Травяной чай с липовым цветом и душицей
Принцип заварки травяного чая напоминает правило сбора букетов из полевых цветов — руководствоваться вкусом и здравым смыслом, а отдельные элементы не так важны. Здравый смысл — для того, допустим, чтобы не помешивать заварку в котелке багульником или не добавлять растение-аллерген, если у кого-то из компании к нему непереносимость. В остальном же травяной чай должен напоминать палитру художника после продуктивного трудового дня. Иван-чай, мята, лепестки и плоды шиповника, ромашка, смородиновый лист, цветы василька — словом, что угодно. Ну и липовый цвет с душицей, раз уж о них речь зашла.
После того как вы вытряхнули в чайник / котелок ваш гербарий, залейте его кипятком и настаивайте несколько минут. Пить травяной чай хорошо с медом — липовым или акациевым, а то и гречишным, по вкусу.
Печеные яблоки с корицей
Яблоки разрезать пополам, удалить сердцевинку. в образовавшееся углубление капнуть немного меда. Посыпать корицей. Потом половинки можно сложить в целое яблоко и втиснуть в сравнительно тесную форму, а можно просто положить их друг на друга. Сверху хорошо бы капнуть немного растопленного сливочного масла, поставить в духовку, запечь до мягкости, вынуть, слегка присыпать сахарной пудрой.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Жасминовый чай
Чайник обдать кипятком, засыпать чай (не очень много, это тот редкий случай, когда лучше пожадничать) и залить его закипающей (но еще не закипевшей) водой. Чем мягче вода, тем вкуснее будет чай. Знатоки говорят, что через минуту воду надо слить и залить новую. Очень может быть, но я так не делаю (и еще ни один слон не упал со спины мировой черепахи), а просто жду пару минут. Три-четыре заварки — штатный расклад для жасминового чая, только ждать каждый раз придется чуть дольше, так что у вас будет время для неспешной беседы под аромат жасмина. Что, собственно, и требуется.
Ольга Морозова
Поющий тропы
За дверью стоял тролль. Крупный, косая сажень в клыках. Николай тупо уставился на визитера. Тролль глубокомысленно сказал:
— Хум-хум.
Голос у него был низкий и неожиданно приятный.
— А? — растерянно переспросил Николай.
— Давай ты умрешь, — предложил тролль.
— М-м-м… нет, спасибо, — испугался Николай.
— Ладно, — тролль покладисто кивнул, развернулся и пошел вниз по лестнице. На нем была старая шапка с птичьим пером и теплая грязная шуба.
Николай закрыл дверь, повернул оба замка и только теперь поежился.
— Ничего не понимаю.
Чего он в шубе-то? Жара же.
* * *
Николай мечтал, что придет домой и придумает наконец добротную героиню. Хорошую, крепкую, с талией пятьдесят восемь. Назовет ее Викторией Тимофеевой и, когда станет отпиваться от творческого кризиса между девятнадцатой и двадцатой главой, будет смотреть сурово в воображаемые голубые глаза и веско говорить: «Ну что же ты, Виктимочка…» И не будет обращать внимания на вопли завистников о неестественной природе героини. Мол, слишком супергерл. А как? Как вы себе представляете женщину, которая коня на скаку не то что остановит, а еще и накормит, и причешет, и спать уложит? Она и должна быть супер. Блондинка. Сильная. Ясные голубые. Талия. И много-много способностей. «Не выжить иначе бабе в жестоком мире», — сосредоточенно думал Николай, отодвигая чашку с остывающим чаем и аккуратно постукивая по клавишам. «Да и мужику…» Но героиня рождаться не желала. Видимо, и правда — не могла стать реальностью. Жалко.
Николай любил фантастику. Он ее, можно сказать, ел. Почти каждый день. Периодически на обед были классики американской и европейской школы. Николай слегка презирал критиков с их холодным умом, поэтому относился к чтению принципиально бесхитростно: классики — это солидное, идеальное чтение, не сулящее огорчений. Это можно перечитывать. Здесь он ценил умение авторов конструировать взвешенную, проработанную, правдоподобную вторую реальность, а затем неуловимым движением делать эту реальность первой. Когда хотелось легкости, он брался за книги латиноамериканской школы. Жизнь — это сон, сон — это жизнь, а реальность — что реальность? Может, и нет ее никакой. Примерно так формулировалась в сознании Николая эта школа. Ее он любил реже. А вошедший в моду и успевший уже слегка состариться постмодернизм принимал с иронической улыбкой и за редким исключением считал, скорее, литературной игрой, чем собственно литературой. Но иногда хочется и такой еды, еды-забавы.
Сам Николай писал неизвестно что. Так и говорил себе: неизвестно что я пишу, пусть критики разбираются, у них работа такая. Но втайне надеялся, что его тексты относятся… Впрочем, он старался не формулировать эти свои надежды.
А еще он не собирался мучить текст. Нет! Писать нужно тогда, когда пишется. Поэтому Николай решительно встал из-за компьютера и пошел курить. На середине сигареты ему стало скучно. Виктимочка создаваться не желала. На мониторе болталось несколько жалких строчек. А в работе был дурацкий перерыв, совершенно незапланированный и оттого — раздражающий. Николай работал пиарщиком и предпочитал так называемую активную занятость — когда в сутках внезапно обнаруживается часов тридцать, глаза вылезают из орбит, все горит, ничего не сгорает и заканчивается фейерверком. В такой обстановке писать рассказы гораздо легче. В промежутке между ужасом и авралом. Гораздо.
И в эту минуту в дверь позвонил тролль.
* * *
Николай и не думал, как это. То есть как такое вообще может случиться. Живешь ведь в самом большом городе страны. Люди у тебя есть — друзья и всякие знакомые. И телефон с интернетом. А потом кто-то умирает, кто-то сходит с ума, кто-то тоже — за границу уезжает насовсем или женится. А потом глядь — а нет никого. Только двое и остались: ты и безвозможное одиночество. Нет, не невозможное. Это бы еще ничего, это бы означало, что нет его и быть не может. Самое настоящее безвозможное. Не смутишь, не убьешь, не уберешь на полку, если жалко. Николаю очень было его жалко. И себя.
Сначала он не знал, что делать. А потом стал писать рассказы — специально для нового собеседника, будто боль заговаривал. Поначалу боязно было, а потом привык, втянулся. Говорят, это называется «сдвиг мотива на цель». Стали ему интересны сами по себе рассказы, а потом — и сами по себе герои. Они у него были разные: взрослые, детские, животные, никакие. И вот теперь он решил придумать Виктимочку, потому что это было интересно. Но она что-то никак не выходила. Вместо нее явился тролль и предложил Николаю смерть. С легкостью принял отказ и удалился.
Николай уже жалел, что тролль ушел. Но не соглашаться же было? Он решительно вернулся за компьютер и бодро застучал по клавишам. Теперь он знал, как продолжить первые строчки, которые пришли ему на ум полчаса назад:
«Есть депрессия действия, а есть депрессия покоя. Это как усталость. Беспросвет. Только в одном случае это редкие тупые толчки в висках и иногда сильные — под дых. А в другом — трясина ровная, ждущая, манящая сладковатым запахом разложения. Трудно выбираться, да и противно. Отключаешься, чтобы пережить, перетерпеть… и не замечаешь, как затягивает. Безболезненно. Никак. Так, может, не отключаться? Чувствуя всей кожей, всеми органами чувств, включая шестое, но двигаясь вперед, сначала рывками, а дальше уже все ровнее, спокойнее вышагивая из болота повседневности. И однажды, кто знает, в ваши двери постучится тролль и предложит вам смерть. И если вы откажетесь, он уйдет. А если согласитесь — на некоторое время у вас появится достойный собеседник. И тогда, быть может, вам и вовсе не придется умирать».
Николай остановился и перечитал написанное. Да, это было то, что нужно. И отправился на перекур. Но долго отсиживаться ему не дали: зазвонил телефон. Николай не глядя нашарил на столе трубку.
— Алло?
— Здравствуйте, — прозвучал в трубке далекий невнятный голос. — Заказы принимаете?
— Какие заказы?
— Обыкновенные.
— Даже не знаю, — развеселился Николай. Голос был, кажется, женский, и это почему-то обнадеживало.
— Так да или нет? Вы сейчас свободны? Николай оглядел чашку с недопитым чаем и недокуренную сигарету.
— Ну, более-менее.
— Тогда записывайте: депрессия, тролль, смерть, дорога… Записали?
— Д-да, — недоуменно проговорил Николай. Ничего он не записал.
— Начните с этого. Дальше посмотрим. Присылайте на мой электронный адрес. Хорошо?
— И какой адрес? — нахмурился Николай.
— Виктория — собака — Тимофеева — ру. Завтра жду. До свидания.
Послышались короткие гудки.
Николай с мукой поглядел на трубку и тихо сказал: «Ну что же ты, Виктимочка…»
* * *
Он грыз карандаш. Наверное, со стороны это выглядело глупо: сидит человек за компьютером, грызет карандаш. Но обычно это помогало думать. Сейчас, впрочем, не так чтобы очень.
В уже написанном тексте было почти все, что заказывал голос в трубке. Кроме дороги. Это раздражало. Ну почему — такое удачное совпадение и не полное? Совпадению Николай не удивлялся, как не удивился и троллю, звонящему в дверь. У него что-то переклинило в мозгу, — наверное, это и был центр удивления. От бессонницы, что ли? Или от духоты. Стояла жара и недовольство, спал он плохо. Теперь от недовольства не осталось и следа. Николай очень хотел выполнить таинственный заказ. Было одно проверенное средство…
Он решительно встал, сунул сигареты и ключи в карман, обулся и вышел из дому. Если чудеса решили навестить тебя сами, это еще не значит, что ты не можешь пойти к ним навстречу. Можешь. И Николай, не желая быть лежачим камнем, решительно отправился в ближайший сквер. По дороге никого особенного не встретив, он прошел по аллее, сел на лавочку и решительно откинулся на спинку. Посидел минуты три просто так и достал сигареты. «Много курю», — мелькнула привычная мысль.
— Много курите, — эхом прозвучал чей-то голос.
Николай, не торопясь, повернул голову. Рядом с ним на скамейке сидел воробей. Обычный, московский, серый. Воробей смотрел на него круглым глазом.
— Да, — неопределенно кивнул Николай.
— Он не говорящий, — насмешливо заявил голос. — Зато я — вполне.
Николай осмотрелся. Кроме воробья, никого вокруг не было, только в конце аллеи маячила мамочка с коляской.
— А где вы? — осведомился Николай. — Простите, но я вас не вижу.
— Неудивительно, — проворчал голос. — Вы вообще обычно ничего не видите. Сидите дома, компьютер да телефон. Даже не знаете, как соседей ваших зовут.
— Не знаю, — покаялся Николай и почему-то решил пояснить: — Квартира съемная.
— Да какая разница? — возмутился голос. — Соседи тоже съемные?
— Да нет, обыкновенные соседи, — смутился Николай, припомнив толстую тетку, с которой столкнулся у лифта месяца два назад, и бодрого старичка, выходящего из квартиры напротив буквально сегодня, когда Николай вернулся из магазина домой и ковырялся ключом в замке, пытаясь открыть дверь, не выпуская из рук многочисленные пакеты с будущей едой.
— Вот и мотайте на ус, — наставительно заметил голос.
— А вы не покажетесь? — робко спросил Николай, но ему никто не ответил.
Он еще немного посидел, но больше ничего не происходило. Тогда он пошел домой.
* * *
Бодро жуя сосиску, Николай думал. В сущности, все неплохо. Время есть. Голос дал подсказку: соседи. К толстой тетке идти не хотелось, а вот старичок Николаю понравился, почему бы не зайти по-соседски? Только вот повод, повод…
Так ничего и не придумав, Николай решил — была не была. Попробуем просто. И решительно зашагал в дальнюю даль, в соседнюю квартиру. Старичок был дома. Он совсем не удивился визиту, не побоялся распахивать дверь перед малознакомой физиономией, кивнул и выразительно махнул — проходи, мол. Николай несмело зашел. В квартире было тихо и пахло книгами. Да они и были везде. По крайней мере, коридор, в котором положено держать всякую верхнюю одежду, был весь заставлен полками. Приободрившись, Николай начал:
— Вы простите меня, пожалуйста, но я тут…
Старичок снова выразительно махнул рукой — на этот раз жест означал: «Пустяки, не смущайся». И пошел на кухню, так и не произнеся ни слова. Николай отправился за ним. На кухне закипал чайник. Обычный, на плите. Старик ткнул пальцем в сторону дивана, не спеша заварил чай, щедро сыпанув в заварку смесь каких-то трав из банки, расставил чашки, откуда-то выудил вазочку с вареньем. Николай освоился. Придвинул к себе чашку, и некоторое время они уютно молчали. Окно было занавешено тяжелыми коричневыми шторами, и оттого казалось, что уже почти прохладно.
Откуда-то из глубин квартиры вышел кот. Он был хорош. Крупный, рыжий, с толстым плавным хвостом. Кот серьезно поглядел на визитера медовыми очами и прошествовал к миске, в которой его дожидался корм. Николай полюбовался на рыжий солнечный холм и повернулся к старику.
— Вы знаете, меня сегодня упрекнули, что я даже с соседями не знаком, хотя живу тут уже год, — он решил говорить правду. Не обязательно же всю.
Старик кивнул. «Непробиваемая личность», — восхищенно подумал Николай и продолжил:
— Вот я и решил зайти.
Сосед кивнул еще раз. Николай пожал плечами и попробовал варенье. Вкусное, домашнее, а из чего — не угадать.
— Ореховое? — полюбопытствовал он.
Старичок отрицательно мотнул головой.
— А какое? — Николай решил переть напролом. Это же невинные вещи! Почему бы и не попереть?
— Вуршни.
— Что, простите? — Николай даже растерялся, услышав голос старика. Нормальный голос.
— Варенье из вуршни.
— А-а, — Николай решил пока не уточнять, что это такое. Многие знания в данном случае его не устраивали: варенье было вкусным, и он вовсе не жаждал разочароваться, узнав, что «вуршни» — это какая-нибудь гадость.
В полном молчании они допили чай. Но это не было ни тяжелое, ни смущенное молчание. А после чая Николай задумался, как теперь перейти к главному. За окном вечерело. Кот вышел на середину кухни и благожелательно уставился на гостя. Старичок отставил в сторону опустевшую чашку и тоже поднял глаза.
— Не беспокойтесь, — наконец сказал он. — Все будет хорошо.
— Да?
— Да. Кстати, меня зовут Атанас Осипович.
— А меня — Николай.
— Ну вот и познакомились. Вы заходите, если что.
Рассудив, что на этом визит явно пора заканчивать, Николай встал, неловко кивнул и направился к выходу. До двери его провожал кот.
— До свидания, — сказал Николай обоим.
Ни кот, ни старичок не ответили.
* * *
Уютный Атанас Осипович нисколько не приблизил Николая к решению проблемы. По крайней мере, когда он вернулся к компьютеру, дорога в тексте не появилась. Что ж, придется навестить вторых соседей. Из воспоминания о коротком разговоре у лифта он выудил номер квартиры. Выходило, что соседка обитает прямо рядом с ним. Глянув на часы — нет, вроде не поздно, — Николай решительно отправился во вторые на сегодня гости. С ума сойти, обычно он целыми днями просиживал дома, а сегодня то и дело шастает туда и сюда.
Соседка тоже открыла сразу. У нее в доме было громко. Играла музыка — странно, что ее совсем не слышно у Николая за стенкой. Что-то средневековое. Соседка у порога выслушала речь о том, как важно знакомиться с соседями, рассмеялась и представилась. Ее звали Марьей. И лет ей было — Николай пригляделся — лет сорок пять. Тогда, у лифта, он решил, что она постарше, но сейчас понял, что это из-за полноты. Здоровой такой полноты, вообще-то, румяной и улыбчивой. Они пообщались минут десять на светские темы, сошлись на том, что нынче лето жаркое, да все равно дожди, так что скоро тропические лианы в окна полезут. Тогда Николай, не придумав темы интереснее, спросил, что у нее играет. Оказалось — сборник средневековой музыки, угадал. Соседка Марья тут же засыпала Николая кучей ценных сведений о том, какая вообще бывает средневековая музыка да почему она такая прекрасная. Через некоторое время он начал тонуть в терминах и даже почти задремал, поскольку Марья, увлекшись, перестала нуждаться в собеседнике, но очнулся, когда она рассказывала, откуда взялось слово «трубадур». Оказывается, мнения историков и филологов расходились: половина считала, что это от провансальского troubar — сочинять, находить, а вторая половина — что от латыни: tropare — петь тропы.
Марья перешла к таинственным труверам и миннезингерам, а Николай все сидел и повторял про себя: «Петь тропы». Кажется, вот оно. Дождавшись очередной паузы, он встал и, решительно соврав, что совсем заболтал бедную женщину, попрощался и рванул домой.
* * *
Петь тропы! В этом что-то было, но Николай пока не мог понять что. Тогда он решил отвлечься. Это тоже было проверенное средство — примерно как погрыз карандаша. Отвлекаясь, он пошелестел ежедневником и выяснил, что за всеми этими чудесами забыл, что ему завтра сдавать не только заказ таинственной незнакомки, но и самую обыкновенную работу. Вернее, подработку. Небольшую, но обещанную.
Поохав, Николай собрался писать — короткую, но емкую статью о праздниках и прочих радостных и печальных событиях, которые отмечались завтра. И эти события следовало найти в сети или, на худой конец, придумать.
Сеть предательски молчала. Ни-че-го. Николай, привыкший, что в любой день любого года что-нибудь да отмечается, нахмурился и стал рыть активнее. Нашел. В этот день в двенадцатом-тринадцатом веках на юге и западе современной Франции отмечали День духов неудержимых. Этот день сулил неудачи в работе, общаться рекомендовалось с людьми сплошь знакомыми, зато разрешалось наблюдать видения и спасаться от духовых проявлений. Предсказывались грозы. Быстро накатав требуемые полстраницы текста, Николай удовлетворенно перечитал получившееся, исправил пару опечаток и отправил статью редактору. Все, теперь можно сосредоточиться на главном.
* * *
Поразмышляв на заданную тему, Николай решил, что День духов — это, как ни крути, хороший повод для появления всякой нечисти. А чего ж они тогда сегодня разрезвились? Не поймешь. Зато с соседями он уже познакомился, так что к завтрашнему дню более-менее готов. Но дорога… Неужели опять придется вылезать из дома? Николай глянул за окно. Стемнело, между прочим.
Компромисс был возможен. Отправляться затемно куда-то там необязательно, можно притвориться обычной московской бабкой и посидеть на лавочке у подъезда. Заодно и проветриться — весь день парило, а дождь так и не полил.
На улице было куда лучше, чем в квартире. Николай сидел на высокой лавочке и болтал ногами. Так, конечно, бабки не делают. Хотя, с другой стороны, мало ли чем они занимаются, когда их никто не видит? С удовольствием закурив, Николай прикрыл глаза. А когда открыл снова — с неба на него шла тьма. Тучи были черны, занимали полнеба и обещали скорую грозу. Прогрохотало, рывком дунул ветер, и с неба вдруг полило, да так, что юркнувший под козырек подъезда Николай успел вымокнуть — ну, не до нитки, но вполне ощутимо.
Гроза схлынула скоро, оставила после себя лужи и запах свежести, заглушивший аромат вечернего бензинного выхлопа, от которого в городе никуда не деться. Николай еще подышал и вернулся домой, где махнул на все рукой и лег спать.
* * *
С утра он изволил сердиться. Что за дамы? Что за заказы? Издеваться удумали над бедным писателем. Но с реальной Виктимочкой познакомиться хотелось. И Николай отправил текст как есть — без всякой дороги. Ответ пришел почти сразу: «Вы большой молодец, продолжайте в том же духе». В каком «том же»?! Николай взвыл.
* * *
Весь день царила полная тишь. Ни гроз, ни духов не случалось больше с Николаем. А при попытке послать письмо с рядом вопросов по известному адресу Николай получил только автоматический ответ, что данный ящик, простите, не существует.
К ночи ничего не изменилось. Тупо уставившись на календарь, висящий над столом, Николай грыз карандаш. Минут через десять такого времяпрепровождения глаза у него наконец сфокусировались на дате. И тут он подпрыгнул! И мысли его тоже подпрыгнули. Вчера, пока писал статью, он был совершенно уверен, что сегодня — это сегодня! А оказалось, что сегодня — вчера! Николай заставил себя сесть нормально. Короче, День духов каких-то был вчера. Вот тебе и неудача в работе. И гроза. И, собственно, духи. Неудобно было перед редактором, но он все равно проверять не станет, черт с ним. Осталось понять, с чего бы духам делать таинственный заказ и принимать его недоделанным. Помаявшись некоторое время, а потом еще некоторое, Николай демонстративно завалился на диван с книжкой. Мол, хватит, чукча сегодня читатель. Невозмутимый читатель. Открыв роман, наугад взятый с полки, Николай прочел эпиграф, вынесенный в середину чистого первого листа:
…и дорога к Граалю есть сам Грааль, и человек, поющий тропы, есть странник на пути к нему.
И Николай перевернул страницу.
Чай семнадцати трав
(Рецепт Атанаса Осиповича)
Еще не раз Николай заходил к соседу на чай. И однажды отважился расспросить старичка о рецепте. Атанас Осипович уютно помолчал, потом кивнул и достал темную стеклянную банку с любимой смесью. Вот что в ней оказалось:
1. Лепестки розы
2. Душица
3. Лист малины
4. Шиповник
5. Боярышник
6. Цветки липы
7. Шалфей мускатный
8. Чабрец
9. Ежевика
10. Земляника
11. Лимонник
12. Мелисса
13. Ромашка
14. Цвет бузины
15. Жасмин
16. Ягоды можжевельника
17. Белая акация
Идущему по стопам Атанаса Осиповича следовало смешать семнадцать трав в равной пропорции и хранить в плотно закрытой банке — лучше стеклянной, темной. Заваривать все это нужно прямо перед употреблением, смешав с парой щепотей черного чая. Листья желательно брать из китайской провинции Юньнань — тогда напиток будет отличаться чуть дымным ароматом и привкусом чернослива. После заливания кипятка не стоит засиживаться, отвлекаясь на посторонние мысли: если к чудесной заварке не проявлено должное уважение, она темнеет и начинает горчить. Смиренно выждав три-пять минут, не больше, можно начинать наслаждаться. Летом в чай следует добавить немного очень холодной воды. И не забыть про варенье! Если вы незнакомы с волшебными ягодами вуршни, сойдет обыкновенная ирга или тутовник.
Светлана Дильдина
Остров белого пса
— Что за… — Олег крутанул руль — избежать столкновения. В груди колотились по меньшей мере два сердца. Испугаешься тут, когда невесть откуда возникает перед тобой псина.
В свете фар Олег едва ли не каждую шерстинку ее разглядел. Еще говорят, время течет одинаково.
— Сбил? — шепотом спросила Маринка, прижав к горлу ладонь.
— Вроде нет, удара не было. Здоровая зверюга…
— Пошли посмотрим.
Они выбрались из машины. Кузнечик только высунул голову, провожая их взглядом.
Парень и девушка обошли кругом автомобиль, удивленно переглянулись.
— Ну, убежала, наверное.
— Или почудилось?
— Двоим сразу? Вряд ли.
— Белая такая, лохматая?
— Ну да. Больше овчарки.
— Мы тут ночевать останемся? — буркнул Кузнечик. — Или поедем?
— Видел? — спросила его Маринка. — Пса?
— Делать мне больше нечего, глюки ловить, — сказал тот, позевывая. Он единственный из троих был спокойным, как дохлый слон.
Небо, чистое, угольно-черное, усыпали звезды. Полная луна покачивалась на единственном облаке, будто на надувном матрасе. Путешественники осмотрелись. Рядом с дорогой топорщился невысокий кустарник, справа за ним виднелись деревья вроде кленов, насколько можно было судить в темноте, дальше тянулись к небу шеренги сосен.
С этой стороны гора довольно круто поднималась вверх, с другой — склон полого уходил вниз… и метров через десять обрывался.
— Ого. Полетели бы… птичкой, — сказал Олег.
— Смотри, — откликнулась Маринка.
Позади них, у самого склона, белел памятник. Густые тени плясали на прямоугольном камне и подле него, танец белых и черных пятен вызывал неприятное чувство.
— Поехали отсюда, на фиг. — Олег забрался в машину.
Маринка застегнула кофточку на все пуговицы и руки сунула в рукава, чувствуя, что ее начинает бить озноб. Машина завелась, громкий звук испугал Маринку, — казалось, тишина должна царить тут безраздельно.
Но автомобиль тронулся, и страх понемногу прошел.
Здесь, на северном море, острова были как близнецы — высокие, скалистые, поросшие темным ельником и мощными соснами. Кузнечик, двоюродный брат Маринки, родился и вырос на одном из таких островов, Олег жил на севере уже восемь лет, а сама девушка недавно приехала из земель куда более южных.
Сюда их притащил Кузнечик — показать причудливую скалу в форме раскрытой ладони.
Маринка опасалась — тут не продохнуть будет от туристов, таких же любителей работы моря и ветра, но местечко оказалось довольно глухим.
Гостевой домик уютом не поражал: две крохотные комнаты, диван и стулья, обтянутые красной шерстью, холодильник и радио. До ближайшего телефона идти с полкилометра. Зато люди приветливые и, как на подбор, — темнолицые, крепкие, будто постоянный ветер и штормы добавили им сил и умения твердо стоять на земле.
Кузнечик в первый же день потащил друзей на ту самую скалу. Она в самом деле оказалась весьма похожей на руку, причем левую. Над ней кружили крачки и чайки, вопили пронзительно. Кузнечик порывался забраться на причудливый, обточенный ветром утес, но его ждало разочарование: между скалой и берегом обнаружился довольно широкий пролив, а море вело себя неспокойно.
— В прошлый раз тут не было столько воды, — ворчал неудавшийся скалолаз на обратной дороге.
Маринке же не давал покоя вчерашний памятник. Все-таки… Сами вчера едва не погибли на том же месте.
— Поедем посмотрим! — затеребила она Олега.
— Я на эту чертову дорогу больше не сунусь!
— Так днем же.
— Какая разница! Ты что, памятников не видела?
— У тебя склонность к некрофилии? — радостно подключился Кузнечик. Маринка отвесила братцу подзатыльник. Она старше, ей можно.
Днем дорога выглядела безобидной. Неожиданных поворотов, осыпей — ничего этого не было. Два автомобиля могли разойтись свободно — Олег на своем веку встречал куда более опасные трассы. Он пожалел, что поддался на уговоры Маринки: в самом деле, ну что за детсад?
А собака… бывает. Никто не пострадал, и хватит об этом.
Памятник днем тоже не таил в себе ничего зловещего. К нему, видно, давно не приходили, на фотографиях были потеки грязи, тропка — всего пара шагов длиной — заросла кострецом и репейником.
Два лица улыбались с черно-белой керамики. Мужчина и женщина, обоим по тридцать, фамилия одинаковая.
— Семейная пара, — сказал Олег.
— Мда… — даже Кузнечика проняло. Он был слишком живым, чтобы думать о смерти, и все, что о ней напоминало, давило тяжелым грузом.
Повар, готовящий для гостевых домиков, чистил рыбу — и с руками, облепленными чешуей, трубкой в углу рта и темным, будто просмоленным лицом смахивал скорее на морского капитана. Маринка рассказала ему про событие давешнее возле обрыва, и он важно кивал, в такт взблескам ножа:
— Нехорошая дорога, опасная. Там часто бьются.
— Мы видели памятник.
— Да… Ну не всегда насмерть. Но бывает, бывает. Раз в год, может, или вроде того — кто-нибудь обязательно угробится. Вот же местечко…
— Что ж вы не примете мер? — недоуменно спросил Олег.
— А как? Денег нет хорошее ограждение ставить. А прутиками отгородить — ничем не поможет. Знак висит, только по темноте на него и не смотрят.
— А те, кому памятник, — вы их помните? Всего три года прошло, — спросила Маринка.
— Самих-то я и не знал никогда. Не успел. А случай — помню, само собой.
— У них не было… пса? — В груди замерло, неожиданно для самой девушки.
— Оп-па… — Тот прищурился, посмотрел на молодых людей очень внимательно. — Видели, значит, собачку?
— Э… да, — растерялся Олег. — То есть это нам не почудилось?
— Кто ж его знает, — речь повара стала медленной, протяжной, будто старик пробовал слова на вкус. — Только не вам одним.
Полицейский участок располагался на другом конце острова, и Олег не хотел тащиться туда — привык, что блюстители порядка не больно-то разговорчивы, а зачастую совсем не дружелюбно настроены. Но ошибся: полицейский попался просто душа человек.
Водя узловатым темным пальцем по журналу происшествий, вслух считал случаи, когда водители попадали в беду на искомом участке пути.
На этой дороге всегда было довольно спокойно. А последний десяток лет — будто судьба с цепи сорвалась, одна-две аварии в месяц, восемь упавших с обрыва машин. И погибшие…
— Вот тебе и дорога, вот тебе и собачка, — пробормотал Кузнечик, когда возвращались домой.
Домик, поначалу не впечатливший, успел стать родным и уютным. Кружевные занавески на окнах, пучок душицы — Маринка насобирала, радио мурлычет эстрадные песенки…
Кузнечик прихлебывал чай — сразу с огня; как он ухитрялся глотать кипяток, ни Олег, ни Маринка понять не могли. Чай очень крепкий, заваренный с мятой, щепотью имбиря и перцем, — вдыхать его аромат было приятно, пить — боязно: как желудок воспримет такую смесь?
— Я думаю, кто-то несколько лет назад сбил эту собаку.
— И что же, теперь пес мстит окружающим за свою смерть?
— Почему бы и нет? Если, конечно, это не мираж на дороге. Ну, свет так падает, от скалы отражается… Олег, ты заметил — когда мы приехали, полнолуние было. Мало ли какие выкрутасы зрения возможны.
— Хорошенький мираж! Я чуть не каждую шерстинку у него разглядел!
Все трое неожиданно для себя сошлись на том, что на дороге, несомненно, был пес. А не «собака женского пола».
Жители поселка на расспросы пожимали плечами и травить байки особо не стремились. Маринка так и не поняла, опасаются или просто все люди занятые, пустые слухи не любят. Повар над ней сжалился, указал нужного человека:
— Про пса Анге знает. Она сюда за молоком приезжает каждое утро, у нее у самой зверюга — в пол вашего роста. Я на этот край острова перебрался не так давно, а она мне рассказывала…
Знакомство с Анге началось со звонка велосипеда. Он так заливисто тренькнул, что Маринка заранее почувствовала симпатию к неведомой женщине и поспешила к дороге, чтобы увидеть ее. Картина взору предстала неожиданная: мальчик-подросток лихо крутил педали, на голове красовалась алая кепка назад козырьком, глаза прикрывали огромные солнцезащитные очки. Рядом с велосипедом бежал огромный серый волкодав с жесткой даже на вид шерстью и добродушной мордой.
— Анге! — окликнула подростка молочница, и Маринка чуть не протерла глаза: это — женщина?
Именно женщиной велосипедист и оказался. Лет тридцати уже, худенькая, коротко стриженная. Дружелюбная, как все на острове, и разговорчивая.
Маринка, после нескольких общих фраз, в лоб задала ей вопрос про пса. Про дорогу умолчала на всякий случай, издалека зашла — так, мол, интересуемся, не помните ли эдакую животину…
— Ну, конечно, — женщина улыбнулась. — Я его помню. Всегда любила больших собак.
Маринка невольно перевела взгляд на полянку, где бегал огромный волкодав.
— И что это был за пес?
— Беспородный, похож на пиренейскую горную. Красивый, ухоженный зверь. Девушка души в нем не чаяла.
— Девушка? — У Маринки разве что уши торчком не стали.
— Да. Около пятнадцати лет назад она сорвалась со скалы… С ее псом тоже произошло несчастье, кажется. Хотя в этом я не уверена, — понимаете, если погиб человек, мало кому есть дело до собаки.
Маринка сидела на траве, обхватив колени руками, и слушала Анге. Та по-мальчишечьи устроилась на козлах для пиления дров, ногой придерживала и покачивала велосипед.
— Они приехали вчетвером: родители, сын и дочь, эта девочка. Я запомнила ее из-за собаки… Не помню, как девушку звали, мы толком не познакомились, хотя были почти ровесницами. Она все больше молчала, бродила по лесам в одиночестве, не считая пса.
— Родители отпускали?
— С таким зверем ничего не страшно, — Анге улыбнулась.
— Но девушка-то погибла.
— Это несчастный случай. Видимо, оступилась и сорвалась. Не со скалы, с обрыва, скорее. С другой-то стороны там сносный подъем.
— Тело нашли?
— Нет. Клочок ткани зацепился за камень, когда она падала, да разорванную нитку бус выбросило на берег.
— Где это было?
Ответ ее не удивил.
— А призрака на дороге — люди встречали? — почти прошептала Маринка.
— Призрак белого пса, — медленно сказала Анге. Посмотрела на собеседницу — и кивнула.
На сей раз Кузнечик превзошел себя самого: в кипяток он накидал сосновых игл, а после всыпал полную горсть чайной заварки. Ершился, доказывал, что чай с хвоей продлевает жизнь на добрый десяток лет. Маринка с Олегом вежливо отказались пробовать его пойло.
Маринка все не могла выбросить из головы разговор с Анге. Ей представлялась неведомая девушка. Наверное, симпатичная, скорее всего светловолосая. Здесь, на севере, у многих женщин светлые волосы.
— Красивая бы вышла легенда, — заявил Кузнечик. — Надо поставить памятник на скале — девушка и пес! Вот была бы для туристов приманка!
— Дурак ты, что ли?
— А чего? — Он возмущенно привстал. — Не знаешь, как люди валом валят в места, где что-нибудь эдакое произошло? Да вся мировая литература — о том, как кто-то красиво умер! Ну, половина… Тристан и Изольда, Ромео и Джульетта, Принц и Русалочка. А истории разных замков? Это уже не личные драмы, это — культурное достояние!
— Все же дурак, — вздохнул Олег.
Кузнечик надулся.
— Ребята, сказки, конечно, сказками, только собаку-то видят. И машины бьются.
— Его хозяйка здесь погибла. Этого он не может простить? — предположил Кузнечик, вновь преисполнившийся азарта.
— Похоже на то.
Олег потер лоб.
— Мы ненормальные. Обсуждаем привидений на полном серьезе.
— Хорошенькое привидение, машина с ним едва не столкнулась!
— Так не столкнулась же. Удара не было!
— А отчего остальные машины слетали с дороги? Там туша — килограммов семьдесят.
— Думаешь, от удара? Или все-таки не справлялись с управлением?
— Кто его знает. Но ты сам статистику видел. Как раз по годам подходит.
— А если старик наврал? Выдумал байку о призраке, а вы ухи развесили! — ухмыльнулся Кузнечик.
— И Анге?
— А почему нет? Он на нее и навел…
— Надо поспрашивать других местных. Эти — как партизаны…
— А если у них круговая порука? Туристов за нос водить? Одним — одно рассказали, другим — другое.
— Там видно будет. — Олег поднялся.
Два следующих дня они старательно расспрашивали здешних жителей. Особенно усердствовали Маринка и Кузнечик, Олег же чувствовал себя полным кретином.
— Итак, подведем итоги. — Вечером, после ужина, Кузнечик разложил на столе записи. — Четверо у меня, трое у Маринки, у Олега один. И один сомневается. С разных сторон острова. Не самый плохой улов… говорят все одно и то же. Белый, очень большой пес, и видят его только водители. И не только ночью.
— Похоже, собака в самом деле погибла под колесами, — грустно сказала Маринка.
— Вот что неясно, — вмешался Олег. — Допустим, мы не сошли с ума. Есть одна мелочь. Пес бежал наперерез, ровно через дорогу. И кажется, очень быстро. Куда он бежал? Вверх по склону? Там заросли и камни! С чего нормальная собака понесется на гору как ненормальная?
— Нехило загнул. Может, и впрямь бешеная?
— Вспомни, что говорила Анге! Сам ты бешеный. — Маринке стало обидно за неведомого пса.
За домиком повара девушка обнаружила сооружение, похожее на собачью будку, но с отверстием в крыше. Со стены будки свисал бронзовый колокольчик, позеленевший от времени.
— Это от прежнег