Десять самых значительных лозунгов тысячелетия.
1. Так хочет Бог!
26 ноября 1095 года многолюдная толпа напряженно внимала словам Папы Урбана II, вышедшего к народу после завершения Клермонского церковного Собора. Папа призвал христиан отобрать у турок Святую Землю, отвоевать Гроб Господень у неверных. «Я говорю об этом присутствующим, повелеваю сообщить отсутствующим – так повелевает Христос!» Толпа взревела: «Так хочет Бог! » Люди разрывали одежды и нашивали на плащи лоскутные кресты – в знак обета воевать за христианскую святыню. Папа назвал Иерусалим пупом Земли, а саму Святую Землю – вторым раем, где «реки текут млеком и медом ». За подвиг отвоевания Иерусалима Рим гарантировал отпущение грехов, за смерть в битве – райское блаженство. Первыми отправились в Святую Землю в марте 1096 года «бедняки» - горожане, простолюдины, нищие, воры и т.д. Во главе некоторых отрядов шествовал гусь или коза: «Господь ведет неразумных тварей », - так верила голытьба, не имевшая ни карт, ни компасов. Толпа надеялась, что «Бог сократит дорогу », и, подступая к каждому городу, неизменно вопрошала: «Не Иерусалим ли это?». Близ Никея народ Божий был встречен отрядом турок и разгромлен. Спаслось не более 3 тысяч человек. А через 3 года, в 1099 г., первые рыцари-крестоносцы прошли тем же маршрутом и взяли Иерусалим. Мусульмане откомментировали событие как «столкновения с франками на западных границах халифата ». Человек по-прежнему охотно произносит слова «Так хочет Бог», невзирая на то, что множество раз имел возможность убедиться, как охотно те, кто совершает преступление, ответственность перекладывает на безмолвствующее небо.
2. Боже, храни короля!
Эта формула издревле выражает прославление царя-жреца. Самое древнее языческое установление, касающееся сакрализации власти, пережило религиозные и революционные потрясения, гнев пророков и крик разъяренной толпы, казни порфироносцев и поругание символов королевской и царской власти. Этими словами начинался английский гимн, который на время, за неимением собственного, позаимствовала Россия в XIX веке, заменив перевод на «Боже, Царя храни!» и прибавив православного орнамента. Придание священного значения статусу правителя – исторический казус, тупиковый путь авраамизма, компрометация христианства не меньшая, нежели папоцезаризм. Царь-жрец – языческое наследие, плавно вкравшееся в библейское пророчество. Израилю цари были навязаны Богом за то, что не смогли обходиться одним прямым божественным правлением без надзора земного начальника. Античность, знавшая царскую власть, трактовала ее как тираническую традицию, боролась с нею и вновь попадала в ее плен. Реставрация Священной Римской империи в средневековой Европе ознаменовала несокрушимость языческого культа власти. И во Франции, и в Англии реставрация монархии проходила под знаком ограничения власти, но не ограничения «высочества». Король уже не был первым среди равных, как признавали рыцари, король был над миром и во власти Провидения. Сакрализация царской власти на Руси – плод позднейшей попытки усвоить причудливо понятый византийский опыт. И история канонизации последних Романовых – тому пример.
Париж стоит мессы.
В разгар религиозных войн династия Валуа прекращается после убийства бездетного Генриха III. Претендентом на престол стал Генрих Бурбон, гугенот по вероисповеданию. Гугеноты провозгласили его королем, а Париж в ожидании помощи Нидерландов занял глухую оборону, отказываясь присягать «еретику». Веселый галльский характер подсказал Генриху решение, и он легко согласился вторично принять католицизм, не видя в том ни греха, ни измены. Первое принятие католицизма произошло после избиения гугенотов во время Варфоломеевской ночи, когда Генрих был пленен и мог сохранить жизнь только поменяв веру. По восшествии Генриха IV на престол в 1593 году прекратилась взаимная резня. Разоренная и истощенная страна с готовностью ожидала королевской справедливости. В 1598 году издан Нантский эдикт, уравнявший гугенотов в правах и даровавший им свободу вероисповедания. В политике гугеноты были даже в более выигрышном положении, нежели их враги. Генрих был готов уже вмешаться в германские религиозные распри, но его убил иезуит Равальяк. «Славный король» французских шансонов действовал без страха и усвоил урок времени: цель оправдала средства; став королем, он смог сделать для единоверцев, которым изменил, больше, нежели если бы долго и кровопролитно воевал за веру собратьев. С именем Генриха связана и история с курицей, на которую теперь могли рассчитывать крестьяне по воскресеньям, поскольку король пресек феодальный беспредел. Он запомнился французам как беспечный, любвеобильный, умный и незлобивый владыка, имевший несбыточные планы по созданию «Христианской республики» в Европе. Подобно Фридриху II Гогенштауфену, он спокойно и без всякой тревоги пережил отлучение от Католической Церкви, равно как и торжественное возвращение в ее лоно.
4. Святая простота!
Магистр Пражского университета, проповедник и богослов Ян Гус (1370-1415) был изрядно увлечен веяниями своего времени, в частности идеями профессора Оксфорда Джона Виклифа, переводчика Библии на английский язык. Гус полагал, что Папы и Соборы могут заблуждаться, а Священное Писание выше авторитета князей Церкви и мира. Гус полагал, что беда Церкви в ее несметных богатствах. Он обличал священнослужителей, давно потворствующих себе, но не служащих Господу и нищей пастве. Он утверждал, что Церковь должна существовать на пожертвования и делиться лишним с бедняками, что разница между клиром и паствой несправедливо зафиксирована в обряде: только клирики причащались вином и хлебом, а простые люди должны довольствоваться облатками. Гуса подозревали в ереси. Он был вызван в Констанц, где от магистра требовали формального отречения, но Гус потребовал, чтобы ему доказали его неправоту словами Священного Писания. Смиренный богослов покорно выслушивал всех, кто его уговаривал не упорствовать. И отказался «поступить против совести». Его заточили в тюрьму, объявили еретиком, но и тогда Ян Гус не покорился и не покаялся. 6 июля 1415 года он взошел на костер. Богобоязненная старушка подбросила вязанку дров в занимавшееся пламя. Гус, взглянув на нее, промолвил: «О sancta simplicitas!». В ответ на казнь Чехия запылала. Почти четверть века гуситские войны не давали покоя Риму. Против гуситов был объявлен крестовый поход, однако в итоге умеренные «чашники», поборники причастия под обоими видами, вырвали у курии победу: Рим согласился на еретическое требование.
5. К вящей славе Господней! (Ad maiorem Dei Gloriam!)
Успехи реформации повлекли мощную ответную реакцию Католической Церкви: в 1540 г. учрежден орден Иезуитов, в 1542-м – суд инквизиции, в 1543-м – цензура. Идея особого тайного ордена принадлежала испанскому идальго Игнатию Лойоле. Бурная рыцарская юность, ранение, чтение богословских трудов от скуки, принятие монашества, неудачная миссионерская деятельность в Палестине… В 33 года Лойола – студент богословия в Сорбонне. Там же он находит единомышленников, объединенных планом упрочения власти Рима. Папа Павел III, сперва отнесшийся к инициативе холодно, одобрил действия Лойолы после того, как к обычным монашеским обетам был добавлен пункт о безусловном подчинении Святому отцу. Общество Иисуса – армия под началом генерала ордена, в личности которого персонифицирован Христос. Первым генералом был сам Лойола. Иезуиты обучались не только наукам, но и абсолютному повиновению. Ради поставленных целей были хороши все средства. Они отрекались от всех привязанностей, симпатий, воли. Поощрялся шпионаж друг за другом, открытие тайны исповеди. «Иезуит – это труп и палка в руках старшего». Члены ордена проникали во все структуры власти, торговли, армии, они становились учеными, банкирами, духовниками королей, учителями в зависимости от склонностей. Но служили они только Риму. Обет бедности, равно как и Христовы заповеди, отменялись, поскольку все, что ими делалось, должно было служить «Вящей славе Господней». Успехи иезуитов утомили вершителей судеб. В 1773 году Папа Климент XIV рапустил орден. Пий VII в 1814 году его восстановил. Из России иезуитов изгоняли многократно, только в XIX веке – дважды. Они оказали несомненное влияние на юных декабристов. Чем орден Иисуса занимается в России сегодня – точно неясно. По слухам – культурой и просвещением. А в коллективном сознании россиян бытуют два их противоречивых образа: обаятельный Арамис Дюма и зловещий Великий Инквизитор Достоевского.
Я не согласен с вашими убеждениями, но готов отдать жизнь за ваше право их высказать».
Меньше всего сам Вольтер, которому и принадлежит эта мысль, был готов реально умереть за какой-нибудь принцип или поступиться собственным благополучием. Однако страсть к самосохранению не помешала ему сформулировать один из основополагающих принципов свободы слова, краеугольного камня либерализма, обеспечивавшего западному человечеству свободу, право на собственность, безопасность, право на сопротивление насилию и счастье. Все незыблемые постулаты нового времени так или иначе входят в противоречие с религиозными нормативами, являются их перевертышами. С того момента когда человек провозглашается мерой вещей, он неустанно провозглашает первенство принципа удобства по отношению к принципу долга. Для обеспечения удобств, не нарушающих удобств соседа, требуется безграничное право словоговорения. «Твоя свобода заканчивается там, где начинается свобода другого » - это принцип воспитания многих поколений европейцев, отказавшихся последовательно от априорной верности Богу, сеньору, королю, морали и так далее. По мере хода истории у индивидуума, вволю высказавшегося и наслушавшегося, осталась последняя вассальная верность – верность и служение деньгам, единственный долг, от которого род людской не стал избавляться. Парадокс развития либеральных идей привел к тому, что практически решены все общественные проблемы, если не считать сиюминутных и периферийных частных взаимоотношений с частным Богом, партнером, членом семьи. Все – кроме проблемы денег. Казалось бы, наличие денег должно бы сообщать обществу больше свободы, безопасности, счастья и права на сопротивление. Однако этого не происходит. Концентрация капиталов и способов управления ими в руках небольших групп олигархов, происшедшая во многом именно вследствие победы либеральных ценностей, приводит к диктату меньшинства над большинством и опровергает вольтеровский принцип. Ведь, как оказалось, человеку можно не запрещать высказывать свои убеждения, а всего лишь заплатить за то, чтобы он их изменил.
7. Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
В сентябре 1847 года на обложке пробного номера «Коммунистического журнала » впервые был обнародован новый призыв революции. Первоначальный лозунг Союза коммунистов был: «Все люди – братья!». Маркс и Энгельс предложили принципиально иную формулировку. Интернационализм и классовая солидарность угнетенных работали как двигатели мировой истории более полутора веков, несмотря на множество попыток их трансформировать, обезвредить или обессилить. Коммунизм был разработан как религиозная и действенная модель с моральными принципами, четкими установками и приоритетами. Как и первоначальное христианство, как и ранний ислам, коммунизм отрицал национальный эгоизм, несправедливый порядок вещей, устройство мира на потребу мамоне, Левиафану и банковскому проценту. «Весь мир голодных и рабов», блаженные «нищие духом» нового времени осуществили прорыв сквозь устои буржуазного миропорядка, систему угнетения человека человеком, охраняемую всеми базовыми институтами общества от государства, армии, суда до буржуазной двойной морали, буржуазного брака и принципа священности собственности. Религия, обслуживающая буржуазные ценности, была обозначена коммунистами как «опиум народа» - мощное средство затуманивания мозгов, одурманивания нищих, которым обещано райское блаженство на небесах, в то время как их угнетатели налаживали рай на земле для себя. И коммунисты в отличие от поздних имитаторов этой идеи вынесли религию за рамки своих методов. Религиозная критика коммунизма сводилась к тому, что Маркс, воспользовавшись масонской риторикой и методиками, покусился на миропорядок, освященный христианской традицией. Иисус, осужденный за разрушение фарисейского миропорядка, не обещал мира, но принес меч. Но что Он имел в виду? Христианская традиция называет бунт во имя справедливости дьявольским искушением, имитацией бунта денницы. Но неизменно приходят революционеры и пророки, увлекающие за собой пассионариев на жертвенную борьбу против зла, которому придумано так много оправдания. Один из основных вопросов мира сего (и вопросов религиозных!): «Имеют ли рабы право на восстание?» так и не получил окончательного ответа.
Быть иль не быть?
Этот вопрос Вильям Шекспир вложил в уста Гамлета, принца Датского, мечущегося по темным коридорам дворца Эльсинор в жажде мести за убитого отца. Со временем трагическая дилемма стала почти расхожей повседневной профанической метафорой, не потеряв, впрочем, своей глубочайшей экзистенциальной сути. «Быть иль не быть?» воистину может претендовать на лозунг тысячелетия. Смутно догадываясь во времена Шекспира о том, что такое свобода существования и в чем состоит ее проклятие, человечество только к концу XIX века окончательно почувствовало, что уничтожение не так пугает его, как прежде, в Средние века. Тогда идея Бога определяла и смысл истории в целом, и смысл отдельной жизни. Со временем человечеству стало ясно, что небытие, следующее за отказом от Бога, столь же реально, сколь и неизбежно. Но стоит ли его опасаться? Мало кто помнит, что вслед за первым вопросом Гамлета идет второй, имеющий характер своеобразной его расшифровки:
«Достойно ли смиряться под ударами судьбы иль стоит проявить сопротивленье и в смертной схватке с целым морем бед покончить с ними, умереть, забыться?...»
Борьба человечества (по крайней мере европейского) за право самому решать свою судьбу, преодоление страха исчезновения и одновременно невозможность этот страх преодолеть во многом определили ход развития европейской мысли на протяжении последних трехсот лет.
9. Свобода, равенство и братство!
Идеалы Великой французской революции, символом которых был этот лозунг, с 1789 года и до наших дней являются умозрительными принципами либерального общества. Первоначально будучи девизом галльских «вольных братьев-каменщиков», «франкмасонов», стремившихся к ниспровержению власти Католической Церкви над миром и устранению идеи сакральности иерархической (царской) власти, «свобода, равенство и братство» стали принципом, определившим главное направление развития мировой истории. У оппонентов этого принципа всегда было немного аргументов. Почему «свобода» - это плохо? Разве «равенство» (хотя бы в правах – имущественных и юридических) является дурным принципом? Почему слово «братство» должно вызывать отторжение? В основном аргументы носили и носят религиозный характер. Нет подлинной свободы, кроме той, которую дарует Бог. Равенства не может быть, так как Бог не сотворил людей равными. Подлинное братство возможно только на основе христианской веры. Тем, кто выбрал девиз революционных французов как жизненный принцип, так или иначе пришлось отказаться сначала от власти Церкви, а потом – и от веры в Бога. Потому что «свобода, равенство и братство» в своем идеальном развитии не допускают наличия какого-либо иного авторитета, кроме как сообщества людей, объединившихся на их основе. Со временем человечество подрастеряло невинную веру в революционные утопии либерализма. Итогом моря крови, пролитого ради реализации светлых идеалов, концлагерей и революций, стало всего лишь господство буржуазии, сделавшей «свободу, равенство и братство» охранительным заклинанием своей власти над всем остальным человечеством.
10. «Дранг нах Остен!» («Натиск на Восток»).
Под таким девизом на протяжении тысячелетия, вплоть до окончания Второй мировой войны (а кто-то полагает, что и вплоть до наших дней), осуществлялось наступление западноевропейской цивилизации (выросшей из германских корней) на земли славян и других народов Восточной Европы. Первоначально это делалось силами рыцарских немецких орденов (Тевтонского и Ливонского), благословленных Папой на насильственное присоединение язычников Прибалтики (эстов, литовцев, латышей, пруссов, славян) и православных жителей Древней Руси к Римско-Католической Церкви. Рим тогда воплощал в себе символ мирового господства. Кроме своего католического континента европейцы долго отказывали другим частям света в праве на самостоятельное существование, полагая их исключительно объектами экспансии. Православная Русь отстояла свое право на независимость вооруженным путем, разгромив агрессоров. Литва, первоначально также нанесшая поражение крестоносному врагу, в конце концов присоединилась к союзу западного мира и стала его ассоциативным членом. Но «Дранг нах Остен» остался мечтой Европы даже после всех бед и войн, которые ее потрясли после крушения власти Католической Церкви над всем континентом. «Натиск на Восток» принес неисчислимые бедствия и европейцам Запада и славянским народам, определив на долгие века неприязненное отношение Восточной Европы к Западной, недоверие православного мира к католическому и в целом европейскому. Для преодоления этого недоверия необходимо пройти еще немалый путь.