До торжественной передачи машин землякам дело дошло только в апреле. 22 апреля 1943 года в селе Нижняя Дуванка нынешней Луганской области восемь новеньких танков «Т-34» были выстроены на лугу за селом. С башен еще не были сняты пулеметы ДТ, которые при длительных маршах прикрывали колонну от атак с воздуха, краска, которой с великим старанием были выведены слова «Воронежский колхозник», еще не высохла.
Но на эти детали внимания никто не обращал. Напротив боевых машин выстроился личный состав 19-го гвардейского танкового полка, справа – командование корпуса, гости и деревенская ребятня.
Среди членов делегации, которую по традиции возглавлял секретарь Воронежского горкома, были инициаторы сбора средств – калачеевские «танковладельцы» Крамарев и Белоглядова. Считалось, что каждый из них на свои деньги приобрел по танку. На башнях двух машин были надписи: «Крамарев Ераст Федорович» и «Белоглядова Марфа Ивановна».
Боевая машина, приобретенная на средства Белоглядовой, была вручена экипажу командира 2-й танковой роты бригады старшему лейтенанту М.В. Власенко. Второй именной танк, «Крамарев Ераст Федорович», с башенным номеров «С-172», а вместе с ним и два «безымянных» – «С-173» и «С-174», передали экипажам взвода гвардии лейтенанта Лысенко.
Уроженец Полтавской губернии, кадровый офицер, коммунист, воевавший на фронтах Великой Отечественной с первого дня войны, был в полку личностью известной, даже знаменитой. Да что в полку, во всей 2-й мехбригаде не было человека, который не слышал о 28-летнем Иване Лысенко. Слава пришла к нему как раз 22 апреля.
Вместе с делегацией воронежцев для торжественной передачи техники в полк приехало командование корпуса: командир 1-го гвардейского мехкорпуса генерал-майор Иван Руссиянов и его заместитель генерал-майор Сергей Денисов. Последний еще не полностью оправился от тяжелого ранения, полученного им в самом начале 1943-го.
В ту пору фашистское командование делало все для того, чтобы деблокировать окруженные в районе Сталинграда войска Паулюса. Мехкорпус, действовавший в составе 3-й гвардейской армии, имел наступательную задачу: прорвать оборонительную полосу немецко-фашистских войск на реке Чир.
4 января Сергей Иванович Денисов лично руководил действиями корпуса на поле боя. Его командирский «ИС» вырвался из строя машин на несколько сотен метров вперед и был подбит. Генерал, выбравшийся из загоревшегося танка, лежал метрах в трех от нее. Гибель танка замкома видели несколько экипажей, но в пылу боя, когда враг, имея превосходство, как это принято говорить, в живой силе и технике, давит прямо на тебя, отважиться на рывок вперед может не каждый. Тогда мужества сделать этот шаг хватило только у Лысенко. Проскочив между двумя танками противника, он на полном газу «доскакал» до генерал-майора и, пока стрелок и водитель отстреливались, вместе со стрелком перетащили генерал-майора, получившего тяжелое ранение, в свою машину. Доставив раненого на КП полка, Лысенко с экипажем вернулся в бой.
Со временем этот эпизод в полку забылся, да и сам Иван Лысенко все реже вспоминал о том январском бое. Что до генерала, то оправился от ранения он только в марте. Естественно, фамилии своего спасителя не знал, но, как выяснилось, запомнил лицо.
И вот 22 апреля в строю 2-й роты генерал узнал его. В тот же день командиром мехбригады полковником Ходяковым был подписан наградной лист, в котором лейтенант Лысенко представлялся к ордену Красной Звезды за подвиг, совершенный три с половиной месяца назад…
По случаю приезда гостей состоялся митинг. Гвардейцы благодарили земляков за подарки, давали клятву беспощадно бить врага. Как вспоминал позднее комкор Руссиянов, растроганные теплым приемом бойцов гости все больше молчали, и только Ераст Федорович был «в ударе». Семидесятипятилетний колхозник еще по пути в часть сильно переживал: кому же достанется машина, приобретенная на его кровные, «медовые» рубли. Старый пасечник продал все, что запасли его пчелы в прошлом году, даже к чаю себе меда не оставил. А потому считал необходимым лично проинспектировать и саму машину, и ее будущий экипаж.
Он с пристрастием осмотрел все до мелочей в танке, потрогал, крепко ли привинчено-приварено, расспросил каждого члена экипажа «своего» танка о боевых делах, просил танкистов беречь машину, быстрее гнать на ней фашистов с советской земли. То и дело показывал телеграфный бланк, на котором в самом низу стояла подпись «И. Сталин», а выше - фраза: «Примите мой привет и благодарность Красной Армии зпт Ераст Федорович зпт за Вашу заботу о бронетанковых силах Красной Армии». Особенно ему понравилось то, что у командира танка на гимнастерке висел орден. Он не запомнил имени танкиста, но вот награда врезалась в его память. Позже, в 44-м, когда он сдал еще 100 тысяч рублей, теперь уже на строительство именного самолета, став знаменитостью в Калачеевском районе, и к нему стали приезжать журналисты, он рассказывал корреспонденту «Коммуны» М. Василенко об этой награде «высокого такого украинца», хотя и был-то Лысенко выше дарителя всего на полголовы.
После вручения экипажам боевых машин состоялся парад. Вместе с командованием корпуса его принимали дорогие гости из Воронежской области. Все, кроме Крамарева. Ераст Фёдорович при помощи экипажа забрался в танк и по-молодецки выглядывал из люка, проезжая мимо импровизированной трибуны. Естественно, эта машина шла во главе колонны…
Спустя полтора месяца танки воронежцев шли примерно в том же порядке, но уже на передовой. Боевое крещение они приняли на Харьковщине. Для почти половины из них оно же стало последним боем.
Минус четыре.
Утром 18 июля части 1-го гвардейского мехкорпуса вошли в прорыв, созданной накануне 8-й гвардейской армией юго-восточнее города Изюм. Но враг их уже ждал.
Гвардейцев встретили закопанные в землю и хорошо за-маскированные в кустарниках танки противника. Гитлеровцы приготовили и еще один «сюрприз»: противотанковые торпеды, которые запускались из окопов и управлялись по проводам. Через час атака красноармейцев захлебнулась, а к полудню уже трудно было понять: кто именно из противников владеет инициативой. Было ясно, что ночью гитлеровцы подтянули резервы и любой ценой стремились закрыть путь нашим войскам к станции Барвенково, потеря которой для врага означало в сложившейся обстановке катастрофу на данном участке фронта.
19-й танковый, поддерживаемый пехотой 1-го мотострелкового батальона бригады майора Е.Я. Лишенко, продвигался к небольшому селу Пасека. Не доходя до него двух километров, на подступах к небольшой рощице путь полку преградили два противотанковых орудия. Их расположение было выбрано настолько удачно, что эти пушки могли сдерживать два десятка танков без ощутимых потерь. Командир полка майор Свиридов на своей машине предпринял было обходной маневр, но огнем был загнан в овраг. Еще два танка получили повреждения. Гвардейцы оказались зажатыми между рощей и Северным Донцом, став легкой мишенью для вражеских штурмовиков. Спасла полк «Марфа Ивановна», выскочив прямо перед вражескими артиллеристами. То ли фашисты не ожидали удара в лоб, то ли заминка у них произошла по какой-то другой причине, но этих нескольких десятков секунд Власенко и двум другим «колхозникам» хватило, чтобы «пролететь» опасную зону. Дальнейшее, как говорится, было делом техники. Танки проутюжили и капониры с орудиями, и соседние окопы, раздавив пушки и около 30 фашистов.
С задачей полк справился, и Пасеку очистил от врага, но оказался при этом окруженным с трех сторон. Это стало ясно уже к вечеру. Пехота и танкисты стали занимать круговую оборону, удерживать которую им предстояло трое суток, отражая яростные контратаки вражеских танков, мотопехоты, авиации.
Несмотря на ожесточенность боев первого дня, безвозвратных потерь среди «колхозников» не было.
Утром 19 июля горловина «мешка», в котором оказался 19-й танковый, начала сужаться. Окутанное густым дымом от десятков пожаров украинское село справа обходили фашистские танки, слева - немецкие автоматчики, скрываясь в той самой рощице, которую накануне полк отбил благодаря отваге гвардии старшего лейтенанта Власенко. Появились и начали бросать бомбы «юнкерсы», «включилась» вражеская артиллерия.
В этом аду танкисты стали прорываться на северо-восток по оставшемуся узкому проходу, еще удерживаемому пехотой. Выходили с боем, лавируя, расширяя проход и стараясь нанести максимальный урон противнику.
К концу 19 июля боевой счет «воронежских» танков составлял уже 9 танков противника, три его самоходных орудия, 11 противотанковых пушек, семь минометных батарей и до двух батальонов живой силы противника. В тот день отличился экипаж лейтенанта Брагина, уничтоживший четыре вражеских танка. Но цена, которую заплатил полк за эти результаты, была слишком велика.
Первой жертвой среди «колхозников» стал экипаж командира взвода гвардии старшего лейтенанта Алексея Ивановича Никитченко. Его «стальной конь» на предельной скорости ворвался на позиции противника. «Тридцатьчетверка» раздавила гусеницами три противотанковых орудия, уничтожила несколько огневых точек, мешавших продвижению пехоты, нацелилась на минометную батарею. И в эту секунду сбоку почти в упор ударило по танку фашистская пушка. Танк остановился, задымил. Танкисты долго отстреливались от наседавших на них немцев, вели огонь из пушки и пулеметов. Наконец, когда боевая машина превратилась в жарко полыхавший костер. Последними словами гвардии лейтенанта, переданными по радиосвязи, были: «Командир, все тяжело ранены, выйти не можем, будем драться до последнего снаряда».
Все это разворачивалось на глазах 1-го мотострелкового батальона бригады, состоявшего большей частью из воронежцев. Пехота залегла под губительным огнем противника. Стиснув зубы, многие бойцы смотрели на беспомощно замершую среди немецких траншей «тридцатьчетверку». «Воронежский колхозник» горел, над ним поднимались клубы густого черного дыма, пулемет умолк, но орудие продолжало стрелять. Как вспоминал потом генерал Руссиянов со слов командира батальона гвардии майора Лишенко, видя это, кто-то крикнул: «За воронежских!», и тогда батальон, как по команде, поднялся в атаку…
Экипаж похоронили спустя двое суток, когда противник был наконец-то отброшен от Пасеки, в километре к северо-востоку от села.
В одной могиле с Никитченко были погребены останки половины экипажа «Марфы Белоглядовой» - командир башни и стрелок-радист.
Накануне, 18 июля, танк уж горел. Фашистам удалось поджечь его в тот момент, когда «Марфа» «ровняла» позиции их артиллерии. Но тогда механику-водителю старшине Сергею Тюрину умелым маневром удалось сорвать пламя и вырваться из-под огня противника. 19-го ситуация повторилась. Снова попадание, снова пламя над машиной, но теперь танк выйти из боя уже не смог. Сам гвардии старший лейтенант Михаил Власенко был тяжело ранен.
Спустя два дня командир 19-го танкового Свиридов представит его к ордену Отечественной войны I-й степени. Он получит эту награду, правда, полностью оправиться и вернуться в свой полк уже не сможет.
Подписал Свиридов и еще один наградной лист. В нем значилась фамилия гвардии старшего лейтенанта Лысенко. Вот только Ивана Павловича к тому моменту уже не было в живых.
Тот злополучный бой 19 июля для командира экипажа «Крамарева» оказался тоже последним. Причем он оказался еще короче, чем у «Марфы». Выходя из рощи танк «потерял» гусеницу. Машину развернуло бортом к порядкам наступающего врага. Лучшей мишени и представить себе трудно. И этим не преминули воспользоваться два самоходных орудия «Фердинанд», по очереди всаживая в землю вокруг обездвиженной машины снаряды. Пока механик и командир башни под огнем пытались соединить траки, Лысенко отстреливался из пушки. Причем, довольно успешно. Один «Фердинанд», загорелся: снаряд прорвал ему брюхо. Но почти сразу вторая самоходка пробила броню башни «Т-34». Иван Павлович был тяжело ранен. Танкисты вынесли своего командира. Он умер в тот же день в медсанбате и похоронен у села Красный Оскол.
А 20 июля погиб четвертый «воронежский» танк. Его экипаж во главе с гвардии лейтенантом Василием Исаевичем Елепиным похоронен всего в нескольких сотнях метров от могилы личного состава отделения Никитченко. Именно на столько смогла продвинуться мехбригада в тот день…
Но, как ни странно, это была и последняя потеря колонны. Последующие тяжелейшие бои на территории левобережной Украины не вычеркнули больше ни одной машины из рядов 19-го полка. И хотя случалось всякое, пять оставшихся «колхозников» с боями дошли до Днепра и были сданы перед тем, как 15 ноября 19-й гвардейский танковый полк был отправлен на переформирование.
Почему пять? Да потому, что «Крамарева» вернули в строй техники. Башню залатали, уже в середине августа его вел в бой младший лейтенант Владимир Шульга, бывший командир башни этой же боевой машины. В сражении за Пасеку он тоже был ранен, и тоже представлен к награде – ордену Отечественной войны II степени». И командир полка, и командир 2-й мехбригады подписали наградной лист. Но после возращения в часть танкист получил «Красную Звезду», а через несколько недель едва не стал на воронежском танке Героем Советского Союза.
Несостоявшийся Герой.
В конце октября 1943 года в областной газете «Коммуна» было опубликовано письмо генерал-лейтенанта Руссиянова, датированное началом месяца. Послание было теплым и трогательным. Говорилось в нем и о дружбе первогвардейцев с трудящимися Воронежской области, зародившейся в тревожные сентябрьские дни 41-го, и о том, что в тяжелые дни восстановления разрушенного немецкими варварами Воронежа и многих других городов и сел области ее жители смогли дать государству 71 миллион рублей на строительство «Воронежского колхозника», и, естественно, о боевом пути некоторых из этих боевых машин. Так вот, есть в этом письме такие строки: «На танке, построенном на личные сбережения колхозника Эраста Федоровича Крамарева, отважный танкист Лысенко в первые два дня боев уничтожил свыше 150 гитлеровцев и подбил два немецких танка. На этой же машине гвардии старшина Шульга в одном из последних боев на подступах к городу Запорожье уничтожил 3 тяжелых немецких танка «тигр». Сейчас на боевом счету машины колхозника Крамарева свыше 500 немецких гитлеровцев, 6 танков, 30 автомашин, 4 артиллерийских батареи противника. Владимир Шульга представлен к званию Героя Советского Союза».
И действительно, 24 сентября такая бумага пошла по инстанциям. На сей раз даже генерал Руссиянов, весьма щепетильно относившийся к соотношению награды и конкретного проявления отваги, поставил свою подпись под фразой «достоин награждения званием Героя Советского Союза». Действительно, храбрость и слаженность действий экипажа «Крамарева» в боях за освобождение Запорожья были достойны этого.
Во второй половине сентября на подступах к городу развернулись тяжелые бои. Волны атак шли то с одной, то с другой стороны. После полудня 21-го числа немцы предприняли очередную попытку вытеснить нашу пехоту с занятых накануне позиций. 11 «тигров» и 4 танка «Т-IV» двинулись к высоте 105,0, где в засаде находились среди прочих и «Крамарев». Подпустив танки врага на верный выстрел, Шульга, не дожидаясь приказа, вывел свою машину из укрытия и, за каких-нибудь пару минут, тремя выстрелами поджег два и подбил еще один «тигр». Остальные в панике начали отходить.
Шульга стал героем дня. Командир мехбригады гвардии подполковник Старков лично прибыл в полк поздравить с успехом экипаж «Крамарева», приказал командиру полка готовить документы «на Героя», а Шульге предложил нашивать офицерские погоны с одним просветом.
Погоны младшего лейтенанта были нашиты уже на новую гимнастерку. Но золотой звезды Героя на ней так и не появилось. Вместо нее в ноябре командир 19-го танкового полка гвардии майор Свиридов прикрепил на грудь Владимира Прокофьевича орден Красного Знамени.
Кстати, в письме Руссиянова называется еще одна фамилия. «На танке с надписью «Воронежский колхозник» смело дрался герой-танкист Остяков. Действуя в тылу врага, он в течение одного дня истребил 110 гитлеровцев, уничтожил эшелон противника с боеприпасами, разбил две артиллерийских батареи противника и 22 автомашины». К сожалению, мы не смогли найти никаких сведений об этом человеке. Контекст, в котором он упоминается, позволяет думать о том, что герой-танкист погиб, но в списках боевых потерь полка он не упоминается. Изложение нанесенного врагу ущерба, как и в случае с Шульгой, явно взято из наградного листа, но и в наградных документах корпуса за тот период Остякова нет. Так что эту историю мы, увы, рассказать не можем.
Как, впрочем, и то, что сталось с сами машинами после того, как полк убыл на переформирование. После капитального ремонта машины, как правило, перекрашивались, и в следующий свой бой шли уже с башенными номерами, принятыми в новой части. Скорее всего, так случилось и с пятью уцелевшими «колхозниками».