших испанцев к учреждению Верховной Севильской Юнты (Хунты) // Сын Отечества. 1812 г. Ч. 1. С. 185 - 194) 31, можно добавить десятки иных. Публикуя выписку из первой газеты, обнародованной в Мадриде по занятии сего города испанцами и англичанами, редакция журнала "Сын Отечества" сопроводила ее следующими комментариями: "Вот торжество твердости, храбрости и любви к Отечеству Испанцев... ужасный урок для тиранов и спасительное воззвание народам" 32. Очерк "Осада Сарагосы" (с английского), публикуемый в семи номерах "Сына отечества" за 1812 г., сопровождался такими комментариями журнала как "неспособность французов понять характер испанцев, столь несравненно их превосходящий" 33. "Женщины отмечали себя блистательными деяниями, не боялись ядер и бомб, вокруг них падающих и кидались в пламя" 34. Широкий общественный интерес к Испании, который отражала русская периодическая печать того времени, носил отнюдь не академический характер. Это отметил еще М. П. Алексеев: "В напряженнейший момент русской истории, в виду горящей Москвы и начавшейся ликвидации французской армии возбуждающе действовали описания осады Са-
стр. 71
рагосы, примеры отваги и любви к родине испанских военачальников" 35. "Вестник Европы" в конце 1812 г. с удовлетворением отмечал, что "в то время как благородные Испанцы, подкрепленные благоразумными и великодушными усилиями Англии, по ущельям гор гнали разбитые войска его до пределов французских, - бежали остатки ужасной армии, с которой Наполеон I вторгся в Россию" 36. Эти и подобные сопоставления, в которых современники пытались выявить общие черты в народном характере русских и испанцев, что проявилось в специфике борьбы с французским нашествием, которая привела к близким по своим результатам последствиям, накладывали особый отпечаток на то явление российской общественной жизни, эпохи, которую М. П. Алексеев, как уже отмечалось, назвал первой волной русского "испанофильства". Весь спектр русского общественного мнения, как бы далеко в других сферах не расходились его составляющие, отличала единая реакция на испанские события - от двора и лиц, занимавших официальные посты до будущих декабристов.
27 июня 1812 г. Александр I в инструкции М. Б. Барклаю де Толли относительно создания народного ополчения заметил: "Я надеюсь, что у нас в этом случае выразится не меньше энергии, нежели в Испании" 37. В обращении Александра I к русскому народу по случаю оставления Москвы русскими войсками - момент драматический, - когда нужно было вдохнуть уверенность и оптимизм, автор его обратился к примеру Испании: "Испанские патриоты, сбросив французское иго, собираются вступить на территорию самой Франции, а порабощенная Европа только ждет удобного момента для восстания против Наполеона..." 38
Русско-испанские отношения на национально-государственном уровне нашли достойное завершение в подписании в Великих Луках 8 (20) июля 1812 г. русско-испанского союзного договора. Статья третья этого договора гласила: "Его Величество Император Всероссийский признает законными генеральные и чрезвычайные кортесы, ныне в Кадисе соединившиеся, а равно и конституцию, ими учиненную и утвержденную" 39. То было одно из первых (помимо Англии) признание Кадисских кортесов и конституции 1812 г. на европейском континенте.
Заключение русско-испанского союзного договора не могло не сказаться на судьбах перебежчиков и военнопленных испанцев.
Еще 18 апреля 1812 г., когда военная гроза еще не разразилась над Россией, Хосе Писарро от имени Регентского Совета в инструкции Зеа де Бермудесу предлагал сосредоточить внимание на следующем пункте: "Во французских армиях много испанских солдат. Тех, кто сложит оружие, Вы, используя прокламации, которые необходимо распространять среди них, должны побудить основываясь на Ваших предложениях, покинуть армию... Такая мера полезна для России, поэтому ваша милость может предложить ее с согласия пра-
стр. 72
вительства и через посредство тамошних генералов дабы хорошо приняли дезертиров их в пункт, который Ваша милость сочтет наиболее подходящим и предназначенным Вами для их погрузки на суда и отправки в Испанию" 40.
Эти предложения оказались пророческими. А. М. Горчаков в письме от 4 ноября 1812 г. обращал внимание М. И. Кутузова: "Государь император, желая поддерживать связь, восстанавливающуюся с Гишпанскою державою, соизволяет, чтобы все пленные гишпанцы и португальцы были собираемы в С. - Петербурге. Они по прибытии сюда получают особое обмундирование и под непосредственным наблюдением моим обще с гишпанским посланником, здесь пребывающим, будут формироваться в баталионы и останутся до весны, а с открытием коммуникации будут отправлены отсюда в свое отечество" 41.
Русско-испанские дипломатические взаимосвязи оставили заметный след в истории международных отношений в Европе в эпоху наполеоновских войн. Но не менее заметный след оставили эти связи в сфере культуры, общественной мысли, в стремлении понять "образ другого", стимулируя взаимный интерес к проявлениям духовной жизни народов двух стран.
ПРИЛОЖЕНИЕ