Не восторгаются торжеством ого появления,




О НАЦИОНАЛЬНО-КУЛЬТУРНОЙ

 

АВТОНОМИИ

ПРЕДИСЛОВИЕ

В 1 и 2 номерах журнала «Нор осанн» 161 за 1913 год были опубликованы статьи Д. Анануна 162 под названием «Национальный вопрос и демократия». Наша брошюра является ответом на эти статьи. Давно уже как написан этот ответ, но по некоторым причинам мы только теперь, более чем год спустя, имеем возможность сдать настоящую брошюру в печать.

Затронутый в статьях Д. Анануна вопрос о национально-культурной автономии представляет теперь в России очередной интерес. Всестороннее изучение этого вопроса имеет большое значение, в частности для армянской демократии. Среди нас нет ни одной партии, клерикальной или буржуазной, «реакционной» или «либеральной», которая не была бы сторонницей национально-культурной автономии. И поповский орган «Овит», и орган армянского купечества «Мшак», и рупор армянской мелкобуржуазной и мещанской интеллигенции «Оризон» 164 — все видят спасение армянской нации в этой автономии.

Статья Д. Анануна является неудачной попыткой обосновать требование национально-культурной автономии с марксистской точки зрения. В наши времена чего только не пытаются оправдать марксизмом, и кто только не объявляет себя марксистом! Особенно некрасивые и уродливые формы принимает эксплуатация марксизма со стороны группы беспринципных писателей, работающих в «Мшаке», во главе которых стоит некий авантюрист по имени Бахши Ишханяп. Этот уголовный тип, лишенный самых элементарных моральных принципов, снова появился перед армянскими читателями под видом «марксиста». Этот господин так же связан с современным рабочим освободительным движением — и морально, и юридически,— как тибетский далай-лама. Но посмотрите, как он бьет себя в грудь на страницах «Мшака», уверяя наивных армянских читателей в том, что его устами говорит сам Карл Маркс.

Какая горькая ирония — к чистейшему делу прикладываются грязнейшие руки! И больно, что находятся люди, которые верят этому литературному аферисту и считают его идейным человеком. Какое печальное свидетельство об армянской читательской общественности и об армянских литературных правах!

У нас еще будет, наверное, повод говорить и об этом господине и о других так называемых «марксистах», которые с «терпимостью» протягивают ему руку и работают с ним в «Мшаке». Мы здесь только пользуемся случаем, чтобы предупредить кого следует не принимать за чистую монету выкрикивания каждого из этих господ, объявляющих себя «марксистами». Надо беспощадно бичевать и преследовать этих бахши, эксплуатирующих и оскверняющих марксизм.

И надо бичевать и преследовать их не только потому, что они эксплуатируют и оскверняют это великое учение, но и во имя чистоты литературных нравов вообще, во имя священных заветов, оставленных нам Белинским и Чернышевским. Литература—это храм, куда можно входить лишь с чистой совестью и благородными стремлениями. Когда же люди подходят к этому храму с мелкими честолюбивыми стремлениями, корыстолюбивыми целями и со склонностью ко лжи — это величайшее преступление, совершаемое против народа.

Д. Лиануна мы не ставим в ряды бахши. Мы ведем с ним принципиальный спор, чтобы показать, что он своим мировоззрением и выдвигаемой национальной программой далек от марксизма, что он, по-видимому, просто националист. Вместе с тем —и это для нас самое главное, поскольку литературно-общественное лицо Д. Анануна само по себе не представляет интереса,— мы хотим показать, что национально-культурная автономия является вредным и реакционным требованием.

Насколько нам это удалось сделать, предоставляем судить читателям.

Аякс 10 июня 1914 г.

Д. Ананун озаглавил свою статью «Национальный вопрос и демократия». Прежде всего возникает вопрос — о какой демократии идет речь? Мы знаем два вида демократии. Один, как говорят русские,— просто демократия, что на марксистском языке означает буржуазную демократию. Эта демократия стремится применить принципы народовластия (демократии) только к политическому строю. В социальных вопросах буржуазная демократия консервативна, она стоит на почве частной собственности и наемного труда. Свой самый высокий идеал—демократическую республику — она желает и может осуществить в пределах своей нации или государства. По этой и ряду других причин буржуазный демократ, как и вообще всякий буржуазный идеолог, имеет национальный характер, он всегда, в большей или меньшей степени, склонен к национализму.

Совершенно другое дело, конечно, рабочая демократия. «Соединение усилий, по крайней мере цивилизованных стран, есть одно из первых условий освобождения пролетариата» *,— говорят в своем «Манифесте» наши великие учители. Этого достаточно, чтобы понять, что рабочая демократия прежде всего интернациональна в самом широком смысле этого слова.

Итак, мы спрашиваем, от имени какой демократии говорит Д. Анаиун! Если от имени первой, мы, возможно, не спорили бы с ним. Мы бы сказали, что Д. Апаиуп, как буржуазный демократ, довольно последователен. По он, конечно, имеет претензию говорить от имени рабочей демократии. Здесь уже мы ему говорим: ошибаетесь, приятель, весь ваш образ мышления в национальном вопросе и предлагаемая вамп «панацея» для его разрешения противоречат принципам рабочей демократии, ее мировоззрению, ее очерченному пути.

Прежде всего марксизм не имеет и не может иметь никакой «панацеи» для национального вопроса. Для марксизма, если хотите, не существует одного национального вопроса. Он признает национальные вопросы. То есть марксизм разрешает национальный вопрос в каждом отдельном случае, в его специфическом и конкретном историческом

* Маркс 1\. и Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 444.

 

выражении, а не «вообще», независимо от условий времени и места. Разъясним свою мысль.

Свои две статьи в «Нор осанке» Д. А—и резюмирует следующими словами: «Закончим. Национальный вопрос невозможно игнорировать. Он всегда даст себя почувствовать. В капиталистическом обществе его разрешение нужно искать в национально-культурной автономии».

Коротко и ясно,— так можно сказать об этом решительном заявлении Д. А—на.

С первой мыслью, что «национальный вопрос невозможно игнорировать», как невозможно игнорировать, прибавим мы, женский вопрос, вопрос религий, или, иначе говоря, вопрос свободы совести и т. д.,— мы согласны, хоть к с некоторыми оговорками. Кажется, Д. Ананун должен быть доволен, что это так, что «национальный вопрос всегда дает себя почувствовать». Мы же, напротив, считаем, что чем меньше будет давать себя чувствовать национальный вопрос, тем лучше. Но это между прочим.

Вернемся ко второму пункту. «В капиталистическом обществе разрешение (национального вопроса) нужно искать в национально-культурной автономии». Из этого видно, что Д. А—н хочет «разрешить» национальный вопрос не для какой-либо нации, например армян, ни даже для какого-либо государства, например России, а «вообще». Он прописывает общий рецепт для всего капиталистического мира.

Кто более или менее знаком с сущностью и историей национализма, тот знает, что характерная особенность национализма состоит именно в том, что он всегда стремился решить национальный вопрос вообще, независимо от его конкретного проявления. Основной принцип национализма заключается в том, что национальность есть индивидуальность, которую следует всячески, любой ценой сохранять и развивать, что национальность есть естественная и вечная форма общественно-политического бытия, что национальность должна вести свои общественные дела, как единое целое (или «национально» — но выражению Д. Л—на).

Исходя из этого взгляда, последовательный национализм объявлял — «всякая нация должна быть государством». Этот девиз звучал при всех буржуазных революциях Европы, что, конечно, имело свои причины.

Известно, что для средневековой феодальной Европы характерной формой государства было племенное государство. Европа была разделена на множество мелких племенных союзов, во главе которых стояли отдельные племенные феодальные князья. Буржуазные Англия, Франция, Италия, Германия и др. образовались каждая из 5—10 и более племенных государств. Мелкие племенные организмы с их неизбежными таможенными преградами и бесконечной междоусобицей и распрями были невыгодны для буржуазии, ей необходимо было иметь по возможности широкий внутренний рынок и по возможности большое и сильное государство для конкуренции на внешнем рынке. С этой целью буржуазия объединяла соседние племена, имевшие общее происхождение, и прежде всего общий язык, и образовывала из них национальные государства[165].



Это обстоятельство наложило свой отпечаток на мышление буржуазных идеологов. Исторический взгляд (историзм) вообще был им чужд. Подобно тому как частная собственность — так как она была выгодна буржуазии и в свое время имела крупное прогрессивное значение для всей общественности — была объявлена идеологами этого класса «естественным» и «вечным» институтом, так и национальное государство казалось буржуазным идеологам желаемой и «естественной» формой государства для всех веков и времен. Отсюда и возник буржуазный национализм с его вышеупомянутой формулой: всякая нация должна быть государством, или всякое государство должно быть национальным.

Но если в свое время эта формула имела определенное положительное историческое значение, в дальнейшем она проявила свой противоречивый, а иногда и реакционный характер. Прежде всего стало невозможно разграничить государства по национальностям. Наряду с National- staat-ами создались Nationalitaten Staat-ы, т. е. наряду с национальными государствами возникли государства с несколькими нациями, как, например, Австрия, Швейцария. Но национальное государство, созданное для капиталистической конкуренции и завоеваний, именно благодаря этой политике конкуренции и завоеваний, естественно, должно было с течением времени включить в себя чуждые национальности и стать, таким образом, своим полным антиподом.

Когда постепенно эта завоевательная политика, развитие капиталистического обмена и международные миграции сделали очевидной невозможность чистого национального разграничения, национализм вынужден был уступить. Он более не требовал, чтобы каждая нация, входящим в многонациональное государство, отделилась и стала самостоятельным государством. Буржуазные партии довольствуются теперь требованием разграничения наций внутри государства и их федеративной связи. «К федерации — таков теперь девиз националистов, их новое «общее» «принципиальное» разрешение национального вопроса. Национализм делает еще одну уступку, когда в результате той же экономической эволюции рядом с федералистами появляются автономисты. Последние также выдвигают общий, отвлеченный принцип, чтобы в смешанных государствах каждая нация была автономна в своей национально-политической жизни.

Теперь мы являемся очевидцами нового прыжка национализма... сверху вниз.

Экономическое развитие в настоящее время сделало очевидным нелепость всякого рода «принципиального» сепаратизма, федерализма и автономизма. Нации настолько смешались друг с другом, что уже нет национальных территорий, в пределах которых можно было бы с легкостью учредить национальные федеративные или автономные органы. Территория в настоящее время является необходимой основой самостоятельной политической жизни. Что же делать? Казалось бы, что, лишившись национальной территории, потеряв, так сказать, «почву» под ногами, национализм должен испустить дух... Но не тут-то было! Национализм сегодня гордо оповещает — если невозможно, чтобы каждая нация самостоятельно, «национально» вершила свою общественно-политическую жизнь, надо спасти хотя бы то, что возможно. Если нет уже национальной территории, зато есть национальный язык, «национальная культура». И появляется новое «общее» «принципиальное» решение национального вопроса. Везде, говорит новый национализм, где бок о бок в пределах одного государства живет несколько национальностей, каждая из них должна быть автономна в национально- культурных делах.

Этот последний вид национализма является самым нелепым и нездоровым, но об этом далее. Пока мы хотим только сказать, что Д. А—н, а также его австрийские и еврейские учителя попадают в сети национализма именно в тот момент, когда ставят себе целью разрешить национальный вопрос «вообще», когда ищут «панацею» для всех наций, для всех случаев.

Все вышеупомянутые средства разрешения национального вопроса являются для марксиста, можно сказать, в одинаковой степени приемлемыми и неприемлемыми, в зависимости, как мы сказали выше, от условий, времени и места. Бывают случаи, когда мы являемся сторонниками полного отделения какой-либо нации или сторонниками федерации, автономии. Может быть такое положение вещей и событий, когда мы будем вынуждены примириться даже с требованием национально-культурной автономии в отношении какой-нибудь нации. Но общего и независимого принципа разрешения национального вопроса, как например того, что каждая нация должна быть государством, или — каждая нация должна «национально» решать свои национальные дела, такого рода принципа для нас не существует.

Мы имеем только один общий и обязательный принцип, один основной критерий — это интересы экономического развития и прогресса человечества, с которыми в настоящее время внутренней неразрывной связью связаны интересы международного освободительного движения рабочего класса. Таков наш верховный принцип, наш критерий. С точки зрения этого принципа в 60-е годы было желательно отделение Польши от России, и К. Маркс, став во главе «Международного Товарищества Рабочих», приветствовал борцов независимой Польши. В 1905 году вследствие изменившихся экономических и политических отношений * для дела освобождения рабочего класса была более выгодна тесная связь Польши с Россией, и марксисты, прежде всего сами польские марксисты, были против отделения Полыни. Точно так же с точки зрения нашего основного принципа в настоящее время желательна, например, федерация балканских наций, и мы говорим — да здравствует эта федерация! 166 Но разделение объединенной России на несколько федеративных

* Эти изменившиеся отношения состоят прежде всего в том, что теперь не существует польской «шляхты», революционного класса того времени. Ее место заняла буржуазия, которая и не думает об отделении, так как Россия является выгодным рынком для сбыта ее товаров. Изменилось и то, что прежний революционный центр, Варшава, уступил свое место Петербургу. Отделение Польши в 60-е годы означало бы нанесение сильного удара по азиатскому деспотизму и создание против него оплота в лице нового культурного государства. В 1905 году отделиться означало бы раздробить общероссийские демократические силы и повредить делу освобождения

 

органов мы считаем вредным, и в этом случае мы будем против федерации 167.

Конечно, с точки зрения интересов международного рабочего движения, если судить в общем, желательнее и необходимее, возможно, более тесная связь и объединение наций. И мы видим, что стихийный процесс экономического развития с естественной необходимостью все более и более сближает отдельные нации. Поэтому требование отделения мы можем поддержать только в исключительных случаях. Гораздо чаще мы сторонники сближения и объединения наций. И это даже в тех случаях, когда сближение, может быть, угрожает какой-либо нации слиться с другими нациями. Боимся, как бы Д. Л—и, читая последние строки, не вскочил бы от ужаса с места, подобно своим товарищам - евреям, и не воскликнул: «Значит, вы ассимиляторы!..» Да, приятель, вообразите, мы не имеем ничего даже против ассимиляции, если это суждено той или другой малой национальности и если это происходит, конечно, не насильственно, а путем свободного, естественного развития.

Мы, очевидно, сильно расходимся в воззрениях, не так ли, г. Ананун? Что поделаешь, между национализмом и интернационализмом лежат горы и долы. От подножия мысли, где вы стоите, до высот марксизма, как до звезды небесной, далеко!

Вернемся к требованию национально-культурной автономии. Рассмотрим внимательно, что представляет собой это требование. Мы хотим, чтобы об этом рассказал нам сам Д. Л — н. Может быть, это будет немного длинно, но, пусть простят нам читатели, мы хотим, чтобы они услышали непосредственно от Д. А—на о требовании наших социал-националистов, об их «новом слове» в национальном вопросе.

В своей статье Д. А—н приводит статистические данные о населении Кавказа и доказывает, что армяне, грузины, татары и горцы так смешались между собой, что невозможно разделить Кавказ на национальные территории, чтобы можно было дать им территориальную автономию или федерацию и этим способом разрешить национальный вопрос на Кавказе.

«Так что же делать,— спрашивает Д. А—и,— чтобы, оставаясь деятельным членом нации, не лишиться других благ? Как быть, чтобы не ограничить место жительства армян и в то же время не разорвать их национальной связи?» (Курсив наш.— Аякс.).

И он отвечает: «Для достижения этой цели за основу национального союза надо принять не территориальный принцип, а сознание национальной принадлежности. (Курсив Д. А—на.) Это имеет то преимущество, что в делах, касающихся наций, дает возможность высказаться каждому националу» (хорошее слово «национал», послушал бы

Паронян 168!).

«Такой национальный союз,— продолжает Д. А—н,— будет преимущественно напоминать церковную организацию. Подобно церкви, он будет экстерриториальным и персональным, но сплотит вокруг себя людей исходя не из религиозных, а национальных требований... Каждый гражданин государства сможет быть членом того или иного сборного учреждения, но последнее должно быть признано как организация, производящая государственные операции (т. е.— национальный союз должен быть не частно-правовым, а публично-правовым институтом.— А.). Государство должно разделить общественную работу между собой и им. Несомненно, это совершится таким образом, что руководство всеми делами, которые считаются национально-культурными, перейдет к национальному союзу. Этот последний будет иметь как местные, так и центральные учреждения, дело организации которых будет поручено членам данной нации. Конечно, государство оставит за собой контроль над деятельностью национальных учреждений (неужели? как уступчив г. Л—и!), оно будет следить за содержанием их культурной деятельности, но (?!), тем не менее, останется незыблемым то положение, что культурные дела данной нации ведутся посредством представительства этой же нации (вот тебе и «контроль»! Вы очень хитры, г. Л—п,— выдумываете ложные утешения вашим противникам), что в культурных вопросах нации отделяются (отмежевываются — сам Д. А—н приводит в скобках это русское слово) друг от друга и ослабляют точки столкновений (неужели? но недостаточно только сказать это, г. А — н, это надо доказать, потому что до сих пор мы видели совершенно обратное. Мы видели, что отмежевание, изоляция, отчуждение усиливают, а не ослабляют национальные столкновения и вражду)».

Затем Д. А—н задает вопрос: «Какое содержание должны вложить в свою деятельность подобные национальные союзы? Мы сказали, отвечает он, национально-культурное. Под этим мы понимаем развитие воспитательных учреждений и привилегий, связанное с беспрепятственным употреблением и равноправием самостоятельного языка.

Национально-культурная автономия предоставит нациям право получения образования на родном языке, право иметь театр (!), библиотеки (!!), школьные учреждения и общества (!!!), музеи (!!!!) и т. д. и вообще все то, что содействует развитию языка, так как в нем мы видим специфическую национальную культуру».

Еще вопрос и очень важный вопрос: «Откуда должны добываться необходимые средства для национальных учреждений? Из государственного бюджета. Каждая нация по своей величине получит от государства финансовые средства».

Вот что такое «национально-культурная автономия». С первого взгляда может показаться, что наши национал- социалисты предъявляют, по существу, «скромное» требование — передать школьное дело правомочию отдельных наций. О других конкретных требованиях — библиотеках, музеях, хранилищах древностей и т. д.— не стоит, конечно, говорить. Д. А—н перечисляет все это для того, чтобы пустить пыль в глаза наивным читателям. Смотрите, смотрите, как много замечательных вещей должна предоставить вам национально-культурная автономия! Прежде всего, это «скромное» требование не перестает свидетельствовать о том, что его предъявители народолюбивые дьячки, и, во-вторых, из приводимых Д. А—ном описаний и объяснений мы видим, что в его понимании национальные представительства призваны сыграть еще более важную и крупную роль в общественно-политической жизни наций. В этом смысле следует сказать, что Д. А—н довольно... искренен. Едва ли самый заклятый его враг смог бы оформить националистическое требование национально-культурной автономии более изменническим языком и в более предательском стиле.

Если вышеприведенные строки Д. А—на прочтет какой-нибудь национальный «варжапет» *, который всегда варился в собственном соку и для которого «народолюбце» является самой высшей формой общественного сознания, какую только он может себе представить, оп, наверное, будет восхищен «здравыми» мыслями Д. А—на * (Школяр. Ред.) и нарисованной им перспективой. Национальное представительство, местные и центральные учреждения, государственный бюджет и, главное — библиотеки, музеи!..

Но любой сознательный рабочий, любой марксист, который сбросил с себя иго своего национального туманного мышления н предрассудков, который хоть одну минуту дышал чистым воздухом интернационализма, при чтении этих строк зажмет нос, чтобы не дышать удушливым воздухом национализма.

Д. Л—на мучит прежде всего одна забота: как быть, чтобы не разорвалась «национальная связь армян»? Он не заботится о том, как быть, чтобы лучше объединить, «связать» армянских рабочих с их русскими, грузинскими, азербайджанскими и другими товарищами, чтобы они объединенными силами смогли бороться за свои великие идеалы. Его не занимает международная, классовая связь рабочих. Он заботится прежде всего о том, чтобы не «разорвалась» связь, объединяющая армянских рабочих с армянской буржуазией и армянским попом. Приходится повторять: как мы по-разному мыслим с Д. А—ном! Мы считаем, что марксист должен прежде всего заботиться о классовой связи рабочих, и если успех и обеспечение этой связи угрожают какой-либо национальной связи, угрожают «разрыву» этой связи,—он ничего не должен иметь против этого. И мы видим, что часто так и бывает: классовая связь вредит национальной связи, развитие классового самосознания наносит смертельный удар национальному самосознанию. Но мнению же Д. Л—на, на первом месте должна быть национальная связь. Почему? Потому, что «сознание принадлежности к нации», по Д. А—ну, есть «осознанный индивидуализм» (да здравствует

«марксист»!..), потому, что, по старой и странной логике Д.

А—на и его приятелей, разделить рабочих по национальностям вообще означает лучшим способом их объединить.

Приведем пример из другой «области». В средние века еврейская нация подвергалась в Европе жестоким гонениям. Для евреев были установлены определенные районы, «гетто», где они имели право жить. Они обязаны были носить особую одежду с определенными знаками, чтобы каждый мог сейчас же распознать еврея и высказать ему «достойное» презрение и ненависть. Это крайне содействовало сохранению национальной связи между евреями. Когда произошла великая французская революция и в Европе установились свободные демократические порядки, евреи вышли из своих «гетто» и слились с французами и немцами. Они «разорвали» свою национальную связь и стали просто гражданами своего государства.

Д. А—и, чтобы быть последовательным, должен сожалеть, что так случилось. Ведь он, конечно, пожелал бы и французским евреям «предоставить» национально-культурную автономию... Мы же нисколько не сожалеем.

То же и в России: не будь общероссийского «гетто», чудовищного установления, называемого «чертой оседлости», евреи, может быть, уже наполовину слились бы с другими нациями, теперь же благодаря этой «черте» национальная связь у них очень сильна. Д. А—н должен быть доволен, что это так, но мы недовольны. Конечно, Д. А—н так же противится национальному насилию, как и мы, но, как видно, это насилие часто выгодно его «национальной связи», между тем демократия иногда безжалостно разрывает эту связь. Что скажет об этом Д. А-н?

Нет, непременное сохранение национальной связи само по себе никогда не может служить для нас идеалом.

Продолжим. «Для достижения наших целей,— говорит Д. Л—н,— за основу национального союза надо принять не территориальный принцип, а сознание национальной принадлежности».

О небеса! каких мертвецов надо воскресить, чтобы Д. А—и достиг своих целей.

Сознание национальной принадлежности, другими словами, принцип родства был основой общественного союза в допотопные времена. С того момента как создались первые государства, даже в древнейшем прошлом человечества, этот принцип уступил место принципу соседства или территории.

«По сравнению со старой родовой организацией государство отличается, во-первых, разделением подданных государства по территориальным делениям» *,— говорит Ф. Энгельс. И это является азбукой общественных наук. Какие бы вы ни взяли руководства — по государственному

* Маркс К. и Энгельс Ф. Соч.. т. 21, с. 170.

 

ли праву, по социологии или истории,— вы прочтете в них, что в древнейший кочевой период основой общественных союзов являлась племенная родственная связь. Эта связь сохранила известное значение и тогда, когда люди хотя и перешли к оседлой земледельческой жизни, но в условиях натурального хозяйства жили обособленными и замкнутыми племенно-родовыми общинами. Но с того дня, как появляется обмен, развиваются ремесла и торговля, рождается разделение труда и классовая дифференциация, и в связи со всем этим неизбежно начинается государственная жизнь,— принцип родства теряет свое значение и уступает место, как мы сказали, принципу соседства или территории.

Чтобы сказанное нами было более понятно, приведем исторический пример. Этот пример, возможно, пригодится нам и в будущем для других выводов.

Древняя Аттика (Афины) приблизительно за шесть веков до рождества Христова состояла из четырех отдельных племен, которые назывались филами. Каждая фила делилась на три части, которые назывались фратриями, а каждая фратрия состояла из десяти и более родов, которые назывались трибами. Все общественные дела решали эти объединения, основанные на принципе кровного родства —сначала каждый род отдельно, как суверенная общественная единица, а затем собрание их представителей (эвпатридов). В упомянутые нами времена вследствие развития ремесел, а также внутренней и внешней торговли, эти племена и рода, каждый из которых имел до того собственных богов и вообще свою самостоятельную жизнь, стали смешиваться. Кроме того, появилось довольно плотное население (рабы, бесправные «метеки», пришельцы из союзных народов), которое не входило в родовой состав. В то время и были проведены знаменитые реформы Солона и затем Клисфена, которые превратили Афины в демократическое государство.

В чем состояли эти реформы?

Клисфен разделил Аттику на десять больших территориальных районов, каждый из которых в свою очередь делился на мелкие местные округа, называвшиеся демами. Бывшие рода и племена исчезли, конечно, не сразу. Они продолжали свое существование, прежде всего как определенные этиологические единицы, а затем, с общественной точки зрения, составляли определенные религиозные объединения. Клисфен оставил в их ведении так же дела, относящиеся к семенной жизни, как, например, запись новорожденных в семейные реестры.

С политической же точки зрения, т. е. для ведения административных, судебных и военных дел, назначения государственных должностей, руководства внешней политикой и т. д., имели значение только новые областные или территориальные союзы (которые были похожи на современные местные и областные органы самоуправления).

Родовая связь потеряла свое гласное общественно-политическое значение. Каждый афинянин выступал теперь не как член того или иного рода или племени, а только как гражданин. Именно эта реформа, уничтожив вместе с родовым строем привилегии аристократии и давая равные права всему народу (демосу), превратила Афины в демократическое государство.

Так тесно связана идея демократии с идеей территории. Демократия побеждает, когда «принцип национальной принадлежности» уступает свое место территориальному принципу.

Так было не только в Афинах. То же самое происходило и в Риме, при реформах Сервия Тулия. То же имело место в дальнейшем в средневековой и новой Европе, когда из германских и славянских племен образовывались современные национальные государства * 165.

* Этот путь развития родплемянациональность был общим для всех народов (см. об этом труд М. Ковалевского «Родовой быт»). Это открытие было сделано в исторической науке не так давно и имело огромное значение. Между прочим, именно благодаря этому открытию и его разумному применению Энгельсу удалось дать реальную картину происхождения и развитии государства (см. его «Происхождение семьи, частной собственности и государства»). «Открытие рода,— говорит в одном месте Плеханов,— имело такое же значение дли исторических наук, какое открытие клетки имело для естествознания». Наука, называемая государственным правом, в лице своих Еллинека, Дайси, Эсмена, Вильсона официальных представителей и др.—— не может выйти из круга бессодержательных и абстрактных формул н пустых абстракций именно в результате того, что она не понимает и по применяет социально-генетического метода, ставшего возможным благодаря вышеуказанному открытию.

 

Если мы возьмем современные государства, состоящие из нескольких национальностей, мы можем увидеть, конечно с некоторыми оговорками, о которых не можем здесь говорить, что нации занимают в этих государствах такое же место, какое занимали племена в Афинах и в других упомянутых местах.

Та или другая из этих наций может, конечно, при определенных условиях, предпочесть отделиться от этих нации (как это могло сделать отдельное племя в Афинах), но если нации связаны друг с другом и хотят жить общей государственной жизнью, то в этом случае основное требование демократии состоит в том, чтобы национальная связь перестала быть общественно-политическим фактором. Каждый подданный государства должен быть прежде всего не членом той или иной нации, а гражданином, независимо от национального происхождения, как это бывает, например, независимо от религии или пола. Так же как племена в Афинах после реформы Клисфена стали субъектом частного права, так и отдельные национальные учреждения в современных смешанных государствах должны носить частно-правовой, а не политический характер. Именно этого и требует прежде всего от современного государства последовательная рабочая демократия.

Но вернемся к Д. А—ну. Чего он требует? Полной противоположности сказанному. Необходимо, говорит он, «вместо территориального принципа принять сознание национальной принадлежности». Под демократией Д. А—н понимает то, что прямо противоположно демократии, под «новым» принципом он преподносит нам старые, сгнившие принципы, воображая, что ведет нас вперед, он хочет повернуть колесо истории на сотни и тысячи лет назад.

Д. А—н уверяет нас, что нации хотят «национально» распоряжаться своей судьбой. Во-первых, надо сказать, что Д. А—н напрасно так верит национальным дьячкам. Это они хотят «национально» распоряжаться будущностью армян. И во-вторых, если мелкие, поповские, консервативные национальные элементы хотят сохранить старое, национальное, то это вполне естественно и понятно.

Неужели вы думаете, что в тех же древних Афинах филы и фратрии с легкостью отказывались от своей племенной независимости в пользу демократической целостности? Реформы Клисфена имели сильных противников.

 

«С введением этой новой организации...— говорит в одном месте Энгельс,— органы родового строя были оттеснены от общественных дел; они выродились в союзы частного характера и в религиозные братства. Но моральное влияние, унаследованные взгляды и образ мышления старой родовой эпохи еще долго жили в традициях, которые отмирали только постепенно. Это сказалось на одном из позднейших государственных учреждений*. «Мы видели, какая потребовалась упорная и длительная борьба, пока она могла утвердиться в Афинах и Риме на место старой организации по родам» **.

Стоит, чтобы Д. А—н немного подумал над этими строками.

Д. А—н в одном месте своей статьи говорит о «центростремительных и центробежных силах» истории. Неизвестно, что он сам понимает под этими словами, но верно, что эти две силы всегда сопутствуют друг другу в истории как непримиримые соперники.

Более неимущие и лишенные элементы родов и племен — рабы, бесправные «метеки», словом, те, кто в Афинах были сторонниками реформ Клисфена,— составляли центростремительную силу в истории того времени. Родовая и племенная аристократия, «эвпатриды», заинтересованные в сохранении старого строя и боровшиеся с Клисфеном, составляли центробежную силу истории.

Борьбу этих двух сил приблизительно в той же форме можно видеть в Риме и везде, где люди переходили от племенной — к государственной жизни.

Центростремительные силы всегда являлись передовыми: силами страны, стремящимися создать новые, более высокие общественные формы, центробежные же силы были консервативными силами, которые защищали старое от нового, частное от общего.

Если мы рассмотрим эти силы внимательнее и попытаемся понять их вечную борьбу, мы увидим, что это не что иное, как хорошо знакомая нам классовая борьба.

В Афинах это была борьба демократии против родовой аристократической знати, в Риме —борьба плебеев с патрициями, в европейских государствах — борьба буржуазии с феодальными князьями и т. д.

Обратимся теперь к Д. А—ну. Сторонник ли он центробежных или центростремительных сил?

* Маркс К. и Энгельс Ф. Соч.,

** Там же, с. 170.т. 21, с. 118.

28 С. Г. Шаумян, т. 1

Стоит ли он в лагере Клисфена или его противников?

«Мы считаем,— говорит Д. А— н,— что в национальных вопросах нации должны отмежеваться друг от друга». Он хочет, чтобы нации решали свои дела «национально», он желает всячески сохранить и усилить национальные деления. Национальные союзы должны иметь не частноправовой характер, а быть «выполнителем государственных операций», т. е. быть политическими учреждениями. «Государство должно разделить общественную работу между собой и ею (нацией)»...

Все это не что иное, как сама заговорившая «центробежная сила» в современном государстве, сам буржуазный национализм, направленный против пролетарского интернационализма, который является «центростремительной силой» современной истории.

Д. Ананун может возразить нам, что он и его единомышленники требуют вести «национально» только национально-культурные дела, а не общественно-политическую жизнь наций в целом, как этого требовал бы чистокровный националист. На это возражение мы должны сказать, прежде всего, что наши автономисты искусственно суживают границы понятия «культуры» и, второе, что они не довольствуются очерченными пределами, а проявляют сильную тенденцию как теоретически, так и практически как можно более расширить правомочия «националь



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2017-07-25 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: