Глава 3
Вершина и дно
Потолок был низким и тяжелым -- как в подвале, и, проходя по комнатам,люди невольно пригибали голову, словно тяжесть нависавшего сверху панельногосвода давила на плечи. Круглые обитые темно-красной кожей кабины быливстроены в каменные стены, выглядевшие так, словно их разъели время исырость. Окон не было, лишь полоски голубоватого света, напоминавшего осветомаскировке при военном положении, пробивались сквозь проемы в каменнойкладке. Узкая, длинная лестница вела вниз, словно спускаясь глубоко подземлю. Это был самый дорогой бар Нью-Йорка, и находился он на крышенебоскреба. За столом сидели четверо мужчин. Находясь на высоте шестидесяти этажейнад городом, они разговаривали негромко, не так, как человек обычно говоритна большой высоте, охваченный чувством свободы при виде простирающегосяперед ним пространства; их голоса звучали приглушенно, под стать подвальнойобстановке. -- Условия и обстоятельства, Джим, -- сказал Орен Бойл, -- условия иобстоятельства, абсолютно непредвиденные. У нас все было готово дляпроизводства этих рельсов, но произошел непредвиденный поворот событий,который никто не в силах был предотвратить. Если бы ты дал нам хоть какой-тошанс, Джим. -- По-моему, разобщенность является главной причиной всех социальныхпроблем, -- медленно, растягивая слова, сказал Таггарт. -- Моя сестра имеетнекоторое влияние в определенных кругах наших акционеров, и мне не всегдаудается противостоять их разрушительным действиям. -- Точно, Джим. Разобщенность -- вот в чем проблема. Я абсолютноуверен, что в нашем сложном индустриальном обществе ни одна сфера бизнеса неможет развиваться успешно, не взяв на себя часть проблем других отраслей. Таггарт сделал глоток из своей рюмки и поставил ее обратно на стол. -- На их месте я бы уволил бармена, -- сказал он. -- Возьмем, к примеру, "Ассошиэйтед стал". У нас самые современныезаводы в стране и самая лучшая организация производства. Это неоспоримыйфакт -- в прошлом году журнал "Глоб" присудил нам премию за эффективностьпроизводства. Поэтому мы можем утверждать, что сделали все, что в нашихсилах, и никто не имеет права нас в чем-либо обвинять. Но что же поделаешь,если дефицит железной руды -- национальная проблема. Мы не могли получитьруду, Джим. Таггарт ничего не ответил. Он сидел за столом, широко расставив локти,хотя стол и без того был маленьким и неудобным. Троим его собеседникампришлось потесниться, но они, казалось, воспринимали это как само собойразумеющееся. -- Сейчас никто не может получить руду, -- продолжал Бойл. -- Природныезапасы исчерпаны, оборудование изношено, материалов не хватает, странспортом перебои... имеются и другие неизбежные трудности. -- Горнодобывающая промышленность разваливается. Отсюда и крах горногомашиностроения, -- сказал Пол Ларкин. -- Общеизвестно, что все сферы экономики взаимосвязаны ивзаимозависимы, -- сказал Орен Бойл. -- Поэтому каждый обязан брать на себячасть бремени всех остальных. -- По-моему, так оно и есть, -- сказал Висли Мауч, но на него никтоникогда не обращал внимания. -- Моей целью, -- продолжал Бойл, -- является сохранение свободнойрыночной экономики, которая, по всеобщему мнению, проходит сейчас своегорода проверку. Если она не докажет своей социальной значимости и не приметна себя ответственности за судьбу всего общества, народ такую экономику неподдержит. Она просто рухнет, если не выработает в себе дух коллективизма, вэтом нет никакого сомнения. Орен Бойл возник неизвестно откуда пять лет назад, и с тех пор егопортрет систематически появлялся на обложках всех журналов страны. Он началсвое дело, имея всего сто тысяч личного капитала и получив займ в двестимиллионов от государства. В настоящее время он возглавлял огромный концерн,поглотивший множество компаний поменьше. Как он любил повторять, его примернаглядно доказывал, что у человека все еще есть шанс преуспеть в этом миреблагодаря личным способностям. -- Единственным оправданием частной собственности -- сказал Бойл, --является ее служение обществу. -- По-моему, так оно и есть, -- сказал Висли Мауч. Орен Бойл шумноотхлебнул ликер из своей рюмки. Он был крупным мужчиной, и у него была привычка, разговаривая, сильно иразмашисто жестикулировать. Все в его внешности говорило о том, что он полонжизни, за исключением маленьких и узких, как щелочки, глаз. -- Джим, -- сказал он, -- похоже, что сплав Реардэна -- сплошноенадувательство. Я слышал, что ни один из экспертов не дал ему положительнойоценки. -- Да, ни один. -- Мы долгие годы усиленно работали над проблемой улучшения качествастальных рельсов, но при этом увеличивается и их вес. Это правда, что рельсыиз сплава Реардэна легче, чем рельсы, изготовленные из самой дешевой маркистали? -- Да, правда, -- сказал Таггарт. -- Легче. -- Но это же просто смешно, Джим. Это же невозможно. Физически. И тысобираешься поставить их на такую загруженную, скоростную, важную линию? -- Да. -- Ты же сам себе создаешь проблемы. -- Не я, моя сестра. -- Таггарт сидел, медленно вращая двумя пальцаминожку рюмки. На мгновение воцарилась тишина. -- Национальный совет повопросам металлургической промышленности принял резолюцию об организациикомитета с целью изучения металла Реардэна. Ввиду того, что его практическоеприменение может представлять опасность для общества. -- По-моему, мудрое решение, -- сказал Висли Мауч. -- Когда все сходятся в одном, -- голос Таггарта вдруг стал хриплым, --когда все абсолютно единодушны, как смеет один человек пренебрегать общиммнением и выражать несогласие? По какому праву? Вот что я хочу понять -- покакому праву? Взгляд Бойла был устремлен прямо на Таггарта, но в полумраке, царившемв баре, было невозможно отчетливо рассмотреть лицо: он различил лишьрасплывчато-водянистое голубоватое пятно. -- Если задуматься о природных ресурсах, недостаток которых мы ощущаемстоль остро; если задуматься о жизненно важном сырье, которое отдельныечастные лица изводят на безответственные эксперименты; если задуматься оруде... -- Бойл не договорил и снова посмотрел на Таггарта. Но Таггарт, казалось, знал, что Бойл ждет ответа, и с удовольствиемрастягивал паузу. -- Общество, Джим, жизненно заинтересовано в природных ресурсах, таких,как железная руда, -- продолжал Бойл. -- И оно не может оставатьсяравнодушным к бездумному расточительству какого-то антиобщественногоиндивидуума. Ведь частная собственность есть лишь доверительное пользованиеимуществом во имя благосостояния всего общества в целом. Таггарт взглянул на Бойла и многозначительно улыбнулся. Эта улыбка,казалось, говорила, что те слова, которые он сейчас произнесет, послужат, вкакой-то мере, ответом на рассуждения Бойла. -- Это не выпивка, а какие-то помои. Наверное, такова цена, которуювынужден платить интеллигентный человек, чтобы не тереться бок о бок совсяким сбродом. Но все же им следовало бы знать, что они имеют дело слюдьми, которые знают, что такое хорошее спиртное. Раз уж я плачу, мнехотелось бы получить все сполна и в свое удовольствие. Бойл ничего не ответил. Его лицо вдруг стало мрачным и угрюмым. -- Послушай, Джим... -- начал он медленно. Таггарт улыбнулся: -- Что? Я тебя слушаю. -- Джим, я уверен, ты согласен с тем, что нет ничего страшнеемонополизации рынка. -- Да, это так, -- сказал Таггарт. -- С одной стороны. Но с другойстороны, есть еще и ничем не сбалансированная, наносящая огромный ущербконкуренция. -- Ты прав. Ты абсолютно прав. Нет ничего лучше золотой середины.Поэтому я считаю, что долг общества состоит именно в том, чтобы устранятькрайности, ты согласен? -- Да, согласен. -- Давай теперь рассмотрим, как обстоят дела в горнодобывающейпромышленности. Валовой объем добычи руды катастрофически падает. Это ставитпод угрозу существование сталелитейной промышленности как таковой.Сталелитейные заводы закрываются один за другим по всей стране. Осталсятолько один, который по удачному стечению обстоятельств всеобщий кризисобошел стороной. Там вроде бы добывают много руды и всегда поставляют всрок. Но кто получает прибыль? Никто, кроме владельца. Как по-твоему, этосправедливо? -- Нет, не справедливо. -- Большинство из нас не является владельцами рудников. Как же мы можемконкурировать с человеком, заполучившим чуть ли не монопольное право наприродные ресурсы, принадлежащие, в конечном счете, всем? Ничегоудивительного, что ему всегда удается вовремя поставлять сталь, в то времякак нам приходится бороться за каждый килограмм руды, ждать, терять клиентови в конце концов разоряться. Разве это в интересах общества -- позволитьодному человеку уничтожить целую отрасль? -- Конечно же, нет, -- ответил Таггарт. -- Мне кажется, что национальная политика должна быть направлена на то,чтобы каждый получал по праву причитающуюся ему долю рудных ресурсов с цельюсохранения всей отрасли в целом. Как ты считаешь, это справедливо? -- Справедливо. Бойл вздохнул и осторожно сказал: -- Но, наверное, в Вашингтоне не так много людей, которые могли быпонять социально-прогрессивную политику? -- Такие люди есть, их, конечно, немного, и к ним требуется особыйподход, но они есть. Может быть, я поговорю с ними. Бойл взял свою рюмку и залпом опустошил ее -- так, будто он уже услышалвсе, что хотел услышать. -- Раз уж мы заговорили о прогрессивной политике, Орен, -- сказалТаггарт, -- ты мог бы задать себе следующий вопрос: сейчас, в период острогокризиса в сфере транспортных услуг, когда десятки железных дорог становятсябанкротами и огромные территории остаются без железнодорожного сообщения,отвечают ли интересам общества совершенно ненужное чрезмерное скоплениежелезных дорог в одном районе и хищническая конкуренция со стороны новичковна территориях, где давно обосновавшиеся компании имеют историческисложившийся приоритет? -- Ну что ж, -- сказал Бойл довольным голосом, -- мне кажется, этоочень интересный вопрос и его стоит рассмотреть более детально. Я мог быпоговорить об этом кое с кем из моих друзей в Национальном железнодорожномсоюзе. -- Не имей сто монет в облигациях, а имей сто друзей в организациях, --лениво промолвил Таггарт. Он неожиданно повернулся к Ларкину: -- Тысогласен, Пол? -- Что? А, да. Да, конечно, -- ответил тот удивленно. -- Я рассчитываю на тебя, Пол. -- Гм? -- Я рассчитываю на твои обширные дружеские связи. Казалось, всепрекрасно знали, почему Ларкин ответил не сразу. Он как-то сник и, съежившись, придвинулся к столу. -- Если все объединятся во имя общей цели, никто же не пострадает! --выкрикнул он вдруг полным отчаяния голосом. Он заметил, что Таггартпристально смотрит на него, и умоляюще добавил: -- Мне бы очень не хотелось,чтобы из-за нас кто-нибудь пострадал. -- Это совершенно антиобщественная позиция, -- медленно растягиваяслова, сказал Таггарт. -- Тот, кто боится признать необходимостьопределенных жертв, не имеет никакого права говорить об общей цели. -- Я прекрасно знаю историю, выпалил Ларкин, -- и признаю существованиеисторической необходимости. -- Вот и хорошо, -- сказал Таггарт. -- Я ведь не могу выступать против общемировой тенденции? -- взмолилсяЛаркин. -- Конечно же, нет, -- сказал Висли Мауч. -- Нас с вами никто неупрекнет, если мы... При звуке его голоса Пол вздрогнул и отпрянул от стола. Его словнопокоробило. Он органически не выносил Мауча. - Надеюсь, ты хорошо провел время в Мексике, Орен? -- вдруггромко-непринужденным тоном спросил Таггарт. Казалось, все понимали, что цель сегодняшней встречи достигнута и ониполучили ответы на все интересовавшие их вопросы. -- Мексика -- прекрасная страна, -- бодро ответил Бойл, -- онавдохновляет и дает обильную пищу для размышлений. Продуктовые пайки у них,правда, не ахти. Я даже приболел немного. Но они там вовсю стараютсяпоставить страну на ноги. -- И как у них идут дела? -- По-моему, прекрасно, просто прекрасно. Правда, сейчас там... Но вконце концов, они ведь нацелены на будущее. У Народной Республики Мексикабольшое будущее, это я вам точно говорю. Через пару лет они всех нас заткнутза пояс. -- Ты был на рудниках Сан-Себастьян? Все четверо за столом сразу выпрямились и внутренне напряглись. Каждыйиз них вложил уйму денег в акции этих рудников. Бойл ответил не сразу, и от этого его голос неожиданно прозвучалнеестественно громко, когда он выпалил: -- О да, конечно. Именно за этим я и ездил в Мексику. -- И?.. -- Что "и"? -- Как там у них дела? -- Великолепно. Просто великолепно. Это бесспорно самое богатоеместорождение меди в мире. -- Ну и как они -- работают? -- Еще бы. Я в жизни не видел такой бурной деятельности. -- И чем конкретно они занимаются? --- Знаешь, у них там управляющий мексикашка какой-то, я не понял иполовины из того, что он мне говорил. Но работают они много, это точно. -- Какие-нибудь проблемы? -- Проблемы? Где угодно, только не там. Рудники Сан-Себастьян --последнее оставшееся в Мексике частное предприятие, и это многое меняет.Именно поэтому там кипит работа. -- Орен, -- осторожно произнес Таггарт, -- а как насчет слухов, чторудники Сан-Себастьян собираются национализировать? -- Клевета, -- ответил Бойл. -- Просто грязные слухи. Уж я-то знаю. Яужинал с министром культуры Мексики и обедал с прочими шишками. -- Вообще-то следовало бы издать закон об ответственности зараспространение слухов и сплетен, -- угрюмо проронил Таггарт. -- Давайтевыпьем еще. Он раздраженно махнул рукой, подавая знак официанту. В темном углу залабыла небольшая стойка, за которой стоял старый, с изрезанным морщинами лицомбармен. Он подолгу стоял неподвижно и, когда его подзывали, передвигался свысокомерной медлительностью. Его обязанностью было так обслуживатьпосетителей, чтобы, находясь в этом баре, они получали максимумудовольствия, но он вел себя как издерганный фельдшер на приеме венерическихбольных. Все четверо молча сидели за столом, пока официант не принес очереднуюпорцию выпивки. Он поставил бокалы на стол -- в полутьме они напоминаличетыре бледно-голубых язычка слабого пламени. Таггарт взял свой бокал ивдруг улыбнулся. -- Давайте выпьем за жертвы во имя исторической необходимости, --сказал он, глядя на Ларкина. На мгновение наступила тишина. В освещенной комнате это было бысостязанием людей, смотрящих в глаза друг другу, но здесь, в полумраке,каждый видел лишь темные провалы глазниц других. Затем Пол Ларкин поднялбокал. -- Плачу за всех, ребята, -- сказал Таггарт. Никто не нашелся, что ответить, пока Бойл с вежливым любопытством незаговорил: -- Послушай, Джим, я хотел у тебя спросить, что, черт побери, творитсяна твоей линии Сан-Себастьян? -- Что ты хочешь сказать? Что там не так? -- Ну, не знаю, но мне кажется, что пускать по такой линии всего одинпассажирский поезд в день -- это... -- Один поезд в день?! --...это просто курам на смех, к тому же еще какой поезд. Ты,наверное, унаследовал эти доисторические вагоны от своего прапрадедушки, даи он, должно быть, гонял их нещадно. А где ты откопал паровоз? -- Паровоз? -- Вот именно. Я, кроме как на фотографиях, раньше такого не видел. Вкаком музее ты его раздобыл? Ну-ну, не делай вид, будто ничего не знаешь,скажи, что ты затеял? -- Да, конечно, я знаю, -- поспешно сказал Таггарт. -- Это всеголишь... Ты случайно оказался там именно на той неделе, когда у нас возникланебольшая заминка с локомотивами -- давно заказали новые, но вышла заминка,-- ты ведь знаешь, какие у нас проблемы с вагоностроителями, но этовременно. -- Конечно, -- сказал Бойл, -- заминки неизбежны. Тем не менее на такомужасном поезде я еще не ездил. Чуть душу из меня не вытряс. Через несколько минут все заметили, что Таггарт замолчал. Казалось, онбыл поглощен собственными проблемами. Когда он резко, без извиненийподнялся, остальные тоже встали, восприняв это как приказ. -- Было очень приятно, Джим. Очень приятно. Вот так и рождаются великиепроекты -- за бокалом вина с друзьями, -- пробормотал Ларкин, напряженноулыбаясь. -- Преобразования в обществе происходят медленно, -- холодно сказалТаггарт, -- нужно набраться терпения и быть осторожными. -- Впервые за весьвечер он повернулся к Висли Маучу: -- Что мне в тебе нравится, Мауч, так этото, что ты не болтлив. Висли Мауч был человеком Реардэна в Вашингтоне. В небе еще виднелись отблески заката, когда Таггарт и Бойл вышли наулицу. Резкая перемена обстановки слегка шокировала их -- сумрачный барневольно нагонял чувство, что и весь город погружен в непроглядную темень. Огромное здание тянулось к небу, возвышаясь над ними, прямое и острое,как занесенный над головой меч. Вдалеке наверху зависло табло гигантскогокалендаря. На улице было прохладно; Таггарт нервно, раздраженным жестом поднялворотник и застегнул пуговицы пальто. Он не собирался возвращаться вечеромна службу, но пришлось. Ему нужно было переговорить с сестрой. --...впереди у нас трудное дело, Джим, -- говорил Бойл, -- трудноедело, в котором так много опасностей и осложнений, в котором так многопоставлено на карту... -- Все зависит от знакомства с теми, от кого все зависит. Осталосьтолько выяснить, от кого именно все зависит, -- медленно произнес Таггарт. * * * Дэгни Таггарт было девять лет, когда она решила, что когда-нибудь будетуправлять "Таггарт трансконтинентал". В тот день она стояла посредижелезнодорожного полотна, глядя на две ровные линии стальных рельсов,которые, устремившись вперед, сливались где-то вдали в одну точку. Дорогапрорезала лес и совсем не гармонировала с окружавшими ее вековыми деревьями,ветви которых опускались на зеленые шапки кустарников и росшие то тут, тотам полевые цветы. Глядя на нее, Дэгни испытывала гордую радость. Стальныерельсы блестели на солнце, а черные шпалы напоминали ступени лестницы, покоторым ей предстояло подняться. Ее решение не было внезапным -- в словах запечатлелось то, что оназнала давным-давно. С молчаливого согласия, словно связанные клятвой, даватькоторую не было никакой необходимости, она и Эдди посвятили себя железнойдороге с детства, едва начав что-то понимать в окружающем мире. Она испытывала полное безразличие к миру, непосредственно окружавшемуее, -- и к взрослым, и к детям. Она воспринимала то, что ей пришлосьоказаться в окружении тупых, серых людей, как некое печальное недоразумение,которое надо перетерпеть. Она замечала вокруг проблески иного мира и знала,что он существует, мир, в котором строились поезда и возводились мосты, мир,который создал телеграфную связь и семафоры, мигающие в ночной темнотезелеными и красными огнями. Дэгни никогда не задумывалась, почему она так любит железную дорогу, --она знала, что это чувство невозможно с чем-то сравнить или объяснить. Онаиспытывала подобное в школе на уроках математики. Это был единственныйпредмет, который ей действительно нравился. Решая задачи, она ощущаланеобыкновенное волнение, дерзкое чувство восторга от того, что принялаброшенный вызов и без труда победила, и страстное желание и решимость идтидальше, справиться с очередным, куда более трудным испытанием. Хотяматематика давалась ей очень легко, она испытывала растущее чувство уваженияк этой точной, предельно рациональной науке. Она часто думала: "Как хорошо,что люди дошли до этого, и как хорошо, что я в этом сильна". Два чувстваросли и крепли в ней: искреннее восхищение этой царицей наук и радость отосознания собственных способностей. То же самое она ощущала по отношению кжелезной дороге: преклонение перед гением человеческого разума, благодарякоторому это стало возможным, но преклонение со скрытой улыбкой, словно онахотела сказать, что знает, как сделать железную дорогу еще лучше, икогда-нибудь сделает. Она смиренно бродила вокруг железнодорожного полотна ипаровозных депо, но в этом смирении чувствовался оттенок гордости и величия-- величия, которого ей предстояло добиться собственным трудом. С детства она постоянно слышала в свой адрес две фразы. "Ты невыносимозаносчива", -- часто говорили ей, хотя Дэгни никогда не пыталась доказать,что она умнее других, и "Ты эгоистична", -- хотя, когда она спрашивала, чтоэто значит, ей ничего не отвечали. Она смотрела на взрослых, удивляясь, какони могут предполагать, что она почувствует вину, если сами обвинения несформулированы. Ей было двенадцать лет, когда она сказала Эдди Виллерсу, что будетуправлять железной дорогой, когда вырастет. В пятнадцать лет она впервыезадумалась над тем, женщины железными дорогами не управляют и что кое-комуэто может не понравиться. Ну и черт с ним, подумала она и больше непереживала по этому поводу. Ей было шестнадцать лет, когда она начала работать в "Таггарттрансконтинентал". Ее отец ничего не имел против, это лишь несколькопозабавило и удивило его. Сначала она работала ночным диспетчером нанебольшой загородной станции. Несколько лет она работала по ночам, а днемучилась в машиностроительном колледже. Джеймс Таггарт, которому был двадцать один год, начал карьеруодновременно с ней -- в отделе рекламы. Дэгни быстро продвигалась по служебной лестнице "Таггарттрансконтинентал". Она занимала одну ответственную должность за другой,потому что, кроме нее, занять их было некому. Она заметила, что талантливыхработников в компании немного и с каждым годом становится все меньше именьше. Ее непосредственные начальники, от которых зависело принятиеокончательных решений, всеми способами избегали ответственности; она жепросто отдавала распоряжения, и распоряжения эти выполнялись. И на каждойступеньке своего продвижения она вела всю реальную работу задолго до того,как получала соответствующую должность. Она словно переходила из однойпустой комнаты в другую. Никто не препятствовал ей, но никто и не одобрял еепродвижения. Ее отец, казалось, был удивлен и в то же время гордился ею, но онничего не говорил, и она замечала на его лице выражение грусти, когда онсмотрел на нее. Он умер, когда ей было двадцать девять лет. "Всегда найдетсяТаггарт, способный управлять компанией" -- это были последние слова, которыеон сказал ей. И при этом как-то странно посмотрел на нее. Взгляд выражал ипоздравление, и сочувствие. Контрольный пакет акций перешел к Джеймсу Таггарту. В тридцать четырегода он стал президентом компании. Дэгни предвидела, что совет директороввыберет именно его, но так и не смогла понять, почему они сделали это такохотно. Они говорили что-то о традициях, о том, что президентом компаниивсегда был старший из сыновей Таггартов. Казалось, выбирая Таггартапрезидентом компании, они руководствовались тем же чувством, котороезаставляло их сворачивать, если дорогу им перебегала черная кошка, --страхом. Они говорили о его особом даре "создавать железным дорогам солиднуюрепутацию", о благосклонности к нему прессы, о его "связях в Вашингтоне". Онбыл необычайно искусен в снискании благосклонности у законодателей. Дэгни ничего толком не знала о том, что называли связями в Вашингтоне ичто эти связи могли означать. Но похоже, это было необходимо, поэтому онавыбросила это из головы и не возвращалась больше к этому вопросу, полагая,что в мире существует множество различных работ, которые малоприятны, но темне менее необходимы, такие, к примеру, как очистка сточных канав. Кто-то жедолжен этим заниматься, а Джиму, похоже, это нравилось. Она никогда не стремилась к президентскому креслу; отдел грузовых ипассажирских перевозок был ее единственной заботой, больше ее ничто неволновало. Однажды, когда она выехала с очередной проверкой на линию, старыеработники "Таггарт трансконтинентал", которые терпеть не могли Джима,сказали ей: "Всегда найдется Таггарт, способный управлять компанией". Приэтом она заметила на их лицах то же выражение, которое видела на лице отцанезадолго до смерти. Она была уверена, что Джим не настолько умен, чтобыпричинить большой вред компании, и что она всегда сможет выправитьположение, что бы он ни натворил. В шестнадцать лет, сидя за диспетчерским пультом и глядя на освещенныеокна проезжавших мимо поездов, она думала, что наконец-то нашла свой мир.Годы спустя она поняла, что это не так. Она вдруг обнаружила, что вынужденабороться с тем, на что не стоило затрачивать ни малейших усилий. Она сочлабы за честь противопоставить себя сильному противнику и оспаривать своепревосходство в беспощадном поединке, но вместо этого ей приходилосьбороться с серостью, заурядностью и полным отсутствием профессионализма.Словно огромный комок ваты, мягкий и бесформенный, который никому и ничемуне мог оказать ни малейшего сопротивления, непреодолимым препятствием встална ее пути. Дэгни была обескуражена и сбита с толку этим загадочнымявлением. Она спрашивала себя, как такое могло случиться и в чем причина, ноне находила ответа. Первые несколько лет ей иногда до боли хотелось увидеть хотя быпроблеск способностей, хоть намек на умение работать. Она мучилась от жаждывстретить друга или врага, который оказался бы умнее ее. Но со временем этопрошло. Она должна была работать, у нее просто не было времени чувствоватьболь, во всяком случае, такие минуты выдавались нечасто. Первым решением, которое принял Джеймс Таггарт, став президентомкомпании, был запуск строительства линии Сан-Себастьян. На это решениеповлияло множество людей, но для Дэгни имя одного человека затмило собой всеостальные. С этим именем было связано затянувшееся на пять лет строительствомногомильной абсолютно бесполезной железнодорожной ветки, с этим именем былисвязаны огромные убытки ее компании -- цифры, которые перетекали со страницына страницу отчетов, словно струйка крови из незатягивающейся раны. Это имяможно было увидеть на лентах телетайпных сообщений, поступающих со всех ещеуцелевших бирж мира, и на дымовых трубах заводов, освещенных алым заревом,вырывавшимся из медеплавильных печей. Это имя мелькало в скандальныхгазетных заголовках и на пергаментных страницах старинных дворянскихальманахов; это имя стояло на карточках, прикрепленных к букетам цветов вбудуарах женщин, живших в разных местах и на разных континентах. Этим человеком был Франциско Д'Анкония. В двадцать три года, унаследовав состояние своего отца, ФранцискоД'Анкония стал известен как медный король мира. Сейчас, в тридцать шесть, он был известен как самый богатый человек исамый скандальный, никчемный плейбой на земле. Он был последним потомкомодного из самых знатных семейств Аргентины. Ему принадлежали множествопастбищ, на которых разводили скот, кофейные плантации и большая частьмедных рудников в Чили. Фактически он был хозяином доброй половины ЮжнойАмерики и владельцем множества рудников, рассыпанных по всем СоединеннымШтатам, словно горсть медных монет. Когда Франциско Д'Анкония купил огромный участок пустынных гор натерритории Мексики, прошел слух, что он обнаружил там огромные залежи меди.Он без малейшего труда распродал акции своего предприятия, не было отбоя отжелающих их приобрести, и он просто выбрал среди подавших заявку тех, когохотел. Он был гением финансовых операций, его талант называли феноменальным.Ни один человек не сумел превзойти его ни в одном предприятии, и любое дело,до которого он снисходил, увеличивало его и без того баснословное богатство. Те, кто громче всего поносил его, первыми пытались ухватиться за любуювозможность погреть руки за счет его таланта и урвать кусок его новогоприобретения. Джеймс Таггарт, Орен Бойл и их друзья были в числе основныхакционеров проекта, который Франциско Д'Анкония назвал "РудникиСан-Себастьян". Дэгни так и не смогла понять, что заставило Джеймса Таггарта построитьжелезную дорогу из Техаса в пустынные районы Сан-Себастьян. Похоже, он и самэтого толком не понимал. Он был как поле, не защищенное от ветралесополосой, открытое всем порывам ветра, им вертели как хотели, а результатполучался совершенно случайно. Лишь немногие из совета директоровпроголосовали против этого проекта. Компании нужны были все свободныесредства на реконструкцию Рио-Норт, она не могла позволить себе и то идругое. Но Джеймс Таггарт был новым президентом компании. Это был первый годего правления. Он победил. Правительство Мексики с чрезвычайной радостью подписало контракт,гарантировавший "Таггарт трансконтинентал" право собственности нажелезнодорожную линию в течение двухсот лет -- в стране, где не признавалиникаких прав собственности. Франциско Д'Анкония получил аналогичную гарантиюна свои рудники. Дэгни всячески пыталась воспрепятствовать строительству этой железнойдороги. Но она была слишком молода и, будучи в ту пору рядовым сотрудникомотдела перевозок, не обладала достаточной властью. Ее никто не послушал. * Она никак не могла понять -- ни тогда, ни сейчас, -- какими мотивамируководствовались те, кто решил построить эту линию. Сидя беспомощнымзрителем на одном из заседаний совета, она вдруг почувствовала, что вкабинете царит какая-то странная атмосфера уклончивости. Эта уклончивостьчувствовалась в каждом слове, в каждом доводе, словно так и несформулированная истинная причина решения была предельно ясна всем -- всем,кроме нее. Они говорили о важности будущих торговых связей с Мексикой, о будущемогромном потоке грузовых перевозок, о неимоверных доходах, которыегарантированы эксклюзивному перевозчику неисчерпаемых запасов меди. Ониприводили в качестве основного довода былые достижения Франциско Д'Анкония,но никто не упомянул результатов минералогического исследования рудниковСан-Себастьян. Фактических данных почти не было. Та информация, которуюобнародовал Франциско Д'Анкония, конкретностью не отличалась. Но казалось,факты никого не интересовали. Они много говорили о том, в каком бедственном положении находитсяМексика и как отчаянно она нуждается в железных дорогах: -- У них никогда не было возможности сбросить вековую отсталость... Ясчитаю нашим долгом помочь отсталой стране развить собственную индустрию.Мне кажется, мы не имеем права оставаться безучастными к трудностям нашихближайших соседей. Она сидела, слушала и думала о тех ветках, которые компания вынужденабыла бросить на произвол судьбы. В течение многих лет доходы "Таггарттрансконтинентал" медленно, но неуклонно снижались. Она думала о жизненнойнеобходимости ремонтных работ, которыми с преступной безответственностьюпренебрегали на всех линиях огромной железнодорожной системы. У компаниивообще отсутствовала программа действий в сфере технического обслуживаниялиний. То, что они делали, напоминало игру с куском резины, которую можнослегка вытянуть, а через какое-то время растянуть еще и еще. -- Мне кажется, мексиканцы -- очень трудолюбивый народ, но их экономиказастряла на пещерном уровне. Как они могут осуществить индустриализациюстраны, если им никто не помогает? По-моему, рассматривая вопросы нашихинвестиций, мы должны прежде всего принимать во внимание человеческиеценности, а не исходить из чисто материальных соображений. Дэгни думала о локомотиве на Рио-Норт, который сошел с рельсов и сейчасвалялся во рву. Она думала о тех пяти днях, когда движение на этой линииостановилось из-за того, что рухнула подпорная стенка и тонны горной породыосыпались на железнодорожное полотно. -- Как человек всегда должен думать о благе своего ближнего, а лишьпотом о своем собственном, так и страна должна в первую очередь думать облагоденствии своего соседа и лишь потом о собственном благополучии. Дэгни думала об Эллисе Вайете, который недавно появился в Колорадо и задействиями которого все пристально наблюдали, -- то, что он делал, было лишьпервым слабым ручейком огромного, стремительного потока изобилия, которыйвот-вот должен хлынуть с некогда пустынных просторов этого штата. Рио-Нортдовели до грани краха как раз в тот момент, когда ее полная рабочая мощностьтак необходима. -- Материальное благополучие -- это еще далеко не все. Надо подумать ио нематериальном -- о принципах. Мне, признаться, становится просто стыдно,когда я думаю о той огромной системе железных дорог, которой мы располагаем,в то время как во всей Мексике существует лишь пара недоразвитых узкоколеек.Старая теория об экономической самодостаточности давно изжила себя. Простоневозможно и недопустимо, чтобы одна отдельно взятая страна процветала, в товремя как остальные бедствуют. Дэгни думала, что для того, чтобы возродить былую мощь "Таггарттрансконтинентал", потребуется каждый имеющийся в наличии рельс, гвоздь,доллар -- а всего этого осталось катастрофически мало. На том же заседании в той же восторженной манере говорили оборганизационном уровне мексиканского правительства, которое все держало подконтролем. У Мексики большое будущее, говорили они, и через пару лет этастрана превратится в довольно опасного конкурента. У них там дисциплина,неустанно повторяли они с ноткой зависти в голосе. Неопределенными намеками и недоговорками Джеймс Таггарт дал понять, чтоего друзья в Вашингтоне, имен которых он никогда не называл, оченьзаинтересованы в строительстве этой линии, потому что это способствовало бырешению определенных дипломатических проблем, и что признательность мировойобщественности сторицей окупит все расходы "Таггарт трансконтинентал". Они проголосовали за строительство Сан-Себастьян и выделили на этотридцать миллионов долларов. Когда Дэгни вышла из здания компании и вдохнула чистый холодный воздухулицы, в ее голове многоголосым эхом звучало лишь одно слово: уйти...уйти... уйти... Она ошеломленно слушала. Мысль об уходе из "Таггарт трансконтинентал"была непостижимой, невозможной. Ее охватил ужас -- не от того, что она такподумала, а от того, что заставило ее так подумать. Дэгни сердито тряхнулаголовой и сказала себе, что именно теперь она, как никогда, нужна "Таггарттрансконтинентал". Двое из совета директоров и вице-президент по грузовым и пассажирскимперевозкам подали в отставку. На его место Таггарт назначил одного из своихдрузей. На просторах Мексиканской пустыни началось строительство новой линии, вто время как на Рио-Норт поступило распоряжение снизить скорость движенияпоездов, потому что путь очень ненадежен. Огромную железнодорожную станцию с зеркалами и мраморными колоннамипостроили посреди пыльной незаасфальтированной площади мексиканской деревни-- а на Рио-Норт из-за того, что не выдержали рельсы, пошел под откос ивзорвался состав с нефтью. Эллис Вайет не стал дожидаться, когда судопределит, было ли это крушение вызвано непреодолимыми обстоятельствами, какпоспешно заявил Таггарт. Он передал право на перевозку нефти "Финикс --Дуранго", небольшой и малоизвестной железнодорожной компании, которая упорнои не без успеха цеплялась за жизнь, изо всех сил стараясь встать на ноги.Нефть Вайета стала своего рода катализатором для "Финикс -- Дуранго".Компания начала стремительно расти вместе с нефтяными промыслами Вайета, сфабриками и заводами на пустынных просторах Колорадо. А в это время через чахлые маисовые поля Мексики со скоростью пять мильв месяц продвигалась прокладка линии Сан-Себастьян. Дэгни было тридцать два года, когда она заявила Джеймсу Таггарту, чтоуходит из компании. Последние три года, не занимая соответствующей должностии не имея фактически никакой власти, она руководила работой отделаперевозок. Содрогаясь от омерзения, она тратила драгоценное время нанейтрализацию действий приятеля Джима, который занимал должностьвице-президента по грузовым и пассажирским перевозкам. У него не былоникакой программы действий, и все решения, которые он принимал, были еерешениями, но принимал он их, лишь предприняв все возможное, чтобы еерешения не прошли. В конце концов она поставила Таггарту ультиматум. -- Но, Дэгни, ты же женщина! Женщина -- и вдруг вице-президенткомпании?! Да это просто неслыханно! Совет директоров никогда на это непойдет. -- В таком случае я умываю руки. Она не думала о том, как проведет остаток своей жизни. Решение уйти из"Таггарт трансконтинентал" было для нее таким же мучительным, как ожиданиеампутации обеих ног. Но она все же решилась на это и была готова принять любое испытание,которое выпадет на ее долю. Она так и не смогла понять, почему совет директоров единодушнопроголосовал за то, чтобы назначить ее вице-президентом компании. Именно она завершила в конце концов строительство Сан-Себастьян. Когдаона приняла дела, работы шли уже в течение трех лет. Была проложена лишьтреть общей протяженности пути, но затраты уже превысили сметную стоимостьвсего строительства. Она уволила всех друзей Джима и нашла подрядчика,который в течение года завершил работы. Сан-Себастьян начала функционировать, но ни ожидаемого объемаперевозок, ни поездов, груженных медью, так и не последовало, лишь изредка сгор с диким лязгом спускались сос