Айн Рэнд. Атлант расправил плечи. Книга 2
Книга вторая
ОГЛАВЛЕНИЕ Глава 1 Хозяин Земли Глава 2 Аристократия блата Глава 3 Откровенный шантаж Глава 4 Согласие жертвы Глава 5 Счет исчерпан Глава 6 Чудесный металл Глава 7 Мораторий на разум Глава 8 По праву любви Глава 9 Лицо без боли, без страха и без вины. Глава 10 Знак доллара ЧАСТЬ ВТОРАЯИЛИ -- ИЛИ
Глава 1
Хозяин Земли
Доктор Роберт Стадлер расхаживал по кабинету, пытаясь избавиться отощущения холода. Весна запаздывала. В окне виднелась безжизненно-серая громада холмов,казавшаяся смазанной полосой между грязно-бледным небом и свинцово-чернойрекой. Изредка какой-нибудь клочок холма вспыхивал серебристо-желтым, почтизеленым светом и так же внезапно затухал. Местами в сплошном покрове облаковобразовывались разрывы, пропускавшие редкие лучи солнца, и через мгновениеснова заволакивались. Стадлер подумал, что мерзнет он не от холода вкабинете, а от вида за окном. Холодно не было -- дрожь шла изнутри; за прошедшую зиму ему то и делоприходилось отвлекаться от работы из-за плохого отопления, поговаривали обэкономии топлива. Ему казалось нелепостью возрастающее вмешательство стихиив жизнь и дела людей. Раньше такого не было. Если зима выдавалась необычайносуровой, это не создавало особых проблем; если участок железной дорогисмывало наводнением, никто не сидел на консервах в течение двух недель; есливо время грозы выходила из строя электростанция, то такое учреждение, какГосударственный институт естественных наук, не оставалось без электричествав течение пяти дней. Пять дней бездействия этой зимой, вспоминал Стадлер,остановленные лабораторные установки и безвозвратно потерянное время. И этотогда, когда его отдел занимается проблемами, затрагивающими самую сутьмироздания... Он в раздражении отвернулся от окна, но через мгновение вновьвзглянул на холмы. Ему ужасно не хотелось видеть лежащую на столе книгу. Где же доктор Феррис? Стадлер посмотрел на часы: Феррис опаздывал --небывалый случай! -- опаздывал на встречу с ним. Доктор Флойд Феррис, этотлакей от науки, который при встрече со Стадиером всегда смотрел на него так,будто просил извинения за то, что может снять перед ним только одну шляпу. Погода для мая просто отвратительная, продолжал размышлять Стадлер,глядя на реку; и конечно же, именно погода, а не книга была причиной егоскверного настроения. Он положил книгу на видное место после того, какотметил, что нежелание видеть ее было чем-то большим, чем отвращение, -- кэтому нежеланию примешивалось чувство, в котором нельзя признаться дажесамому себе. Он внушал себе, что вышел из-за стола не потому, что на немлежала книга, а чтобы немножко подвигаться и согреться. Стадлер расхаживалпо кабинету, словно был заключен в пространстве между окнами и столом. Онподумал, что, как только переговорит с доктором Феррисом, сразу выброситкнигу в корзину для мусора, где ей, собственно, и место. Он смотрел вдаль, на освещенный солнцем и поросший кое-где молодойтравой склон холма, на этот проблеск весны, сверкнувший в мире, которыйвыглядел так, словно из него навсегда исчезли и девственная зелень, и цветы.Стадлер радостно улыбнулся, но, когда солнце вновь скрылось, внезапнопочувствовал унижение -- за свою наивную радость, за отчаянное желаниесохранить это чувство. В его памяти всплыло интервью, которое он дал прошлойзимой известному писателю. Писатель приехал из Европы, чтобы написать о немстатью, и он, презирающий всякие интервью, говорил так страстно, так долго,слишком долго, заметив проблески интеллекта на лице собеседника ипочувствовав необоснованную, отчаянную потребность быть понятым. Статьяоказалась набором фраз, чрезмерно восхваляющих его и искажающих каждуювысказанную им мысль. Закрыв журнал, он ощутил тогда то же чувство, что исейчас, когда за тучами скрылся последний луч солнца. Хорошо, размышлял Стадлер, отворачиваясь от окна, я признаю, чтовременами приступы одиночества одолевают меня, но я обречен на такоеодиночество, это жажда ответного чувства живого, мыслящего разума. Я такустал от всех этих людей, думал он с презрительной горечью, я работаю скосмическим излучением, а они не способны справиться с обычной грозой. Он ощутил, как внезапно его губы передернулись, словно от пощечины,запрещающей ему думать об этом, и поймал себя на том, что смотрит на лежащуюна столе книгу в блестящей глянцевой обложке. Книга вышла в свет две неделиназад. Но я не имею к этому никакого отношения! -- мысленно воскликнул он;крик затих в беспощадной тишине -- ни ответа, ни прощающего эха. Заголовокна обложке гласил: "Почему вы думаете, что вы думаете?" Ни звука не раздалось в безмолвии, царившем в его сознании инапоминавшем тишину в зале суда, -- ни жалости, ни слова оправдания, лишьстроки, отпечатанные в его сознании безупречной памятью: "Мысль -- примитивный предрассудок. Разум -- иррациональная идея,наивное представление о том, что мы способны мыслить. Это ошибка, за которуючеловечество платит непомерную цену". "Вы думаете, что вы думаете? Это иллюзия, порожденная работой желез,эмоциями и, в конечном счете, содержимым вашего желудка". "Серое вещество, коим вы так гордитесь, подобно кривому зеркалу вкомнате смеха. Оно передает искаженное отражение действительности, котораявсегда будет выше вашего понимания". "Чем увереннее вы в своих рациональных заключениях, тем вышевероятность, что вы ошибаетесь". "Поскольку ваш мозг -- орудие искажения, то чем он активнее, темсильнее искажение". "Гиганты мысли, которыми вы так восхищаетесь, когда-то учили, что Земляплоская, а атом -- мельчайшая частица материи. Вся история наукипредставляет собой последовательность ниспровергнутых заблуждений, а небезошибочных достижений". "Чем больше мы знаем, тем яснее понимаем, что ничего не знаем". "В наши дни только полнейший невежда может придерживаться старомодногопонятия о том, что увидеть значит поверить. То, что вы видите, должноподвергаться сомнению в первую очередь". "Ученый понимает, что камень вовсе не камень. На самом деле онтождественен пуховой подушке. Оба предмета представляют собой лишьобразование из невидимых вращающихся частичек. Вы возразите, что каменьнельзя использовать как подушку. И это еще раз доказывает нашу беспомощностьперед лицом реальности". "Последние научные достижения, такие как потрясающие открытия доктораРоберта Стадлера, убедительно доказывают, что разум не в состоянии постичьприроду вселенной. Эти открытия привели ученых к противоречиям, которые,согласно человеческому разуму, невозможны, но все же существуют. Если выэтого еще не знаете, мои дорогие друзья-ретрограды, позвольте сообщить вамдоказанный факт: все рациональное безумно". "Не ищите логики. Все находится в противоречии ко всему остальному. Несуществует ничего, кроме противоречий". "Не ищите здравого смысла. Поиск смысла является отличительнымпризнаком абсурда. Естеству не присущ смысл. Единственными участникамикрестового похода за смыслом являются старообразная ученая дева, которая неможет найти себе любовника, и лавочник-ретроград, который считает, чтовселенная так же проста, как его аккуратная опись товаров и любимый кассовыйаппарат". "Давайте же избавимся от этого предрассудка, который зовется логикой.Неужели какой-то силлогизм может помешать нам?" "Итак, вы считаете, что уверены в своем мнении? Вы ни в чем не можетебыть уверены. Неужели вы готовы подвергнуть опасности гармонию своегоокружения, свою дружбу с ближними, положение, репутацию, честное имя иматериальную обеспеченность ради иллюзии? Ради миража, имя которому -- "ядумаю, что я думаю"? Неужели вы готовы рискнуть и накликать несчастье,выступая против существующего общественного порядка во имя мнимостей,которые вы называете своими убеждениями, в такое смутное время, как наше? Выутверждаете, что уверены в своей правоте? Правых нет и никогда не будет. Вычувствуете, что окружающий мир неправилен и несправедлив? Вы не можете этогознать. Все неправильно в глазах людей -- зачем же оспаривать это? Не нужноспорить. Признайте это. Примите это. Подчинитесь". Книга была написана доктором Флойдом Феррисом и издана Государственныминститутом естественных наук. - Я не имею к этому никакого отношения, -- произнес доктор Стадлер. Оннеподвижно стоял у стола, ощущая, что потерял счет времени, и не осознавая,как долго длился предшествующий момент. Он произнес эти слова вслухвраждебно-саркастическим тоном, обращаясь к тому, кто бы он ни был, ктозаставил его сказать это. Он пожал плечами. Придерживаясь мнения, что самоирония красит человека,этим жестом он словно сказал себе: "Роберт Стадлер, не веди себя какшколяр-неврастеник". Он сел за стол и тыльной стороной ладони оттолкнулкнигу в сторону. Доктор Флойд Феррис опоздал на полчаса. -- Прошу прощения, -- проговорил он, -- но по дороге из Вашингтона уменя снова сломалась машина, и я порядочно прождал, пока ее не починили, - -на дорогах так мало машин, что половина станций обслуживания закрыта. -- Онговорил не столько виновато, сколько раздраженно. Он сел, не дожидаясьприглашения. Выбери Флойд Феррис какую-нибудь другую профессию, никто не назвал быего привлекательным, но в той, которую он избрал, о нем всегда говорили неиначе как об "этом красавце-ученом". Он был высокого роста и сорока пяти лет от роду, но ему удавалось выглядеть еще выше и моложе. У негобыл безукоризненно свежий, даже щегольской вид, движения отличалисьлегкостью и изяществом, но одевался он неизменно строго -- черный илитемно-синий костюм. У него были тщательно ухоженные усики, а гладкие черныеволосы служили сотрудникам института поводом для шуток вроде той, что ФлойдФеррис пользуется одним кремом для обуви и для головы. Он не уставалповторять, словно подшучивая над самим собой, что один режиссер как-топредложил ему сыграть роль известного европейского жиголо. Флойд Феррисначал карьеру как биолог, но об этом уже давно забыли; его знали какглавного администратора ГИЕНа. Доктор Стадлер с удивлением взглянул на него. Чтобы Флойд Феррисопоздал и не извинился -- такого еще не было. -- Мне кажется, что вы проводите в Вашингтоне большую часть своеговремени, -- сухо заметил он. -- Но разве не вы, доктор Стадлер, сделали мне как-то комплимент,назвав меня сторожевым псом института? -- вежливо сказал доктор Феррис. --Разве не в этом состоит моя основная обязанность? -- По-моему, некоторые обязанности требуют вашего присутствия здесь. Нопока я не забыл, не расскажете ли вы мне, что это за недоразумение сдефицитом мазута? Он не мог понять, почему лицо доктора Ферриса вдруг вытянулось иприняло оскорбленное выражение. -- Позволю себе заметить, что все это очень неожиданно и события носиликрайне непредсказуемый характер, -- сказал Феррис тем официальным тоном,который, якобы скрывая страдания, выставляет их напоказ. -- Представителивластей, вовлеченные в это дело, не нашли никакого повода для критики. Мынедавно представили на рассмотрение в Отдел экономического планирования инациональных ресурсов подробный отчет о результатах наших работ насегодняшний день, и мистер Висли Мауч остался очень доволен. В этом проектемы сделали все что могли, и я не слышал, чтобы кто-нибудь назвал этонедоразумением. Учитывая особенности местности, масштабы пожара и тот факт, что прошловсего шесть месяцев с тех пор, как мы... -- О чем вы говорите? -- перебил его Стадлер. -- О проекте восстановления промыслов Вайета. Разве вы не об этом меняспрашивали?' -- Нет, -- сказал доктор Стадлер, -- нет, я... подождите. Дайтесообразить. Кажется, я вспомнил -- это что-то относительно ответственностиинститута за проект восстановления. Что вы там восстанавливаете? -- Нефть, -- ответил доктор Феррис. -- Нефтяные промыслы Вайета. -- Там ведь был пожар? В Колорадо? Кто же... подождите... Кто-то поджегсобственные нефтяные вышки. -- Я склонен полагать, что это всего лишь слух, спровоцированныймассовой истерией, -- сухо произнес доктор Феррис. - Слух с весьманежелательным, непатриотическим душком. Я бы не стал слепо доверять всемэтим газетным россказням. Лично я считаю, что это был несчастный случай иЭллис Вайет погиб при пожаре. - Кому сейчас принадлежат эти промыслы? - В настоящий момент никому. Поскольку не осталось ни завещания, нинаследников, то в качестве меры, продиктованной общественной необходимостью,заботу о месторождении на семь лет взяло на себя правительство. Если за этовремя Эллис Вайет не объявится, он будет официально считаться мертвым..-- Но почему они обратились к вам... к нам с таким необычнымпоручением, как добыча нефти? -- Потому что это проблема огромной технологической сложности,требующая привлечения самых талантливых ученых. Видите ли, речь идет овосстановлении особого способа добычи нефти, применявшегося Вайетом. Там всееще находится его оборудование, хотя и в ужасном состоянии; известнынекоторые технологические операции, однако полное описание всего процессаили хотя бы основных принципов почему-то отсутствует. Это нам и предстоитузнать. -- Ну, и каковы же результаты? -- Более чем обнадеживающие. Нам выделили значительные дополнительныесредства. Мистер Мауч доволен нашей работой. Того же мнения придерживаютсямистер Бэлч из Комитета по чрезвычайным положениям, мистер Андерсон изОтдела снабжения и мистер Петтибоун из Отдела по защите прав потребителей. Яне вижу, чего еще можно ожидать. Проект вполне успешен. -- Вы уже получили нефть? -- Нет, но нам удалось выжать из одной скважины шесть с половинойгаллонов. Это, конечно, результат, имеющий сугубо лабораторное значение, нонеобходимо принять во внимание, что мы потратили целых три месяца на борьбус пожаром, который сейчас полностью -- почти полностью -- потушен. Переднами стоит значительно более сложная задача, чем перед Вайетом, ведь онначинал с нуля, а мы вынуждены работать среди обгорелых развалин,оставленных нам безответственным вредителем, врагом народа, который... Яхочу сказать, что перед нами трудная задача, но нет никаких сомнений в том,что мы с ней справимся! -- Вообще-то я имел в виду дефицит топлива здесь, в институте. Всю зимув здании было невыносимо холодно. Мне сказали, что это вызванонеобходимостью экономить нефть. Определенно вы могли бы принять меры, чтобынаш институт обеспечивался нефтью и прочим в том же роде более эффективно. -- А, вот вы о чем, доктор Стадлер! Прошу меня извинить, -- сказалФеррис с улыбкой облегчения. К нему вернулась обычная учтивость. -- Выхотите сказать, что температура была настолько низка, что это причинило вамнеудобство? -- Я хочу сказать, что чуть не замерз до смерти. -- Это совершенно непростительно. Почему меня не поставили визвестность? Доктор Стадлер, прошу вас, примите мои личные извинения,уверяю, что подобное не повторится. Единственным оправданием для нашиххозяйственных служб может быть тот факт, что дефицит топлива вызван не иххалатностью, а... Хотя я понимаю, что вам это ничуть не интересно и подобныепроблемы недостойны вашего бесценного внимания... видите ли, этой зимойнехватка нефти стала общенациональной проблемой. -- Что? Только ради Бога не говорите мне, что промыслы Вайета былиединственным источником нефти в стране! -- Нет, нет, что вы, но внезапное исчезновение одного из крупнейшихпоставщиков вызвало хаос на рынке. Правительство было вынуждено взятьуправление на себя и ввести нормированное распределение нефти по стране,чтобы важнейшие предприятия не остановились. Мне удалось, благодаря моимсвязям, в порядке исключения выбить для института очень большую квоту, но ячувствую себя глубоко виноватым, если этого оказалось недостаточно. Уверяювас, что подобное не повторится. Это лишь временный кризис. К следующей зимемы восстановим промыслы Вайета, и все встанет на свои места. Что же касаетсянашего института, то я договорился о переделке наших топок на печи,использующие уголь. Их должны были сделать к следующему месяцу, но литейныйзавод Стоктона в Колорадо внезапно закрылся -- он изготовлял детали длянаших печей. Эндрю Стоктон неожиданно отошел от дел, и теперь приходитсяждать, когда его племянник возобновит производство. - Понятно. Надеюсь, что наряду с остальными обязанностями вы уделитевнимание и этому вопросу. -- Доктор Стадлер раздраженно пожал плечами. --Это становится смешным: правительство взваливает на научный институт всебольше и больше проблем чисто технологического характера. -- Но, доктор Стадлер... - Знаю, знаю, от этого никуда не денешься. Кстати, что это за проект"К"? Доктор Феррис бросил на него быстрый взгляд -- в этом настороженномвзгляде читалось скорее удивление, чем испуг. - Кто вам сказал о проекте "К", доктор Стадлер? -- Я слышал, как двое ваших молодых коллег говорили о нем стаинственным видом детективов-любителей. Они поведали мне, что это большойсекрет. -- Да, это так, доктор Стадлер, это совершенно секретныйисследовательский проект, который правительство доверило нам. И очень важно,чтобы газетчики не пронюхали о нем. -- Что означает "К"? -- Ксилофон. Проект "Ксилофон". Это, естественно, зашифрованноеназвание. Работа связана со звуком, но я уверен, что это не заинтересуетвас. Это чисто технологический проект. - Да, избавьте меня от объяснений. У меня нет времени натехнологические проекты. - Доктор Стадлер, я думаю, мне не стоит говорить, что было быблагоразумно не упоминать о проекте "К"? -- Хорошо, хорошо. Хотя должен заметить, что мне не нравятся обсужденияподобного рода. -- Конечно! Я не прощу себе, если позволю отнимать ваше время такимиразговорами. Поверьте, вы можете спокойно возложить эти проблемы на меня. --Он слегка выпрямился, будто собирался встать. -- Итак, если вы вызывали меняпо этому поводу, то уверяю вас, я... -- Нет, -- медленно произнес доктор Стадлер, -- я хотел поговорить свами о другом. Феррис ничего не ответил. Он просто сидел и ждал. Доктор Стадлерпротянул руку и легким пренебрежительным толчком подвинул книгу к центрустола: -- Вы не скажете мне, что означает этот образчик непристойности? Доктор Феррис, не взглянув на книгу, некоторое время пристально смотрелв глаза Стадлеру, потом откинулся назад и произнес со странной улыбкой нагубах: -- Я польщен, что вы делаете для меня исключение, читая книгу дляширокой публики. Двадцать тысяч экземпляров этого скромного опуса разошлосьза две недели. -- Я прочитал его. -- И что? - Я жду объяснений. -- Вы нашли текст непонятным? Доктор Стадлер с недоумением посмотрел на него: - Вы осознаете, какую тему выбрали для обсуждения и в какой манере этоделаете? Один стиль чего стоит! -- Так вы считаете, что содержание заслуживает более пышной формы? --Феррис произнес это столь невинным тоном, что доктор Стадлер не могопределить, было это издевательством или нет. -- Вы отдаете себе отчет в том, что вы проповедуете в этой книге? -- Так как вы, насколько я понимаю, не одобряете эту книгу, я хочу,чтобы вы знали, что она написана без всякого злого умысла. Вот она, подумал доктор Стадлер, эта странность в поведении Ферриса; онпредполагал, что в данном случае достаточно будет высказать неодобрение, ноказалось, на Ферриса это не произвело никакого впечатления. -- Если бы какой-нибудь пропойца-невежда в дикой ненависти ко всемуразумному нашел в себе силы выразить свои мысли на бумаге и написал такуюкнигу, я бы не удивился. Но знать, что она написана ученым, и видеть грифнашего института! -- Но, доктор Стадлер, она не адресована ученым. Она написана именнодля невежд. -- Что вы имеете в виду? -- Для толпы. -- Но Боже ты мой! Последний тупица обнаружит кричащие противоречия вкаждом вашем утверждении. -- Скажем так, доктор Стадлер: тот, кто не видит этого, заслуживаеттого, чтобы верить в мои утверждения. -- Но вы освятили эту омерзительную галиматью престижем науки! Я ещепонимаю, когда подобную околесицу под видом заумного мистицизма несеткакое-нибудь жалкое ничтожество вроде Саймона Притчета, -- все равно егоникто не слушает. Но вы внушаете людям мысль, что это наука. Наука! Выпользуетесь достижениями разума, чтобы разрушить его. По какому праву выиспользуете мою работу, непозволительно, нелепо перенося ее выводы всовершенно иную область, и делаете чудовищные обобщения на основе чистоматематической проблемы? По какому праву вы подаете это так, будто я -- я --дал согласие на издание вашей книги? Доктор Феррис никак не отреагировал на его слова. Он спокойно смотрелна доктора Стадлера, и это спокойствие придавало ему почти снисходительныйвид. -- Доктор Стадлер, вы говорите так, будто эта книга адресованамыслящему читателю. Если бы это было действительно так, пришлось бы принятьво внимание такие категории, как точность, обоснованность, логика и престижнауки. Но это не так. Она адресована народу. А вы всегда повторяли, чтонарод не поймет. - - Он остановился, но доктор Стадлер молчал. -- Можетпоказаться, что книга не имеет никакой философской ценности, но она имеетогромную психологическую ценность. -- Не понимаю. -- Видите ли, доктор Стадлер, люди не хотят думать. Чем глубже онипогружаются в свои заботы, тем меньше хотят думать. Но подсознательно оничувствуют, что должны думать, и чувствуют себя виноватыми. Поэтому ониблагословят и последуют советам любого, кто найдет оправдание их нежеланиюмыслить; любого, кто превратит в добродетель -- сверхинтеллектуальнуюдобродетель -- то, что они считают своим грехом, своей слабостью, своейвиной. - И вы потворствуете этому? -- Это путь к популярности. -- Зачем же вам популярность? Феррис вскользь, как бы ненароком взглянул в лицо доктору Стадлеру. -- Мы государственное учреждение, -- спокойно ответил ОН) --существующее за счет налогоплательщиков. -- И поэтому вы проповедуете, что наука -- сплошное мошенничество,которое необходимо искоренить! -- Именно к такому выводу можно прийти логическим путем, прочитав моюкнигу. Но это не то заключение, которое они сделают. -- А как насчет позора для института в глазах мыслящих людей? Ведь ониопределенно еще остались где-то. - Почему мы должны о них беспокоиться? Доктор Стадлер мог бы счесть последнюю фразу чем-то не выходящим запределы разумения, будь она произнесена с ненавистью, завистью или злобой,но отсутствие этих эмоций, небрежная легкость тона, легкость, предполагающаяусмешку, поразили его, как внезапная вспышка чего-то нереального,пронзившего его леденящим ужасом. Вы не следили за реакцией на мою книгу, доктор Стадлер? О нейотзывались весьма благосклонно. -- Да --- именно в это невозможно поверить. Он должен был говорить так,будто это интеллигентная беседа, у него не было времени разобраться в своихчувствах. Я не в состоянии понять, почему все солидные научные журналыуделили вам такое внимание и как они посмели всерьез обсуждать вашу книгу.При Хыо Экстоне ни одно научное издание не осмелилось бы говорить о ней како труде, к которому позволительно применить определение "философский". Но Хью Экстона нет. Доктор Стадлер почувствовал, что обязан сейчас произнести некие слова,-- и надеялся, что сумеет закончить разговор до того, как поймет, что же этоза слова. - С другой стороны, продолжал доктор Феррис, реклама моей книги -- а яуверен, что вы и не заметили такого пустяка, как реклама, содержит выдержкииз весьма хвалебного письма, полученного мною от мистера Висли Мауча. Да кто такой мистер Висли Мауч, черт возьми? Доктор Феррис улыбнулся: Через год, доктор Стадлер, даже вы не зададите этого вопроса. Скажемтак: мистер Мауч человек, в настоящее время занимающийся распределениемнефти. Что ж, предлагаю вам заняться своим делом. Работайте с мистером Маучем,пусть он занимается нефтью, что Же касается идей, ими займусь я сам. -- Было бы любопытно определить демаркационную линию таким образом, --беззаботно заметил доктор Феррис. -- Но раз уж речь зашла о моей книге, тостало быть, мы затронули сферу общественных отношений. -- Он повернулся кдоске, исписанной математическими формулами: -- Доктор Стадлер, будеткатастрофой, если вы позволите этой сфере отвлечь вас от работы, выполнитькоторую можете вы один. Это было сказано с подобострастным уважением, и доктор Стадлер не могпонять, почему в этих словах он расслышал: "Не лезь не в свое дело". Онпочувствовал внезапное раздражение и направил его против себя самого,сердито решив, что надо отбросить эти подозрения. - Общественные отношения? -- презрительно произнес он. -- Я не нахожу ввашей книге никакой практической цели. Я не понимаю, в чем еепредназначение. -- Не понимаете? -- Доктор Феррис быстро взглянул в лицо докторуСтадлеру. Наглый блеск в глазах был слишком кратким, чтобы можно было суверенностью сказать, что этот блеск имел место. -- Я не могу позволить себе считать, что некоторые вещи возможны вцивилизованном обществе, -- строго пояснил доктор Стадлер. -- Необычайно точно подмечено! -- воскликнул Феррис. -- Вы не можетесебе этого позволить. -- Доктор Феррис поднялся, давая понять, что разговорокончен. -- Прошу вас, доктор Стадлер, сразу же свяжитесь со мной, есличто-нибудь в институте причинит вам неудобства, -- сказал он. -- Всегда квашим услугам. Понимая, что последнее слово должно остаться за ним, и подавив в себепостыдное осознание, что он прибегает к дешевому приему, доктор Стадлерсаркастически-грубым тоном произнес: -- В следующий раз, когда я вас вызову, позаботьтесь о том, чтобы вашамашина была исправна. -- Конечно, доктор Стадлер. Уверяю вас, что это не повторится, и ещераз приношу свои извинения, -- ответил Феррис, словно это была реплика иззаученной роли, словно ему льстило, что доктор Стадлер наконец-то усвоил,как должны разговаривать современные люди. -- Моя машина причиняет мне массунеприятностей, она разваливается на части, и не так давно я заказал себеновую, самую лучшую модель, "хэммонд" с откидным верхом, но на прошлойнеделе Лоуренс Хэммонд отошел от дел без всяких причин и предупреждений, такчто я завяз. Эти подонки все время куда-то исчезают. С этим нужно что-тоделать. Феррис ушел. Доктор Стадлер сгорбился за столом, испытываяодно-единственное отчаянное желание -- чтобы его никто не видел. Ончувствовал смутную боль, смешанную с отчаянным чувством, что никто, никто изтех, кем он дорожил, больше не захочет его видеть. Он знал слова, которых так и не произнес. Он не сказал, что выступит спубличным опровержением и от имени института отречется от этой книги. Он несказал этого, поскольку боялся открыть для себя, что его угроза никак неподействует на Ферриса, что слово Роберта Стадлера не имеет силы. И чембольше он убеждал себя, что позже обязательно рассмотрит вопрос о публичномопровержении, тем отчетливее понимал, что не сделает этого. Он взял книжку и швырнул ее в мусорную корзину. Внезапно он мысленно увидел лицо -- настолько отчетливо, что могразглядеть каждую черточку, -- молодое лицо, вспоминать которое не разрешалсебе уже много лет. Нет, подумал Стадлер, он не мог прочитать эту книгу, он умер, оннаверняка давным-давно умер. Стадлер ощутил резкую боль и ужас от осознания того, что из всех людейна земле хотел бы увидеть именно этого человека, и при этом вынужденнадеяться, что его уже нет в живых. Он не знал почему -- когда зазвонил телефон и секретарь сообщил ему,что на проводе мисс Дэгни Таггарт, -- почему он крепко сжал трубку, заметив,что у него дрожит Рука. Со дня их последней встречи прошло уже больше года,и он думал, что Дэгни больше не захочет его видеть. Он услышал ее ясныйсильный голос -- она просила его о встрече. -- Да, мисс Таггарт, конечно, да, разумеется... в понедельник утром.Хорошо... Знаете, мисс Таггарт, у меня сегодня кое-что запланировано вНью-Йорке, и я могу заскочить к вам в офис во второй половине дня, если выне возражаете... Нет, нет, нисколько не затруднит, я буду очень рад...Сегодня во второй половине дня, мисс Таггарт, около двух, то есть околочетырех часов. У него не было никаких дел в Нью-Йорке. Он не пытался понять, чтопобудило его сказать это. Полный ожидания, он улыбнулся, глядя вдаль, наосвещенный солнцем склон холма. * * * Дэгни вычеркнула из расписания график движения девяносто третьегопоезда и почувствовала минутное удовлетворение от того, что сделала этоспокойно. Она проделывала подобное уже несколько раз в течение последнихшести месяцев. Сначала было трудно, но со временем становилось все легче.Настанет день, думала Дэгни, когда я смогу относиться к этому смертельномуросчерку безразлично. Девяносто третий был специальным товарным составом,снабжавшим Хэммондсвилл в Колорадо. Она знала, что будет дальше: сначала отмена специальных товарныхпоездов, потом сокращение числа товарных вагонов в Хэммондсвилл,прицепленных, как бедные родственники, в хвост поездов, направляющихся вдругие города, затем постепенная отмена остановок в Хэммондсвилле; инаконец, наступит день, когда она сотрет Хэммондсвилл с карты штатаКолорадо. Со станциями Вайет и Стоктон все происходило именно в такойпоследовательности. Услышав, что Лоуренс Хэммонд отошел от дел, она сразупоняла: бесполезно ждать и надеяться, рассчитывая, что его двоюродный брат,поверенный или комитет из местных жителей вновь откроют завод. Она зналаодно: пора сокращать расписание. Прошло меньше полугода с тех пор, как исчез Эллис, -- с того дня,который один фельетонист радостно назвал "днем победы простого человека".Все мелкие нефтепромышленники, владевшие тремя скважинами и скулившие, чтоЭллис Вайет отнял у ни" средства к существованию, бросились заполнятьоставленное им пространство. Они организовали лиги, кооперативы, ассоциации;они объединили свои средства и ценные бумаги в общий фонд. "Маленькийчеловек обрел место под солнцем", -- написал фельетонист. Их солнцем былопламя пожара, бушевавшего над "Вайет ойл". В этом ослепительном зареве онидобились успеха, о котором так мечтали, успеха, не требующего ни знаний, ниумения, ни усилий. Вскоре их крупные клиенты, такие как электростанции,которые потребляли нефть целыми составами и не желали делать скидку нанесовершенство человеческой природы, начали переходить на уголь. Заказчикипомельче, мирившиеся с некомпетентностью, разорялись один за другим. Парнииз Вашингтона ввели нормированное распределение нефти и дополнительный налогдля поддержания безработных нефтяников, затем закрылось еще несколькокрупных нефтяных компаний, и "маленькие человеки под солнцем" вдругобнаружили, что головка бура, стоившая раньше сто долларов, теперь стоитпятьсот, поскольку при отсутствии массового спроса на нефтедобывающееоборудование его производители, чтобы не обанкротиться, заламывали за своюпродукцию баснословную цену; потом начали закрываться нефтепроводы, так какнечем было платить за техобслуживание, и железным дорогам было предоставленоправо поднимать тарифы на грузовые перевозки; подсчитав количество нефти истоимость перевозок, две небольшие линии попросту закрылись. Солнце зашло --и "маленькие человеки" обнаружили, что эксплуатационные расходы, прикоторых, они могли сводить концы с концами на своих участочках в шестьдесятакров, были возможны лишь тогда, когда рядом простирались безбрежныепросторы промыслов Вайета. Теперь же они взмыли до небес вместе с клубамидыма. Лишь когда их состояния испарились без следа, а насосы остановились,"маленькие человеки" поняли, что ни один предприниматель в стране не всостоянии покупать нефть по цене, равной расходам на ее добычу. Затем парнииз Вашингтона предоставили нефтепромышленникам субсидии, но не каждый имелдрузей в Вашингтоне, и возникла ситуация, в которую было боязно вникать идаже обсуждать. Положению Эндрю Стоктона завидовали многие бизнесмены. Лихорадочныйпереход на уголь свалился на него как золотая гиря: он держал свой завод вкруглосуточном рабочем режиме и, обгоняя метели следующей зимы, изготавливалдетали для угольных печей и топок. В стране осталось не так много надежныхлитейных заводов; Стоктон стал одним из столпов, снабжавших подвалы и кухнистраны. Столп рухнул без предупреждения. Эндрю объявил, что оставляет дело,закрыл завод и исчез. Он не сделал никакого намека на дальнейшую судьбузавода, даже не сказал, имеют ли его родственники право вновь открыть его. На дорогах страны еще попадались автомобили, но они двигались, какпутешественники в пустыне, которые проходят мимо зловещих конских скелетов,выбеленных солнцем; они проезжали мимо скелетов автомобилей, развалившихсяна ходу. Люди перестали покупать машины, и автомобильные заводы закрывались.Но кое-кто по-прежнему мог доставать нефть -- благодаря личным связям, окоторых все предпочитали умалчивать. Эти люди покупали машины за любую цену.Горы Колорадо освещались светом огромных окон завода Лоуренса Хэммонда, сосборочного конвейера которого к подъездному пути "Таггарт трансконтинентал"сходили грузовые и легковые автомобили. Весть о прекращении деятельностиЛоуренса Хэммонда пришла, когда ее меньше всего ожидали, быстрая ивнезапная, как резкий удар колокола в мрачной тишине. Комитет из местныхжителей передавал обращения по радио, призывавшие Лоуренса Хэммонда, где быон ни был, разрешить открыть завод. Но ответа не было. Дэгни кричала, когда исчез Эллис Вайет, она задыхалась, когда отошел отдел Эндрю Стоктон; услышав, что и Лоуренс Хэммонд бросил завод, онабезразлично спросила себя: "Кто следующий?" - Нет, мисс Таггарт, я не нахожу этому объяснений, -- сказала сестраЭндрю Стоктона, когда Дэгни зашла к ней во время последней поездки вКолорадо два месяца назад. __Он ничего не говорил мне об этом, я даже незнаю, жив он или нет, впрочем, как и Эллис Вайет. Нет, накануне ничегоособенного не произошло. Помню только, что в тот вечер к нему пришелнезнакомый мужчина. Раньше я никогда его не встречала. Они говорилидопоздна, когда я ложилась спать, в кабинете Эндрю еще горел свет. Люди в промышленных городках Колорадо молчали. Дэгни видела, как онипроходили по улицам мимо аптек, магазинов, бакалейных лавок; они словнонадеялись, что движение поможет им не задумываться о будущем. Она тожеходила по улицам, не поднимая головы, чтобы не видеть груды покрытых копотьюкамней и искореженной стали, -- того, что осталось от нефтяных промысловВайета. Одна из вышек на гребне холма все еще горела. Никто не мог ее потушить.Проходя по улицам, Дэгни видела рвущийся в небо сноп пламени. Она видела егоночью из окна поезда: яростное пламя, колышущееся на ветру. Люди называлиего факелом Вайета. Самый длинный состав на линии Джона Галта насчитывал сорок вагонов;самый быстрый двигался со скоростью пятьдесят миль в час. Надо было беречьдвигатели: сейчас они работали на угле, и срок их эксплуатации давно истек.Джиму удалось найти мазут только для локомотивов, тянувших "Комету" и парускоростных составов дальнего следования. Единственным поставщиком топлива,на которого она могла положиться и с которым могла иметь дело, был КенДенеггер из "Денеггер коул" в Пенсильвании. Пустые поезда грохотали по четырем штатам, примыкающим к Колорадо. Ониперевозили овец, корма, дыни и случайного фермера с принарядившейся семьей,у которого были друзья в Вашингтоне. Джим получал из Вашингтона субсидию накаждый рейс, который числился не как коммерческий, а как "социальнозначимый". Дэгни стоило неимоверных усилий обеспечивать движение поездов научастках, где они еще были нужны, по территориям, где все еще теплилосьпроизводство. Но из балансовых отчетов "Таггарт трансконтинентал" было видно, чтосубсидии, выбитые Джимом на поезда, перегонявшиеся порожняком, значительнопревышали прибыль, которую приносили грузовые составы, идущие из пока ещеактивных индустриальных районов страны. Джим хвастался, что эти шесть месяцев оказались самыми доходными за всюисторию существования "Таггарт трансконтинентал". В графе "прибыль" наглянцевых листах его доклада акционерам числились деньги, не заработанныеим, -- субсидии на порожняк; и деньги, не принадлежащие ему, -- дивиденды,которые компания должна была выплатить держателям акций, и суммы,предназначенные на оплату процентов и выкуп облигаций "Таггарттрансконтинентал". По распоряжению Висли Мауча Таггарт получил разрешение невыплачивать этот долг. Он хвастался огромным потоком грузовых перевозок"Таггарт трансконтинентал" в Аризоне, где Дэн Конвэй закрыл последнюю линию"Финикс -- Дуранго" и отошел от дел, и в Миннесоте, где Пол Ларкин перевозилруду по железной дороге, в результате чего последнее пароходство,занимавшееся грузовыми перевозкам