XVII век в истории России занимает особое место. В своем историческом развитии Российская держава не раз оказывалась в ситуации выбора: между лесом и степью, Европой и Азией, христианством и исламом, самодержавием и анархией, глубокой набожностью и глубочайшим атеизмом. Столетием выбора был для России и XVII в. Социальные потрясения, войны, интенсивная законодательная деятельность, религиозные искания, расширение внешних контактов, экономический подъем - вот далеко не полный перечень характерных черт, составляющих портрет эпохи. Но главное - это время нового исторического выбора дальнейших путей развития. Именно тогда решался вопрос о том, какой быть будущей России.
XVII в. стал временем активного переосмысления государственной идеологии, напряженной деятельности государственной мысли. В значительной степени причиной такого всплеска стало Смутное время. Российское общество впервые столкнулось с проблемами, от решения которых зависела дальнейшая судьба государства. Из крепкой середины, из нижегородских ремесленных и торговых слоев вышли основные силы, выступившие за порядок и возрождение. Россия сделала ставку на патриотическое возрождение государственности1.
В числе первых возникли вопросы о возможности выборности царя - носителя верховной власти, об объеме и пределах царской власти, о возможности преобразований государственного строя. Завершение Смутного времени поставило на повестку дня осмысление происшедшего, а также определение путей дальнейшего развития страны с учетом полученного горького опыта. Именно в семнадцатом столетии появилась оппозиция церковной организации и устоявшимся религиозным воззрениям - старообрядчество. В России всегда были вольнодумцы, но целостная оппозиция, оказавшая влияние на взгляды значительного числа людей (причем представителей практически всех социальных слоев - от холопов до боярства) сформировалась впервые лишь в середине XVII в.
Можно сказать, что это была эпоха глубинного коренного перелома духовной жизни. В XVII в. труд в Российском государстве утрачивал прежний характер «богоделания», когда труд рассматривался в первую очередь как духовный подвиг, служение. Теперь его конечной целью становятся доход и «нажива»2. В XVII в. уже было около 30 мануфактур (черная металлургия, солеварение, кожевенное производство), появляются торговые ярмарки всероссийского масштаба (Макарьевская, Свенская, Ирбитская). Подобный подход к труду определял дальнейшую судьбу страны.
Какие же идеи повлияли на складывание государственной идеологии, перспективы и варианты выбора, стоявшие перед Российским государством в XVII в.? Можно выделить несколько основных направлений государственной мысли: взаимоотношения государства и народа, природа и характер царской власти, взаимосвязи государственной власти и православной церкви, а также вопрос о традиционализме и реформаторском курсе3.
Этот век не случайно был назван современниками «бунташным». Столетие начиналось тяжелейшим кризисом - Смутным временем, когда под угрозу было поставлено существование Московского государства, национальная и религиозная независимость народа. По словам В.О. Ключевского, «из бурь Смутного времени народ вышел... далеко не прежним безропотным и послушным орудием в руках правительства»4. Середина века ознаменовалась целой серией городских восстаний (в числе которых были столь значительные, как Соляной бунт 1648 г. и Медный бунт 1662 г. в Москве, Псковско-Новгородское восстание 1650 г.). В 1670-1671 гг. мощнейшим казацко-крестьянским восстанием под руководством Степана Разина было охвачено Поволжье; конец XVII столетия был отмечен стрелецкими восстаниями 1682 и 1698 гг. К этому следует добавить смятение в умах, вызванное расколом Русской Православной Церкви, и многочисленные войны, которые пришлось вести государству. Все эти потрясения стали серьезным испытанием для российской государственности, проверкой на прочность связей между властью и народом. Смута и последовавшие за ней события продемонстрировали неразрывность этих связей: государство никогда не смогло бы выстоять в условиях кризиса без поддержки народа (наиболее ярко это показали события Смутного времени). C другой стороны, народ также постоянно искал защиты и покровительства со стороны государства, которое персонифицировалось для него в фигуре государя. В ходе всех восстаний народ никогда не выступал против царя: бунты были направлены против бояр, чиновников, помещиков, но не против государя. Сам феномен самозванчества свидетельствует, прежде всего, не о снижении авторитета царской власти, а как раз напротив - о его росте. В самозванном претенденте на престол народные массы видели истинного, «доброго» царя, защитника простонародья. В кризисных ситуациях народ напрямую обращался со своими просьбами к царю. Практику личного приема челобитных установил в 1605 г. Лжедмитрий I (1605-1606 гг.). В 1648 и 1662 гг. восставшие москвичи приходили со своими требованиями к царю Алексею Михайловичу, во время Медного бунта они даже скрепляли достигнутую договоренность с царем рукопожатием, что символизировало единение народа с царем5. Сам факт «удара по рукам» царя и простолюдина демонстрировал наличие в народном сознании определенного представления о неразрывной связи власти и народа.
В XVII в. народ уже вполне ощущает ответственность за судьбу государства. Так, Авраамий Палицын, келарь Троице-Сергиева монастыря, написавший около 1620 г. сочинение о Смутном времени, главной причиной трагедии начала века считал «премногие и тьмочисленные грехи», «безумное молчание всего мира», спокойно взиравшего на преступления властей6. Смута стала наказанием за малодушие народа, а преодоление кризиса было возможно только после совокупного покаяния7. Впоследствии всем важнейшим происшествиям в жизни страны власти пытались придать видимость общего, всенародного дела.
Особенно ярко это демонстрирует вопрос о выборности царской власти. Пресечение царской династии Рюриковичей после бездетной смерти царя Федора Ивановича поставило державу в положение, когда отсутствовал наследник престола и предстоял выбор нового царя. Столь важный вопрос, по представлениям русских людей, не мог решаться иначе, чем «всей землей», т.е. Земским собором8. Так в 1598 г. во главе Московского государства впервые встал выборный царь - Борис Федорович Годунов (1598-1605 гг.). Россия столкнулась с такой ситуацией впервые. В соседней с Россией Речи Посполитой избрание государя было уже вполне привычной и отработанной процедурой, но и там периоды «межкоролевья» сопровождались борьбой группировок, а порой и военными конфликтами. В Московском государстве это с неизбежностью должно было вылиться в серьезные потрясения. Во многом Смутное время начала XVII в. было обусловлено тем, что верховная власть стала выборной. Царь, которого избирали на престол, безусловно, имел не только сторонников, но и противников, не желавших его вступления на престол и не считавших, соответственно, себя обязанными «во всем ему прямити». До пресечения династии Рюриковичей, когда власть доставалась государю по наследству, подобный вопрос просто не мог возникнуть. Выборные, «неприродные» государи в глазах народа обладали меньшими правами на престол, нежели представители династий. Вот почему практически на протяжении всей первой четверти XVII в. русские люди верили в «чудесно спасшегося» природного государя - царевича Дмитрия Ивановича. Даже к 1625 г. в народе оставалось убеждение в том, что Дмитрий Иванович все еще жив. Поэтому даже избранные цари подчеркивали свои династические права на престол. Василий Шуйский (1606-1610 гг.) утверждал, что он царю Федору Ивановичу «по родству брат»9. Избранный на престол в 1613 г. Михаил Романов также указывал на родственную связь с династией Рюриковичей через брак Анастасии Романовны с царем Иваном Грозным. Отсутствие наследника, имеющего династические права на престол, для многих было объяснением событий Смуты. Однако, избранный, а не получивший власть от своих предков, государь мог быть и лишен власти народом, вручившим ему эту власть. В этом плане весьма характерен был вопрос, заданный Василию Шуйскому при его свержении с престола 17 июля 1610 г.: «Долго ли за тебя кровь христианская литься будет?»10 Трудно представить, чтобы подобный вопрос был задан «природному» государю, пусть даже и проливавшему потоки крови своих подданных, например, Ивану Грозному.
При этом следует отметить, что выборность царей в начале XVII в. имела и обратную сторону. Царь избирался «всей землей». В отличие от Польши, где короля на сейме избирали лишь представители дворянства, а также в отличие от Германии, где император выбирался узким кружком из семи крупнейших светских и церковных властителей - курфюрстов, избрание царя осуществлялось как дворянами, так и представителями городского посада (а в избрании в 1613 г. на престол Михаила Федоровича приняли участие также казаки и крестьяне)11. Соответственно, государь, избранный всенародно, приобретал широкую социальную поддержку12.
Кроме того, государственная идеология XVII в. стремилась придать избранию царя видимость проявления божественного провидения. Так, например, о выборе царя Михаила автор «Нового летописца», апеллируя к Библии, сказал следующее: «Бог не только царство, но и власть кому хочет, тому дает; и кого Бог призовет, того и прославит»13. Авраамий Палицын писал, что Михаил был «не от человек, но воистину от Бога избран»14. Правильное, всенародное избрание стало даже восприниматься как залог будущего спокойствия государства15.
C преодолением Смуты эпоха выборных царей ушла в прошлое: Михаил Романов стал основателем династии, правившей в России до 1917 г. Однако время, когда царей избирали на престол, не прошло для сознания бесследно: стрелецкий бунт 1682 г., когда стрельцы возвели на трон помимо Петра Алексеевича его старшего сводного брата Ивана и вручили регентскую власть их сестре царевне Софье Алексеевне, был одним из отголосков событий начала XVII в. Дворцовые перевороты XVIII в. отчасти были порождением краткого периода, в течение которого люди сами могли выбрать носителя верховной власти.
Другой проблемой в складывавшейся государственной идеологии стала проблема выбора между самодержавной и ограниченной властью государя. В условиях Смуты оформилось два варианта ограничения царской власти: соправление царя с Боярской думой (аристократический вариант) или с Земским собором (демократический вариант). Первый вариант состоялся при воцарении Василия Шуйского, за которым прочно утвердилась репутация «боярского царя». Хотя при своем венчании на престол он обещал править совместно с Земским собором, однако реально при нем собор не был собран ни разу. При вступлении на трон Шуйский обещал осуществлять суд лишь по законам, а по особо важным делам принимать решения только вместе с боярами. К слову, идея ограничения царской власти не вызвала восторга у современников, в том числе и у боярства. Автор «Нового летописца» явно с неприязнью писал об этом: «Он же [Василий Шуйский] начал говорить в соборной церкви, чего испокон веков в Московском государстве не бывало: целую де крест всей земле на том, что мне никакого зла ни против кого не сделать без собора... Бояре же и всякие люди говорили ему, чтобы он в том креста не целовал, потому что в Московском государстве такого не повелось. Он же никого не послушал и поцеловал крест на том на всем»16.
Вопрос об ограничении царской власти рассматривался в договоре от 4 февраля 1610 г. об избрании на русский престол польского королевича Владислава, заключенном польским королем Сигизмундом III и бывшими сторонниками «Тушинского вора» - Лжедмитрия II. Полномочия государя ограничивались Боярской думой и Земским собором (Земский собор наделяется правом законодательной инициативы, а Боярская дума - законодательной властью); там же оговаривалось, что Владислав не должен понижать представителей верхушки безвинно, а людей низкого происхождения следует повышать по их заслугам; предусматривалось неизменное сохранение православия и административного порядка, сложившегося в России; право русским купцам ездить для торговли в Европу через земли Речи Посполитой, разрешался также свободный выезд из Московского государства для изучения наук. Договор от 4 февраля 1610 г. был первым в истории России конституционным проектом17. Однако с воцарением Михаила Романова и вплоть до «кондиций» верховников 1730 г. тема ограничения царской власти больше не поднималась. В результате Смуты Россия получила важный урок: власть в стране должна быть сильной и самодержавной - автократической. Так укреплялось идеологическое обоснование абсолютистской тенденции.
На исходе Смутного времени, в первые годы правления Михаила Романова, земские соборы играли значительную роль в политической жизни страны. В течение десятилетия - с 1613 по 1622 г. - они заседали практически непрерывно. В дальнейшем соборная практика пошла на убыль: со времени правления страной патриарха Филарета земские соборы стали созываться лишь в исключительных случаях, для обсуждения самых важных вопросов. Место соборов сразу же заняли бояре. Г.К. Котошихин писал о царе Михаиле: «Хотя он самодержцем писался, однако без боярского совету не мог делати ничего»18. В царствование Алексея Михайловича работа земских соборов окончательно прервалась. Строго говоря, последним Земским собором в истории России стал собор 1 октября 1653 г., принявший историческое решение о принятии под власть русского царя Украины. В противостоянии между абсолютной и ограниченной властью монарха одержала верх более привычная народу идея «самодержавства». Уже в начале XVII в. в титулатуре российских царей прочно утверждается слово «самодержец», отражавшее претензии российских государей на абсолютную власть. Наиболее полно абсолютистская тенденция проявилась в царствование Алексея Михайловича Тишайшего.
Доказательством тому является следующий факт: из 618 царских указов юридического характера, изданных в 1649-1676 гг., 588 были «именными - т.е. были утверждены царем без обсуждения их в Боярской думе19. Царь Алексей вообще стремился лично вникать во все, ограничивая доступ к своим личным делам, а порой и к государственным вопросам, даже боярству. Этой же цели отчасти было подчинено создание в 1654 г. по инициативе царя нового органа центрального управления - Приказа тайных дел (или Тайного приказа). Данное ведомство возглавлял лично царь, а круг его полномочий был чрезвычайно широк - от ведения личной царской переписки до тайного надзора за деятельностью воевод на местах и русских посланников за рубежом.
Укрепление приказной системы также свидетельствует об усилении царской власти. По подсчетам С.К. Богоявленского, на 1611 г. на государственной службе числилось 72 дьяка, примерно такое же количество представителей приказной бюрократии было и в царствование Михаила Романова. В эпоху правления Алексея Михайловича число дьяков постепенно возрастает до 124 человек, а при царе Федоре Алексеевиче и в период регентства царевны Софьи их количество достигает наивысшего уровня - 178 человек (при этом количество центральных ведомств - приказов - оставалось практически неизменным, составляя в разные десятилетия от 39 до 45)20. К середине XVII в. общее число приказов достигло 53 (государственные, дворцовые и патриаршие). Увеличение в 2.5 раза числа дьяков, которые своим благополучием целиком и полностью были обязаны царю, безусловно, должно было укрепить царскую власть. При самых крупных приказах работали специальные школы21. Наряду с реставрацией старых приказов шло и создание новых (Казачий, Рейтарский, Сибирский). Менялось число приказов территориального управления и финансовых. В конце XVII в. создается ряд приказов, связанных с новыми веяниями: Военно-морской, Адмиралтейский. Во главе их становятся новые люди, и на высокие посты выдвигают иностранцев. Так, сын голландского купца Андрей Андреевич Виниус (1641-1716 гг.) служил в Посольском, Аптекарском, Артиллерийском, Провиантском и Сибирском приказах.
Таким образом, для второй половины XVII в. можно констатировать значительное укрепление абсолютистской тенденции. Согласно представлениям Симеона Полоцкого, царь должен относиться к своим людям по-отечески. Патриархальность взаимоотношений пронизывала в XVII в. все российское общество: от взаимоотношений между царем и народом до семейных отношений. Даже наказания, которые учинялись за различные преступления, носили в некоторой степени воспитательный характер.
Важной чертой национальной идеологии, помимо патриархальности, было осознание государства как высшей ценности, по сравнению с которой отдельно взятая человеческая жизнь, судьба, свобода не имели большого значения. В этом отношении характерны слова воззвания, с которыми Кузьма Минин, организатор Второго Ополчения, обратился к нижегородцам. Он призывал ради спасения государства жертвовать не только жизнью, но также имуществом и свободой своих домочадцев22.
В Соборном Уложении 1649 г. вопросу защиты жизни и достоинства государя, а также производству по делам о государственных преступлениях отведена особая глава (вторая), именовавшаяся следующим образом: «О государьской чести, и как его госу-дарьское здоровье оберегать»23. Все дела о государственной измене считались «государевыми»: производство по таким делам начиналось после того, как доноситель произносил знаменитую фразу: «Слово и дело государево». Соборное Уложение 1649 г. стало вехой перехода от сословно-представительной монархии к абсолютизму. Оно предусматривало 54 преступления, влекущие наказание смертной казнью; во Франции того же времени таких преступлений насчитывалось более 10024. Новый свод законов охранял права землевладельцев от посягательств «подлого» люда. Монопольное право владения крестьянами закреплялось за всеми категориями служилых людей «по отечеству», т.е. кадровыми госслужащими.
При том, что XVII столетие в России стало временем значительного укрепления самодержавной власти государей, этот век впервые в русской истории породил идею государственного интереса (который именно тогда перестает отождествляться исключительно с государевым). Наряду с оборотом «государевы и земские дела» в делопроизводстве стало употребляться понятие «государственные дела»25.
Особое значение приобретает проблема взаимоотношений государства и церкви. XVII в. стал временем последней попытки восстановления нарушенной в эпоху Ивана Грозного «симфонии», «совместного делания» государства и церкви. Смута подвигла церковь и государство к взаимному сближению, компромиссу, поскольку события показали, что единственный залог выживания православия - защита со стороны государства, а государство не сможет устоять перед внешним натиском без поддержки церкви. Борьба за освобождение Московского государства от иностранных интервентов велась, прежде всего, под знаменем православной религии, а признанными вождями патриотического движения эпохи Смуты были патриарх Гермоген, игумен Троице-Сергиева монастыря Дионисий, келарь той же обители Авраамий Палицын. Результатом осознания неразрывности связей церкви и государства стало складывание идеи «православного царства». В данном вопросе церковь и государство были вполне единодушны.
Формирование идеи православного царства в России во многом определялось тем, что сознание русских людей в основе своей было религиозным. На религиозной основе строилась и государственная идеология. Так, например, Смута и сопровождавшие ее беды толковались как Божье наказание. Объясняя причины начала Смуты в Московском государстве, российские идеологи инициатором ее объявляли власти соседней Peчи Посполитой. Главным мотивом враждебных действий поляков объявлялось желание «истинную нашу православную кристьянскую веру порушити». Официальная концепция Смутного времени при царе Михаиле Федоровиче была дополнена интересной деталью: помимо традиционного упоминания козней дьявола и соседних королей, московские идеологи стали говорить об искуплении русским народом общего греха всех христиан. Дополнение официальной версии Смуты идеей Божьего наказания позволяло объяснить продолжительность кризиса и безуспешность попыток преодолеть его, а также отводило Российскому государству мессианскую роль, поскольку страна страдала за грехи всего христианства. Божьей волей официально объяснялись все события: победы одерживались «с Божьей помощью и молитвами святых угодников», поражения случались «по грехам нашим». Но при этом никто не сомневался в правильности и истинности христианского вероучения. В XVII в. мы не обнаружим восстаний против «Царя Небесного» - люди боролись лишь против его «боярства»: патриарха, епископов, игуменов.
В XVII в. развивалась и теория «Москва - Третий Рим». Данная идея подразумевала создание единой православной державы, которая объединит под своей эгидой все православные народы Земли. Подобные планы подразумевали, прежде всего, покровительство всему зарубежному православию: грузинам и армянам на Кавказе, украинцам и белорусам - в Речи Посполитой, грекам, молдаванам, валахам, иерусалимской, константинопольской, антиохийской, александрийской, сербской патриархиям - в Османской империи26. Наиболее часто это покровительство проявлялось в финансовом вспоможении братьям по вере: приезжавшим в Россию православным священникам всегда вручалась щедрая «милостыня», а за рубеж с российскими посланниками отправлялась «казна», предназначенная для поддержания православных общин. Подобная политика проводилась всеми без исключения царями (даже Лжедмитрием, который тайно перешел в католичество).
Стремление к объединению под властью «Третьего Рима» православных народов подразумевало военный конфликт с Османской империей - сильнейшим мусульманским государством, державшим в повиновении значительное количество православных христиан. Из русских царей данная мысль более всего занимала Алексея Михайловича. По сути именно стремление царя стать освободителем и повелителем православных народов, находившихся в подданстве у турецкого султана, стало толчком к началу церковной реформы середины XVII в., а затем раскола Русской Православной Церкви. Исправление «неправильных» русских обрядов и замена их более верными греческими диктовались желанием царя Алексея облегчить переход зарубежного православия под власть «Третьего Рима»27.
В XVII в. постепенно меняется и так называемый «литургический статус» царя (т.е. место и значение государя в богослужебных обрядах). До середины XVII в. во время богослужения цари причащались святых тайн непосредственно после патриарха или митрополита вне алтаря. Co времени Алексея Михайловича царь принимает причастие несколько позже - после высших священников, но уже в самом алтаре, куда его вводят через царские врата. В этом прослеживается определенная «византинизация» обрядов, что вполне соответствовало духу идеи «Москва - Третий Рим» (в данном случае, копируя византийский церемониал, Россия как бы предъявляла претензии на право выступать в качестве наследницы «Второго Рима» - Византийской империи). Важно также и то, что царя вводили в алтарь именно царскими вратами: согласно церковным представлениям, во время литургии через них исходит «Царь славы» - Христос. Русский царь, таким образом, уподоблялся Христу. Нередко царя именовали и святым28.
Итак, светским властям Московского государства в большей степени импонировала идея «Москва - Третий Рим», содержавшая претензию России на роль единой державы, объединяющей все православные (а понятиям того времени - истинно христианские) народы. Данная концепция отводила первенствующую роль царской власти. Русская Православная Церковь в то же время предпочитала иное уподобление, следуя не менее древней, зародившейся в конце XV в., концепции «Москва - Новый Иерусалим» ι (или «Новый Израиль»). Эта идея носила несколько иной характер, отводя первое место власти духовной. В уподоблении «Москва - Иерусалим» нашли свое выражение теократические тенденции. Данная идея также имела определенное влияние на умы людей. Именно XVII столетие дало Русской Православной Церкви уникальный шанс осуществить данный ветхозаветный идеал.
Наиболее близко к осуществлению доктрины «Москва - Новый Иерусалим» Русская Православная Церковь приблизилась в период правления патриарха Филарета Никитича Романова (1619-1633 гг.). Специфика ситуации состояла в том, что главой церкви был родной отец царя Михаила. Властный отец, занявший по возвращении из польского плена патриаршею кафедру, очень быстро подчинил себе своего слабовольного и болезненного сына. К тому же ситуация, когда сын оказался выше по своему сану, чем отец, шла вразрез с господствующей в обществе патриархальностью и духом «Домостроя», учившего детей безусловному подчинению родителям. В результате впервые в русской истории возник феномен официального отправления царя и патриарха, светской и духовной власти. В течение 14 лет «травления все указы исходили одновременно и от царя, и от патриарха, причем патриарх получил право именоваться «великим государем», что до той поры было исключительной прерогативой царей. Краткий титул царя звучал так: «Великий государь, царь и великий князь всея Руси», а титул патриарха «Великий государь патриарх Московский и всея Руси». Как видно, титулы почти дословно совпадали. И хотя в текстах указа имя царя Михаила все же ставилось первым, реальная власть находилась в руках патриарха Филарета. По смерти отца - патриарха царь Михаил довольно долго (около полугода) не назначал ему преемника. Следующий после него патриарх - Иосиф - был возведен в сан спустя полтора года после смерти предшественника. Царь предоставил решение судьбы патриаршего престола жребию (что практиковалось когда-то в Новгороде Великом, но не имело аналога в московской церковной иерархии). Последняя попытка церкви занять главенствующую роль в государстве была предпринята при патриархе Никоне (1652-1658 гг.), которого особенно занимал вопрос соотношения «священства и царства». Данный вопрос для Никона решался в целом в пользу духовной власти: «священство царства преболе есть». В течение некоторого времени Никон пользовался огромным влиянием на молодого царя Алексея Михайловича. Как и Филарету, Никону было разрешено пользоваться титулом «великий государь», а в 1654 г., отправляясь на войну с Речью Посполитой, царь поручил управление столицей патриарху. Однако вскоре царь Алексей стал тяготиться дружбой властного Никона, что и привело к их конфликту и удалению патриарха с кафедры в монастырь. В течение девяти лет после этого Русская Православная Церковь оставалась без предстоятеля, что не могло не сказаться на исходе спора между «священством и царством».
Идея «Нового Иерусалима» находила свое отражение в символике, обрядах, терминологии и архитектуре XVII в. Материальное выражение теория «Нового Иерусалима» нашла в возведенном Никоном Воскресенском Новоиерусалимском монастыре. Никон не только назвал монастырь в честь иудейской столицы. По его распоряжению в окрестностях обители производились работы по изменению ландшафта, который должен был повторять ландшафт окрестностей Иерусалима.
Важное место в российском церковном церемониале XVI-XVII вв. занимал обычай въезда патриарха в Кремль «на осляти» в Вербное воскресенье29. Патриарх в данном случае символизировал собой Христа, «ослятю» (который мог быть заменен и лошадью с привязанными длинными тряпичными ушами) вел под уздцы царь. Данный обряд также уподоблял Москву Иерусалиму, поскольку воспроизводил события последних дней земной жизни Христа, происходившие в столице Иудеи. Храм, в который в Вербное воскресенье отправлялась процессия (до середины XVII в. - собор Василия Блаженного, в дальнейшем - Успенский собор), русские именовали Иерусалимом. В Византии данный обряд также имел место, но император и другие представители светской власти в нем не участвовали. В России, таким образом, наблюдается более тесная взаимосвязь духовного и светского начал30.
В российском обществе XVII в. имели хождение обе идеи: «Москва - Третий Рим» и «Москва - Новый Иерусалим». Обе теории имели одну общую направленность, их целью было создание «православного царства». Однако расхождение в вопросе о главенстве между светской и духовной властями породило противоборство двух тенденций, что привело к торжеству третьего направления, которое условно может быть названо «Новым Вавилоном», максимально полно отразившегося в построенной Петром I империи, где церковь была поставлена в жесткую зависимость от государства31.
В XVII в. Московское государство впервые встало перед еще одной серьезной проблемой - вопросом о возможности или невозможности проведения реформ, «модернизации» и европеизации российского общества. К этому времени передовые европейские страны (Англия, Испания, Португалия, Франция, Голландия) совершили резкий рывок в своем экономическом развитии. Они получили такую возможность благодаря доступу к океанским торговым путям, от которых Московское государство было отрезано. Смутное время ярко продемонстрировало русскому обществу его наметившееся военно-экономическое отставание, заставило задуматься о возможности и даже необходимости преобразований на европейский манер. Как отметил В.О. Ключевский, именно Смута породила в России поколение людей, которых «нужда впервые заставила заботливо и тревожно посматривать на еретический Запад в чаянии найти там средство для выхода из домашних затруднений, не отрекаясь от понятий, привычек и верований благочестивой старины»32.
Однако значительная часть русских людей, невольно соприкоснувшись в годы Смуты с европейской культурой и цивилизацией, вынесла в качестве вывода лишь отвращение к ним, поскольку носители иноземных ценностей - в большинстве своем интервенты - не могли вызвать симпатий в русских людях. В результате Смута породила и противоположное направление: отрицание необходимости перемен, стремление оставить все в прежнем, «святоотеческом» виде. По словам Н.И. Костомарова, «Московское государство в начале XVII века носило уже в недре своем Россию XVIII века - две противоположности, две крайности: неподвижность старинной буквальности раскола и легкое, раболепное увлечение западной иноземщиной высших классов»33. Такое расхождение во взглядах на будущую судьбу страны породило не только острую полемику по вопросу о преобразованиях, но также стало причиной ряда социальных конфликтов, из которых наиболее заметным оказался раскол Русской Православной Церкви в середине XVII в. При этом следует учитывать, что в сознании русских людей противопоставление «старого» и «нового» всегда совпадало с противопоставлением «своего» и «чужого», что не могло не оказать влияния на ход реформ в XVII в.
В первые два-три десятилетия по завершении Смуты господствующей была консервативная линия, направленная на восстановление прежних порядков. Подобная политика московского правительства должна быть признана вполне верной и разумной, поскольку после гражданской войны, поражения от соседних держав, социальных конфликтов страна нуждалась в передышке, необходимой для восстановления сил. Как заметил С.Ф. Платонов, «московский народ вышел из Смуты материально разоренным и духовно потрясенным». Падение старых общественных устоев, вторжение массы иностранцев в московскую жизнь, междоусобия и связанные с ними «измены» - расшатали старое мировоззрение, поколебали прежнюю уверенность в том, что Москва есть богоизбранный народ, «Новый Израиль», и открыли дорогу сторонним влияниям на русские умы. Во всех мероприятиях новая московская власть стремилась к тому, чтобы вернуться к старому порядку, «как при прежних великих государях бывало». Однако Смута уже навсегда опрокинула старый порядок, и будущая жизнь должна была строиться заново, на сочетании старых основ с новыми элементами»34.
Господство консервативных тенденций вовсе не исключало проведения отдельных реформ вроде создания «полков иноземного строя». Но потребности экономического развития, активная внешняя политика Московского государства все более настойчиво демонстрировали невозможность дальнейшей самоизоляции, потребность в просвещении и преобразованиях. Начиная с середины XVII в. в России все активнее производятся реформы в самых разных областях жизни общества. Однако консервативная тенденция имела продолжение и в дальнейшем. Наиболее ярко она проявляется в наследии первых расколоучителей35. Так, протопоп Аввакум Петров поучал своих последователей: «ритор и философ не может быти христианин». Отрицая, таким образом, необходимость развития просвещения в России, мятежный протопоп являлся также ярым противником заимствования европейских традиций и культурных элементов. В одном из своих посланий он горько сетовал относительно увлеченности русских людей «латинскими обычаями и немецкими поступками». Более же всего Аввакум, как известно, противился изменениям в богослужебных делах36.
В том же консервативно-охранительном духе выдержаны слова своеобразного «политического завещания» предпоследнего патриарха XVII в., Иоакима, призывавшего в 1690 г., на пороге петровских преобразований, «чтоб иноземцам - еретикам костелов римских, кирок немецких, татарам мечетей не давать строить нигде, новых латинских и иностранных обычаев и в платье перемен по-иноземски не вводить... Всякое государство свои нравы и обычаи имеет, в одеждах и поступках свое держат, чужого не принимают, чужих вер людям никаких достоинств не дают, молитвенных храмов им строить не позволяют»37.
. Со времени царствования Алексея Михайловича спор между сторонниками и противниками нововведений разрешается в пользу реформаторского курса. Первые государственные преобразования последовали уже в начале правления царя Алексея. Так, в 1646 г. была проведена налоговая реформа, основным содержанием которой стал переход от поземельного к подворному обложению: налогооблагаемой единицей вместо сохи (единица измерения земельных участков) стал двор. Это упорядочило систему сбора налогов. Важным шагом в развитии системы российского законодательства стало создание Соборного Уложения в 1649 г. - первого печатного кодекса русского права. Уложение состояло из 967 статей, разделенных на 25 глав. Напечатанное в 1 200 экземпляров, Уложение быстро разошлось, в связи с чем потребность в его переиздании возникла уже в том же году. Это является ярким свидетельством того, что российское общество неуклонно развивалось, правовые документы становились все более востребованными. При принятии Уложения было решено все указы, принимаемые в дальнейшем («новоуказные статьи»), добавлять к Уложению 1649 г. В итоге только за вторую половину XVII в. таких «новоуказных статей» было принято более 1500. Помимо этого, принят целый ряд других важных законодательных актов: «Торговый устав» (1653 г.) и «Новоторговый устав» (1667 г.), в которых были заложены основы экономической политики протекционизма - покровительства отечественным купцам и промышленникам, активно проводившейся в последствии Петром I. В 1669 г. был принят уголовный кодекс, состоявший из 128 статей38. Как видно, вторая половина XVII в. стала эпохой активной законодательной деятельности московского правительства.
В числе прочих важнейших реформ XVII в. должны быть названы церковная реформа, проводившаяся с 1653 г., о которой уже было сказано, а также отмена местничества в 1682 г. Местничество было древним обычаем, согласно которому назначения членов государева двора на должности зависело от древности их рода, и его отмена имела, безусловно, положительное значение для государства. С 1682 г. цари уже без всяких ограничений могли назначать на высшие посты самых способных из своих приближенных. Была, правда, и обратная сторона - нередко высокие должности стали доставаться лицам, попадавшим в фавор и не располагавшим никакими особенными достоинствами.
Альтернативный цивилизационный взлет в России мы наблюдаем после