Анатолий Едовин
Клуб мудрецов
Поэма
Архангельск 1990
Трактат о природе антилюдей,
доставленный из антимира
и переведённый на язык людей
Предисловие
На исходе двадцатого века один известный земной писатель выдвинул гипотезу, объясняющую сущность мироздания. Из этой гипотезы следовало, что Вселенная пульсирует, на пиках пульсации выворачивается наизнанку, переходя из мира в антимир и обратно. Некоторые солидные учёные поддержали гипотезу писателя и даже пытались создать соответствующую теорию. Всё это показалось мне чрезвычайно сомнительным. И даже сейчас предположение о том, что Вселенную можно вывернуть, как наволочку, несмотря на то, что случилось со мной, кажется мне нелепым. По-видимому, это «выворачивание» много сложней, чем нам представляется. Сложней, поскольку, кроме меня, оказавшегося в один прекрасный момент в антимире, никто более в него не попал. Это я могу утверждать с полной достоверностью. Скорее всего, выворачивание Вселенной происходит лишь в некоторых точках пространства – времени. Впрочем, важно не то, как я попал в антимир, а то, что я в нём увидел и испытал. Когда-нибудь о своём пребывании там я напишу большую книгу, а сегодня ограничусь лишь предисловием к предлагаемому вашему вниманию трактату. Кстати, в антимире он не был опубликован, и вы являетесь его первыми читателями.
Я не хотел писать даже предисловия, но, поразмыслив, решил, что без него понять трактат практически невозможно, настолько далеки его содержание, его идеи, мысли от наших представлений о самых простых, даже обыденных вещах и явлениях.
Антимир – это Антиземля. Всё там не так как у нас. Начать с того, что там, где у Земли северный полюс, у Антиземли – южный. Все названия материков, рек, городов, фамилии и имена людей, словом все имена собственные как бы вывернуты и читаются наоборот. Сама планета называется Ялмез, материк Африка – Акирфа и так далее. Люди на Ялмезе на первый взгляд похожи на землян. Например, когда я впервые увидел своего антипода, точнее, антипокосма – а он был первым, что я вообще увидел на Ялмезе, - то даже испугался. Но когда прошёл испуг, я обнаружил, что там, где у меня затылок, - у него лицо; грудь его там, где у меня спина, и, наоборот, ноги у него коленками назад, и ходит он задом наперёд, правда ногами, а не головой, что следует из нашей земной логики. Но ведь и логика у ялмезцев обратная нашей, как и все понятия. Мудрость у них антимудрость, ум – глупость, посредственность – талантливость и чуть ли не гениальность, если сдобрена большой дозой хитрости. Людей, которых мы называем аморальными, они признают высокоморальными, но наказывают за поступки с нашей точки зрения благородные и в высшей степени моральные.
Признаюсь, когда я находился в этом вывернутом мире, то со своими земными представлениями без конца попадал во всякие нелепые истории, и только то, что я своевременно стал называть себя врагом антиземлян, а не посланцем доброй воли и гостем, спасло меня от тюрьмы, а то и от усекновения головы или электрического стула. Так уж у них принято: преступники гуляют на свободе, а порядочные люди сидят в тюрьмах; врагов принимают с почестями, а друзей преследуют.
Надеюсь, что после этого краткого описания Ялмеза и антиземных нравов вы не будете удивляться тем поразительным фактам и высказываниям, которые содержаться в трактате, и не отнесёте на мой счёт, как и ваши нелестные отзывы, не будете называть меня клеветником. Дело в том, что хотя я и поставил свою фамилию на титульном листе как автор, на самом деле я просто переводчик и моя фамилия – это перевёрнутая фамилия истинного автора, моего антипокосма с Ялмеза.
Должен заранее сообщить вам, уважаемые читатели, что Ялмез больше не существует. Вернее, сама планета ещё вертится в пространстве, но жизни на ней нет. Процветание антимудрости на планете привело к тому, что там разразилась страшная атомная война, и в течение нескольких часов всё живое погибло в её огне. Я уцелел только потому, что в самом начале катастрофы с помощью своего антипокосма, который решил спасти свой труд хотя бы для землян, сумел унести ноги в свой родной мир.
Итак, уважаемые читатели, перед вами трактат о Мудрости, точнее, об антимудрости, поскольку антимудрость антиземлян иначе, как словом мудрость, не перевести. Увы, перевод с любого земного языка в тысячу раз проще, нежели с языка Ялмеза. Трудности усугубляются ещё и тем, что свой трактат, не знаю уж из каких соображений, автор написал в стихотворной, местами весьма архаичной форме. Признаюсь, временами я так запутывался во всех антипонятиях поэмы, в её антирифмах, антиметафорах и антигиперболах, что зачастую терял представление о реальности собственного существования. Поэтому не обессудьте, если я где-то нагрешил с переводом, и, читая поэму, проявляйте здравый смысл. Желаю успеха.
Глава I
ВСТУПИТЕЛЬНАЯ, ТРАДИЦИОННАЯ
Сократ. Не шумите, афиняне, исполните
мою просьбу: не шуметь, что бы я не сказал,
а слушать; я думаю, вам будетполезно
послушать меня. Я намерен сказать вам и ещё
кое-что, от чего вы, пожалуй, поднимете крик,
только вы никоим образом этого не делайте.
Платон. «Апология Сократа»
По воле вековых традиций
Начать я должен этот труд,
На первой трепетной странице
Вступленья запаливши трут.
Воззвать я должен к высшим силам,
Им дифирамбы громко спеть
И помолиться так суметь
Красоткам-музам, вечно милым,
Чтоб не оставили меня,
Шутя, смеясь, не обманули,
Улыбкой нежною маня,
С Пегаса в бездну не столкнули.
И я готов, но есть помеха,
И потому мне не до смеха.
Попробуй рассуди, читатель,
К кому взывать в двадцатый век,
Когда махровый обыватель
И тот, мудрейший человек,
Живёт, богов не признавая,
Хотя всегда перед толпой,
Ортодоксальный и святой,
Твердит, толпы природу зная,
Что в нём живёт Иисус Христос,
Но верит он лишь в силу стали
И в наркотический гипноз.
В богов мы верить перестали
С тех пор, как в неком Аламосе1
Родился гриб, высок и грозен.
Ракеты, танки, самолёты
Фетишем стали наших дней.
Мы строим нынче космолёты,
В чертоги бога шлём людей.
В домах у нас сияют ванны
И телевизоры гудят –
Машин домашних целый ряд.
Теперь мы им поём осанны.
Что нынче божьи чудеса,
Плоды простосердечья,
Когда до автоколеса
Свели мечту мы человечью!
Смешны нам попросту все боги,
Как и девчёнки-недотроги.
Но есть одна богиня всё же,
Хоть и не входит в список муз.
Она одна помочь мне может
Нести мой крест, мой тяжкий груз.
То Мудрость. Ей я посвящаю
Правдивый, честный мой рассказ,
Лишённый всяческих прикрас.
И только к ней одной взываю.
Изведав в этом мире всё,
Я ничему не удивляюсь,
За исключеньем дел её,
Перед которыми склоняюсь.
Живи, цари, моя богиня,
Прекрасна в платье и в бикини.
Великой целью вдохновлённый,
Тебе я эту песнь пою,
Для всех, тобою осенённых
И мощь изведавших твою;
Для тех, кто только начинает
Твоё величье понимать,
Кому ты ласковая мать,
И кто об этом лишь мечтает,
Для тех, кто входит в славный Клуб,
Клуб Мудрецов, моих собратьев;
Кто не умён, но и не глуп,
Кто в Мудрости одевшись платье,
Уж никогда его не скинет,
Пусть сто обличий в жизни примет.
Наш клуб всемирного значенья,
Родился он в глуби веков,
Не знал он с самого рожденья
Уставов и иных оков.
Без заявлений, ритуалов
Всяк волен был в него вступить
И равноправным членом быть
Без ури, шаров и счёта баллов.
Но чтоб попасть в него, порой
Иные с дьяволом встречались
И на дороге столбовой,
Случалось, с честью расставались.
Не так уж страшно, не с мошною,
Но всё не с лёгкою душою.
Чтоб вас спасти от этой скуки
И сделать глаже торный путь,
Решился взять перо я в руки
И изложить законов суть,
Которым следованье твёрдо
Вас к членству в Клубе приведёт
Без треволнений и забот;
Чтоб вы сознательно и гордо
Могли шагнуть через порог;
Чтоб презирали предрассудки,
Чтоб был не страшен нам порок;
Чтоб правил вами лишь рассудок
И, бог помилуй, не блуждали,
Не вязли в дебрях вы морали.
Я вдаль смотрю – и страх терзает;
По силам ли мне долгий труд.
Да и читатель, кто ведь знает,
Не будет ли в сужденьях крут:
Он любит пряные приправы,
К сюжетам острым так привык,
Что даже матадор и бык
Ему теперь уж не по нраву.
Писатель должен взволновать
Его притупленные нервы,
И исподволь начать трепать
Их со страницы самой первой.
В сюжете должен он, хоть тресни,
Слить сатану и бога вместе.
Но разный есть, друзья, читатель.
В конце концов для вас пишу
Я труд научный, как старатель
Крупицы мудрости ищу,
Чтобы ещё вы умудрились,
Его читая, и сильней,
Как на земле родной Антей2,
От строчки к строчке становились.
Сюжет здесь вовсе ни к чему:
Нам соль нужна, а не красоты
Острейших фабул. Потому
Мне нет охоты брать высоты
Агаты Кристи, Сименона
Или фантаста-пустозвона.
И, право слово, нет охоты
Мне мучить рифмами себя.
И если вы не доброхоты,
То, рифму пламенно любя,
Всё же попробуйте спокойно
Мне снисходительно простить,
Коль доведётся мне пустить,
И «петуха» в напеве стройном.
Я начинающий поэт,
Я миру вовсе неизвестен,
И не пытался с юных лет
Поэтом слыть, хоть очень лестен
И для меня высокий титул,
Но больше я ценю капитул3.
Пускаюсь в путь я – одинокий,
Без друга и проводника,
Не как тосканец черноокий:
Вела могучая рука
Его кругами адской бездны.
А мой далёк, увы, причал,
И если Данте4 выручал
Вергилий верный и любезный,
То кто же выручит меня,
Когда я в Мудрости глубины
Спущусь и, жизнь свою храня,
Увидев страшные картины,
Вдруг хлопнусь в обморок, как Данте?
Кто скажет мне: «Поэт, восстаньте!»?
Я не нашёл среди поэтов
Достойных Мудрости певцов,
Чтоб показали путь заветный,
Открытый лишь для Мудрецов.
Конечно, были, есть детины,
Что на Парнас упорно прут
И Мудрость вдохновенно чтут,
Тоски не ведая и сплина.
Но мелкотравочны они,
Свои настолько ценят шкуры,
Что в наши пасмурные дни
Способны лишь на шуры-муры.
Нет, тяжкий путь они не сдюжат.
Мне Мудрость пусть сама послужит.
Глава II
ФИЛОСОФИЯ И МУДРОСТЬ
Через тысячу лет,
Через десять тысяч годов
Память чья сохранит
Нашу славу и наш позор?
Но досадно мне то,
Что пока я на свете жил,
Вволю выпить вина
Так ни разу и не пришлось!
Тао Юань-Мин1
Итак, закончено вступленье,
Традиции я отдал дань,
Спешу продлить своё творенье,
Переступив за эту грань.
Чтоб труд мой выглядел построже,
Чтоб не казался дураком,
Владеть я должен языком,
Каким иной большой вельможа
Очки втирает простакам.
Начну писать я осторожно
С предмета нудного, но вам
Весьма известного, возможно.
Над ним студент годами бьётся,
Он философией зовётся.
Ах, философия! Наверно,
Модней словечка нет сейчас.
Её мы ценим, как, примерно,
Ценил когда-то ловелас
Цветок в петлице – бутоньерку,
Как ценит джинсы мой сынок.
Ведь мода (словно тёмный рок)
На всё и вся диктует мерку.
У нас философов полно,
Хоть философии не стало,
Но знаю твёрдо я одно,
И это право же немало:
Бебекнуть модненьким словечком
Полезно даже и овечке.
Философ нынче явно в моде,
Гадать лишь можно почему?
Резвится парень на свободе,
Простор открыт его уму.
И философии раздолье!
Тут каждый грамотный Мудрец,
Как хитроумнейший купец,
Пускает свой талант на волю,
Торгует оптом и в разнос:
Когда товара нет иного,
Всегда растёт на речи спрос
У бедолаг, которых много
При неурядицах земных.
Они согласны и на живых.
Я с наслажденьем наблюдаю
За тем, как славный наш собрат
В такие выси залетает,
Где не бывает даже сват,
Решая сватовства вопросы.
О болтовни прекрасный труд!
О философский славный зуд!
О эти слов больших поносы!
О этот творческий размах,
С которым наш философ в споре
Находит блок в чужих умах!
Смотреть на спорщика – умора.
Но стоит нам на всём серьёзе
Поговорить о сем курьёзе.
Надеюсь, вы уж уяснили,
Что философия для нас
Лишь инструмент, который силы
Нам прибавляет в должный час.
Но для философа – наука!
Диапазон её широк,
И в ней философы без скуки
Умеют спечь любой пирог.
Я перепробовал немало
Тех философских пирогов:
Покрытых пылью всех веков
И свежих, прямо с пылу с жару.
Искусству мастеров дивился,
Чуть от тоски не удавился.
Ведь каждый из мужей примерных
Своё хоть что-то привносил
На общий стол и вдохновенно
Мир объяснял по мере сил.
Творил такие выкрутасы,
Такой устраивал содом,
Что в пору в сумасшедший дом.
От философии те асы,
Учёный выдумав жаргон,
Себя подчас не понимали,
Но пустобрехство и трезвон
Единодушно обожали.
Трудненько в их словарной буре
Понять, кто мудр, кто просто дурень.
Я лишь тогда решил задачу
И разобрался что к чему,
Когда на них взглянул иначе,
По факту оценив тому,
Как гениальнейшие мысли
Философ переносит в быт.
Ведь как от взоров он не скрыт,
Витая в недоступных высях,
Молва до нас доводит слух,
Что часто жирная индейка
Его поддерживает дух
Помимо славненькой индейки.
Как бы ни мыслил он астрально,
Но ест вполне материально.
Помог мне в том поэт Лукреций2,
Который ясно изложил
Суть Эпикуровых концепций
И на примерах пояснил,
Какою мерой мерить счастье,
Как труд и отдых сочетать,
Как облегчить земную кладь,
Как горя избежать, несчастий
И даже как дитя зачать:
На что должна смотреть супруга,
Как поступать, о чём мечтать
В теченьи суточного круга,
Чтоб краше бога Аполлона
Дитя явилося из лона.
Из всех философов, пожалуй,
Быка взял первым за рога
Он, Эпикур3, хитрющий малый,
Которому вопрос «Куда?»
Был ясен с самого начала:
Из ничего в ничто. Вот так!
Вопрос иной он задал: «Как?»
Мудрец, он не жевал мочало,
Лелеял свой цветущий «сад»
И проповедовал нам веру
В эпикурейство, а не в ад:
Любовь, вино, друзья – всё в меру.
Он к атараксии стремился
И преуспел, её добился.
Пускай порядком устарели
Его советы в наши дни,
Но Мудрецы всегда умели
У предков взять, что им сродни.
Великий принцип Эпикура –
Не воспарять за облака,
А за рога хватать быка –
Есть также главный принцип Мудрых.
Пространство, время и движенье –
В трёх измереньях мы живём,
Не предаваясь размышленью:
«Кто мы, куда, зачем идём?»
Искать нелепо жизни суть,
Одно в ней важно – не зевнуть.
Г л а в а III
ВЕЛИКИЕ ЦЕЛИ МУДРЕЦА
Сильный ум, преследующий
практические цели, - лучший ум
на земле.
В. Гете
Глупцы живут, не наслаждаясь
жизнью.
Демокрит1
Главой одной хотел закончить
Я философский разговор,
Увы, не смог, подобно гончей,
Влетевшей с поля в тёмный бор,
Я заплутался, след теряя,
И главный упустил вопрос.
Пегас мой кушает овёс
И ухмыляется: «Бывает!»
Спасибо верный мой конёк,
Хоть утешенье слабовато.
Но путь нашь труден и далёк,
Ухабы вовсе не из ваты,
И даже капелька участья
Для нас подчас важнее счастья.
Я в жизни истинный прагматик,
Но, между нами говоря,
Не ортодокс и не догматик,
И, Мудрость пламенно любя,
Любую глупость я приемлю
И проповедовать готов
Азы всех школ и всех Основ,
Копытами взрывая землю.
Однако же не просто так –
Чтоб это было мне полезно.
Абстракций я первейший враг,
Но их оцениваю трезво –
Очки втирать я сам умею
И перед гением не млею.
Проживши жизнь, я твёрдо знаю,
Что в философии любой
Мудрец берёт лишь то, что с краю,
Не увлекаясь глубиной.
Он, как петух в навозной куче,
В ней ищет не алмаз – одно
Рациональное зерно.
Себя по пустякам не мучит.
Среди философов земных
Нам век прошедший Маркса дал.
Его учение, увы,
По Мудрецам прямой удар,
Но мы и здесь нашли зацепку
И держимся пока что крепко.
В борьбе, считаем мы, все средства
Для наших целей хороши.
Кто понял это ещё в детстве,
Тот все преграды сокрушит.
Во всяком случае, чем раньше
Макиавелли2 сей завет
Проникнет в мозг, как яркий свет,
Тем Мудрецы шагают дальше.
Кто этой мыслью осенён,
Стоит над миром, словно бог,
И высшей властью наделён.
Пора придёт, он в должный срок
Свершит великие деянья,
Душевных не познав страданий.
Я сразу слышу возраженья,
Мол, Достоевский, душ знаток,
Пример один дал преступленья3,
Когда его герой не смог
Свою природу человечью,
Свершив убийство, преступить,
И начал мучаться и ныть.
Он не был Мудрецом, конечно,
Отвечу оппонентам я,
И не имел достойной цели.
Вся наша жизнь проходит зря,
Когда мы слепо, словно звери,
Бесцельно дни свои влачим,
Не зная, что же мы хотим.
Мудрец, когда он в самом деле
Носить достоин этот сан,
Себе поставить должен цели,
Такие, чтобы и Монблан
Казался с их высот лишь горкой.
И цель первейшая есть власть.
Как в картах пиковая масть
В игре даёт владельцу фору,
Так власть у Мудреца в руках
Даёт ему такую силу,
Что может он устроить крах
И даже выкопать могилу
Любому, кто пониже чином,
И не придумывать причины.
Ах, власть! Она сладка, приятна
Уж только потому, что власть.
Как звон монет в кармане внятный,
Как неистраченная страсть,
Как ветерок в жару на пляже,
Как стопка водки в зимний день,
Как в отпуске старушка лень,
Когда в гамак с газетой ляжешь
Да и уснёшь под шум берёз, –
Так власть над ближними приносит
Нам упоенье не от грёз –
От чувства сытости, как осень
Для сельских жаждущих дворов –
Плоды их праведных трудов.
Есть в нашем славном учрежденьи
Обыкновеннейший вахтёр.
Он без малейшего сомненья
Уверен в том, что вы лишь сор
Пред ним, властителем у входа.
(Конечно, если вы не шеф
И не сулите вы гешефт.)
Иль продавщица-недотрога,
Что в магазине нашем есть:
Не дай вам бог хоть ненароком
Её величество задеть,
На вас обрушится потоком
Её речей приятных «сласть».
Вот что такое значит власть.
Чем больше власти, тем доступней
Нам все житейские блага,
И тем скорей беда отступит,
Тем легче победить врага.
Прагматик я, а это значит,
И убеждённый гедонист.
Притом совсем не альтруист.
Не любомудрствую, тем паче.
Давно я дал себе обет
Ценить простые наслажденья:
Роскошный, например, обед,
С массажем баньку в воскресенье
И без последствий и хлопот
Всё то, что дарит нам Эрот.